Устроенный большевиками въ Харьковѣ политическій процессъ по обвиненію ряда лицъ въ украинскомъ сепаратистскомъ движеніи наводитъ на нѣкоторыя общія размышленія о прошлыхъ и нынѣшнихъ судьбахъ этого движенія. Здѣсь спѣшу оговориться: обвиненіе большевиками ряда лицъ въ украинскомъ сепаратистскомъ движеніи, конечно, совсѣмъ еще не доказываетъ, что именно эти лица принимали въ немъ какое-либо участіе. Кто бы ни были несчастные люди, подвергаемые нынѣ позорному совѣтскому судилищу, и подь какимъ бы предлогомъ ни были они привлечены къ отвѣту, — участь ихъ заслуживаетъ глубокаго сожалѣнія. Но не объ ихъ участи идетъ рѣчь въ этой замѣткѣ…

***

Украинское сепаратистское движеніе существуетъ. Это нѣсколько странно, конечно, но это такъ. Когда я говорю, что это нѣсколько странно, я вспоминаю то отношеніе къ украинскому движенію, которое наблюдалось у «лучшей» русской интеллигенціи до войны и которое мы всѣ въ большей или меньшей степени унаслѣдовали. Если бы тогда въ кругахъ «Русскихъ Вѣдомостей» кто-нибудь серьезно заговорилъ бы о планахъ украинской державы — его сочли бы опаснымъ и злостнымъ фантазеромъ «разжигающимъ несуществующіе націонализмы». Ему съ презрѣніемъ поставили бы на видъ, что его политическое и культурное развитіе стоитъ на уровнѣ «нововременской публицистики».

Но вотъ прошло три-четыре года и оказалось, что самыя «смѣлыя» предположенія «нововременской публицистики» поблѣднѣли передъ неслыханными притязаніями яростнаго украинскаго сепаратизма!

***

Украинскій сепаратизмъ вплелъ и свои цвѣты въ безтолковый букетъ русской революціи. Эти цвѣты подвяли нѣсколько, но они оживаютъ всякій разъ, какъ только ихъ удастся спрыснуть кому-нибудь «живой водой». Какъ я уже писалъ однажды, большевики постарались изо всѣхъ силъ оживить надежды украинскаго сепаратистскаго движенія, дѣйствуя одновременно въ двухъ направленіяхъ: украинизируя соотвѣтствующую часть россійской территоріи и въ то же время создавая на ней такія ужасныя условія жизни, изъ коихъ заманчивымъ выходомъ представлялось бы отдѣленіе отъ большевиковъ и вмѣстѣ съ тѣмъ полное отпаденіе отъ судебъ Россіи.

***

Потворствуя украинизаціи въ одномъ смыслѣ, борясь съ нею въ другомъ, большевики сдѣдали все отъ нихъ зависящее, чтобы поддержать «украинскую идею». Украинское сепаратистское движеніе существуетъ въ значительной степени благодаря тому, что существуетъ большевизмъ. Однако разъ оно существуетъ, то какъ бы то ни было, съ нимъ приходится считаться. Всѣ мы знаемъ, что вокругъ этого движенія сосредоточивается много «элементовъ»» несерьезныхъ и даже темныхъ. Всѣ мы основательно сомнѣваемся въ томъ, что это движеніе имѣетъ крѣпкіе и развѣтвленные корни въ народной толщѣ. Было бы ошибкой все же считать, что это движеніе не имѣетъ теперь совсѣмъ никакихъ корней и что въ немъ не насчитывается хоть нѣкотораго числа людей образованныхъ и порядочныхъ, имѣющихъ право считать себя въ мѣру своего разумѣнія искренними патріотами.

***

Съ этими людьми, думается, можно разговаривать, если надо — спорить. Этимъ людямъ можетъ быть и не невозможно что-то доказать, можетъ быть и не невозможно ихъ въ чемъ-то убѣдить. Тѣхъ изъ нихъ, кто живутъ въ Европѣ, можно спросить, напримѣръ, закрываютъ ли они глаза на Европу и не учатся ли чему-нибудь, что могутъ видѣть вокругъ себя въ современности? Понимаютъ ли они, что Европа 1930 года это совсѣмъ не то, что Европа 1919 года и что отнюдь не является она болѣе той «лабораторіей», изъ которой выскакиваютъ одно за другимъ болѣе или менѣе наспѣхъ новыя «національныя государства».

***

Украинскимъ патріотамъ, желающимъ истиннаго добра своему народу, и не удовлетворяющимся слѣдовательно только достиженіями маленькихъ самолюбій, маленькихъ тщеславій — можно было бы задать слѣдующій вопросъ. Стремясь отдѣлаться отъ россійскаго единства, отъ всероссійской связи, не распоряжаются ли они за свой народъ, жертвуя тѣми огромными экономическими преимуществами, которыя это единство и эту связь для него являютъ? Думаютъ ли они о будущемъ своего народа, желая замкнуть его въ узкія этнографическія границы на территоріи, гдѣ плотность населенія уже теперь равна плотности населенія Франціи? Не дѣйствуютъ ли они «разсудку вопреки, наперокоръ стихіи», когда отказываются отъ своей доли во всероссійскомъ колоніальномъ богатствѣ, отъ всѣхъ тѣхъ гигантскихъ перспективъ, которыя открываетъ будущее экономическое развитіе азіатской Россіи?

***

Въ своей упрямой и отсталой идеализаціи узко-національнаго государства украинскіе сепаратисты не хотятъ видѣть торжества имперской идеи надъ идеей національнаго государства — того торжества, которое является главной чертой новой эпохи — въ Америкѣ, достигшей могущества неустаннымъ расширеніемъ границъ экономическаго дѣйствія, въ Англіи — ищущей спасенія въ тѣсномъ экономическомъ единствѣ съ доминіонами, въ маленькой Бельгіи и въ маленькой Голландіи, нашедшихъ свою «фортуну» въ своихъ богатыхъ колоніальныхъ имперіяхъ, въ Италіи, мучимой невозможными тѣсными рамками національнаго государства и, наконецъ, во Франціи, обрѣтающей спокойствіе свое въ неисчислимыхъ резервныхъ рессурсахъ заморскихъ владѣній.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, №1746, 14 марта 1930.

Visits: 19

Отъ редактора. Газета «Moscow News» должна быть многимъ памятна. И какъ источникъ бецвѣтнѣйшихъ статей на иностранныхъ языкахъ, полезныхъ школьникамъ и студентамъ, вродѣ: «Товарищъ Воротниковъ въ обстановкѣ сердечности и взаимопониманія провелъ переговоры съ дѣятелями партіи и правительства Чехословакіи», и какъ неустанно удивлявшее своихъ читателей — съ апрѣля 1985 г. — неслыханно-либеральное, прямо-таки неподцензурное изданіе. Такимъ было начало этого безславно погибшаго органа.

***

Здѣсь полученъ первый номеръ «еженедѣльно-пятидневной» газеты «Москоу Ньюзъ», начавшей издаваться въ Москвѣ на англійскомъ языкѣ.

Какъ извѣстно въ Лондонѣ уже нѣсколько лѣтъ издается подъ покровительствомъ совѣтской власти на англійскомъ и русскомъ языкахъ ежемѣсячникъ подъ названіемъ «Британско-Русскій журналъ и торговое обозрѣніе». Однако журналъ этотъ, несмотря на отличный внѣшній видъ, не привлекаетъ здѣсь особаго интереса, ибо состоитъ изъ явно пропагандныхъ статей и объявленій, о которыхъ злые языки утверждаютъ, что онѣ помѣщаются безплатно, ибо едва ли серьезныя британскія фирмы стали бы тратить деньги на объявленія въ столь несерьезномъ и мало распространенномъ органѣ. «Москоу Ньюзъ» должна по-видимому исправить эти недочеты и привлекать британскихъ читателей.

Новая газета на восьми страницахъ печатаетъ длиный списокъ своихъ британскихъ и американскихъ сотрудниковъ, будто бы живущихъ подолгу въ Россіи, а также сообщаетъ рядъ привѣтственныхъ писемъ полученныхъ отъ разныхъ американцевъ и англичанъ. Среди нихъ особенно выдѣляется письмо извѣстнаго мистера Уайза, члена англійскаго парламента и экономическаго совѣтника Центросоюза по дѣламъ внѣшней торговли, а въ дѣйствительности фактическаго директора-распорядителя названнаго учрежденія.

Газета сообщаетъ, что американская колонія въ Царицынѣ достигаетъ уже 400 человѣкъ, а въ Харьковѣ — 80. Во всѣхъ другихъ промышленныхъ центрахъ Россіи, Кавказа и Сибири имѣется, будто бы, тоже уже по нѣсколько десятковъ англичанъ и американцевъ и общее число ихъ продолжаетъ увеличиваться. Для удовлетворенія ихъ потребности въ печатномъ словѣ на родномъ языкѣ правительство и рѣшило приступить къ изданію особой газеты, тѣмъ болѣе, что «допущеніе въ СССР иностранныхъ газетъ все еще не можетъ быть разрѣшено по государственнымъ соображеніямъ».

Вмѣстѣ съ тѣмъ редакція заявляетъ, что ея сотрудникамъ будетъ «предоставлена полная свобода писать о чемъ имъ угодно, поскольку это не будетъ идти въ разрѣзъ съ государственными интересами. Приводится при этомъ поименный списокъ сотни англійскихъ и американскихъ туристовъ, посѣтившнхъ лѣтомъ СССР, среди коихъ значится много ученыхъ, а также нѣсколько членовъ парламента и извѣстныхъ радикальныхъ и соціалистическихъ общественныхъ дѣятелей. Дается также описаніе «Технической школы иностранныхъ языковъ въ Москвѣ» и института новыхъ языковъ тамъ же — правительство было вынуждено учредить названныя учебныя заведенія потому что до «послѣдняго времени преподаваніе иностранныхъ языковъ сосредоточено въ рукахъ разныхъ „бывшихъ людей“, которые не имѣли достаточныхъ познаній въ техническихъ терминахъ и были настроены непріязненно къ соціалистическому строительству и начиняли попутно умы своихъ учениковъ всякимъ вреднымъ матеріаломъ, отлично при этомъ зарабатывая».

Газета приглашаетъ всѣхъ иностранцевъ желающихъ честно поработать на соціалистическое строительство ѣхать безъ всякихъ колебаній въ СССР, гдѣ всѣмъ имъ будетъ предоставлена должность съ вознагражденіемъ. Успѣшное завершеніе пятилѣтки, говоритъ газета, требуетъ колоссальнѣйшаго сосредоточенія энергіи, знанія и практическаго опыта. Оно не можетъ быть осуществлено однѣми мѣстными силами и поэтому главный залогъ успѣха заключается именно въ томъ, чтобы привлечь какъ можно больше американскихъ, британскихъ и германскихъ инженеровъ и техниковъ. Планъ пятилѣтки можетъ быть выполненъ только при ихъ массовомъ содѣйствіи. Кромѣ того нельзя сомнѣваться и въ томъ, что чѣмъ большее число иностранцевъ ознакомится путемъ личнаго опыта съ постановкою государственнаго строительства въ СССР, тѣмъ больше будетъ вѣроятности, что и иностранные капиталы начнутъ приливать убѣдившись въ томъ, что имъ обезпечивается полная сохранность и неприкосновенность…

Газета снабжена рисунками пропагандирующими пятилѣтку, даетъ свѣдѣнія о происходящихъ въ другихъ государствахъ рабочихъ волненіяхъ и революціяхъ, восхваляетъ совѣтскія достиженія, но неимовѣрно скучна и безжизненна. Для каждаго безпристрастнаго лица, разбирающагося въ совѣтской дѣйствительности и въ ихъ экономической политикѣ, подобная беззастѣнчивая реклама, шитая бѣлыми нитками, представится. конечно, совершенно неубѣдительной. Никакого вліянія на здѣшнія массы газетка эта, конечно, оказывать не будетъ. На первыхъ порахъ ею заинтересуются русскіе эмигранты и кое-какія англійскіе интеллигенты, а затѣмъ, убѣдившись въ полной ея несостоятельности, неинтересности и скукѣ, навсегда о ней забудутъ.

Е. С.
Возрожденіе, №1978, 1 ноября 1930.

Visits: 289

Во время кампаніи 1813 года союзныя войска обложили Гамбургъ, гдѣ засѣлъ французскій гарнизонъ. Въ осадномъ корпусѣ были донскіе казаки атамана Платова.

Въ началѣ марта Гамбургъ былъ взятъ. Эта побѣда имѣла большое значеніе для Англіи.

Съ извѣстіемъ о занятіи Гамбурга графъ Платовъ отправилъ въ Лондонъ Александра Землянухина — шестидесятилѣтняго казака Нагавской станицы.

Англичане, предупрежденные объ этомъ, ждали прибытія необычайнаго гостя съ большимъ интересомъ и нетерпѣніемъ.

Ѣхалъ Землянухинъ моремъ ровно девять сутокъ. По прибытіи въ столицу Англіи ему была устроена торжественная встрѣча. На улицахъ, по которымъ слѣдовалъ посланецъ графа Платова, стояли огромныя толпы народа, привѣтствовавшіе его кликами: «ура, казакъ!» Мужчины и женщины тѣснились со всѣхъ сторонъ; крѣпко пожимали бравому казаку руки, касались одежды, разсматривали вооруженіе.

Послѣ короткой остановки въ домѣ російскаго посольства Землянухинъ расположился въ особомъ помѣщеніи, которое было предоставлено ему на все время пребыванія въ Лондонѣ.

Щедротамъ и вниманію со стороны англичанъ не было предѣловъ. Со всѣхъ сторонъ поступали подарки и деньги. Но принимать денежныя подношенія гордый сынъ Дона считалъ зазорнымъ и недостойнымъ имени казака; просилъ не обижать его.

— Нашъ государь, — говорилъ онъ, — надѣлилъ насъ всѣмъ; мы ни въ чемъ не нуждаемся; сами въ состояніи помочь другимъ; наше усердіе и служба царю безкорыстны.

Наслѣдный принцъ распорядился выдать гостю 1.000 фунтовъ стерлинговъ; но и отъ такого высокаго дара Землянухинъ отказался.

— У насъ есть правило, — пояснилъ онъ, — не обязывайся чужеземцамъ; лучше самъ помоги имъ въ бѣдѣ. Прими помощь отъ своихъ, да и своимъ ищи средства помочь.

И, обращаясь черезъ переводчика къ приставленнымъ къ нему англичанамъ, заявилъ:

— Прошу васъ, честные господа, дать всѣмъ знать: деньги мнѣ не надобны. Спасибо за вашу ласку и вниманіе; будемъ жить, какъ братья, любить другъ друга и вмѣстѣ бить нашего общаго врага.

Эти слова быстро разнеслись по всему Лондону и произвели на англичанъ сильное впечатлѣніе. Никто больше не докучалъ казаку деньгами, зато симпатіи къ нему возрасли.

Король, въ знакъ особаго вниманія къ Землянухину, приказалъ изготовить для него полное снаряженіе — складную стальную пику, два пистолета, ружье, саблю, зрительную трубу, лядунку, перевязь, расшитую серебромъ и, въ свою очередь, принялъ отъ него казачье обмундированіе, которое было помѣщено въ музей, какъ память пребыванія донского казака въ Лондонѣ.

На третій день послѣ пріѣзда Земляпухина повезли въ театръ. Тамъ ему была отведена особая ложа. Театръ былъ переполненъ самой изысканной публикой, встрѣтившей казака громомъ аплодисментовъ. Со всѣхъ сторонъ раздавались восторженные клики:

— Виватъ, императоръ Александръ! Виватъ, атаманъ Платовъ! Ура, казакъ Землянухинъ!

Взволнованный такимъ пріемомъ, старый воинъ низко кланялся на всѣ стороны, стоя въ ложѣ.

Оваціи возобновлялись послѣ каждаго дѣйствія. Въ антрактахъ его приглашали къ столу, усаживали на первое мѣсто между почтеннѣйшими дамами, пили изъ большихъ бокаловъ за здоровье русскихъ, побѣдителей Наполеона.

На пятый день происходило новое чествованіе — въ парламентѣ въ присутствіи всѣхъ членовъ палаты общинъ. Съ соблюденіемъ принятыхъ церемоній Землянухина ввели въ залъ засѣданій и посадили на особомъ возвышении. Старшій членъ, обращаясь къ высокому собранію, произнесъ рѣчь:

— Вы видите передъ собою донского казака изъ числа тѣхъ россійскихъ воиновъ, кои привели въ ужасъ Бонапарта; истребили всю его непобѣдимую армію. Посмотрите на старика, покрытого сѣдинами, — указывалъ ораторъ. — Пренебрегая лѣтами и здоровьемъ, какъ орелъ, полетѣлъ онъ на поля сраженій. И такихъ, какъ онъ, нашлись тысячи. Всѣ они пошли: защищать родную землю, могилы своихъ отцовъ, драться за своего царя и во имя Бога. Всѣ казаки оставили свои жилища, лишь бы спасти свое отечество, чѣмъ доказали пламенную любовь и ревность къ своей родинѣ.

Въ дальнѣйшей части своего похвальнаго слова старѣйшій членъ англійскаго парламента воздалъ должное справедливости и великодушію русскаго государя, отмѣтилъ тѣ неисчислимыя жертвы, которыя принесъ русскій народъ для спасенія не только своего отечества, но и для освобожденія Европы; указалъ на многочисленные подвиги россійской арміи, проявленные въ бояхъ съ Наполеономъ.

Рѣчь была закончена восклицаніемъ: «Да здравствуютъ великодушные и храбрые россіяне! Да благословитъ Господь Богъ ихъ побѣдоносное оружіе ко благоденствію всей Европы!»…

По окончаніи параднаго пріема было предложено угощеніе. Члены парламента пили за здоровье императора Александра и Графа Платова; за россійское воинство и славное войско Донское; наконецъ, за виновника торжества донского казака Александра Землянухина.

Кланяясь и горячо благодаря за привѣтствія, посланецъ атамана Платова держалъ себя съ большимъ достоинствомъ. Высоко поднявъ бокалъ вина, онъ произнесъ здравицу за короля Великобританіи и англійскій народъ. Его тостъ былъ покрытъ троекратнымъ «ура».

Въ военныхъ кругахъ Англіи живо интересовались, какимъ образомъ русскіе такъ успѣшно дѣйствовали противъ французскихъ войскъ. Всѣ знали, что въ 1812 году великую армію Наполеона добили легендарные донскіе казаки атамана Платова.

Землянухинъ вызвался показать англичанамъ казачью лаву, о которой они много слышали, но никогда не видѣли.

Въ день 25 марта отрядъ британской конницы въ 300 человѣкь построился на площади. Землянухинъ прибыль туда, окруженный военной свитой. Подъѣхавъ къ строю, онъ черезъ переводчика обратился съ такими словами:

— Я, великіе генералы, не ученъ науками, по которымъ воюютъ; я держусь природныхъ обычаевъ нашихъ отцовъ: бить врага безщадно, изнурять его денно и нощно; тревожить безпрестанно — съ тылу, спереди и со всѣхъ боковъ. Предостерегать себя отъ неожиданныхъ нападеній и стараться неизвѣстною непріятелю хитростью узнавать его силу.

Послѣ такого вступленія сдѣлалъ распоряженіе:

— Прежде всего вышлемъ отрядъ на развѣдку, присматривать за непріятелемъ.

Пятьдесятъ всадниковъ выѣхало впередъ. Казакъ разсыпалъ ихъ въ лаву, растолковалъ, какъ надо дѣйствовать, кому гдѣ ѣхать, за чѣмъ примѣчать.

— Коль скоро противникъ будетъ обнаруженъ, скакать во весь опоръ съ повѣсткою.

Остальному отряду велѣлъ слѣзать съ коней, варить кашу и отдыхать спокойно «до необходимаго случая».

Спустя нѣкоторое время прискакалъ посланный съ донесеніемъ: непріятель показался.

— По конямъ! Садись! — скомандовалъ Землянухинъ, ловко вспрыгивая въ сѣдло и становясь передъ строемъ.

— Ребята, — обратился онъ къ отряду, — врагъ передъ нами, вы должны идти храбро впередъ; укрѣпите дротики. Но прежде помолимся Богу.

Казакъ снялъ шайку, истово перекрестился три раза, произнося слова молитвы. Всѣ послѣдовали его примѣру.

— Съ помощью Божьей за мною. Побьемъ невѣрныхъ! — закричалъ Землянухинъ, выносясь широкимъ наметомъ впередъ.

Отрядъ кинулся за нимъ въ разсыпную, перестраиваясь на скаку въ казачью лаву.

Ударъ въ конномъ строю вышелъ на славу. Непріятель былъ окруженъ со всѣхъ сторонъ и взятъ въ полонъ. Лишь нѣсколькимъ всадникамъ удалось ускользнуть изъ кольца лавы.

Землянухинъ скакалъ впереди и что есть силы кричалъ:

— Ура! Наша взяла, врагъ прогнанъ, разбитъ!

Популярность донского гостя послѣ конной атаки возрасла еще болѣе. Его портреты въ тысячахъ распространялись по всей Англін. Англичане даже стали просить Землянухина поселиться навсегда въ Лондонѣ, обѣщая въ награду за подвиги и домъ и землю.

Но казакъ рѣшительно отклонилъ такое предложеніе.

— Мою скромную хату на Тихомъ Дону не промѣняю ни на какія золотыя палаты, — говорилъ онъ англичанамъ. — Хочу умереть въ своей землѣ, гдѣ наши отцы и дѣды сложили свои кости. Прахъ ихъ дороже для меня всякихъ сокровищъ. Что совѣсть моя скажетъ, когда я оставлю свою старуху, дѣтей и родичей? Они дома проклинать меня будутъ, а я стану жить сиротой на чужой сторонѣ, не находя душевнаго покоя.

— У насъ считается благословніемъ Божьимъ, — пояснялъ Землянухинъ, — когда человѣкъ помираетъ въ кругу своего семейства или сложитъ голову на полѣ сраженія за родную землю. Вотъ въ чемъ наше блаженство. Мы счастливы и довольны своимъ жительствомъ.

Второго апрѣля россійскій посолъ графъ Ливенъ представилъ Землянухина наслѣдному принцу и, пользуясь случаемъ, подробно разсказалъ о жизни и боевыхъ дѣйствіяхъ казаковъ. За обѣдомъ наслѣдникъ великобританскаго престола посадилъ гостя рядомъ съ собою, и все время занималъ его разговоромъ. На всѣ вопросы Земляпухинъ отвѣчалъ со свойственной казакамъ степенностью, обстоятельностью и находчивостью. Принцъ произнесъ гость за здоровье россійскаго императора и его храброе воинство; потомъ за атамана Платова, за Донское войско и, наконецъ, за казака Александра Землянухина. При прощаніи принцъ взялъ его за руку и просилъ передать графу Платову свое восхищеніе передъ подвигами донскихъ казаковъ, которые оказали столько неоцѣнимыхъ услугъ своему государству и отечеству.

На Фоминой недѣлѣ Землянухинъ выѣхалъ изъ Лондона въ обратный путь. Его провожали съ большой торжественностью, желали новыхъ побѣдъ и успѣховъ всѣмъ донскимъ казакамъ.

Графъ Платовъ остался чрезвычайно доволенъ своимъ посланцемъ. По возвращеніи его изъ Лондона, онъ представилъ Землянухина императору Александру и прусскому королю. Потомъ произвелъ въ урядники и уволилъ на Донъ, на покой, давъ знать по всѣмъ станицамъ, чтобы Землянухина ни на какую службу внутри войска не наряжали.

И. Акулининъ.
Возрожденіе, №1978, 1 ноября 1930.

Visits: 41

«Освободительное движеніе» въ своей тактикѣ было логично. Разъ оно было увѣрено, что все зло Россіи въ Самодержавіи, оно естественно никакихъ союзниковъ противъ него не отвергало и не задумывалось надъ опасностями, которыя изъ этого могутъ выйти. Такимъ союзникомъ былъ не одинъ Ахеронтъ, т. е. многочисленные, но некультурные элементы Россіи; имъ было и образованное общественное мнѣніе Европы съ его озлобленными нападками на русскую власть. Эту сторону дѣла стоитъ отмѣтить.

Европа плохо знала Россію. Многое въ Россіи было для Европы слишкомъ ново и чудно и она самоувѣренно все объясняла по-своему. Достаточно посмотрѣть, что Европа сейчасъ говоритъ о Россіи, чтобы не удивляться прежнимъ «развѣсистымъ клюквамъ».

Представленія о Россіи въ Европѣ шли изъ двухъ противоположныхъ источниковъ. Одни отъ «офиціальной» Россіи; они всегда односторонни, у насъ болѣе, чѣмъ гдѣ бы то ни было, ибо офиціальная Россія въ то время не допускала свободы выраженія мнѣній и ея представители были не только пристрастны «по должности», но часто пребывали и сами въ невѣдѣніи относительно того, что въ ней происходитъ. Другимъ источникомъ, который могъ говорить то, что думалъ, была старая русская «эмиграція»; но этотъ источникъ былъ не много болѣе правдивъ и не менѣе одностороненъ. Подобно всѣмъ эмиграціямъ, наши революціонеры вѣрили, что государственный строй Россіи держится только насиліемъ, что народъ безконечно выше режима, который ему силой навязанъ, что въ тюрьмахъ и ссылкахъ лучшіе элементы Россіи. Если офиціальная версія увѣряла, что кромѣ крамольниковъ, всѣ въ Россіи довольны, то эмиграція вѣрила, что старая Россія наканунѣ взрыва и краха. Мысль, что какъ бы правительство ни было плохо, страна его все-таки заслужила, отвергалась такъ же рѣшительно, какъ и предположеніе, будто негодная русская власть могла зачѣмъ-то быть нужна для Россіи, что она лучше анархіи.

Оба противоположныхъ представленія о Россіи находили сторонниковъ среди лицъ соотвѣтствующаго образа мыслей. Эти представленія часто кромѣ того согласовались и съ интересами тѣхъ, кто ихъ раздѣлялъ. Не всѣ имѣли цинизмъ говорить, какъ теперь хвалился Ллойдъ-Джорджъ, что можно «торговать съ людоѣдами», но всѣ такъ поступали, подъ лицемѣрнымъ предлогомъ, будто во внутреннія дѣла чужого государства они не мѣшаются. Офиціальная Россія находила въ Европѣ друзей, которые не только видѣли въ ней осуществленіе своихъ идеаловъ, но которымъ дружба съ ней была политически выгодна. То же происходило и съ лагеремъ «эмиграціи». Ея версіи о Россіи подтверждали идеологію европейскихъ революціонеровъ и потому могли служить оружіемъ въ ихъ внутренней партійной политикѣ. Не говоря о томъ позднѣйшемъ позорѣ, когда теперь для своихъ собственныхъ нуждъ англійскіе и французскіе коммунисты тянутъ деньги съ нищей Россіи, и въ прежнее время сообщенія русскихъ революціонныхъ партій о томъ, что происходило въ Россіи, могли соотвѣтствовать здѣшнимъ революціоннымъ теоріямъ и потому могли пригодиться для здѣшней партійной игры.

Потому, несмотря на моду, которая въ послѣднее время была на Россію, на восхищеніе ея наукой, искусствомъ, вкладомъ въ культуру — о Россіи, какъ государствѣ, о ея политическомъ строѣ, о томъ, что ей было дѣйствительно нужно, Европа имѣла противоположныя и упрощенныя крайнія представленія.

«Либеральное» движеніе могло бы лучше другихъ показать иностранцамъ настоящую Россію, далекую отъ крайностей, которыми до тѣхъ поръ кормили Европу. Оно могло говорить съ Европой на понятномъ для нея языкѣ. Либерализмъ былъ самъ европейскимъ движеніемъ; его идеаломъ была европейская цивилизація и порядки; онъ смотрѣлъ на Россію какъ на отсталую страну, которая должна была пройти тѣ же этапы развитія, черезъ которые проходила Европа. Онъ сознавалъ недостатки Россіи, но понималъ причины, которыя ихъ объясняли. Такая его точка зрѣнія была близка къ среднему европейскому пониманію, могла ему обезпечить сочувствіе тѣхъ, кто по разнымъ причинамъ, сентиментальнымъ или эгоистическимъ, хотѣлъ видѣть Россію просвѣщенной и благоустроенной.

Но либерализмъ столкнулся съ знакомымъ препятствіемъ. «Освободительное движеніе» жило въ атмосферѣ войны и въ Европѣ прежде всего искало сочувствія и помощи противъ Самодержавія. Оно потому нисколько не оскорблялось несправедливыми нападками на русскую власть и не замѣчало, что въ этихъ нападкахъ подчасъ скрывается и презрѣніе къ странѣ, которая подобную власть переноситъ. Оно стояло на традиціонномъ противоположеніи власти и общества, на утвержденіи, что страна за свою власть, какъ за врага, не отвѣтственна и къ общему хору нападокъ на русскую власть «Освободительное движеніе» присоединило цѣликомъ свой осуждающій голосъ, санкціонируя все, что противъ нея говорилось.

Нельзя было бы за этотъ пріемъ винить только русскій либерализмъ. Умѣнье передъ лицомъ иностранцевъ сознавать національную солидарность дается не всѣмъ и не сразу; мы видимъ такое неумѣнье въ странахъ болѣе, чѣмъ мы, подготовленныхъ къ политической жизни. Любопытно при этомъ, что это — ходячій, а отчасти и заслуженный упрекъ, который обыкновенно направляютъ по адресу всякаго болѣе лѣваго лагеря. Потому совершенно естественно, что въ эпоху открытой войны либерализма противъ Самодержавія онъ не смущался нападками, которыя на нашу власть могли сыпаться. Либерализмъ имъ даже радовался; онъ былъ увѣренъ, что нападки на власть диктуются европейскимъ сочувствіемъ несчастной Россіи и являются скрытой защитой ея. Нуженъ былъ нашъ теперешній опытъ, который показалъ намъ и нашу прежнюю односторонность въ оцѣнкѣ нашей собственной власти и бездну европейскаго равнодушія къ русской судьбѣ, чтобы мы эти европейскія нападки стали иначе расцѣнивать. Но тогда спорить съ ними и защищать русскую власть потому, что она наша русская власть — мы не помышляли.

Нужно ли доказывать примерами эту тактику либерализма? Она не всегда могла обнаруживаться съ достаточной ясностью. Печатныя и устныя выступленія въ Россіи были небезопасны для тѣхъ, кто съ Россіей не рвалъ и не собирался статъ «эмигрантомъ». Но во время «Освободительнаго движенія» русскій либерализмъ почти впервые выступилъ открыто. Онъ имѣлъ свой органъ «Освобожденіе», и всѣмъ было извѣстно, какія силы стояли за этимъ органомъ. Позиція «Освобожденія» была поэтому въ этомь отношеніи показательна. Какъ держало оно себя по отношенію къ иностраннымъ хулителямъ русской власти? Стоитъ посмотрѣть, какъ «Освобожденіе» безъ всякихъ возраженій перепечатывало вздорь, который въ европейской прессѣ писался по поводу 9-го января, чтобы видѣть, что въ либеральномь пониманіи несправедливые удары по русскому правительству самой Россіи не задѣвали, а только выражали сочувствіе ей. Конечно 9-ое января событіе исключительное, не только печальное, но позорное для власти, такъ какъ его легко можно было избѣгнуть. Но все-таки когда на пятитысячномъ митингѣ въ «Тиволи» Анатоль Франсъ говорилъ (№ 65), что «царь приказалъ убивать людей, виноватыхъ передъ нимъ лишь въ томъ, что умирая съ голода и нищеты въ отчаяньи они обратились къ нему, какъ къ отцу», а «Освобожденіе» безъ комментарій перепечатывало эту фразу, когда въ № 66 то же «Освобожденіе» награждало эпитетомъ «блестящей» аналогичную лживую руссофобскую статью «знаменитаго французскаго политика Клемансо», то ложь такого упрощеннаго и тенденціознаго изображенія печальнаго событія была для насъ, русскихъ, слишкомъ ясна. И «Освобожденіе» все-таки полной правды не возстановило и какъ бы давало этой лжи свою моральную санкцію. Это только одинъ примѣръ изъ многихъ другихъ. Русскій либерализмъ помнилъ, гдѣ проходитъ его главный фронтъ и для него жертвовалъ всѣмъ.

Немудрено, что при такой тактикѣ либеральное мнѣніе Европы воспитывалось въ одностороннемъ пониманіи внутренняго строя Россіи. Съ плодами этого воспитанія намъ и пришлось позднѣе встрѣтиться. Когда послѣ революціи 1917 г. рѣчь зашла о большевицкой власти и ея насиліяхъ, если не прямыхъ защитниковъ, то попустителей ихъ, мы неожиданно нашли именно въ лѣвыхъ свободолюбивыхъ рядахъ. Передовой лагерь Европы былъ увѣренъ, что большевицкій режимъ во всякомъ случаѣ лучше «царизма» и составляетъ «прогрессъ», за который можно и заплатить. Тѣ кто противъ этого протестовалъ сейчасъ же зачислялись въ разрядъ тѣхъ малодушныхъ, которые испугавшись революціи измѣнили своему либеральному знамени. Сами совмѣстныя выступленія насъ съ представителями стараго режима вызывали у Европы недоумѣнія и подозрѣнія. Либеральная Европа ради насъ боялась возвращенія къ старому.

Подобныя иллюзіи Европы быть можетъ сами по себѣ были и теперь и раньше неважны. Отношеніе европейскаго общественнаго мнѣнія къ внутреннимъ порядкамъ Россіи не могло намъ принести ни вреда, ни пользы. Въ свое время оно давало намъ утѣшеніе, будто Европа сочувствуетъ намъ, а не нашему самодержавному правительству. Но это утѣшеніе было платоническое. Если даже Европа въ то время дѣйствительно намъ, то считалась она все же съ нашимъ правительствомъ, а не съ нами. Расчитывать на европейское сочувствіе для измѣненія внутренняго строя Россіи какъ раньше, такъ и теперь было большой ошибкой. И теперь Европа отречется отъ большевиковъ, какъ она отреклась отъ русской монархіи, только тогда, когда силы большевиковъ въ самой Россіи будутъ подточены. Раньше же этого она можетъ ихъ осуждать, но будетъ стараться извлечь изъ нихъ возможную для себя выгоду. Такъ было и прежде. Только въ одномъ частномъ вопросѣ мнѣніе Европы оказалось для насъ не безразлично и это въ свое время вышло наружу. Это было въ вопросѣ о нашихъ національныхъ меньшинствахъ. На Версальскомъ конгрессѣ вопросъ о цѣлости Россіи державы рѣшили въ ея отсутствіе и за нее, и враги ея получили возможность сводить съ ней свои счеты. На прежнихъ же дѣятелей «Освободительнаго движенія» легла обязанность защищать эту цѣлость. И тогда-то намъ пришлось столкнуться съ послѣдствіями нашихъ прежнихъ кампаній.

Постановка національной проблемы въ разноплеменной Россіи не могла быть нормальной. Нашъ полицейскій режимъ, не признававшій правъ ни гражданина, ни общества, не могъ дѣлать исключенія для той совокупности общественныхъ притязаній, которыя связаны съ національностью. Режимъ, построенный на централизмѣ, видѣвшій въ самоуправленіи угрозу себѣ, не могъ сочувствовать національному самоопредѣленіюи автономіи. Политика самодержавія поэтому неминуемо задѣвала чувства національныхъ меньшинствъ и тѣмъ болѣе, чѣмъ эти меньшинства были политически и культурно болѣе развиты. Естественно, что національныя меньшинства, видя въ подобной политикѣ насиліе поглотившаго ихъ государства, не дорожили ни принадлежностью къ нему, ни его единствомъ и силой. Только близость еще болѣе опасного врага, чѣмъ Россія, будь то Турція на Кавказѣ, будь то Германія для инородцевъ Прибалтики или Польши, заставляла иногда эти народности цѣнить самое существованіе «Великой Россіи». Но тамъ, гдѣ этой опасности не было, они въ Россіи видѣли только врага. Въ такомъ настроеніи наша власть сама воспитывала своихъ инородцевъ.

Въ этомъ была одна изъ многочисленныхъ ахиллесовыхъ пятъ нашего стараго режима. Русскій либерализмъ имѣлъ поэтому передъ собой благодарную и двойную задачу. Онъ могъ не противорѣча себѣ дать національнымъ меньшинствамъ достойное положеніе въ составѣ Россіи. Онъ могъ и умѣрить тѣ ихъ притязанія, которыя рождались въ озлобленной атмосферѣ и были несовмѣстимы съ интересами и правами Россіи, какъ государства. Но такая задача была затемнена условіями войны съ Самодержавіемъ. Война съ нимъ стала главной заботой. Національныя меньшинства и русскій либерализмъ въ этой войнѣ имѣли другъ въ другѣ союзниковъ. Они не хотѣли возбуждать споровъ между собою и вопросъ объ ихъ отношеніяхъ остался недоговореннымъ. Союзъ между ними питался двойной иллюзіей. Либерализмъ воображалъ, что какъ только падетъ Самодержавіе, національныя меньшинства тотчасъ же станутъ «патріотами великой Россіи» и не будутъ ставить своихъ интересовъ выше правъ и интересовъ общей Имперіи. Поэтому онъ безъ всякихъ ограниченій принималъ модную и неясную формулу о правѣ народностей «на самоопредѣленіе», не боясь, чтобы во имя этой формулы національности могли разрушить государственную цѣлость Россіи. Роковой вопросъ, что въ случаѣ такого желанія пришлось бы дѣлать Россіи, просто не ставился, какъ исключительно теоретическій. Впрочемъ такъ легко смотрѣли на эту формулу «самоопредѣленія» не только русскіе либералы. Во время Версальскаго конгресса я спросилъ Клемансо, что бы онъ сказалъ, если бы во имя права на самоопредѣленіе баски потребовали себѣ независимости? Онъ усмѣхнулся: «я этого не боюсь, не потребуютъ». Это, конечно, не было отвѣтомъ, но такой шуткой въ сущности удовлетворялся и нашъ либерализмъ. Онъ былъ увѣренъ, что національныя меньшинства проведутъ разницу между русскимъ обществомъ и правительствомъ и что ихъ нападки на Самодержавную власть не бьютъ по Россіи. Либерализмъ прощалъ національнымъ меньшинствамъ излишество ихъ словъ и мыслей, въ уверенности, что ихъ шовинизмъ исчезнетъ съ водвореніемъ новаго строя въ Россіи. Эта его позиція вводила въ заблужденіе и національности; онѣ получали право думать, что либерализм равнодушенъ къ идеѣ цѣлости великой Россіи, что эта идея — монополія только «реакціи», что право на самоопредѣленіе въ умахъ либерализма предполагаетъ свободу на «отдѣленіе», словомъ, что самыя крайнія пожеланія меньшинствъ найдутъ въ либерализмѣ сторонниковъ.

Оттого послѣ паденія Самодержавія, вѣрнѣе послѣ паденія самой Монархіи, ибо тактика либерализма мало измѣнилась послѣ 905 года, произошло неожиданное взаимное разочарованіе между либералами и національными меньшинствами. Либералы были оскорблены той легкостью, съ которой представители національныхъ меньшинствъ отдѣлили свои интересы отъ интересовъ новой Россіи. А національности изумились тѣмъ, что либерализмъ защищалъ противъ нихъ права какой-то «Россійской Имперіи»; онѣ были склонны обвинять либерализмъ въ измѣнѣ своимъ обѣщаніямъ. Все это было лишь оптическимъ заблужденіемъ. Либерализмъ по своему существу былъ таковъ, какимъ онъ показалъ себя позднѣе; только прежняя военная тактика скрывала его подлинный обликъ. Если либералы понимали, принимали и отстаивали естественныя права національныхъ меньшинствъ, они не забывали и правъ Россійскаго государства; они не считали это государство искусственной фикціей, которая будто бы можетъ быть разрушена волей болѣе реальнаго субъекта — національности. Либерализмъ былъ болѣе вѣренъ своему политическому пониманію и историческому своему назначенію въ 1917 г., нежели въ эпоху «Освободительнаго движенія», въ 1905 г. Этотъ споръ Россіи съ національными меньшинствами въ эпоху Версальскаго конгресса былъ перенесенъ на судъ Европы. И тогда именно либерализму пришлось взять на себя роль защитника единства Россіи. Онъ въ это время и столкнулся съ тѣми старыми предубѣжденіями Европы противъ Россіи, въ созданіи которыхъ и на немъ самомъ лежала доля вины.

В. Маклаковъ.
Возрожденіе, №1975, 29 октября 1930.

Visits: 16

Вчера Парижъ праздновалъ Ми-Каремъ. [1] Старыя языческія торжества, приспособленныя къ христіанской вѣрѣ, еще крѣпко живутъ въ латинскихъ странахъ. И вчера латинскій міръ веселился и плясалъ. Любовь къ жизни; воля, преодолевающая тяготы существованія, и источникъ силы и жизненной энергіи — веселье — прочно живутъ въ Италіи, Испаніи и Франціи.

По улицамъ неслась веселая разряженная толпа; молодежь въ маскахъ; шутовскія процессіи, — и надъ всѣмъ стоялъ смѣхъ. Было вчера яркое весеннее солнце, а при солнцѣ вѣдь все молодо и прекрасно. Не помню гдѣ Толстой сказалъ: «Весной всѣ женщины красивы».

Да, и женщины и мужчины казались вчера всѣ красивыми. Латинскій міръ силенъ этой весенней своей радостью, неумирающей любовью къ красотѣ.

+++

Какой-то мрачный наблюдатель выдумалъ, будто французы и итальянцы легкомысленны. И вотъ, съ легкой руки суроваго острослова, легенда о легкомысліи латинянъ пошла гулять по свѣту. Между тѣмъ, нѣтъ ничего обманчивѣе такого взгля да. Французы — отличные и серьезные работники, которые трудятся — и много — съ перваго же класса гимназіи или съ перваго же года обученія ремеслу. Но трудъ для нихъ не страданіе, не подлая необходимость, а самое содержаніе ихъ жизни. Поэтому работаютъ они весело, легко, преуспѣвая во всѣхъ областяхъ.

Война показала, на что способенъ этотъ трудолюбивый и веселый народъ, который умѣетъ красиво жить, беззаботно работать и геройски умирать. Я сказалъ бы, что и умираютъ французы легко, зная, что смерть неотвратима и что до наступленія ея необходимо продѣлать нѣкое количество земного, состоящего въ работѣ, любви и весельи.

Все дано человѣку. Человѣкъ долженъ умѣть располагать всѣмъ. Поэтому индивидуализмъ — присущее латинянамъ свойство, великій ихъ талантъ. Объ извѣчную силу латинской индивидуальности разобьется коллективизмъ во всѣхъ своихъ проявленіяхъ. Французъ и итальянецъ знаютъ общность труда, гражданственности и веселья. Но общность духа, регулированіе воли человѣка — для нихъ непріемлемы. Въ нихъ настоящій талантъ соединенія множества воль для общаго заданія. Это относится къ исторической дисциплинированности, создававшейся со временъ Рима. Но каждая воля сама по себѣ свободна, разумна и дана индивиду, уважающему государство и добровольно ему подчиняющемуся.

+++

Глядя на веселую французскую толпу, невольно переносишься мыслью къ Россіи. Тамъ нѣтъ теперь веселья, смѣха, плясокъ. Воля человѣка убита, умъ скованъ, разумъ подъ запретомъ. Да, въ Россіи коммунисты были бы давно сметены, если бы народъ нашъ обрѣлъ вновь смѣхъ, если бы въ немъ проснулась воля къ жизни. Накопленіе этой воли происходитъ, и недалекъ день, свободный человѣкъ побѣдитъ тираниію коллективизма.

А пока… пока старцы-академики подаютъ заявленія о вступленіи въ союзъ безбожниковъ. Ученые и артисты записываются въ компартію, чтобы поучаться у маститыхъ прачекъ и заслуженныхъ древообдѣлочниковъ. Ни въ чемъ, какъ въ этомъ добровольномъ пріятіи насилія, не сказывается такъ ярко гибель воли многихъ тысячъ русскихъ гражданъ.

Можно ли представить себѣ, чтобы французскій ученый или писатель — даже изъ наиболѣе лѣвыхъ — записался въ союзъ безбожниковъ только для того, чтобы быть спокойнымъ за себя и «не имѣть непріятностей»?

+++

Пошатавшись часа два по улицамъ, насладившись зрѣлищемъ веселой толпы, раскрылъ газеты и сталъ читать. Европейская печать: сотни событій, статьи по всякимъ вопросамъ, болѣе или менѣе остроумныя карикатуры. Все въ порядкѣ. Началъ перелистывать совѣтскія газеты: коллективизація, соціализація, колхозы, пятилѣтка, темпы, уклоны, свертыванія, продукція… Чужія слова безъ содержанія; отъ одного набора словъ голова болитъ. Но это куда ни шло!

Вотъ фотографія — это посерьезнѣе. Опять одинъ изъ сотенъ снимковъ манифестацій. Десятка два заморенныхъ ребятъ манифестіируютъ подъ знаменами, на которыхъ выведено: «Пятилѣтка въ четыре года» и прочіе столь же понятные дѣтямъ лозунги. Лица малышей серьезны, глаза печальны. Должно быть, утромъ чай былъ пустой, а къ обѣду будетъ одна картошка на душу и тарелка горячей воды, что въ СССР называется супомъ. И вотъ оборванныя, голодныя дѣти подъ дождемъ согнаны манифестировать во славу пятилѣтки.

+++

Тутъ смѣхъ, танцы, беззаботная радость. Тамъ — «пятилѣтка» и «смерть буржуазіи». Вольное веселье и подневольное блужданіе голодныхъ по грязнымъ улицамъ въ холодъ и дождь.

Здѣсь «легкомысліе» галловъ, тамъ — не знаю ужъ, какъ это и назвать.

Да, не могу не сознаться, что лучшая программа для Россіи на будущее время: террасы кофеенъ, усыпанныя публикой; веселая партія въ дурачки; танцы и пѣніе. При такой программѣ «продукція» будетъ великолѣпной во всѣхъ отрасляхъ. Тамъ, гдѣ народы пляшутъ и поютъ, тамъ — крѣпкое государство и настоящая общественность.

Сознаюсь, вчера можно было звѣрски завидовать французамъ.

П. Муратовъ.
Возрожденіе, №1760, 28 марта 1930.

[1] Ми-Каремъ — французская масленица.

Visits: 24

Я не присутствовалъ при встрѣчѣ Коста и Беллонта. [1] Но судя по газетамъ, превосходитъ все, что можно было себѣ представить въ этомъ родѣ.

***

Авіація, «завоеваніе воздуха», есть чрезвычайно яркій символъ нашей цивилизаціи. Не только нашей цивилизаціи XX вѣка, но вообще европейской, «Фаустовской», цивилизаціи, въ основу которой искони было заложено стремленіе къ безконечному… Въ подвигѣ Коста и Беллонта есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ я полагаю, и очень существенная матеріальная сторона. Какъ и изысканіе кратчайшаго полярнаго, воздушного пути въ Америку, какъ и проникновеніе Бирда въ Антарктику, — и стремленіе связать Америку съ Европою воздушною Атлантическою линіей имѣетъ, вѣроятно, весьма серьезную практически-коммерческую подоплеку. Въ этой линіи, вѣроятно, заинтересованы крупныя силы дѣлового міра… Но вѣдь и практически-матеріальное направленіе также составляетъ — и отчасти всегда составляло — одну изъ наиболѣе характеристическихъ чертъ нашей цивилизаціи…

***

Эта ея особенность — какъ съ другой стороны и само «стремленіе къ безконечному» — больше всего и толкали и продолжаютъ нынѣ, въ усиленномъ темпѣ, толкать европейскую цивилизацію въ сторону техники. Для многихъ она и есть техническая цивилизація по преимуществу. Но въ области такихъ характеристикъ слѣдуетъ остерегаться преувеличеній. Античная цивилизація также не была лишена высокой техники, и еще выше ей была, по-видимому, въ техническомъ отношеніи — цивилизація эгейская. Правда, техники обѣихъ этихъ цивилизацій кажутся намъ односторонними. Но вѣдь и въ нашей технической цивилизаціи есть огромнѣйшіе пробѣлы. Вспомнимъ хотя бы энергіи солнца и моря, которыя мы до сихъ поръ, въ сущности, не научились утилизировать…

***

Какъ бы то ни было, но и «технический прогрессъ» остается одною изъ наиболѣе бросающихся въ глаза отмѣтинъ нашей цивилизаціи. И лишь въ кажущемся противорѣчіи съ техническимъ прогрессомъ находится нѣкій ея мистическій уклонъ, ея стремленіе къ чудесному и ирраціональному, скорѣе даже усилившіеся въ послѣднія времена, несмотря на оскудѣніе источниковъ подлинно-религіознаго вдохновенія… Дѣло въ томъ, что «практически-матеріальное» направленіе, питающее техническій прогрессъ, питаетъ въ то же время — пусть и черезъ довольно сложную систему «передачи» — и европейскій нео-мистицизмъ: стремленіе къ оккультнымъ знаніямъ, магіи и вообще самымъ экстравагантнымъ ученіямъ. И причина здѣсь въ томъ, что практически-матеріальное направленіе легко теряетъ связь съ подлинною интеллектуальностью. А разъ потерявъ ее, это направленіе широко раскрываетъ дверь — всякаго рода эксцентричностямъ… Вмѣстѣ съ тѣмъ, и самъ «экспериментальный методъ», утвердившійся въ новоевропейской наукѣ и пронизывающій все новоевропейское мышленіе, этотъ методъ, основывающій все на фактахъ и избѣгающій контроля идей, — также во многомъ содействуетъ махровому расцвѣту упомянутыхъ выше «экстравагантностей». Европейская нео-мистика крѣпко держится — или, по крайней мѣрѣ, дѣлаетъ видъ, что держится — экспериментальной основы.

Все это и объясняетъ парадоксальное, на первый вглядъ, соединеніе, особенно въ Англіи и Америкѣ, практическаго духа — съ полу-религіозными, полу-шаманcкими мистическими уклонами: эти явленія двухъ различныхъ порядковъ не только тѣсно связаны, но и взаимно обусловлены другъ другомъ…

Александръ Салтыковъ.
Возрожденіе, №1977, 31 октября 1930.

[1] Костъ и Беллонтъ — французскіе авіаторы, въ 1930 г. перелетѣвшіе Атлантическій океанъ.

Visits: 23

Не поручусь, чтобы писаніе сжатыхъ изреченій было искусствомъ, особенно распространеннымъ въ наши дни, въ предстоящій его расцвѣтъ не слишкомъ вѣрю, и самая возможность нарочито культивировать его представляется мнѣ сомнительной. Отрицать однако нельзя, что интересъ къ нему за послѣдніе годы очень усилился, что появились новые его поклонники, если не новые мастера, и что позволено поэтому говорить объ относительномъ возрожденіи афоризма. Еще недавно казалось — афоризмъ окончательно убитъ диссертаціей или фельетономъ, но вотъ онъ появляется вновь изъ бумажнаго пепла и заявляетъ о своемъ правѣ на существованіе. Эти притязанія слѣдуетъ разсмотрѣть. Недаромъ даже въ русской литературѣ, до сихъ поръ афористическаго искусства почти не знавшей, появились «Эпиграфы» Григорія Ландау, заслуживающіе серьезнаго вниманія. Недаромъ и въ Англіи вышла очень любопытная антологія афоризмовъ, составитель которой — Логанъ Пирсель Смитъ, пытался и самъ на дѣлѣ возстановить эту почти утраченную литературную традицію. Но всего интереснѣй, да и всего многочисленнѣй опыты, произведенные во Франціи, классической странѣ отточенной, самозаключенной и крылатой фразы. Здѣсь должны быть рѣшительныя побѣды или столь же рѣшающія пораженія.

Литературныя моды въ наше время подхватываются съ необыкновенной быстротой, а то и фабрикуются издательствами; не успѣлъ ихъ выдумать какой-нибудь ловкій закройщикъ, какъ онѣ уже попадаютъ въ универсальный магазинъ. Такъ, очень извѣстное издательство Ашеттъ, академическое немножко, рѣшило выпустить серію небольшихъ книжекъ, содержащихъ рядъ «замѣтокъ и максимъ», относящихся къ самымъ различнымъ областямъ жизни и написанныхъ каждый разъ кѣмъ-нибудь, кто считается спеціалистомъ въ порученной ему области. Вступительное слово, предпосланное всей серіи, пытается оправдать современность воскресшаго жанра и ссылается на его былую славу во времена Паскаля, Лабрюйера и Ларошфуко.

Надо сознаться, что ни оправданія эти, ни ссылки не отличаются особой ясностью. Если Ларошфуко далъ непревзойденные во французской литературѣ образцы короткаго изреченія, то наслѣдникъ его здѣсь не Лабрюйеръ, а скорѣй Шамфоръ; Паскаль же оставилъ намъ не афоризмы, а фрагменты: его апологія христіанства отнюдь не предназначалась стать собраніемъ самодовлѣющихъ максимъ. Недаромъ не «Максимами», какъ у Ларошфуко, а «Мыслями» названа его посмертная книга. Правда, у Паскаля, какъ у многихъ другихъ французскихъ писателей, какъ у Лабрюйера, какъ у Монтескье, самый складъ мысли — и рѣчи — афористиченъ, но если часто онъ мыслитъ афоризмами, то это не значитъ, что онъ мыслить для афоризмовъ. Что же касается, напримѣръ, нѣмецкой литературы, то самое устройство прозаической рѣчи въ ней таково, что максимъ въ духѣ Ларошфуко не получается ни у Лихтенберга, ни у Гете, ни у Новалиса, Ницше, Шопенгауэра, хотя по глубинѣ и захвату мысли эти авторы далеко превосходятъ и Ларошфуко, и Шамфора, и всѣхъ французскихъ мастеровъ максимъ.

Все дѣло въ томъ, что можно записать мысль, хотя бы и кратко, и даже мысль очень глубокую, и все-таки однимъ этимъ еще афоризма не написать. Афоризмъ есть прежде всего форма, одна изъ самыхъ строгихъ и законченныхъ литературныхъ формъ. Книга Ларошфуко гораздо ближе къ сборнику стиховъ, чѣмъ къ трактату философа или дневнику мыслящаго человѣка. Афоризмъ какъ бы обратное отраженіе стиха: писаніе максимъ — поэзія наизнанку. Мысль, сама по себѣ, еще не создастъ ни поэзіи, ни афоризма: въ томъ и другомъ случаѣ для творческаго взрыва нужна особая духовная среда; но если поэту нужна извѣстная степень лирическаго хмеля, то для автора максимъ необходима та же степень горчайшей трезвости.

Это не значитъ, что онъ можетъ обойтись безъ интеллектуальнаго напряженія, безъ мысли. Редакторы Ашеттовской серіи напрасно полагаютъ, что успѣхъ ея обезпеченъ торопливостью современнаго читателя, которому длинныя книги некогда читать. Афоризмъ — какъ разъ литературный жанръ, наименѣе пригодный для бѣглаго чтенія. Желѣзный ударь сентенцій Бэкона или отравленная стрѣла Ларошфуко не предназначались для пассажировъ спальнаго вагона. Афоризмъ, какъ стихотвореніе, требуетъ остановки, а это-то и не входить въ расчетъ торопливаго читателя. Одно изъ двухъ: или издательство напрасно надѣется на него, или оно ошибается въ своей оцѣнкѣ афоризма.

Вѣрно, по всей вѣроятности, послѣднее. Первыя три книжки новой серіи были «Провинція» Ф. Моріака, «Литература» Ф. Вандерема, «Путешествіе» П. Морана. Книжка Моріака — запись немного однообразныхъ наблюденій; Вандеремъ предается ненужному заказному острословію; прочтя Морана, хочется сѣсть въ поѣздъ или купить билетъ на пароходъ. Афоризмовъ нѣтъ и у него, но по крайней мѣрѣ его книжка полна веселости, выдумки и аппетита къ своей темѣ. Онъ даетъ намъ дружескіе совѣты о томъ, какъ намъ покупать чемоданы и какимъ расположеніемь духа запасаться, отправляясь на вокзалъ. У него есть опытъ и страсть давняго путешественника, и хотя ироніи въ его книгѣ много, а восторженности вовсе нѣтъ, мы заражаемся именно лучшимъ ея свойствомъ: насъ плѣняетъ то, надъ чѣмъ авторъ посмѣивается немного, но что все-таки согрѣваетъ изнутри каждую его страницу: неисцѣлимая, жадная «охота къ перемѣнѣ мѣстъ». Ей онъ и обязанъ лучшимъ своимъ изреченіемъ: «Хвалить свой уголъ на землѣ достойно трупа».

Очень ясно при всемъ томъ, что воображеніе и находчивость Морана отъ навязанной ему формы вовсе не выиграли, что ракета, вмѣсто того, чтобы взлетѣть, иногда шипитъ и не хочетъ воспламеняться. Этого нельзя сказать о Моруа, написавшемъ такую же книжку о «Разговорѣ». Избыткомъ воображенія онъ никогда не отличался, всегда искалъ прикрѣпленія къ фактическому матеріалу и ограничивающему художественному заданію, былъ удачливѣе, какъ біографъ, чѣмъ какъ романистъ. Зато онъ давно уже пріобрѣлъ репутацію одного изъ самыхъ выдающихся виртуозовъ разговора, а въ разговорѣ, особенно французскомъ, выразительная формула всегда играла большую роль. Bon mot — преддверіе афоризма, его первобытный натуральный видъ и неудивительно, что Моруа въ афористической формѣ говоритъ о разговорѣ; жаль только, что такъ часто онъ только для разговора и говоритъ.

Афоризмы Моруа немного поверхностны, блѣдны, словесная ихъ форма не кажется необходимой. «Кто еще споритъ въ сорокъ лѣтъ, никогда не любилъ правды» или: «Мы любимъ откровенность тѣхъ, кто насъ любить; откровенность другихъ называется дерзостью». Это неплохо, но это и продумано недостаточно глубоко и сказано черезчуръ мягко. Гораздо сильнѣй переводъ изъ Стивенсона: «Есть только три темы для разговора: я — это я; вы — это вы; всѣ другіе на насъ непохожи». Тотъ же самый скептицизмъ и пессимизмъ — эти необходимыя должно быть предпосылки афористическаго искусства — могутъ быть выражены гораздо жестче и трезвѣй, чѣмъ у Моруа, а, главное, гораздо индивидуальнѣй. Какъ ни необходима для этого культура разговора, ей одной все же недостаточно; нуженъ личный, ничѣмъ незамѣнимый опытъ, горечь накопленная годами, своя, не подслушанная у другихъ. Культура разговора, все еще живая во Франціи, сдѣлала ее въ прошломъ классической страною афоризма, а интересъ къ нему подогрѣваетъ и сейчасъ; но необходимость второго условія дѣлаетъ невозможнымъ говорить о его планомѣрномъ возрожденіи. Я знаю однако маленькую книжку, гдѣ оба условія соединены, и ужъ отнюдь не по издательскому заказу.

Вышли эти новыя максимы не такъ давно въ издательствѣ Кра и принадлежатъ писателю, еще знаменитому офиціально, но все больше уходящему въ забвеніе. Слава Анри де Ренье давно померкла. Послѣднія его книги были лишь блѣднымъ отголоскомъ прежнихъ, столь многими любимыхъ и теперь тоже поблекшихъ, потухшихъ книгъ. Ничего не осталось какъ будто въ шестьдесятъ лѣтъ отъ автора «Яшмовой трости» и «Крылатой сандаліи», нечего было и ждать отъ престарѣлаго академика и его увядшихъ лавровъ. Но вотъ появился этотъ маленькій сборникъ, не разсказовъ, не стиховъ, а только отрывочныхъ записей, случайныхъ мыслей, далеко не совершенный, нѣтъ, не сплошь удачный, зато человѣчный и живой, живѣй быть можетъ всѣхъ прежнихъ пріукрашенныхъ стиховъ и благоустроенныхъ романовъ.

Тѣ немногія изъ этихъ старческихъ максимъ (въ юности не пишутся максимы), что напоминаютъ о стихахъ Ренье, какъ разъ слабѣе и туманнѣе; тѣ, что могли бы имѣть отношеніе къ его романамъ, меркнутъ вполнѣ передъ тѣми, гдѣ онъ человѣкъ, и только, хотя бы и «свѣтскій человѣкъ». Человѣку этому давно опротивѣлъ свѣтъ и стали невыносимы свѣтскіе люди, но и эти къ нимъ чувства онъ выражаетъ еще на ихъ же языкѣ: его пріемы — каламбуръ, находчивый отвѣтъ, вежливая дерзость.

«И крупной солью свѣтской злости» посыпана самая его мысль. Но она пропитана и ядомъ одиночества, и старческимъ чувствомъ суеты, и горечью уходящей славы. Родившись изъ разговора, афоризмъ у Ренье сталъ той самой поэзіей наизнанку, къ которой афоризмъ стремится какъ къ своему художественному существу. Зато и есть у него пять, шесть максимъ, достойныхъ самой строгой антологіи.

«Тайная мечта дружбы: имѣть возможность полагаться на друзей, не давая имъ права на насъ расчитывать».

«Не слѣдуетъ доводить неблагодарность до неосторожности».

«Не оттого намъ скучно или грустно, что время проходитъ слишкомъ быстро или слишкомъ медленно, а оттого, что оно проходитъ».

«Правдиво разсказать можно лишь о томъ, чего не было».

«Сговориться можно всегда. Достаточно не быть того же мнѣнія».

«Есть возрастъ, когда уже нельзя нравиться, но еще можно быть любимымъ».

«Печаль обволакиваетъ, скука проникаетъ вглубь».

«Умирая жалѣешь не о своей жизни, а о жизни».

Я перевелъ лишь то, что наиболѣе поддавалось переводу. Въ подлинникѣ это горькое острословье стараго Ренье кажется мнѣ если не доказательствомъ возрожденія афоризма, то подтвержденіемъ его живучести. Литераторъ ищетъ его напрасно; зато, на порогѣ смерти, его иногда находить человѣкъ.

В. Вейдле.
Возрожденіе, №1962, 16 октября 1930.

Visits: 19

Ѵ.

О бѣломъ движеніи на Востокѣ Россіи разсказываетъ недавно вышедшая книга ген. П. П. Петрова. Она написана неискусно, пожалуй даже неумѣло, до такой степени, что ее довольно трудно читать. Но она написана лицомъ, продѣлавшимъ гражданскую войну на Востокѣ Россіи съ самаго начала и до самаго конца: съ 8 іюня 1918 года въ Самарѣ до 21 октября 1922 года во Владивостокѣ. Написана она, кромѣ того, человѣкомъ дѣлавшимъ войну, а не политику, дравшимся на фронтѣ и устраивавшимъ тылъ армій, не свергавшимъ разнообразныя «правительства», распоряжавшимся той арміей, въ рядахъ которой онъ воевалъ, но старавшимся исполнять прямое дѣло этой арміи какъ можно лучше, критику отложивъ до нынѣшняго досуга… И отъ того быть можетъ критика событій въ книгѣ ген. Петрова полезна и убѣдительна. Она въ высокой степени безпристрастна. Доказательствомъ этого служитъ то, что нисколько не плѣняемый «идеей» учредительнаго собранія, какъ она сложилась въ 1917 — 1918 году, ген. Петровъ отдаетъ должное тому первому эпизоду гражданской войны на Востокѣ Россіи, который связанъ съ «учредиловцами». Самарскіе дни являются для него при всѣхъ ихъ недостаткахъ, — «самыми отрадными воспоминаніями в теченіе послѣдующихъ лѣтъ борьбы». «Это было время юности движенія» — пишетъ онъ — «со всѣми радостями, надеждами, огорченіями, время, когда мы вовсе не вникали въ политику, а работали какъ умѣли лишь бы достигнуть успѣха на фронтѣ». Ген. Петровъ нисколько не закрываетъ глазъ на многія погрѣшности самарскаго комитета и уфимской директоріи. Но эти погрѣшности, эти грѣхи, главнымъ образомъ организаціонные, были, судя по его воспоминаніямъ, удѣломъ и всѣхъ другихъ образовавшихся на Востокѣ Россіи правительствъ. Среди членовъ учредительнаго собранія ген. Петровъ особо отмѣчаетъ Фортунатова, сразу ушедшаго на фронтъ и продолжавшаго драться въ рядахъ бѣлыхъ, когда самарскій комитетъ уже пересталъ существовать. Напоминаетъ также ген. Петровъ и то обстоятельство, что партійный соціалистическій «батальонъ учредительнаго собранія» честно и стойко сражался на фронтѣ: былъ моментъ, когда этотъ батальонъ одинъ прикрывалъ направленіе Уфа-Самара…

Безспорной заслугой оказавшейся въ Самарѣ группы членовъ учредительнаго собранія, равно какъ и безспорной заслугой оказавшейся тамъ въ это время группы офицеровъ, является рѣшимостъ и тѣхъ и другихъ взять иниціативу возстанія въ обстановкѣ сложившейся при выступленіи чеховъ. Этой заслуги отрицать нельзя. Вооруженная борьба противъ большевиковъ была предпринята «комитетомъ учредительнаго собранія» въ силу преемственной его связи съ временнымъ правительствомъ. То была вполнѣ здоровая мысль, и офицеры, признавшіе власть комитета, именно въ силу этого его преемственнаго сопротивленія большевикамъ, пошли на борьбу, выполняя долгъ «преемственно возобновившейся» государственной службы. Вооруженная борьба съ большевиками стала первымъ, такъ сказать, признакомъ власти. Нѣтъ ничего удивительнаго, что въ обстановкѣ гражданской войны она сдѣлалась очень скоро какъ бы источникомъ власти. Смѣны правительствъ на Востокѣ Россіи могли быть вполнѣ оправдываемы только съ одной точки зрѣнія — съ точки зрѣнія наиболѣе цѣлесообразнаго возглавленія противостоящихъ большевикамъ вооруженныхъ силъ. Всѣмъ хорошо извѣстно, что это значеніе власти не было понято и не было признано политическими дѣятелями жившими въ представленіяхъ 1917 года. Соціалисты-революціонеры, въ частности, повели разрушительную открытую и тайную борьбу противъ правительства адмирала Колчака. Справедливость требуетъ однако сказать, что это правительство не оказалось въ состояніи отвѣтить на агитацію большевиковъ и соціалистовъ-революціонеровъ тѣми разумными и успѣшными дѣйствіями на фронтѣ и въ тылу, которыя одни могли бы дать ему санкцію военной цѣлесообразности. Образовавшееся въ декабрѣ, оно всего черезъ пять мѣсяцевъ, въ серединѣ мая 1919 г., испытало по собственной винѣ рѣшительную военную неудачу, отъ которой никогда болѣе не могло оправиться.

Въ гражданской войнѣ на Востокѣ Россіи, гдѣ на верхахъ бѣлаго движенія было гораздо больше кипѣнія разнообразныхъ политическихъ страстей, нежели то имѣло мѣсто на югѣ Россіи, все-таки дѣло рѣшалось нисколько не въ меньшей отъ того степени веденіемъ военныхъ операцій. Эфемерная власть самарскаго комитета все-таки существовала вѣдь нѣсколько мѣсяцевъ исключительно благодаря успѣхамъ на фронтѣ талантливаго и энергичнаго полковника Каппеля. Власть адм. Колчака стала разсыпаться немедленно послѣ майскаго пораженія. Дальнѣйшее ея существованіе было вь сущности длительнымъ ея эпилогомъ.

Въ книгѣ ген. Петрова съ особеннымъ вниманіемъ должны быть прочитаны тѣ страницы, которыя разсказываютъ о подготовкѣ и выполненіи весенней операціи 1919 года. Отъ исхода ея зависѣла судьба бѣлаго движенія на Востокѣ Россіи. «Въ общій планъ весеннихъ операцій, — пишеть ген. Петровъ, бывшій въ то время начальникомъ штаба ѴI корпуса, — мы въ корпусѣ посвящены не были, и мнѣ до сихъ поръ неясно, чего именно хотѣла ставка, какую общую идею она стремилась осуществить. По ходу событій можно предположить, что ставка хотѣла бить красныхъ, но опредѣленной оперативной идеи сама не имѣла и предоставляла отдѣльнымъ арміямъ двигаться впередъ по своему усмотрѣнію»… Такова роль ставки въ веденіи операцій, а вотъ какъ оцѣниваетъ ген. Петровъ ихъ подготовку. — «Дальнѣйшее показало, что Омскъ къ весеннему нашему выступленію, какъ центръ военнаго управленія, почти ничего не сдѣлалъ»…

Наступленіе такимъ образомъ свелось къ порыву впередъ съ необезпеченнымъ тыломъ и надеждою очевидно на «мѣстныя средства». Въ началѣ марта Сибирская, Уфимская и Южная арміи двинулись впередъ въ нѣсколько расходящихся направленіяхъ, каждая передъ собой. Онѣ повсюду опрокинули красныхъ, хотя не безъ труда, къ серединѣ апрѣля приблизившись къ Волгѣ, создавая угрозу Самарѣ и Казани. Въ этотъ какъ разъ моментъ наступило половодье, пріостановившее движеніе впередъ, разстроившее въ конецъ организацію снабженія и пополненія, и давшее краснымъ столь необходимую и даже спасительную для нихъ передышку. Весенніе разливы, кромѣ того, нарушили связь бѣлыхъ армій по фронту. Разбросанныя на огромномъ пространствѣ части оказались изолированными. Это сильно облегчило для большевиковъ задачу выбрать мѣсто для контръ-удара, который передалъ бы иниціативу операцій въ ихъ руки. Они это и сдѣлали въ началѣ мая, ударивъ въ слабый флангъ Уфимской арміи изъ района Кинели и Бузулука.

Весеннее половодье не принадлежало къ числу событій, которыя не могутъ быть предвидѣны. Начиная операцію въ первые дни марта, бѣлое командованіе не имѣло достаточныхъ основаній думать, что арміи выйдутъ къ рубежу Волги до наступленія разливовъ, ибо сопротивленіе красныхъ за Уфой было довольно упорнымъ. Уфа была взята 18 марта, но, какъ пишетъ ген. Петровъ, общій отходъ красныхъ начался лишь 30 марта. Это заставляло двигать арміи впередъ въ первой половинѣ апрѣля, зная навѣрное, что черезъ двѣ-три недѣли онѣ застрянутъ гдѣ-то въ бездорожныхъ степяхъ, отрѣзанныя водой отъ тыла, лишенныя сапогъ, продовольствія, огневыхъ припасовъ и пополненія.

Тутъ мы встрѣчаемся очевидно все съ той же психологіей, которая, какъ я писалъ недавно, заставляла стремиться впередъ и южныя бѣлыя арміи. Успѣшное начало года на Востокѣ, какъ и на Югѣ, создаетъ представленіе, что съ большевиками можетъ быть покончено въ теченіе одного лѣта… Исходя изъ этого представленія восточныя арміи спѣшатъ къ Волгѣ, надѣясь на порывъ впередъ и забывая старое правило, что «порывъ не терпитъ перерыва», въ то время какъ этимъ неизбѣжнымъ перерывомъ являлось предстоявшее весеннее половодье!

Можно легко представить себѣ, насколько положеніе бѣлыхъ армій на востокѣ было бы выигрышнымъ, если бы вмѣсто движенія впередъ послѣ занятія Уфы, онѣ пріостановились бы и употребили бы два мѣсяца на столь необходимую организацію фронта и тыла. Начавъ наступленіе къ Самарѣ и южнѣе этого города въ серединѣ мая, послѣ половодья, восточная армія согласовала бы свое наступленіе съ движеніемъ ген. Врангеля на Царицынъ и далѣе къ сѣверу. Вполнѣ возможно, что при такихъ согласованныхъ дѣйствіяхъ Саратовъ былъ бы взятъ въ іюнѣ, и лѣтомъ 1919 года бѣлый фронтъ протянулся бы по Волгѣ отъ Саратова до Казани.

ѴI.

Существуетъ мнѣніе, что весеннія неудачи восточнаго фронта объясняются недостаточной стойкостью частей, главнымъ образомъ частей сформированныхъ по мобилизаціи. Случаи перехода къ краснымъ были въ самомъ дѣлѣ многочисленными. Въ наиболѣе критическій моментъ боевъ перешелъ къ краснымъ цѣлый полкъ симбирской бригады, захвативъ съ собой офицеровъ. Подобнымъ же образомъ поступилъ пресловутый «Курень Шевченко»…

Здѣсь надо замѣтить, однако, слѣдующее. Оба только что приведенныхъ случая имѣли мѣсто тогда, когда психологическій переломъ положенія въ пользу красныхъ уже совершился. Разстроенныя походомъ въ половодье бѣлыя части уже съ трудомъ оказывали сопротивленіе краснымъ. При послѣдовавшемъ за неудачей отступленіи вновь сформированныя части начали очень быстро таять.

Недостаточная стойкость частей, неохота отдѣльныхъ «бойцовъ» драться были присущи и красной арміи почти въ той же степени, что и бѣлой. Многочисленные случаи перехода красныхъ къ бѣлымъ бывали зимой, предшествовавшей веснѣ 1919 года. Мобилизуемое красными и бѣлыми «нейтральное», въ массѣ своей, населеніе представляло и для тѣхъ и для другихъ трудный матеріалъ, проще сказать, плохой матеріалъ. Однако то былъ все-таки далеко не безнадежный матеріалъ. Война сама по себѣ вырабатывала солдатъ. Среди разсыпавшихся при первой неудачѣ формированій какимъ-то образомъ отстаивались надежныя и крѣпкія части. Большевики узнали это на опытѣ. Лѣтомъ 1918 года выступали они хаотически, отрядами перемѣннаго состава и перемѣннаго настроенія. Спустя годъ подъ Кинелью и Бузулукомъ уже могли они оперировать нѣсколькими вполнѣ регулярными дивизіями. Эти дивизіи выказали и дальнѣйшее улучшеніе въ сентябрѣ на рѣкѣ Тоболъ. Ген. Петровъ вспоминаетъ, напримѣръ, «крѣпкую тридцатую совѣтскую дивизію, упорно оборонявшуюся и довольно хорошо маневрировавшую».

Съ другой стороны книга ген. Петрова даетъ мѣстами поразительныя свидѣтельства спаявшихся и сплотившихся въ тяжелыхъ бояхъ, въ ужасныхъ лишеніяхъ бѣлыхъ войсковыхъ частей. Развѣ не служитъ доказательствомъ этого весь сказочный зимній походъ черезъ тайгу, отъ Ново-Николаевска до Красноярска и далѣе до Иркутска! Скажутъ, быть можетъ, что это было «бѣгство». Но въ этомъ «бѣгствѣ» таявшіе отъ болѣзней и истощенія бѣлыя части все еще могли драться. «Торопимъ развертываніе частей, вдоль желѣзной дороги и вправо уфимскіе стрѣлки и Ижевцы, лѣвѣе уфимская кавалерійская. Завязывается перестрѣлка. Наши начинаютъ продвигаться по снѣгу»… Такъ, по воспоминаніямъ ген. Петрова, было подъ Красноярскомъ 5 января. Такъ же было у Канска, у Верхне-Удинска, у станціи Зима, и такъ, наконецъ, было бы у Иркутска, если бы красные рѣшились здѣсь преградить дорогу «бѣгущимъ»…

По подсчету ген. Петрова въ Забайкальѣ лѣтомъ 1920 года армія со всѣми тыловыми учрежденіями насчитывала все же еще 45.000 человѣкъ. Въ полевыхъ частяхъ было до 20.000 человѣкъ. И вотъ, наконецъ, послѣдній этапъ борьбы — Приморье 1921 — 1922 года, куда по свидѣтельству ген. Петрова прибыло, считая съ семьями, до 20.000 человѣкъ…

Кто были эти пришедшіе сперва въ Забайкалье, а потомъ въ Приморье военные люди? Въ значительной части уфимцы, казанцы, ижевцы, воткинцы — люди начавшіе борьбу лѣтомъ 1918 года, и тогда можетъ быть безъ особой охоты, безъ всякой увѣренности, что будутъ они воевать болѣе чѣмъ нѣсколько недѣль. Изъ этихъ людей первыми успѣхами были выработаны познавшіе затѣмъ всѣ виды испытаній солдаты бѣлой арміи.

Гражданская война на востокѣ Россіи подтвердила еще разъ, что войско гражданской войны вырабатывается въ процессѣ этой войны. И она подтвердила еще разъ, что эту войну выигрываетъ тотъ, кто ведетъ ее по общимъ законамъ войны и военнаго дѣла. Въ войнѣ за нераздѣльность Соед. Штатовъ 1861 — 65 гг. Сѣверъ одержалъ побѣду надъ Югомъ только тогда, когда выработалъ цѣной тяжелыхъ усилій своего солдата, своего офицера и своего полководца, которыхъ могъ онъ противопоставить болѣе счастливому въ этомъ отношеніи Югу. Большевики больше всего обязаны Троцкому переходомъ отъ импровизаціи красной гвардіи къ организаціи красной арміи. Троцкій въ своихъ воспоминаніяхъ признается, что личное участіе его въ операціяхъ 1918 года подъ Казанью доказало ему наглядно необходимость этого перехода. Однажды вступивъ на указанный путь, большевики стали искать рѣшенія войны чисто военными средствами. На востокѣ они добились этого рѣшенія чисто оперативнымъ путемъ — весеннимъ маневромъ 1919 года, для коего такъ неосторожно были создана бѣлымъ командованіемъ благопріятная обстановка.

Разложеніе тыла, партизанщину — все это применили большевики съ успѣхомъ, когда арміи адм. Колчака были уже въ полномъ отступленіи. Ген. Петровъ, свидѣтель и участникъ этихъ событій, справедливо конечно отмѣчаетъ то обстоятельство, что въ условіяхъ гражданской войны можно легко переоцѣнить значеніе успѣха и легко недооцѣнить значеніе неуспѣха. Отсюда какъ будто бы вытекаетъ, что именно въ этихъ условіяхъ слѣдуетъ рисковать быть можетъ менѣе, чѣмъ во всякихъ другихъ! Наступленіе по его опыту удается въ гражданской войнѣ гораздо легче, чѣмъ оборона. Неудавшееся наступленіе превращается въ неудержимый отходъ. — Тѣмъ обиднѣе думать, что весеннее наступленіе 1919 года было остановлено прервавшей его природой. Успѣхъ противника былъ достигнутъ очень удачно выбраннымъ, благодаря этой пріостановкѣ, мѣстѣ и времени своего наступленія.

Обдумывая все это еще разъ, приходишь къ выводу, что и на восточномъ фронтѣ гражданской войны была бы единственно реальной и правильной ея концепція, какъ войны длительной, вырабатывающей въ процессѣ борьбы «орудіе успѣха», т. е. организованную армію, организованный тылъ — войны наступательной, однако, преслѣдующей свою конечную цѣль отъ одного строго-очерченнаго этапа къ другому. Въ прошлый разъ я старался показать, что такова именно была концепція гражданской войны въ представленіи дѣйствовавшаго на югѣ Россіи ген. Врангеля.

П. Муратовъ.
Возрожденіе, №1973, 27 октября 1930.

Visits: 24

День открытія германскаго рейхстага разочаруетъ какъ любителей порядка, такъ и сторонниковъ безпорядка! Порядкомъ въ самомъ дѣлѣ нельзя назвать балаганное выступленіе хитлеровцевъ и коммунистовъ въ стѣнахъ высокаго учрежденія и всѣ прочіе вокальные и мимическіе номера перваго парламентскаго дня. Однако серьезный любитель безпорядка едва ли тоже будетъ удовлетворенъ ужъ очень несерьезнымъ и вздорнымъ характеромъ берлинскихъ уличныхъ «катавасій». Даже настоящей драки ни въ зданіи рейхстага, ни на улицахъ не было, а была лишь мимическая ея «проэкція»! Что же касается погрома большихъ магазиновъ, то и здѣсь дѣло не пошло дальше мальчишескаго битья стеколъ. Убытки дня не превосходятъ, кажется, трехсотъ тысячъ франковъ. Значитъ дѣло ограничилось дѣйствительно одними стеклами. И если изъ этого происшествія вырастетъ биржевая «паника», то надо будетъ признать, что производится нынѣ такая паника по довольно дешевымъ цѣнамъ…

***

Безобразія хитлеровцевъ еще разъ подтверждаютъ тотъ моральный или моралистическій характеръ хитлеровскаго движенія, о которомъ я уже писалъ. Утвержденіе это только на первый взглядъ можетъ показаться нѣсколько «смѣлымъ». Всякій моралистъ невольно становится безобразникомъ въ тотъ моментъ, когда онъ желаетъ насильственнымъ образомъ навязать свою мораль. Безобразникомъ — разумѣется съ точки зрѣнія морали существующей…

Многочисленные бытовые примѣры, приведенные въ корреспонденціяхъ Л. Д. Любимова, свидѣтельствуютъ, что въ Германіи не очень благополучно обстоитъ съ моралью и частной и общественной. Не очень благополучно — какъ въ томъ отношеніи, что рамки ея въ жизни какъ-то неопредѣленно раздвинулись — такъ и въ томъ отношении, что одна политическая партія (націоналъ-соціалисты) ищетъ быстраго успѣха въ массахъ, демагогически взывая къ дешевой морали. Такая демагогія приноситъ всегда дурные плоды. Ибо человѣкъ такъ ужъ устроенъ, что когда ему говорятъ, будто вокругъ него «всѣ негодяи», онъ схватываетъ прежде всего наиболѣе удобный для него выводъ, а именно, что и ему можно быть не лучше другихъ.

***

Быть можетъ германскій кризисъ сейчасъ это не столько кризисъ экономическій и даже не столько кризисъ политическій, сколько кризисъ моральный. Я нахожу подтвержденіе этой мысли въ весьма дѣльныхъ (какъ всегда) замѣчаніяхъ, сдѣланныхъ наблюдателемъ берлинской жизни Б. И. Элькинымъ. Трижды въ своемъ письмѣ повторяетъ онъ знаменательную фразу: «Правительство и парламентъ работаютъ мало и плохо». Причина финансоваго кризиса Германіи — «это расточительность государствъ, отдѣльныхъ штатовъ, городовъ, коммунъ»… Расточительность по отношенію къ казеннымъ или общественнымъ суммамъ есть всегда вѣрный признакъ нѣсколько слишкомъ личной «концепціи» народнаго хозяйства, свойственной тѣмъ, кто этими суммами распоряжается и кто, по словамъ Б. И. Элькина, поглощаетъ своими огромными жалованьями и высокими вознагражденіями цѣлыхъ тридцать процентовъ народнаго дохода. Недочеты такой политики, недочеты такой экономики относятся скорѣе всего къ недочетамъ общественной морали. Они и питаютъ демагогическій морализмъ хитлеровцевъ въ то время, какъ по свидѣтельству Б. И. Элькина «либеральные элементы и соціалъ-демократія не имѣютъ никакой собственной международной политической программы… Либеральные круги и соціалъ-демократія теперь, послѣ снятія блокады Рейна, ощутили подъ ногами колебаніе почвы».

***

Утѣшаться тѣмъ, что въ концѣ концовъ моральное зерно, гдѣ-то таящееся въ хитлеровскомъ движеніи, несмотря на его всѣ нынѣшнія видимыя безобразія, прорастетъ когда-нибудь здоровымъ росткомъ — едва ли возможно. Б. И. Элькинъ приводитъ мнѣніе Гете о томъ, что «нѣмцы охотнѣе склонны снести несправедливость, чѣмъ безпорядокъ». Но приложимо ли это къ нынѣшнимъ нѣмцамъ? Тѣ ли нѣмцы теперь, какими они были во времена Гете? Успѣхъ Хитлера свидѣтельствуетъ какъ разъ о побѣдѣ пафоса несправедливости надъ любовью къ порядку. Въ этомъ есть намъ хорошо знакомыя черты, не пошедшія намъ на благо и едва ли благія для нашего историческаго сосѣда.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, №1961, 15 октября 1930.

Visits: 19