Литературный кружокъ Середа возникъ задолго до войны. Собирались но средамъ у Телешова, Сергѣя Глаголя и Леонида Андреева, читали новыя свои вещи, обсуждали ихъ. Московскіе писатели — Андреевъ, Ив. Бунинъ, его брать Юлій Алексѣевичъ, Телешовъ, Сергѣй Глаголь, Тимковскій, Вересаевъ, Шмелевъ, Лодыженскій, я и другіе. Изъ не-московскихъ Чеховъ, Горькій, Купринъ, Короленко.

Кружокъ былъ закрытый, тѣсный. Новыхь членовъ принимали очень съ разборомъ и требовалось единогласіе. Такъ что Середа носила полусемейный характеръ. Она была плодомъ тучной московской жизни, привѣтливо-благообразной, нѣсколько лѣнивой, вялой, но «хорошаго тона». Взаимная расположенность, простота, откровенность въ сужденіяхъ о прочитанномъ, но безъ задиранья, воздухъ благожелательности и нѣкоей московской «теплоты», продолженіе московскаго быта — вотъ черты Середы. Чуть-чуть провинціально? Можетъ быть. Довольно далеко отъ Европы, ея умственныхъ теченій и настроеній. Слегка отзываетъ щами, пирогами, Замоскворѣчьемъ. Но очень «человѣчно» и серьезно. Середу вполнѣ слѣдуетъ помянуть добрымъ словомъ.

Большинство было другъ съ другомъ на ты. Встрѣчаясь, цѣловались. Послѣ чтеній и споровъ веселой гурьбой шли къ закускѣ, къ ужину, начинались грибки, салаты, рыбы, ростбифы…. — кормила Москва всегда хорошо.

Visits: 31

От редактора. Предысторию вопроса — каким образом неопубликованные архивы Достоевского оказались в Германии? — см. в статье О. А. Богдановой «Какие рукописи Достоевского были в „Piper-Verlag“?».

Достоевскій становится понемногу чуть ли не національнымъ нѣмецкимъ классикомъ. Недавно мюнхенское издательство Пипера закончило двадцатитрехтомное изданіе его сочиненій — въ отличномъ переводѣ — и изданіе это имѣетъ огромный успѣхъ въ Германіи, въ Голландіи, въ Скандинавскихъ странахъ. То же издательство пріобрѣло. кромѣ того, у СССР право перевода изданія, переизданія, новаго публикованія. собиранія, антологическаго избиранія и прочаго, и прочаго всѣхъ посмертныхъ сочиненій, писемъ, замѣтокъ, тетрадей и дневниковъ Достоевскаго. какъ извѣстныхъ, такъ и неизвѣстныхъ. какъ найденныхъ, такъ и имѣющихъ быть найденными, а также воспоминаній, дневниковъ и писемъ его жены, друзей, знакомыхъ, и всѣхъ лицъ, такъ или иначе съ нимъ связанныхъ,— нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ.

Издательство пользуется своей привилегіей усердно. Кромѣ упомянутаго собранія сочиненій, оно выпустило «Дневникъ А. Г. Достоевской», «Воспоминанія А. Г. Достоевской», книгу набросковъ и черновиковъ: «Неизвѣстный Достоевскій»; еще «Достоевскій за рулеткой» н «Исповѣдь еврея» (Коннера, который подъ вліяніемъ «Преступленія и Наказанія» совершилъ убійство, аналогичное убійству Раскольникова). Предположено выпустить въ дальнѣйшемъ: «Записки, планы и неизданныя главы большихъ романовъ», «Записныя книжки Достоевскаго», «Письма женѣ», «Письма друзьямъ писателямъ, политикамъ, поклонникамъ» (сборникъ въ двухъ томахъ), «Полина Суслова, вѣрный другъ Достоевскаго» (въ этотъ томъ входятъ письма Достоевскаго къ ней, ея дневники и ея разсказы), «Достоевскій и братъ его Михаилъ» (т. е., очевидно, ихъ переписка), «Достоевскій, какъ публицистъ» (собраніе несобранныхъ еще политическихъ статей и рѣчей), «Воспоминанія друзей Достоевскаго» (хронологически расположенныя и снабженныя біографическимъ комментаріемъ). Пока это все, что можно прочесть въ спискѣ, который публикуетъ Пиперъ. Но списокъ, какъ кажется намъ, и такъ достаточно внушителенъ.

Чтеніе его вызываетъ смѣшанныя чувства. Можно радоваться славѣ Достоевскаго, европейской вообще и нѣмецкой, въ частности. Можно признательно хвалить иниціативу мюнхенскаго издательства. Но трудно не пожалѣть о томъ, что многіе нѣмецкіе переводы выйдутъ раньше русскихъ текстовъ. Трудно не замѣтить, какъ много коммерческаго во всемъ этомъ предпріятіи: и въ сдѣлкѣ, заключенной СССР, сдавшимъ Достоевскаго на концессію, какъ нефтяные фонтаны или залежи угля, и въ поспѣшности, съ которой нѣмецкая фирма предлагаетъ своимъ читателямъ подъ самыми заманчивыми соусами неизвѣстныя писанія Достоевскаго и неизвѣстные факты о Достоевскомъ. Не лучше ли было бы издать архивъ Достоевскаго систематически, дѣловито, въ нѣсколькихъ большихъ томахъ, чѣмъ дробить его и произвольно объединять подъ такими соблазнительными заглавіями, какъ «Достоевскій за рулеткой», «Неизвѣстный Достоевскій», или «Полина Суслова». Но это было бы не такъ выгодно, конечно…

Впрочемъ, есть и вообще другая, болѣе серьезная, болѣе опасная сторона въ этомъ огромномъ и не всегда достаточно глубокомъ увлеченіи Достоевскимъ, которое въ Германіи за послѣднія пятнадцать лѣтъ все разрасталось и наконецъ даже привело къ нѣкоторой реакціи. Стали раздаваться голоса, предостерегающіе противъ «русской опасности», средоточіе которой, будто бы, — Достоевскій, голоса, указывающіе на гибельное вліяніе его, на восточную безформенность, грозящую разрушить «западный духъ» и «германскую доблесть». Такой выдающійся писатель, какъ Германъ Гессе, противопоставлялъ Достоевскому Гете, какъ истиннаго учителя Германіи; другіе призывали на помощь Ницше, Шиллера или Клейста.

Появился и настоящій памфлетъ, не на Достоевскаго только, а вообще на «Russentum», столь опасный для Deutschtum-a. Авторъ памфлета, скрывающійся подъ псевдонимомъ Сэръ Галахадъ, считаетъ Достоевскаго самымъ мощнымъ выразителемъ вредоносной русской стихіи, и ее осуждаетъ въ немъ. Онъ и назвалъ свою книгу, не безъ намека на знаменитый романъ, «Путеводитель идіотовъ по русской литературѣ».

И вотъ, даже черезъ два года послѣ выхода этой книги, грубоватыя нападки новаго русофоба встрѣчаютъ въ нѣмецкой печати нѣкоторое сочувствіе. Извѣстный біографъ Достоевскаго, Карлъ Нетцель, писалъ недавно, что хотя авторъ памфлета правъ только въ томъ, что онъ говоритъ о русской интеллигенціи (и то не совсѣмъ), все же его книга «въ современныхъ условіяхъ должна быть горячо рекомендована всѣмъ и каждому». Другой критикъ находитъ, что «вліяніе Достоевскаго на европейскія литературы привело къ явному опустошенію, а мѣстами и къ отупѣнію». Третій видитъ во всѣ вѣка русской исторіи презрѣніе и ненависть къ нѣмцамъ: «Монголы русскому народу гораздо ближе, чѣмъ мы. Съ народомъ, который презираетъ все лучшее, что въ насъ есть, никакое сближеніе невозможно». Существуетъ даже статья, подъ названіемъ: «Опьяненіе Достоевскимъ, какъ предвѣстіе большевизма».

Все это настроеніе времени, конечно, Но они несомнѣнно свидѣтельствуютъ о чемъ-то болѣзненномъ и небезупречномъ — не въ Достоевскомъ, разумѣется, — а въ германскомъ его истолкованіи, въ столь же безпрепятственномъ, сколь неуглубленномъ увлеченіи имъ, въ поспѣшномъ проглатываніи его книгъ безъ настоящаго усвоенія его мысли и его искусства. Глубочайшая духовная напряженность и насыщенность его принимается за нервную судорогу, за поверхностную истерію. Религіозное основаніе воздвигаемыхъ имъ художественныхъ системъ остается неузнаннымъ или неоцѣненнымъ. Даже у настоящихъ писателей, писавшихъ о Достоевскомъ, — въ обширной статьѣ Цвейга, въ книгѣ Мейера Грефе — замѣтны слѣды этого непониманія. Но исчезнуть оно должно, и оно уже исчезаетъ постепенно. Все болѣе и болѣе Достоевскій становится писателемъ европейскимъ, въ самомъ практическомъ смыслѣ слова: какъ воспитатель, какъ примѣръ. И конечно та изъ европейскихъ странъ, которой суждено первой воспринять его. какъ должно, отъ себя передать другимъ, это все-таки — Германія.

Н. Дашковъ (Владимиръ Вейдле)
Возрожденіе, № 1010, 8 марта 1928

Visits: 29

Пытаться переубѣждать украинскихъ самостійниковъ — дѣло безнадежное и безполезное.

Но знакомить нашу національно-мыслящую молодежь съ подлинной исторіей такъ называемаго украинскаго вопроса нужно и важно.

Вотъ почему можно только привѣтствовать Русскій народный университетъ въ Прагѣ за то, что онъ сдѣлалъ этотъ вопросъ темой одной изъ очередныхъ лекцій.

Прив.-доц. И. О. Панасъ, которому была поручена эта лекція, избралъ предметомъ своего изслѣдованія «Записку Академіи Наукъ объ украинскомъ языкѣ», столь широко, какъ извѣстно, использованную самостійниками для своихъ цѣлей.

Прежде всего лекторъ установилъ, что «записки» Академіи Наукъ объ украинскомъ языкѣ… вовсе не было.

Былъ докладъ особой комиссіи, образованной при Академіи, но Академія, какъ учрежденіе, ни въ лицѣ своего общаго собранія, ни въ лицѣ хотя бы одного изъ своихъ отдѣловъ, коллективнаго сужденія по вопросу объ украинскомъ языкѣ никогда не высказывала.

Visits: 43

Кто не знаетъ Робинзона Крузо? Его необитаемый островъ и вѣрнаго чернокожаго друга — Пятницу?

Но на «Робинзона Крузо» привыкли смотрѣть какъ на дѣтскую книгу, и многимъ, можетъ быть, среди русскихъ читателей, неизвѣстно, что проза, которою написанъ Робинзонъ, считается классическою въ англійской литературѣ. Авторъ его — Даніэль де Фоэ, жившій на порогѣ ХѴІІ и ХѴІІІ столѣтій (1663—1731) — извѣстный въ свое время публицистъ и политическій дѣятель, классикъ, къ которому все больше обращаются взоры современной литературной Англіи. Даніэль де Фоэ — persona grata XX столѣтія. Его романы расходятся сейчасъ въ большомъ количествѣ экземпляровъ, вѣроятно, въ большемъ, чѣмъ когда бы то ни было. Біографія и приключенія — любимыя темы нашего времени. Романы де Фоэ всецѣло отвѣчаютъ этому увлеченію, особенно Робинзонъ Крузо — одна изъ наиболѣе распространенныхъ книгъ міровой литературы, преданная въ свое время книгоиздателю всего за 10 ф. ст.

Мало кому извѣстно и то, что повѣсть о приключеніи Робинзона на необитаемомъ островѣ — только одинъ небольшой эпизодъ жизнеописанія Робинзона, эпизодъ, выхваченный изъ середины романа. Мы говоримъ «жизнеописаніе», такъ какъ, хотя Робинзонъ Крузо и вымышленное имя, фабулой романа послужила, по-видимому, жизнь дѣйствительно существовавшаго лица. Называютъ даже его настоящее имя: это былъ шотландскій морякъ Александръ Селкиркъ, или Селькрейгъ, разсказавшій де Фоэ свою полную приключеній жизнь. Называютъ и знаменитый островъ Робинзона: это островъ Хуана Фернандеза въ Великомъ океанѣ.

Самое любопытное для насъ то, что Робинзонъ побывалъ и въ Россіи. Вся послѣдняя часть романа посвящена описанію его возвращенія въ Англію изъ Китая черезъ всю Сибирь (отъ Нерчинска) и Европейскую Россію (до Архангельска, минуя Москву). Примѣчательно, что хотя романъ и написанъ въ 20-хъ годахъ ХѴІІ столѣтія — въ описаніяхъ почти не встрѣчается «развѣсистой клюквы», поскольку мы, русскіе, можемъ теперь объ этомъ судить.

Visits: 36

Род. 8 февраля 1828 г.

Книги Жюль Верна составляютъ такую неотъемлемую часть нашего становленія, нашего роста, т. е. въ конечномъ счетѣ, насъ самихъ, что намь трудно отнестись къ нему иначе, чѣмъ какъ мы относимся ко всему, что нами усвоено до конца и о чемъ именно поэтому не сохранилось въ насъ даже сколько-нибудь достовѣрнаго воспоминанія. Быть можетъ и всякій объективный, безпристрастный судъ надъ нимъ будетъ судомъ несправедливымъ. Критиковать, назначать цѣну его воображенію или уму, отдѣлять художественное отъ нехудожественнаго въ его книгахъ — занятіе довольно праздное. Во всякомъ случаѣ, то, что дѣлалъ Жюль Вернъ, не было — и внутренно не хотѣло быть — искусствомъ; какъ разъ потому оно и было нами такъ вполнѣ поглощено, такъ растворилось въ насъ, какъ никогда не растворилось бы произведеніе искусства, потому что искусству можно пріобщиться, но насытиться имъ нельзя. Постараемся же, прежде чѣмъ взвѣшивать, отмѣрять и «указывать мѣсто», просто понять, какъ стало возможно это исключительное явленіе — сто четыре романа Жюль Верна — и въ чемъ самая исключительность его.

Къ столѣтію со дня рожденія автора «Дѣтей Капитана Гранта» вышла (въ издательствѣ Кра) книга родственника его Аллотта де ла Фюи, гдѣ безхитростно разсказана безхитростная его жизнь. Разсказана она человѣкомъ, полнымъ самаго наивнаго благоговѣнія передъ памятью великаго «дяди Жюля», прославившаго разъ навсегда родъ Верновъ и Аллоттовъ, а также патриціатъ города Нанта, гдѣ онъ родился, и муниципальный совѣтъ города Амьена, членомъ котораго кончилъ жизнь. Долгая жизнь эта въ своей заурядности такъ послѣдовательна, такъ логична, что читая ее, невольно думаешь о томъ упрощенномъ и благоразумномъ «Провидѣніи», которое недаромъ столь часто поминается въ книгахъ человѣка, на собственномъ опытѣ узнавшаго его власть.

Visits: 31

ЛАВКА

Огромная наша витрина на Большой Никитской имѣла пріятный видъ: мы постоянно наблюдали, чтобы книжки были хорошо разложены. Ихъ набралось порядочно. Блоковско-меланхолическія дѣвицы, спецы или просто ушастыя шапки останавливались передъ выставкой, разглядывали наши сокровища и самихъ насъ.

«Книжная Лавка Писателей». Осоргинъ, Бердяевъ, Грифцовъ, Александръ Яковлевъ, Дживелеговъ и я — не первые ли мы по времени нэпманы? Похоже на то: хорошіе мы были купцы или плохіе, другой вопросъ, но въ лавкѣ нашей покупатели чувствовали себя неплохо. Съ Осоргинымъ можно было побесѢдовать о старинныхъ книгахъ, съ Бердяевымъ о кризисахъ и имманентностяхъ, съ Грифцовымъ о Бальзакѣ, мы с Дживелеговымъ («Карпычъ») по части ренессансно-итальянской. Елена Александровна, напоминая Палладу, стояла за кассой, куда шли сначала сотни, потомъ тысячи, потомъ милліоны.

Осоргинъ вѣчно что-то клеилъ, мастерилъ. Собиралъ (и собралъ) замѣчательную коллекцію: за отмѣною книгопечатанія (для насъ, по крайней мѣрѣ), мы писали отъ руки небольшія «творенія», сами устраивали обложки, иногда даже съ рисунками, и продавали. За свою «Италію» я получилъ 15 тысячъ (фунтъ масла). Продавались у насъ такъ изготовленныя книжечки чуть ни всѣхъ московскихъ писателей. Но по одному экземпляру покупала непремѣнно сама лавка — отсюда и коллекція Осоргина. Помѣщалась она у насъ же, подъ стекломъ. А потомъ поступила, какъ цѣннѣйшій документъ «средневѣковья», въ Румянцевскій музей.

Visits: 25

Кончина Ѳедора Кузьмича Сологуба вызвала къ бытію цѣлую литературу воспоминаній о покойномъ поэтѣ и характеристикъ его — личныхъ: творчество Сологуба остается еще неосвѣщеннымъ и не разсмотрѣннымъ серьезно и авторитетно. Я въ этой статьѣ не посягаю на характеристику Сологуба, такъ какъ узналъ его поздно (въ 1917 году) и, хотя въ 1919—1921 г. г. мы довольно сблизились, благодаря безчисленнымъ совмѣстнымъ маршировкамъ съ Моховой (изъ пресловутой «Всемірной Литературы») на Васильевскій островъ, однако я не считаю себя способнымъ разобраться, по сравнительно малымъ даннымъ, въ душѣ столь странной и сложной. Говорить о Сологубѣ съ большей или меньшей увѣренностью, по-моему, нельзя только по «наблюденію», — нужно «изученіе». Поэтому я здѣсь намѣренъ отмѣтить лишь большое недоумѣніе, внушаемое мнѣ указаніемъ, общимъ почти всѣмъ некрологамъ и біографическимъ наброскамъ, мною прочитаннымъ.

Это — о невозможности для Ѳ. К. выѣхать заграницу.

Это невѣрно, или, по крайней мѣрѣ, неточно.

Visits: 31

1.

Поразительна быстрота, съ какою развертывается новорожденная нація — во всѣхъ проявленіяхъ своего духа: культурномъ расцвѣтѣ, національно-религіозномъ самосознаніи, военной мощи, соціальномъ строительствѣ!

Развертывается нація и территоріально; ибо духъ націи требуетъ для своей работы опредѣленной территоріи. Могучее движеніе ислама, возникшее въ темнотѣ и неизвѣстности, на далекой окраинѣ Арамейскаго ландшафта, овладѣваетъ въ какія-нибудь сто лѣтъ Сиріей, Вавилонскимъ Междурѣчіемъ и Персіей, всей сѣверной Африкой, Испаніей… Но движеніе это, родившее, по счастливому выраженію Шпенглера, «магическую націю», не ограничилось лишь механическимъ овладѣніемъ территоріей. Оно и духовно овладѣло ею.

Такъ произошло поистинѣ чудесное магическое превращеніе этой территоріи въ сверкающій до сихъ поръ — ослѣпительнымъ маревомъ — «міръ Леванта». Въ немъ зародилась новая душа, родился новый человѣкъ: человѣкъ ислама. Въ какія-нибудь сто-полтораста лѣтъ древняя культура южно-средиземнаго міра обернулась «арабскою» культурой. Возникли наука, блестящая образованность, процвѣли художества и литература. Сразу весь помолодѣлъ этотъ старый-престарый міръ. И всѣ его безчисленные провинціализмы и этнизмы, продукты распада эллино-римской націи, покрыла вновь родившаяся нація, нація ислама.

Магична всякая вообще нація, не одна «нація ислама». И при этомъ въ двухъ смыслахъ: во-первыхъ — нація магически превращаетъ людей и цѣлые народы и страны въ то, на что они ранѣе не были похожи, а во-вторыхъ, — всѣ эти превращенія, даже матеріальныя, являются результатомъ работы духа. Въ основѣ каждой націи и созданной ею культуры заложенъ нѣкій творческій призывъ, нѣкое таинственное: «Сезамъ, отворись!» Этотъ «магизмъ» призывной формулы и проявляется въ быстротѣ ея дѣйствія. Чрезвычайно трудно услѣдить за «развитіемъ» націи — столь быстро создаются ея культура и весь внѣшній аппаратъ…

Visits: 38

Кстати сказать, намъ давно уже кажется, что судьба какъ бы поскупилась, однимъ изслѣдователямъ Пушкина давъ въ удѣлъ глубокое пониманіе, другимъ — обширныя познанія въ области біографіи, библіографіи, текста. Покойный Гершензонъ, обладая исключительной проникновенностью въ толкованіи Пушкина, неоднократно заблуждался, чему виною были его недостаточныя біографическія и библіографическія познанія. Свѣденія, которыми располагаютъ такіе изслѣдователи, какъ, напримѣръ, Н. О. Лернеръ или П. Е. Щеголевъ, не въ примѣръ обширнѣе, но… порой приходится удивляться, какъ несложны и опрометчивы ихъ сужденія о смыслѣ пушкинскихъ созданій. Иногда хочется сказать, что если бы Пушкинъ былъ въ самомъ дѣлѣ таковъ, какимъ кажется онъ подобнымъ изслѣдователямъ, — то, пожалуй, не стоило бы заниматься имъ съ такимъ отличнымъ усердіемъ.

Вл. Ходасевичъ. «Вокругъ Пушкина»
Возрожденіе, №942, 31 декабря 1927

Visits: 27