Колоніальная выставка открывается. Пожелаемъ ей всяческаго успѣха и по соображеніямъ частнаго, жизненнаго порядка, о которыхъ я однажды писалъ, и съ точки зрѣнія болѣе общей и отвлеченной. Колоніальная исторія — это одна изъ наиболѣе славныхъ главъ европейской исторіи! Отъ колоніальной идеи неотдѣлимо вообще то понятіе о Европѣ которое лишь начало брезжитъ въ ХѴІ вѣкѣ, сложилось въ ХѴІІ вѣкѣ и окончательно укрѣпилось на протяженіи двухъ послѣдующихъ столѣтій.

Европа сознала себя, какъ слѣдуетъ, лишь тогда, когда зрѣнію ея открылись обширные міры, внѣ предѣловъ Европы лежащіе. Она, можно сказать, опредѣлила себя по противоположности имъ, и въ этомъ сказалось ея вѣчное активное начало.

***

Колоніальная идея не пользовалась популярностью въ представленіяхъ былой русской интеллигенціи. О колоніяхъ не говорилось у насъ тогда безъ непремѣнно подразумѣваемыхъ при этомъ утѣсненій, жестокостей, обидъ, приносимыхъ пришлыми людьми туземному населенію.

Любопытно, что утверждалось это русскими людьми, «сынами отечества», исторія коего имѣла, въ сущности, сь древнѣйшихъ временъ одинъ только смыслъ (какъ это показалъ Ключевскій) — смыслъ колонизаціи лѣсныхъ, степныхъ и вообще пустыхъ пространствъ.

Да, русскіе были вѣчными колонизаторами и, я не боюсь сказать, отличными колонизаторами, можетъ быть, какъ разъ потому, что самыми древними колонизаторами въ Европѣ.

Новгородцы XIѴ вѣка предвосхищали примѣръ голландцевъ и англичанъ ХѴІІ столѣтія. Покореніе Сибири осталось одной изъ сказочныхъ страницъ въ исторіи бѣлаго піонера. Ермакъ былъ русскимъ Кортесомъ и русскій искатель, пришедшій пѣшкомъ къ Берингову проливу, не менѣе удивителенъ, чѣмъ испанецъ, пересѣкшій океанъ на утлой парусной лодкѣ. На основѣ этой грандіозной исторической традиціи вырасли такія блестящія дѣла, какъ созданіе тихоокеанской Россіи и русскаго Туркестана при Александрѣ ІІ. Замѣчательный ростъ этихъ русскихъ колоній мы могли видѣть воочію.

***

На колоніальной выставкѣ въ Венсенѣ Россіи не суждено было оказаться представленной. Древнѣйшему по своему опыту изъ колоніальныхъ государствъ грозитъ нынѣ участь самому перейти на положеніе самымъ безжалостнымъ и варварскимъ образомъ эксплоатируемой колоніи… Не будемъ, однако, предаваться этимъ печальнымъ размышленіямъ въ день заслуженно радостный для гостепріимной къ намъ и любезной нашему сердцу Франціи.

Франція, быть можетъ, удачнѣе всѣхъ другихъ великихъ европейскихъ державъ нашла свое мѣсто на міровой картѣ. Не служитъ ли этому доказательствомъ то, что французская колоніальная исторія прихотливѣйшимъ образомъ перетасовалась въ вѣкахъ и завершилась совсѣмъ не тамъ, гдѣ она началась?

Въ ХѴІІ вѣкѣ французская колоніальная имперія создавалась въ Америкѣ, въ ХѴІІІ вѣкѣ она стремилась охватить Индію. Вмѣсто того, колоніальная выставка являетъ намъ грандіозную Французскую Африку и богатѣйшій французскій Индокитай. Французское колоніальное развитіе оказалось изъ всѣхъ наиболѣе подвижнымъ. Этой странѣ дана особенность разбрасывать но всему свѣту сѣмена, которыя даютъ всходы при самыхъ разнообразныхъ условіяхъ туземной географіи и туземныхъ исторій. Владычество матеріальной силы неподвижно, но подвиженъ духъ, текуча та духовная атмосфера, которая плѣняетъ народы и пріобщаетъ ихъ къ французской цивилизаціи. Въ этой своеобразной особенности заключается, быть можетъ, живучесть и заразительность, присущія французской колоніальной идеѣ.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2164, 6 мая 1931.

Views: 29

Помѣщенная на-дняхъ въ нашей газетѣ статья М. Артемьева «Религія большевизма» чрезвычайно интересна, какъ свидѣтельство. Г. Артемьевъ, имѣвшій возможность самъ наблюдать большевизмъ въ Россіи, разсказываетъ о томъ, чѣмъ это явленіе кажется тамъ людямъ, религіозно настроеннымъ. Такихъ людей въ Россіи немало и такое отношеніе къ большевизму имѣетъ, слѣдовательно, немалое жизненное и общественное значеніе. Большевизмъ кажется этимъ людямъ религіей сатаны. Это само по себѣ весьма интересно. Но есть ли онъ на самомъ дѣлѣ то, чѣмъ онъ въ данномъ случаѣ кажется — это вопросъ иной.

***

Законность подобной точки зрѣнія для вѣрующихъ людей, имѣющихъ несчастье пребывать подъ властью большевиковъ, не подлежитъ сомнѣнію. Они на эту точку зрѣнія имѣютъ такъ сказать право, даваемое имъ испытанными ими и испытываемыми подвигами мученичества и исповѣдничества. Гонимые за вѣру люди вообще легко представляютъ себѣ эти гоненія исходящими непосредственно отъ духа тьмы. Христіанскіе мученики первыхъ вѣковъ считали римскихъ цезарей намѣстниками ада. Мы знаемъ теперь, однако, что римско-эллинистическое язычество, боровшееся съ еврействомъ и христіанствомъ, въ свою очередь было готово преслѣдовать въ этихъ религіяхъ казавшіяся ему темными начала эзотеризма.

***

Я хочу здѣсь сказать, что если изложенный въ статьѣ г. Артемьева взглядъ на большевизмъ, какъ на религію сатаны, можетъ быть понятенъ въ средѣ оставшихся подъ властью большевиковъ вѣрующихъ — этотъ взглядъ былъ бы менѣе понятенъ въ средѣ, напримѣръ, русской эмиграціи. Мнѣ кажется, кромѣ того, что этотъ взглядъ былъ бы жизненно и политически вреденъ, ибо онъ возвеличивалъ бы все явленіе большевизма и придавалъ бы ему болѣе обширный историческій смыслъ, нежели онъ на самомъ дѣлѣ имѣетъ.

***

Г. Артемьевъ проводилъ очень остроумныя параллели между организаціей и бытомъ большевизма и какой-либо церковной организаціей, какимъ-либо церковнымъ бытомъ. Марксовы и Ленина писанія могутъ быть дѣйствительно уподоблены съ этой точки зрѣнія Ветхому и Новому Завѣту, ленинскіе уголки — часовнямъ, совѣтскіе съѣзды — церковнымъ соборамъ, коммунистическіе секретари — епископамъ, безчисленныя засѣданія — церковнымъ службамъ. Ритуальное значеніе совѣтскихъ засѣданій показано г. Артемьевымъ весьма убѣдительно. Замѣтимъ однако же, что всѣ эти уподобленія, всѣ эти параллели либо организаціоннаго, либо ритуальнаго, бытового свойства, даютъ нѣкоторый поводъ говорить лишь о пародійной «церковности» большевизма, но не о «религіозности» большевизма. Мнѣ кажется, что «религіозность» большевизма — это совсѣмъ другая тема. Ибо если церковность и религіозность не всегда совпадаютъ даже на путяхъ божественнаго произволенія, то почему мы должны думать, что совпадаютъ они въ большевицкой бѢсовской пародіи на Церковь?..

***

Объ этой бѣсовской пародіи большевиковъ на церковность можно говорить. Но я поостерегся бы говорить о религіи большевизма. Большевицкая, коммунистическая «церковь» есть лишь частичный случай какой-то гораздо болѣе ширной и гораздо болѣе варьирующейся въ своихъ эпизодахъ «безбожной вѣры». Жизненная проекція ея и бытовыя преломленія могутъ имѣть совершенно иныя формы. Эти иныя формы мы можемъ наблюдать и вокругъ насъ, въ нашей жизни на Западѣ… Большевики насчитываютъ быть можетъ не такъ много своихъ политическихъ единомышленниковъ заграницей, какъ своихъ «безбожныхъ единовѣрцевъ». И въ этомъ, быть можетъ, заключается причина тѣхъ, иной разъ неожиданныхъ, сочувствій и поддержекъ, которыя большевизмъ встрѣчаетъ въ странахъ совсѣмъ иного соціальнаго строя.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2177, 19 мая 1931.

Views: 27

Очаровательный обычай — продажа ландышей на парижскихъ улицахъ 1 мая. И какъ это отлично и просто держится «само собой», т. е. такъ, какъ и долженъ держаться обычай! Передъ этой маленькой чертой, скрашивающей повседневный обиходъ, надо съ почтеніемъ снять шляпу.

Вѣдь именно такъ, именно изъ подобной черты, рождались украшающія жизнь искусства…

***

Какая неудавшаяся, какая придуманная рядомъ съ этимъ вещь — пресловутое «красное» 1-е мая, праздникъ невѣдомаго соціалистическаго святого, курьезнымъ образомъ кѣмъ-то назначенный на утро послѣ «бѣсовскаго шабаша», Вальпургіевой ночи.

Я не говорю здѣсь о первомъ мая большевиковъ. У нихъ это хоть имѣетъ смыслъ дѣловой, «агитаціонный» и даетъ лишній поводъ для казенной церемоніи въ Москвѣ, для подстрекательства, для разжиганія злобы и зависти въ кварталахъ и предмѣстьяхъ большихъ городовъ заграницей. Но вотъ первое мая въ благоразумной и умѣренной, мирно соціалистической средѣ! Довольно вялыя процессіи, довольно вялыя собранія, довольно вялыя рѣчи… Потомъ все то же, что и у не-соціалистовъ — обыкновеннѣйшія пивныя, либо кафэ, обыкновеннѣйшій кинематографъ.

Праздника въ этомъ не много. Соціалистическаго праздника — и того меньше. Обыкновенно и скучновато. Лица, знающія народную жизнь на Западѣ, говорятъ, что это первое мая съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе глохнетъ.

***

Соціализмъ меня поражаетъ своимъ страннымъ жизненнымъ безплодіемъ. Было бы нелѣпо отрицать все возрастающее въ самыхъ разнообразныхъ формахъ «оказательство» соціалистическихъ идей и принциповъ въ явленіяхъ экономическихъ, государственныхъ.

Но почему такъ ничтожно вліяніе этихъ идей и принциповъ въ частной жизни, по просту говоря — въ человѣческой жизни? Почему, если такъ замѣтна соціалистическая окраска современной государственной жизни, почему нигдѣ и ни въ чемъ не видно ни малѣйшихъ слѣдовъ современнаго «соціалистическаго» человѣка? Почему нѣтъ ни намека на «социалистическій бытъ», если этотъ бытъ предписанъ каторжнымъ совѣтскимъ режимомъ? Почему нѣтъ ни соціалистической литературы, ни сколько-нибудь порядочныхъ соціалистическихъ писателей? Почему всѣ попытки соціалистическаго искусства и соціалистическаго театра обнаруживаютъ очень быстро свою подкупность или бездарность? Почему же кинематографъ упорно не воспринимаетъ рѣшительно никакихъ «коллективистскихъ» тенденцій, кромѣ того cлучая, когда онѣ предписываются соотвѣтствующимъ художественпо-полицейскимъ совѣтскимъ департаментомъ? Почему «широкія народныя массы» тамъ, гдѣ онѣ совершенно свободны въ выборѣ рекреацій, проявляютъ свой «коллективизмъ» все въ томъ же преклоненіи передъ спортивнымъ «героемъ», которое нѣкогда собирало толпы въ римскомъ циркѣ, а теперь гонитъ ихъ на велодромъ или на футбольное поле?

***

И пусть мнѣ не говорятъ, что соціализмъ европейскій находится все еще младенчествѣ. Младенцу этому во Франціи и въ Германіи стукнуло шестьдесятъ, а въ Англіи и въ Америкѣ перевалило за сорокъ. Пусть не ссылаются также на «преслѣдованія соціалистической мысли». Преслѣдованія эти не помѣшала выходу въ свѣтъ очень значительныхъ книгъ, гдѣ съ соціалистической точки зрѣнія сматривались темы политическія и общественныя, которыя скорѣе всего могли навлечь «гоненія» со стороны такъ называемаго «господствующаго класса».

Этихъ гоненій не навлекъ бы, разумѣется, на себя соціалистическій романъ. Но вотъ такого романа въ наличности не имѣется (вульгарнѣйшія писанія Эптона Синклера или Келлермана нельзя, разумѣется, считать за литературу). Понадобились испытанія нынѣшней войны, чтобы могла появиться на свѣтъ Божій и посредственная, конечно, но все же по крайней мѣрѣ стоящая какъ разъ на читательскомъ уровнѣ «широкихъ народныхъ массъ» книга Ремарка. Эта книга, съ характернымъ успѣхомъ ея, покамѣстъ одна занимаетъ мѣсто на пустой полкѣ соціалистической словесности.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2161, 3 мая 1931.

Views: 23

Дарданеллы… При этомъ словѣ мнѣ вспоминается весна 1917 года. Я служилъ въ севастопольской крѣпости, въ должности командира зенитной батареи. Съ моими солдатами у меня были вполнѣ хорошія для того времени отношенія, хотя я и меньше понималъ этихъ недовѣрчивыхъ, остающихся всегда немного «себѣ на умѣ», уроженцевъ Новороссіи, чѣмъ тѣхъ открытыхъ и бойкихъ орловскихъ и воронежскихъ людей, съ которыми я провелъ кампанію 1914—1915 гг. на фронтѣ. Когда приходилось «разъяснять событія», — я это дѣлалъ, признаться, безъ всякаго удовольствія и безъ особаго убѣжденія въ полезности моихъ «разъясненій». Возраженій, впрочемъ, я не встрѣчалъ.

Когда въ порту и на нѣкоторыхъ судахъ стало замѣчаться все болѣе и болѣе явное вліяніе пропаганды большевиковъ, артиллеристы наши держались по-прежнему хорошо, за немногими исключеніями.

Однажды я разговаривалъ съ командой, не помню о чемъ, кажется, на темы о дисциплинѣ. «Мы понимаемъ», — отозвался очень исправный солдатъ съ двумя нашивками, — «конечно, безъ дисциплины какъ же можно. Вотъ только… флотскіе говорятъ…» Онъ замялся и переступилъ съ ноги на ногу. — «Что флотскіе говорятъ?», — спросилъ я. «Да вотъ, все толкуютъ про Дарданеллы…» Не успѣлъ онъ это сказать, какъ изъ заднихъ рядовъ раздалось два-три возгласа — «Не надо намъ Дарданеллы…»

Напрасно я послѣ того «разъяснялъ», что такое Дарданеллы и почему никто вовсе и не собирался посылать туда насъ съ нашими глядѣвшими прямо въ зенитъ длинными, поставленными на особые станки, морскими 75-миллиметровыми пушками. Команда молчала, но была, очевидно, недовѣрчива. Слово Дарданеллы дѣйствовало на солдатъ съ силою какого-то недобраго заклинанія. То было тогда поистинѣ роковое слово!

Мнѣ вспомнилась странная судьба этого слова въ Россіи весною 1917 года, пока я читалъ книгу Эдмонда Делажа — «Трагедія Дарданеллъ». Да, если непремѣннымъ элементомъ трагедіи является судьба, то Дарданеллы, конечно, напоминаютъ одинъ изъ самыхъ трагическихъ эпизодовъ войны. Одно это слово сыграло роковую роль въ разложеніи русской арміи. Неудача же дарданелльской операціи союзниковъ была одной изъ самыхъ тяжелыхъ по числу жертвъ военныхъ неудачъ нашей коалиціи и несомнѣнно самой досадной изъ всѣхъ по результатамъ.

О дарданелльской экспедиціи существуетъ цѣлая литература въ Англіи. Удивительные подвиги англійскихъ и французскихъ солдатъ, австралійскихъ и новозеландскихъ волонтеровъ разсказаны неоднократно очевидцами и участниками тяжелыхъ боевъ. Трагическая сторона событій выступаетъ, однако, отчетливѣе всего въ недавно вышедшей книгѣ иниціатора дарданелльской операціи, Уинстона Черчилля. Военные историки назынаютъ его «вдохновеннымъ дилетантомъ». Дилетантомъ Уинстонъ Черчилль несомнѣнно оказывался въ роли перваго лорда адмиралтейства, однако политическое его вдохновеніе было настоящимъ даромъ, которымъ тогда обладали къ сожалѣнію, лишь немногіе.

Въ началѣ 1913 года Уинстонъ Черчилль понялъ, что быстраго рѣшенія войны можно, искать только въ широкомъ политико-стратегическомъ маневрѣ. Послѣ перехода къ позиціонной войнѣ на французскомъ фронтѣ, вѣроятность маневра была соединена лишь съ возможностью какихъ-либо «заморскихъ» операцій. Господство на моряхъ обезпечивало, какъ будто, союзникамъ эту возможность.

Уинстонъ Черчилль совершенно правильно указалъ и цѣль широкаго политико-стратегическаго маневра: открытіе быстрой и прямой связи съ Россіей. Эта цѣль достигалась прорывомъ англійскаго флота либо сквозь Бельты въ Балтійское море, либо сквозь Дарданеллы въ Константинополь. Въ первомъ случаѣ, открывались бы возможности угрозы Германіи съ сѣвера.

Весьма вѣроятное присоединеніе Даніи къ союзникамъ могло бы предоставить сильный по природнымъ условіямъ Ютландскій плацдармъ для сосредоточенія тамъ русскихъ и англійскихъ силъ. Во второмъ случаѣ достигалась связь съ Россіей черезъ Черное море, осуществлялся быстрый разгромъ Турціи, дѣлалось возможнымъ присоединеніе къ союзникамъ Греціи, Болгаріи, Румыніи, ускорялось рѣшеніе Италіи… Южное направленіе требовало менѣе значительныхъ морскихъ силъ въ виду удаленія отъ базъ германскаго флота, и оттого оно, въ концѣ концовъ, было избрано.

«Вдохновеніе» Уинстона Черчилля подсказало ему, повторяю, совершенно правильный политико-стратегическій маневръ. Объ этомъ свидѣтельствуютъ сами событія, видимыя нами теперь съ той стороны, съ какой они были закрыты для ихъ современниковъ. Мы знаемъ теперь, что атака Дарданеллъ союзнымъ флотомъ не была доведена до конца лишь въ силу поистинѣ роковой случайности.

18 марта 1915 года англо-французская эскадра въ составѣ восемнадцати большихъ кораблей и множества мелкихъ судовъ бомбардировала укрѣпленія пролива. Къ вечеру эта эскадра понесла серьезныя потери. Французскіе броненосцы «Буве», англійскіе «Ирезистибль» и «Ошенъ» (всѣ три, впрочемъ, устарѣлаго типа) были пущены ко дну пловучими минами и артиллеріей фортовъ. Два старыхъ французскихъ броненосца — «Сюффренъ» и «Голуа», и два новыхъ и сильныхъ англійскихъ корабля — «Инфлексибль» и «Агамемнонъ», были выведены изъ строя. Въ тоже время изъ ста шестидесяти турецкихъ орудій были приведены къ молчанію всего на всего восемь, потери въ людяхъ на турецкой сторонѣ послѣ цѣлаго дня бомбардировки ограничивались сорока убитыми. И тѣмъ не менѣе, бой 18-го марта привелъ къ очень важнымъ, прямо огромнымъ результатамъ: турецкая артиллерія была, правда, почти цѣла, но она израсходовала почти всѣ свои снаряды.

На фортѣ Гамидіе оставалось всего лишь 15 снарядовъ фугаснаго дѣйствія, на фортѣ Килидъ Баръ ихъ насчитывалось только десять. Тотъ же недостатокъ испытывали другія укрѣпленія и батареи. Быстро пополнить снаряды было неоткуда. Въ общемъ, какъ свидѣтельствуютъ теперь нѣмецкіе источники, турецкая артиллерія не могла бы выдержать новаго состязанія съ союзническими судами вѣ теченіе даже одного полнаго дня. Германскіе руководители защиты Дарданеллъ знали это и подумывали объ эвакуаціи Константинополя въ случаѣ новой атаки. Они считали положеніе заранѣе проиграннымъ при новой попыткѣ прорыва. Ея, однако, не послѣдовало ни на другой день, ни въ ближайшіе послѣдующіе дни!

Рѣшеніе адмирала Робека прекратить бой вечеромъ 18 марта и не возобновлять его на слѣдующее утро явилось однимъ изъ тѣхъ случаевъ военнаго счастья, который имѣлъ неисчислимыя послѣдствія. Англійскій адмиралъ вынесъ на основаніи боя въ общемъ правильное впечатлѣніе, что артиллерія судовъ не была въ состояніи успѣшно бороться съ береговыми укрѣпленіями. Для этого требовались, быть можетъ, мониторы съ установками для орудій, стрѣляющихъ навѣснымъ огнемъ, но таковыхъ подъ рукою не было. Адмиралъ Робенъ вѣрно учитывалъ и опасность для кораблей отъ пущенныхъ по теченію минъ. И въ томъ и въ другомъ случаѣ онъ имѣлъ возможность на основаніи своего опыта судить правильнѣе, чѣмъ Уинстонъ Черчилль, составившій себѣ невѣрное представленіе о слабой сопротивляемости нынѣшнихъ крѣпостей артиллерійскому огню и не подозрѣвавшій возможности «активной» минной обороны со стороны противника. Однако командовавшій союзной эскадрой адмиралъ совершенно не принялъ во вниманіе огромный расходъ снарядовъ у турокъ, сопряженный съ трудностью для нихъ пополнить боевые припасы. Критическій моментъ, каковымъ въ этомъ смыслѣ оказались дни 19 и 20 марта, былъ имъ упущенъ безвозвратно. Константинополь былъ спасенъ тѣмъ впечатлѣніемъ, которое произвела на адмирала Робека гибель нѣсколькихъ кораблей. Малая его увѣренность вообще въ исходѣ предпріятія, исполнителемъ, но отнюдь не иниціаторомъ коего онъ являлся, сыграла несомнѣнную роль въ принятомъ имъ рѣшеніи не возобновлять атаки. Трагедія Дарданеллъ тѣмъ однако не кончилась, она только вступила въ новую фазу.

Въ книгѣ Эдмонда Делажа подробно разсказаны весьма несчастливыя «ауспиціи», при которыхъ осуществилась атака полуострова сухопутными силами. Настойчивости Уинстона Черчилля было противопоставлено тутъ упрямство Китченера. Говорятъ, Китченеръ былъ единственнымъ изъ военныхъ людей, разгадавшимъ въ первые дни войны ожидавшую ея продолжительность. Отсюда вытекалъ его скептицизмъ по отношенію ко всякимъ вообще попыткамъ «ускорить ходъ событій». Онъ въ нихъ заранѣе не вѣрилъ. Теченіе войны казалось оправдывало во всемъ его предсказанія. Позиціонная война отвѣтствовала его представленію о томъ, какъ сложится обстановка въ 1915 году, и къ этому типу войны онъ готовился теперь со всей присущей ему энергіей, совсѣмъ не желая никакихъ отвлеченій въ сторону отъ рѣшенія, ожидавшагося имъ въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ на главномъ фронтѣ. При такихъ взглядахъ человѣка, отъ котораго зависѣла военная сила Англіи, можно было заранѣе предвидѣть неудачу дарданелльской операціи.

Настойчивость Уинстона Черчилля была велика, но переубѣдить Китченера или, собственно говоря, передѣлать его — она не могла. Такое положеніе вещей привело прежде всего къ затягиванію, къ потерѣ времени, къ половинчатымъ рѣшеніямъ, къ вредной системѣ попытокъ обойтись съ небольшими средствами, которая дала въ итогѣ огромное расходованіе силъ. 25 апрѣля 1915 года въ районѣ пролива было высажено 29 тысячъ англичанъ, австралійцевъ и французовъ. При эвакуаціи въ декабрѣ мѣсяцѣ съ полуострова было вывезено 80 тысячъ бойцовъ. Въ промежутокъ между этими двумя датами союзники потеряли около 150 тысячъ человѣкъ убитыми, ранеными и пропавшими безъ вѣсти. Къ этой цифрѣ надо прибавить еще 120 тыс. больныхъ.

Между атакой морскихъ силъ 18 марта и высадкой экспедиціоннаго корпуса прошло больше мѣсяца. Не трудно представить себѣ, съ какой энергіей за этотъ срокъ нѣмецко-турецкое командованіе подготовляло и усиливало оборону! Черезъ безчисленныхъ агентовъ въ Константинополѣ былъ извѣстенъ въ точности весь ходъ сосредоточенія силъ для предстоящей высадки. Мѣры противъ нея были приняты разумныя, обдуманныя и даже систематическія… Высадка тѣмъ не менѣе удалась, что само по себѣ было удивительнымъ геройскимъ подвигомъ. Англичане, австралійцы, французы не только высадились, но и закрѣпились въ шести пунктахъ на узенькой полоскѣ земли (иногда ограничивавшейся только пляжемъ), насквозь прострѣливавшейся противникомъ. Когда послѣ ряда отчаянныхъ попытокъ продвинуться впередъ на полуостровѣ установилась позиціонная война, здѣсь образовался необыкновенно тяжелый по условіямъ окопнаго быта участокъ фронта, не имѣвшій никакого даже совсѣмъ близкаго тыла…

Война въ такихъ страшныхъ условіяхъ требовала необыкновеннаго напряженія. Она открывала поле для подвиговъ высоко героическихъ воинскимъ частямъ и отдѣльнымъ людямъ. То, что сдѣлали въ Дарданеллахъ англійская 29-я дивизія, волонтерскій корпусъ, т. н. «Анзакъ» (австралійскій и новозеландскій корпусъ), французскія части — отвѣчаетъ въ полной мѣрѣ самымъ большимъ требованіямъ, какія только могутъ быть предъявлены самымъ лучшимъ войскамъ. Къ сожалѣнію, эти славныя войска были весьма плохо руководимы. Командовавшій ими сэръ Янъ Гамильтонъ упрямо надѣялся въ условіяхъ современной обороны, организованной нѣмцами, достигнуть успѣха атакой «въ лобъ», какъ если бы онъ, по примѣру своей прежней практики, продолжалъ имѣть дѣло съ морально-нестойкимъ и плохо обученнымъ колоніальнымъ противникомъ. Какъ кажется, самая идея маневра была ему чужда. Во всякомъ случаѣ, для высадки 25 апрѣля имъ было избрано какъ разъ наиболѣе трудное по природнымъ условіямъ, среди всѣхъ другихъ возможныхъ направленій, мѣсто удара. Нѣмецкое командованіе настолько было увѣрено, что противникъ изберетъ для высадки и болѣе доступный по мѣстнымъ условіямъ, и болѣе оправдываемый логикой военнаго расчета районъ Саросскаго залива, что именно тамъ сосредоточило оно свои резервы и было вынуждено произвести перегруппировку лишь въ послѣдній моментъ.

Тщетныя, сопровождавшіяся огромными потерями атаки турецкихъ позицій «въ лобъ» слѣдовали въ теченіе мая, іюня, іюля, перемежаясь иногда яростными контръ-атаками турокъ, не имѣвшими, впрочемъ, тоже никакого успѣха. Неудача операціи становилась все очевиднѣе и очевиднѣе, особенно послѣ того, какъ смѣлыя дѣйствія нѣмецкихъ подводныхъ лодокъ заставили эскадру удалиться отъ входа въ проливъ. Предоставленный самому себѣ экспедиціонный корпусъ удерживался цѣною огромныхъ усилій, безконечныхъ жертвъ. Политическія соображенія, утрата престижа на Востокѣ препятствовали однако поставить открыто вопросъ объ эвакуаціи. Политико-стратегическій маневръ Уинстона Черчилля превратился, такимъ образомъ, благодаря плохой организаціи и неумѣлому выполненію, въ военно-политическую ловушку для союзниковъ…

Въ іюлѣ, наконецъ, возникла мысль о широкомъ маневрѣ, который могъ бы рѣшительно измѣнить сложившееся положеніе вещей. Три вновь сформированныя англійскія дивизіи были высажены 7 августа нѣсколько ближе къ Саросскому заливу, въ бухтѣ Сувла, лѣвѣе позицій, занимаемыхъ австралійцами. Въ противоположность высадкѣ 25 апрѣля эта операція, произведенная на побережьи, охраняемомъ всего лишь нѣсколькими сотнями турецкихъ жандармовъ, была выполнена очень плохо, изобилуя примѣрами непростительной вялости и ужасающаго безпорядка. Высадившіяся части, лишенныя снабженія водой, потеряли цѣлыя сутки прежде чѣмъ перейти въ наступленіе, а когда таковое наконецъ началось, оно обнаружило полное отсутствіе сколько-нибудь толковаго управленія боемъ. Возобновившіяся въ то же время на прежнихъ участкахъ фронта атаки привели лишь къ потерѣ доблестными австралійцами и новозеландцами половины своего наличнаго состава.

Военный совѣтъ подъ предсѣдательствомъ сэра Яна Гамильтона 18 августа пришелъ, въ концѣ концовъ, къ заключенію, что прорывъ невозможенъ. Не прошло и двухъ мѣсяцевъ, какъ этотъ мало удачливый военачальникъ былъ отозванъ и эвакуація полуострова была рѣшена. Она была произведена въ декабрѣ мѣсяцѣ другими людьми и выполнена образцово, съ совершеннѣйшей точностью и распорядительностью, почти безъ всякихъ потерь, несмотря на то, что предположенія о потеряхъ, неизбѣжныхъ въ такой обстановкѣ, допускали заранѣе гибель четверти или даже трети наличныхъ силъ. Эта эвакуація была единственнымъ положительнымъ примѣромъ военнаго искусства среди безчисленныхъ отрицательныхъ примѣровъ, которые дала дарданелльская экспедиція.

Наиболѣе важный изъ этихъ примѣровъ — это примѣръ того, къ чему приводитъ отсутствіе единаго командованія въ коалиціонной войнѣ. Дѣйствія противъ Дарданеллъ явились результатомъ изолированнаго почина Уинстона Черчилля, какимъ-то какъ бы его личнымъ предпріятіемъ. Они возбудили всеобщее вниманіе лишь тогда, когда союзники были вынуждены задуматься надъ тѣмъ значеніемъ, какое могла бы имѣть неудача операціи и связанная съ этимъ утрата престижа на Востокѣ! Но тогда было уже поздно вести это дѣло съ тѣми силами, какія не были бы напрасно затрачены въ мартѣ 1915 года.

Прорывъ союзнаго флота въ Мраморное море, немедленно сопровождаемый высадкой двухъ-трехъ дивизій въ Саросскомъ заливѣ, самымъ рѣшительнымъ образомъ измѣнилъ бы все положеніе вещей на восточномъ театрѣ войны. Онъ прежде всего разстроилъ бы планы нѣмецкаго наступленія на русскомъ фронтѣ, подготовлявшагося на весну 1915 г. Возможность такой удачи была, какъ мы видѣли выше, вполнѣ реальна, если бы не помѣшало тому поистинѣ роковое стеченіе обстоятельствъ.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2152, 24 апрѣля 1931.

Views: 23

Первая трудность, съ которой пришлось столкнуться испанскому Временному Правительству — это трудность порядка «федеративнаго». Трудность эта представляетъ для насъ, русскихъ, особенный, и теоретическій, и практическій интересъ. Положеніе Каталоніи относительно Испаніи въ высшей степени напоминаетъ положеніе «Украины» относительно Россіи. Если бы подобныя вещи поддавались точному математическому выраженію, между двумя этими «отношеніями» можно было бы поставить знакъ равенства.

***

Въ Каталоніи, какъ и на русской «Украинѣ», есть въ народѣ опредѣленное сознаніе не столько національнаго, сколько бытового своего отличія отъ «государственной народности». Здѣсь, какъ и тамъ, среди интеллигенціи имѣются пламенные энтузіасты полной, ни съ чѣмъ не считающейся «самостійности». Здѣсь, какъ и тамъ, есть воспоминанія о какой-то отдѣльной исторіи и чаянія какой-то особой своей «поэтики». Здѣсь, какъ и тамъ, налицо особенности природныхъ данныхъ, опредѣляющія своеобразіе хозяйственныхъ условій. И, наконецъ, подобно тому, какъ русское «украинское» движеніе притязало на сосѣднія земли по ту сторону русской границы, каталонскій націонализмъ до сихъ поръ считаетъ своею землей давно отошедшій къ Франціи Руссильонъ.

***

Наличность среди каталонскихъ «самостійниковъ» такого бурнаго «вождя», какъ полковникъ Масіа (только 70-ти лѣтніе революціонеры бываютъ подобными «вѣчно юными» энтузіастами!), — поставила федеральную проблему, можно сказать, ребромъ въ первые же дни испанской республики. Все вниманіе членовъ Временнаго Правительства было сразу поглощено этой проблемой, и если для нея, какъ кажется, найдено рѣшеніе, исключающее возможность немедленнаго рѣзкаго столкновенія, но трудно все же сказать, въ какой степени жизненнымъ окажется тотъ весьма значительный отрывъ отъ Испаніи, котораго удалось добиться неистовому полковнику.

***

Ясно во всякомъ случаѣ одно, а именно, что федеральная проблема въ Испаніи еще весьма далека отъ сколько-нибудь серьезнаго разрѣшенія, въ виду тѣхъ огромныхъ сложностей, которыя она представляетъ. Дай Богъ, если членамъ Временнаго Правительства удалось здѣсь установить хотя бы какое-то временное перемиріе, которое необходимо хотя бы для того, чтобы дальнѣйшая борьба противорѣчивыхъ государственныхъ и областныхъ интересовъ протекала въ формахъ не самыхъ острыхъ и не самыхъ разрушительныхъ.

***

За дальнѣйшимъ развитіемъ федеральной проблемы въ новой испанской республикѣ мы, русскіе, должны, повторяю, слѣдить съ очень большимъ вниманіемъ. Какъ и въ Россіи, въ Испаніи крушеніе монархіи повлекло за собой немедленное пробужденіе «центробѣжныхъ силъ». — Примѣръ Каталоніи кажется уже оказалъ вліяніе на автономистовъ страны басковъ, Галисіи, Арагона… Сочетаніе принципа «самоопредѣленія народовъ» съ необходимостью прочнаго государственнаго единства является своего рода квадратурой круга. Исторія являетъ намъ многочисленные примѣры «лоскутныхъ», «разноплеменныхъ» монархій, но кажется только швейцарскій союзъ остается весьма стариннымъ и парадоксальнымъ случаемъ разноплеменной республиканской федераціи. Изъ всѣхъ искусственныхъ способовъ, съ помощью которыхъ можетъ быть (а въ нѣкоторыхъ случаяхъ и должно быть) склеено мозаическое единство, монархія является способомъ все же, какъ ни какъ, наиболѣе испытаннымъ. Вѣдь даже англійская система доминіоновъ тяготѣетъ къ той точкѣ, которой является императоръ, возглавляющій Британскую имперію.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2147, 19 апрѣля 1931.

Views: 26

А. Александровъ въ «Послѣднихъ Новостяхъ» какъ-то однажды догадался (наконецъ-то), что я не особенно стремлюсь съ нимъ разговаривать. Что не помѣшало ему попытаться тотчасъ же завязать со мной новый газетный разговоръ.

Въ жизни такая назойливость называется не очень пріятнымъ словомъ. Въ печати, къ сожалѣнію, не приходится выбирать по своему желанію своихъ «знакомыхъ», и тутъ труднѣе, чѣмъ въ жизни оградить себя отъ «знакомствъ» докучливѣйшихъ и разговоровъ несносныхъ…

***

Англійская политика по отношенію къ Индіи продолжаетъ казаться верхомъ совершенства г. Александрову. Соглашеніе съ Ганди представляется ему геніальнымъ маневромъ. Еще бы, чего же лучше…

Теперь, утверждаетъ г. Александровъ, англичане могутъ, «заложивъ руки въ карманы», спокойно и не безъ удовольствія, посматривать, какъ Ганди, вѣрный данному имъ обѣщанію, будетъ укрощать и смирять бурные и крайніе элементы. Британская имперія еще разъ спасена блистательнымъ компромиссомъ.

Я давно, признаться, не встрѣчалъ въ печати разсужденій болѣе наивныхъ! Ганди въ роли укротителя опасныхъ индійскихъ революціонеровъ — это надо все-таки придумать. Признаюсь, однако, въ маленькой слабости: я люблю Англію, и вотъ для меня есть нѣчто даже почти трогательное въ этой смѣшной провинціальной россійской «англоманіи», въ этомъ чеховскомъ, епиходовскомъ — «а вы читали Бокля?»…

***

Къ сожалѣнію, мы живемъ въ болѣе суровыя и требовательныя времена, чѣмъ тѣ, которыя такъ безвозбранно наплодили въ Россіи всевозможныхъ Епиходовыхъ. Я люблю Англію, и вотъ каждый разъ, какъ я читаю англійскія газеты, у меня невольно сжимается сердце.

Есть нѣчто величественное и печальное въ зрѣлищѣ этого историческаго заката, озаряющаго страну, внезапно утратившую былой духъ сопротивленія, былую смѣлость иниціативы. Ну какъ тутъ не вздрогнуть отъ изумленія, когда вдругъ въ русской эмигрантской газетѣ закричитъ сиповатымъ голосомъ неразумный пѣтухъ, принявшій этотъ закатъ за восходъ солнца, свое громкое и неумѣстно радостное ку-ка-ре-ку!

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2143, 15 апрѣля 1931.

Views: 24

Муниципальные выборы въ Испаніи дали значительное большинство республиканцамъ. Формально это не имѣетъ другого значенія, кромѣ «показательнаго», однако, «показательность» въ данномъ случаѣ такъ велика, что и значеніе эти выборы имѣютъ для Испаніи очень большое и даже рѣшающее!

***

Я когда-то писалъ, что монархія въ Испаніи наврядъ ли удержится, несмотря на всѣ колебанія и отливы республиканскаго движенія. Мнѣ казалось тогда (мнѣ кажется и теперь), что движеніе, выражающее «народное недовольство», легче всего развивается тогда, когда есть возможность сдѣлать отвѣтственнымъ «за все» такое опредѣленное и такое особо стоящее лицо, какъ монархъ.

Толпа вѣдь ищетъ самыхъ простыхъ и въ общемъ грубыхъ «лозунговъ»! А что можетъ быть проще и грубѣе такого «лозунга», какъ «долой короля». Въ томъ и заключается наибольшая опасность для мужественнаго и находчиваго короля Альфонса. И это является по нынѣшнимъ временамъ вообще наиболѣе уязвимымъ пунктомъ монархическаго порядка.

***

Едва ли этотъ порядокъ въ Испаніи на сей разъ устоитъ. Отсюда не слѣдуетъ, конечно, что республиканская система принесетъ этой странѣ прочный миръ и порядокъ.

Мы, русскіе, слава Богу, вышли изъ того дѣтскаго возраста эпохи 1905 года, когда вѣра въ большинство голосовъ выражала въ то же время мечту русскаго интеллигента о царствіи справедливости на землѣ. Республиканско-соціалистическая побѣда на выборахъ въ Испаніи не убѣдитъ насъ, разумѣется въ томъ, что большинство испанскихъ горожанъ и поселянъ сдѣлались вдругъ убѣжденными республиканцами или соціалистами.

Тутъ можемъ мы вспомнить и опытъ «эсеровскихъ» выборовъ въ учредиловку, и послѣдній опытъ нѣмецкихъ «гитлеровскихъ» выборовъ, и даже опытъ недавнихъ англійскихъ «рабочихъ» выборовъ, давшихъ въ результатѣ ни на что, въ сущности, кромѣ интригъ Ллойдъ Джорджа, не опирающееся правительство Макдональда.

***

Но если мы повзрослѣли въ смыслѣ болѣе разумной оцѣнки «мистики» большинства — мы повзрослѣли достаточно, чтобы понимать болѣе правильно «практику» большинства. Въ Испаніи эта практика несомнѣнно свидѣтельствуетъ, что какія-то группы республиканскихъ и соціалистическихъ организацій очень искусно воспользовались смутнымъ «народнымъ недовольствомъ» и весьма умѣло создали для нынѣшняго дня картину «широкихъ» республиканско-соціалистическихъ настроеній.

Принципіальнымъ людямъ торжествовать по поводу этой картины я не особенно совѣтовалъ бы. Но практику, являемую этой картиной, необходимо принять такъ, какъ она есть. Ближайшее будущее въ Испаніи, очевидно, принадлежитъ республиканцамъ и соціалистамъ. Что же касается менѣе близкаго будущаго — тутъ различныя возможности остаются «открытыми», въ томъ числѣ и возможность возвращенія къ монархіи.

Газеты описываютъ трогательное братаніе въ народныхъ кварталахъ Мадрида толпы простолюдиновъ съ пріѣзжающими туда на автомобиляхъ богатыми республиканскими молодыми людьми и барышнями. Моментъ умилительный, но, пожалуй, не для насъ, русскихъ, не безъ стыда вспоминающихъ нѣкоторые эпизоды весны 1917 года.

***

Страница испанской жизни намѣрена перевернуться. Никто, однако, не знаетъ, что будутъ содержать послѣдующія страницы. Парижскія газеты, сочувствующія испанскимъ республиканцамъ, усиленно рекомендуютъ королю Альфонсу «складывать чемоданы». Но если бы этому дѣятельному, любящему свою страну и храброму королю пришлось, въ самомъ дѣлѣ, оставить отечество и сдѣлаться гостемъ какого-либо дружественнаго двора, его собственный испанскій опытъ внушилъ бы ему, конечно, совѣтъ — «не раскладывать свои чемоданы»…

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2142, 14 апрѣля 1931.

Views: 21

Памяти Р.

Русскіе пейзажи разнообразны, во всякомъ случаѣ, болѣе разнообразны, чѣмъ это принято думать. То «этюдное» представленіе о русскомъ пейзажѣ, къ которому пріучили глазъ художники третьяковской галлереи, не всегда и не всюду вѣрно. Наряду съ этимь неопредѣленнымъ и безымяннымъ русскимъ видомъ есть иной русскій видъ, картинный, особенный, носящій свое отдѣльное имя. Писатели наши, умѣвшіе такъ мастерски описывать природу, Тургеневъ, Толстой, были жителями одной полосы — Орловско-Тульской. По странной случайности изъ той же полосы вышли лучшіе наши нынѣшніе пейзажисты въ литературѣ — Бунинъ и Зайцевъ. Да и чеховское Мелихово относится скорѣе къ этому же краю: оно было расположено къ югу отъ Москвы, по курской дорогѣ, а положеніе мѣста относительно Москвы играло очень большую роль въ характерѣ подмосковнаго пейзажа.

Въ этомъ подмосковномъ пейзажѣ, кстати сказать, можно было проще всего убѣдиться въ томъ разнообразіи, о которомъ я выше сказалъ. Мѣста въ родѣ Мелихова. расположенныя къ югу отъ Москвы, въ сторону Серпухова, рѣзко отличались отъ того, что можно было видѣть, напримѣръ, по Ярославской дорогѣ. Къ югу отъ Москвы тянулась ровная, въ общемъ, мѣстность, поля, березовые лѣса, тощіе перелѣски — все это было безъ всякаго «рельефа» и безъ особеннаго характера. Къ сѣверу отъ Москвы стояли по верховьямъ Клязьмы обширные хвойные, сухіе и стройные лѣса. По Нижегородской дорогѣ, на востокъ, простиралась полоса огромныхъ моховыхъ болотъ. На западъ отъ Москвы, напротивъ, въ треугольникѣ между Брянской и Виндавской линіями, шли ясно очерченныя рѣчныя долины, часто съ высокимъ берегомъ по одну сторону, съ широкими заливными лугами — по другую. Сильно пересѣченная мѣстность была тутъ живописна въ Звенигородскомь и Рузскомъ уѣздахъ. Часто съ возвышенности открывался далекій горизонтъ съ деревнями и селами, съ рощами и блестѣвшимъ извивомъ рѣки, съ главами стараго монастыря и бѣлымъ помѣщичьимъ домомъ.

Но если московскіе жители хорошо знали подмосковныя мѣста, столичный обитатель не слишкомъ хорошо зналь Россію. По Россіи никто никогда не путешествовалъ, если не считать поѣздокъ по Волгѣ. Другія поѣздки были сопряжены съ немалыми неудобствами. Охотниковъ совершать ихъ было немного. Гораздо пріятнѣе было съѣздить въ Крымъ или на Кавказъ, чѣмъ осматривать достопримѣчательности Владимірской или Псковской губерніи! Россію хорошо зналъ только тотъ, кто много ѣздилъ «по дѣламъ службы» или въ силу какой-либо другой жизненной необходимости. Кому особенной надобности не было, тотъ сидѣлъ въ Москвѣ или въ Петербургѣ, ѣздилъ заграницу. Тотъ искренно былъ убѣжденъ, что ѣздить по Россіи не стоитъ. Деревня вездѣ одинакова, уѣздные города убоги, губернскіе — скучны, тѣ и другіе безобразны, въ лучшемъ случаѣ безцвѣтны…

Но вотъ даже съ тѣмъ малымъ знаніемъ Россіи, какое у меня есть, я готовъ все-таки заступиться за нѣкоторые города, среди губернскихъ — за Псковъ, все еще «картинно-средневѣковый», за Ярославль, такъ отлично стоящій надъ Волгой, за Владиміръ, открывающій видъ обширности поразительной на заливные луга Клязьмы, гдѣ бѣлѣетъ далекой точкой построенный въ ХІІ вѣкѣ храмъ Покрова на Нерли. А изъ уѣздныхъ городовъ я хорошо помню утопающій въ вишневыхъ садахъ Гороховецъ съ домами ХѴІІ столѣтія, Балахну, украшенную нарядными расписными церквами, Романовъ-Борисоглѣбскъ, [1] раздѣленный надвое Волгой, старообрядческій Боровскъ надъ Пафнутіевымъ монастыремъ, глядящійся въ озеро Ростовъ Великій…

Но и деревня русская далеко не всегда одинакова! Помню одно впечатлѣніе. Я гостилъ у пріятеля въ имѣньицѣ возлѣ Городца на Волгѣ. Мы совершили съ нимъ поѣздку въ лѣса Семеновскаго уѣзда, стоящіе тамъ версты и версты мачтовыми соснами. Въ одномъ мѣстѣ лѣсъ окончился, показалось поле, засѣянное рожью. Посерединѣ поля вдалекѣ отъ деревни нѣсколько большихъ березъ и церковь обозначали, по обычаю тѣхъ мѣстъ, погостъ. Деревня сама была тоже совсѣмъ не похожа на подмосковныя деревни. Очень узкая улица раздѣляла большія искусно срубленныя изъ отличнаго лѣса избы, съ высокими тесовыми крышами, съ фигурными крыльцами. Эта заволжская деревня была чѣмъ-то странно и смутно похожа на старинный средневѣковый европейскій городокъ. Она очень удивила бы того, кто при словѣ деревня видитъ широчайшую утопающую въ грязи дорогу, и по обѣимъ сторонамъ ея кое-какъ разбросанныя, кое-какъ сколоченныя, унылыя и жалкія жилища калужскаго или тульскаго мужика…

Я помню ясно оставшееся отъ одной поѣздки впечатлѣніе, что есть какая-то другая Россія, не та, которую мы всѣ знали съ дѣтства. Въ этой поѣздкѣ мы осматривали фрески Ферапонтова монастыря, иконы и ризницу Кириллово-БѢлозерскаго монастыря. Край тотъ старинный, прославленный именами подвижниковъ. Отъ Ферапонтова монастыря до пустыни преподобнаго Нила Сорскаго вьются по каменистымъ или песчанымъ холмамъ твердыя, хорошо содержимыя дороги. Внизу раскидываются свѣтлыя кругловатыя озера. Хвойные лѣса темнѣютъ ровными стѣнками за скромными полями. Деревни тутъ невелики, но чисты, хозяйственны. Настоящую сѣверную деревню мы увидѣли немного позднѣе, когда перевалили, слѣдуя древнему «волоку» изъ бассейна Шексны, т. е. Волги, въ бассейнъ Сѣверной Двины. Тамъ вокругъ Кубенскаго озера раскинулись великолѣпныя зажиточныя села съ двухъэтажными избами, съ огромными сѣновалами, съ обширными скотными дворами. Въ домахъ, гдѣ мы пили чай, старухи открывали свои сундуки и показывали узорные платки, полотенца домотканаго холста съ кружевомъ, уборы шитые золотомъ или озернымъ жемчугомъ, добываемымъ въ Кубанскомъ озерѣ. Эта Россія казалась странной и нѣсколько сказочной.

А вмѣстѣ съ тѣмъ вѣдь эта Россія такая же «быль», какъ и запомнившаяся намъ всѣмъ больше, потому что больше извѣстная, Россія «Тульско-Калужская». Помню, я въ дѣтствѣ и въ юности, когда читалъ Мельникова-Печерскаго, мнѣ казались описываемыя имъ мѣста «въ лѣсахъ» и «на горахъ» — какими-то далекими, скорѣе воображаемыми картинами русскаго Фенимора Купера. Уже взрослымъ человѣкомъ мнѣ пришлось, однако, увидѣть ихъ воочію. Съ моимъ другомъ Р., владѣвшимъ имѣньицемъ въ Городцѣ на Волгѣ, мы собрались однажды совершить зимой поѣздку въ эти края. Отъ Нижняго мы быстро доѣхали до Городца по отлично укатанной зимней дорогѣ, проложенной по льду Волги. Стояли дни порядочнаго мороза, но тихіе, ровные, безъ вѣтра, съ солнцемъ въ дымкѣ, золотившимъ небо лишь на нѣсколько часовъ короткаго дня. Въ усадьбѣ прислуга, сибирячка родомъ, заготовила намъ мѣшокъ замороженныхъ пельменей. Р. привезъ съ собой изъ Москвы «отъ Леве» двѣ бутылки хорошаго Шамбертена. Шубы, дохи, мѣховыя полости не только грѣли насъ въ пути, но и наводили сонъ. Какъ сквозь сонъ помню бѣлизну снѣга, блескъ мороза, высоту сосенъ, безконечное протяженіе лѣсовъ…

Мы ѣли и ночевали въ чистыхъ, жарко натопленныхъ избахъ, пахнувшихъ сосновой смолой и ржанымъ хлѣбомъ. Скиты стали попадаться намъ на лѣсныхъ полянахъ. Гдѣ-то неподалеку тутъ протекалъ Керженецъ. Мы побывали въ Оленевскомъ скиту, описанномъ у Мельникова. Однажды вечеромъ мы подъѣхали къ строеніямъ, чернѣвшимъ на бѣлой полянѣ. «А это до сихъ поръ называють Манефинъ скитъ» — сказалъ Р. — «Помните «Въ Лѣсахъ». Онъ постучался у высокаго забора. Его имя хорошо знали въ старообрядчествѣ, насъ пустили переночевать. Старая скромная монахиня съ деревенскимъ лицомъ долго кланялась, извинялась. «Завтра покажу вамъ нашу старину», — сказала она, — «да я думаю, почитай, ничего не осталось. Все вывезли въ Нижній». — «Бугровъ наѣзжалъ?» — спросилъ Р., называя имя нижегородскаго старообрядческаго богача и любителя… Насъ провели въ горницу, сладкій запахъ стоялъ въ ней. «Какъ бы не угорѣть», — обезпокоился Р. и приказалъ открыть трубу.

Мнѣ захотѣлось курить. Надо было сдѣлать это такъ, чтобы не нарушить скитскаго гостепріимства. «Придется вамъ выйти за ворота, табашникъ несчастный» — смѣялся Р. Я накинулъ шубу и сошелъ по лѣсенкѣ. Была необыкновенная тишина, луна поднималась надъ лѣсомъ, снѣгъ сіялъ таинственно. Я очень долго стоялъ такъ, курилъ, прислушивался. Минута эта навсегда запомнилась. Я вспомнилъ скитъ и эту зимнюю ночь на дняхъ, когда мнѣ сказали, что Р. умеръ въ Москвѣ отъ воспаленія легкихъ. За нѣсколько недѣль до этого отъ той же болѣзни умеръ его старшій сынъ. То были крѣпкіе люди, стараго купеческаго рода. Бѣда россійская свалила и ихъ. Быть можетъ, эта бѣда уже сожгла и тотъ скитъ, опустошила тѣ лѣса, разорила, исковеркала, обезчестила прекрасный древній край…

Узнаемъ ли мы Россію тою, какою знали ее! Такъ думаютъ многіе изъ насъ и многіе изъ насъ жалѣютъ теперь, что мало въ сущности знали ее. Русское разнообразіе напрасно мы отрицали, напрасно жаловались на однообразность русскаго пейзажа. Недавно совсѣмъ мнѣ пришлось поучиться одной новой чертѣ «россійской картины», которой я до сихъ поръ никогда не зналъ. Мнѣ пришлось побывать прошлой осенью въ русскихъ мѣстахъ, отошедшихъ теперь къ маленькому государству. Былъ ясный сентябрьскій день, небо еще блѣдно-голубоватое заволакивали медленныя облака, воздухъ теплѣлъ, пѣтухи кричали къ дождю. На большой дорогѣ, въ сторонѣ отъ деревни, меня поразили ряды старыхъ огромныхъ рябинъ, усѣянныхъ угодами. Такихъ рябинъ я не видывалъ! Я спросилъ моего спутника, не стояла ли тутъ раньше деревня. «Какъ? Вы не знаете». — удивился онъ. «Петръ Первый любилъ дубы, Екатерина обсаживала большія дороги березами, Елизавета велѣла сажать рябины. У насъ на сѣверо-западѣ Россіи остались кое-гдѣ такіе куски старыхъ большихъ дорогъ XѴIII в… Не знаю, не увлекался ли мой пріятель, но въ ласковости этого теплаго осенняго дня, въ жемчужномъ блескѣ облаковъ, въ яркой пестротѣ листвы и красныхъ рябинъ была какая-то «елизаветинская мечта» о цвѣтистой, пѣсенной, принаряженной, заулыбавшейся самой себѣ въ зеркалѣ Россіи.

[1] Изуродованный такъ и не снятой кличкой «Тутаева».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2142, 14 апрѣля 1931.

Views: 19

Встрѣчаю моего пріятеля. «Читали?» — говоритъ онъ. — «Оказывается, типическій П. М., по выраженію „Послѣднихъ Новостей“, виноватъ въ томъ, что такіе замѣчательные сыны русскаго отечества, какъ Александровъ, терпятъ нынѣ невзгоды изгнанія»… — «Ну, это», — пошутилъ я, — «еще не столь большая вина. Реституція (излюбленное словечко „Послѣднихъ Новостей“) той роли, какую играли прежде въ русской интеллигенціи, въ силу непроходимой ея наивности, журналисты подобнаго рода, меня не особенно прельщаетъ». — «Но вы вѣдь будете спорить по поводу Ганди и хитлеровскихъ звѣрствъ?» — «Не собираюсь, занятіе безполезное»…

***

«Да, занятіе безполезное. Какой тутъ вообще можетъ быть споръ, если говорится, что П. М. ничего не знаетъ въ тѣхъ политическихъ вопросахъ, о которыхъ онъ пишетъ, и если сужденіе это высказывается отъ имени г. Александрова, устанавливая очевидно тѣмъ самымъ, что г. Александровъ въ этихъ вопросахъ все знаетъ. И въ концѣ концовъ, если хотите, это такъ: онъ дѣйствительно знаетъ все то по этому поводу, что можетъ узнать, то есть все то, что можетъ вмѣстить его умственное пространство. Помѣстить туда что либо иное немыслимо просто непросто за недостаткомъ мѣста! Возражать же что либо противъ той политграмоты, которой заполнено это мѣсто — безполезно. Тутъ все заранѣе разъ навсегда извѣстно. Если, напримѣръ, революція, то, значитъ, это хорошо. Соглашеніе съ Ганди означаетъ признаніе англичанами индійской революціи. Значитъ, П. М. долженъ тутъ непремѣнно сказать — увы, а г. Александровъ обязанъ тутъ непремѣнно крикнуть — ура. Убійство хитлеровцами коммуниста колеблетъ государственный порядокъ. Избіеніе полиціей сына Вильгельма ІІ весьма укрѣпляетъ государственный порядокъ.

Если случится убійство хитлеровца, то это — законная народная месть. Фашистская милиція — это солдатчина и торжество грубой силы. Точно такая же милиція соціалъ-демократическая есть дивная и доблестная организація. Такіе примѣры можно продолжить до безконечности»…

***

«И не подумайте», — добавилъ я, – «что я иронизирую на тему о логической непослѣдовательности. Какая ужъ тутъ логика, логика тутъ не при чемъ». Политграмота эта есть только нѣкоторая заученная фразеологія, потребная для облеченія въ газетныя слова симпатій и антипатій, которыя чувствуются кожей, а не постигаются умомъ, какъ это напрасно (и можетъ быть искренно) воображаетъ г. Александровъ. И тутъ ужъ ничего не подѣлаешь. Тутъ всякія мысли и слова безполезны”.

«Ну, я удивляюсь вашему спокойствію», отозвался мой пріятель. — «Меня эти господа все-таки иногда раздражаютъ своей самоувѣренностью. Время отъ времени ихъ не мѣшаетъ газетно посѣчь». — «Вотъ ужъ этого я не сдѣлаю», — отвѣтилъ я. — «Какъ знать, еще доставишь, пожалуй, такимъ образомъ кому-нибудь своеобразное удовольствіе! А это, право, не входитъ въ мои намѣренія».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2123, 26 марта 1931.

Views: 19

Второй большой романъ Дж. Б. Пристли — «Ангельскій переулокъ» (старый переулокъ лондонскаго сити) — имѣетъ еще большій успѣхъ, чѣмъ его первый романъ. Этотъ успѣхъ «новаго Диккенса» вызвалъ недовольство тѣхъ, кто желаетъ считать Пристли писателемъ «не современнымъ» по своимъ чувствамъ и по своей манерѣ писать. Любопытно, что эти разсужденія очевидно задѣли молодого писателя (ему нѣтъ и сорока лѣтъ), и онъ отвѣтилъ на нихъ не безъ живости! Горячо отстаивая свое право именоваться современнымъ, онъ нашелъ нужнымъ указать, что, по его мнѣнію, такой будто бы «очень современный» англійскій писатель, какъ Ольдусъ Хексли, является, напротивъ, по всему своему душевному типу и умственному складу человѣкомъ не нашего времени, но той эпохи, когда были написаны «Кандидъ» и оперы Моцарта. Споръ этотъ имѣетъ нѣкоторый общій интересъ для пониманія того, что собственно есть литературная современность.

***

Мнѣ вспоминается одно утро въ Римѣ. При переходѣ улицы я едва не былъ сбитъ съ ногъ не совсѣмъ ловко маневрирующей машиной. Къ моему удивленію, я узналъ въ сидящемъ у руля пріятелѣ одного изъ очень передовыхъ итальянскихъ писателей. Зная, увы, навѣрное, что этотъ нарядный Фіатъ принадлежитъ не ему, я не могъ удержаться отъ удовольствія его поздравить. «Браво, Б., я вижу, что литература не столь уже безнадежное занятіе!..» — «Машина не моя», — отозвался Б., не отрываясь отъ трудно дававшейся ему эволюціи поворота, — «но я ѣзжу каждое утро. Я полагаю, — крикнулъ онъ мнѣ вслѣдъ, — что писатель, который пишетъ о современности, не имѣетъ права написать ни одной строчки, если онъ не умѣетъ управлять хотя бы автомобилемъ и не знаетъ хотя бы въ этой элементарной формѣ общенія съ машиной!»

***

Б. говорилъ совершенно серьезно! Я думаю, даже, что онъ въ какой то степени былъ правъ. Выражается ли ощущеніе современности непремѣнно тѣми нарочитостями построенія литературныхъ вещей, къ которымъ на англійскомъ языкѣ прибѣгали Джойсъ, Досъ Пассосъ, Вирджинія Вульфъ? Передается ли оно исключительно только той нервозностью какъ бы заплетающагося языка, которую по-французски мы найдемъ у Жана Жироду, а по-русски у В. Сирина? Вотъ этого я признаться не думаю. Но современному образу мысли, отличному отъ не современнаго образа мыслей, разумѣется, отвѣчаетъ далеко не всякая литература. Ольдусъ Хексли пишетъ безъ особенныхъ композиціонныхъ и словесныхъ ухищреній. Но въ самомъ образѣ мысли его есть безстрашіе современной искренности и безмѣрность современнаго опыта. Если, какъ вѣрно указалъ Дж. Б. Пристли, можно найти нѣчто родственное этому замѣчательному писателю въ мыслительной «пронзительности» вѣка Вольтера и въ мелодической точности вѣка Моцарта — то это лишь свидѣтельствуетъ о томъ, что ваше время все же чѣмъ-то ближе къ той эпохѣ, нежели къ туманностямъ, условностямъ и «контрапунктамъ» 19-го столѣтія…

***

Но вмѣстѣ съ тѣмъ вполнѣ современнымъ писателемъ является, конечно, и Дж. Б. Пристли. Можно сказать это не только потому, что сотни тысячъ современныхъ англійскихъ читателей съ охотой читаютъ его. Современными бываютъ вѣдь не только мысли, не только мелодіи, но и чувства! И самая бережность упомянутаго англійскаго писателя къ человѣческому чувству, его «старательная» любовь, съ которой лелѣетъ онъ цвѣтеніе души человѣческой, вдругъ проявившееся въ дымномъ фабричномъ городѣ средней Англіи, или въ лондонскомъ кварталѣ конторъ и банковъ — въ высшей степени современны. Если эти «цвѣты» не взрастаютъ теперь на какихъ-то «вольныхъ поляхъ» — они не менѣе милы и душисты въ узкомъ переулкѣ Сити, названномъ именемъ Ангела…

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2132, 4 апрѣля 1931.

Views: 21