От редактора. Предысторию вопроса — каким образом неопубликованные архивы Достоевского оказались в Германии? — см. в статье О. А. Богдановой «Какие рукописи Достоевского были в „Piper-Verlag“?».
Достоевскій становится понемногу чуть ли не національнымъ нѣмецкимъ классикомъ. Недавно мюнхенское издательство Пипера закончило двадцатитрехтомное изданіе его сочиненій — въ отличномъ переводѣ — и изданіе это имѣетъ огромный успѣхъ въ Германіи, въ Голландіи, въ Скандинавскихъ странахъ. То же издательство пріобрѣло. кромѣ того, у СССР право перевода изданія, переизданія, новаго публикованія. собиранія, антологическаго избиранія и прочаго, и прочаго всѣхъ посмертныхъ сочиненій, писемъ, замѣтокъ, тетрадей и дневниковъ Достоевскаго. какъ извѣстныхъ, такъ и неизвѣстныхъ. какъ найденныхъ, такъ и имѣющихъ быть найденными, а также воспоминаній, дневниковъ и писемъ его жены, друзей, знакомыхъ, и всѣхъ лицъ, такъ или иначе съ нимъ связанныхъ,— нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ.
Издательство пользуется своей привилегіей усердно. Кромѣ упомянутаго собранія сочиненій, оно выпустило «Дневникъ А. Г. Достоевской», «Воспоминанія А. Г. Достоевской», книгу набросковъ и черновиковъ: «Неизвѣстный Достоевскій»; еще «Достоевскій за рулеткой» н «Исповѣдь еврея» (Коннера, который подъ вліяніемъ «Преступленія и Наказанія» совершилъ убійство, аналогичное убійству Раскольникова). Предположено выпустить въ дальнѣйшемъ: «Записки, планы и неизданныя главы большихъ романовъ», «Записныя книжки Достоевскаго», «Письма женѣ», «Письма друзьямъ писателямъ, политикамъ, поклонникамъ» (сборникъ въ двухъ томахъ), «Полина Суслова, вѣрный другъ Достоевскаго» (въ этотъ томъ входятъ письма Достоевскаго къ ней, ея дневники и ея разсказы), «Достоевскій и братъ его Михаилъ» (т. е., очевидно, ихъ переписка), «Достоевскій, какъ публицистъ» (собраніе несобранныхъ еще политическихъ статей и рѣчей), «Воспоминанія друзей Достоевскаго» (хронологически расположенныя и снабженныя біографическимъ комментаріемъ). Пока это все, что можно прочесть въ спискѣ, который публикуетъ Пиперъ. Но списокъ, какъ кажется намъ, и такъ достаточно внушителенъ.
Чтеніе его вызываетъ смѣшанныя чувства. Можно радоваться славѣ Достоевскаго, европейской вообще и нѣмецкой, въ частности. Можно признательно хвалить иниціативу мюнхенскаго издательства. Но трудно не пожалѣть о томъ, что многіе нѣмецкіе переводы выйдутъ раньше русскихъ текстовъ. Трудно не замѣтить, какъ много коммерческаго во всемъ этомъ предпріятіи: и въ сдѣлкѣ, заключенной СССР, сдавшимъ Достоевскаго на концессію, какъ нефтяные фонтаны или залежи угля, и въ поспѣшности, съ которой нѣмецкая фирма предлагаетъ своимъ читателямъ подъ самыми заманчивыми соусами неизвѣстныя писанія Достоевскаго и неизвѣстные факты о Достоевскомъ. Не лучше ли было бы издать архивъ Достоевскаго систематически, дѣловито, въ нѣсколькихъ большихъ томахъ, чѣмъ дробить его и произвольно объединять подъ такими соблазнительными заглавіями, какъ «Достоевскій за рулеткой», «Неизвѣстный Достоевскій», или «Полина Суслова». Но это было бы не такъ выгодно, конечно…
Впрочемъ, есть и вообще другая, болѣе серьезная, болѣе опасная сторона въ этомъ огромномъ и не всегда достаточно глубокомъ увлеченіи Достоевскимъ, которое въ Германіи за послѣднія пятнадцать лѣтъ все разрасталось и наконецъ даже привело къ нѣкоторой реакціи. Стали раздаваться голоса, предостерегающіе противъ «русской опасности», средоточіе которой, будто бы, — Достоевскій, голоса, указывающіе на гибельное вліяніе его, на восточную безформенность, грозящую разрушить «западный духъ» и «германскую доблесть». Такой выдающійся писатель, какъ Германъ Гессе, противопоставлялъ Достоевскому Гете, какъ истиннаго учителя Германіи; другіе призывали на помощь Ницше, Шиллера или Клейста.
Появился и настоящій памфлетъ, не на Достоевскаго только, а вообще на «Russentum», столь опасный для Deutschtum-a. Авторъ памфлета, скрывающійся подъ псевдонимомъ Сэръ Галахадъ, считаетъ Достоевскаго самымъ мощнымъ выразителемъ вредоносной русской стихіи, и ее осуждаетъ въ немъ. Онъ и назвалъ свою книгу, не безъ намека на знаменитый романъ, «Путеводитель идіотовъ по русской литературѣ».
И вотъ, даже черезъ два года послѣ выхода этой книги, грубоватыя нападки новаго русофоба встрѣчаютъ въ нѣмецкой печати нѣкоторое сочувствіе. Извѣстный біографъ Достоевскаго, Карлъ Нетцель, писалъ недавно, что хотя авторъ памфлета правъ только въ томъ, что онъ говоритъ о русской интеллигенціи (и то не совсѣмъ), все же его книга «въ современныхъ условіяхъ должна быть горячо рекомендована всѣмъ и каждому». Другой критикъ находитъ, что «вліяніе Достоевскаго на европейскія литературы привело къ явному опустошенію, а мѣстами и къ отупѣнію». Третій видитъ во всѣ вѣка русской исторіи презрѣніе и ненависть къ нѣмцамъ: «Монголы русскому народу гораздо ближе, чѣмъ мы. Съ народомъ, который презираетъ все лучшее, что въ насъ есть, никакое сближеніе невозможно». Существуетъ даже статья, подъ названіемъ: «Опьяненіе Достоевскимъ, какъ предвѣстіе большевизма».
Все это настроеніе времени, конечно, Но они несомнѣнно свидѣтельствуютъ о чемъ-то болѣзненномъ и небезупречномъ — не въ Достоевскомъ, разумѣется, — а въ германскомъ его истолкованіи, въ столь же безпрепятственномъ, сколь неуглубленномъ увлеченіи имъ, въ поспѣшномъ проглатываніи его книгъ безъ настоящаго усвоенія его мысли и его искусства. Глубочайшая духовная напряженность и насыщенность его принимается за нервную судорогу, за поверхностную истерію. Религіозное основаніе воздвигаемыхъ имъ художественныхъ системъ остается неузнаннымъ или неоцѣненнымъ. Даже у настоящихъ писателей, писавшихъ о Достоевскомъ, — въ обширной статьѣ Цвейга, въ книгѣ Мейера Грефе — замѣтны слѣды этого непониманія. Но исчезнуть оно должно, и оно уже исчезаетъ постепенно. Все болѣе и болѣе Достоевскій становится писателемъ европейскимъ, въ самомъ практическомъ смыслѣ слова: какъ воспитатель, какъ примѣръ. И конечно та изъ европейскихъ странъ, которой суждено первой воспринять его. какъ должно, отъ себя передать другимъ, это все-таки — Германія.
Н. Дашковъ (Владимиръ Вейдле)
Возрожденіе, № 1010, 8 марта 1928
Visits: 29