Французское общественное мнѣніе сильно взволновано открытіемъ Кнута Расмусена.

Да и какъ, въ самомъ дѣлѣ, не волноваться, если эскимосы оказались чистокровными французами!

Около двадцати пяти тысячъ родственниковъ бродятъ по снѣжнымъ пустынямъ Гренландіи, Лабрадора, Баффиновой Земли, разбрасываютъ тамъ и сямъ свои палатки, питаются тюленьимъ мясомъ и жиромъ, поклоняются грубымъ богамъ… И не подозрѣваютъ, что гдѣ-то на юго-востокѣ у нихъ есть своя столица съ автобусами, метро, оперой, ресторанами, скачками и русскими бѣженцами.

Словомъ, во снѣ даже бѣднягамъ не снится, что въ пустынѣ далекой, въ томъ краѣ, гдѣ солнца восходъ, прекрасная пальма растетъ и чертовски страдаетъ отъ отъ конжестьона. [1]

Кнутъ Расмусенъ основываетъ свое открытіе, главнымъ образомъ, на одной полярной національной пѣснѣ, состоящей изъ загадочныхъ словъ, непонятныхъ ни ему, ни самимъ эскимосамъ. Въ этой пѣснѣ Расмусенъ уловилъ кое-французскіе корни и пришелъ къ заключенію, что въ палеолитическую эпоху галлы почему-то эмигрировали изъ Европы въ Гренландію и съ тѣхъ поръ порвали всякую связь со своей дорогой родиной.

Нe мое дѣло, разумѣется, спорить и опровергать подобное нео-глозеліанство. [2] Пусть это дѣлаютъ спеціалисты. Однако хотѣлъ бы я знать: не подвелъ ли случайно милѣйшаго Расмусена какой-нибудь русскій эмигрантъ?

Навѣрно, и тамъ, въ Гренландіи, есть наши люди. А если есть, то невозможно, чтобы они не пристроились къ экспедиціи въ качествѣ переводчиковъ или вообще главныхъ знатоковъ дѣла. Можетъ быть, даже, кто нибудь изъ нихъ выдалъ себя за эскимоса и, чтобы облегчить Расмусену задачу, началъ изъясняться на палеолитическомъ французскомъ языкѣ:

— Муа туа конпранъ па. [3]

Можетъ быть, за соотвѣтственное вознагражденіе кто-либо изъ нихъ даже пѣлъ въ присутствіи Расмусена эскимосскую національную пѣсню, быстро пришедшую въ голову по палеолитическимъ воспоминаніямъ:

«Регарде, ма шеръ сестрица,
Кель жоли идетъ гарсонъ.
Сэ тассе Богу молиться,
Намъ пора а ла мэзонъ».

Впрочемъ, не буду настаивать. Конечно, возможно и то, что наши эмигранты тутъ не причемъ, и что французскіе корни у эскимосовъ, дѣйствительно, свои собственные, а не занесенные безкровной русской революціей. Вѣдь вотъ, самъ Кнутъ Расмусенъ — тоже неизвѣстно, какого происхожденія. Хотя считаетъ себя датскимъ ученымъ, но лингвистически совершенно неясенъ.

Кнутъ по созвучію явно татарскаго происхожденія и обозначаетъ нагайку. А тутъ еще фамилія: Расмусенъ. Первый слогъ напоминаетъ Расъ-Тафари и несомнѣнно эфіопскій. А окончаніе «мусенъ» еще страннѣй: безъ сомнѣнія, отъ Мусиныхъ-Пушкиныхъ.

И, такимъ образомъ, не то, что у эскимосовъ, но даже у самого изслѣдователя нельзя разобрать точно, кто его предки: татары, русскіе или абиссинцы.

Волненіе, вызванное открытіемъ датскаго ученаго во французскихъ кругахъ, правда, чисто теоретическое. Едва ли кто нибудь изъ парижанъ опасается, что эскимосы создадутъ въ своей средѣ нѣчто въ родѣ галло-сіонизма и потребуютъ международнаго мандата на Францію, чтобы имѣть возможность спокойно вернуться домой и отдохнуть.

Но въ данномъ случаѣ Франціи просто повезло. Повезло въ томъ, что эскимосы находятся подъ датской и англійской властью, а не подъ совѣтской.

Живи же они вмѣсто самоѣдовъ и лопарей на сѣверѣ СССР, дѣло приняло бы совершенно другой оборотъ.

Узнали бы, что Франція — ихъ старая родина, быстро собрались бы общинами, вынесли бы резолюцію на палеолитическомъ французскомъ языкѣ:

— Житья нѣтъ отъ шерамыгъ. Заѣла насъ шваль!

И двинулись бы… Разбили бы палатки на плошали Конкордъ. И разгруппировались бы около статуй городовъ, соотвѣтственно съ тѣмъ, какое племя откуда:

Ліонъ, Марсель, Руанъ, Страсбургъ…

[1] Здѣсь: нехватки мѣста для корней (пальма, надо думать, растетъ въ кадкѣ).

[2] Въ деревнѣ Глозель (Франція) въ первой четверти XX вѣка были найдены якобы древнія таблички съ непонятными письменами. «Глозеліанство» — что-то вродѣ нашей «новой хронологіи».

[3] Моя твоя не понимай.

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 22

Отъ редактора. — Снова о совѣтскомъ вторженіи въ Китай въ 1929 г.

---

Какъ ведетъ себя воинство Блюхера…

Война совѣтская всегда окрашивается какой-то особой подлостью, какъ будто всѣ Блюхеры задались цѣлью провести вь жизни основное правило коммунистовъ:

— Человѣкъ человѣку — подлецъ.

Это совсѣмъ не военная жестокость, а жестокость подлеца, который любитъ перерѣзать беззащитное горло старика и разбивать о камни головы младенцевъ.

Неправда, что воинство Блюхера сражалось только съ китайскимъ воинствомъ: штыкъ противъ штыка и пушки противъ пушекъ.

Нѣтъ, мирное населеніе, беззащитное и безпомощное — вотъ главный врагъ Блюхера.

Что можетъ быть несчастнѣе безоружнаго китайскаго пахаря и голоднаго китайскаго кули? Кто ихъ не грабитъ, кто не разстрѣливаетъ, кто не деретъ кожу? Они привыкли, столѣтіями привыкли къ режиму междоусобицъ и насилій. Но и они взвыли, когда на китайскую землю пришелъ «самый главный убивайло», т. е. Блюхеръ.

Привыкшіе къ жестокости, китайцы еще не видѣли такого звѣрства, какое проявилъ «самый главный русскій убивайло».

— У насъ этого никогда не было, чтобы безъ вины закапывать въ землю живьемъ, а «убивайло» закапываетъ…

Возлѣ Владивостока, — говорятъ китайцы, — воинство Блюхера выгнало за городъ 50 человѣкъ мирныхъ жителей и заставило рыть могилы. Каждый китаецъ долженъ былъ вырыть яму и закопатъ въ нее одного изъ своихъ товарищей. Послѣдняго китайца закопали воины Блюхера…

Такъ говорятъ китайцы-очевидцы.

Правду они говорятъ или лгутъ?

Но почему бы имъ лгать? На какой предметъ? И развѣ была на свѣтѣ такая жестокость, передъ которой остановились бы большевики?

Нѣтъ, я думаю, что титулъ «самаго главнаго убивайлы» Блюхеръ получилъ недаромъ.

Еще нѣсколько примѣровъ:

Зарегистрировано много случаевъ абсолютнаго ограбленія мирныхъ китайскихъ деревень.

Что это значитъ — «абсолютное» ограбленіе?

Это значитъ:

— Весь хлѣбъ, весь скотъ, вся одежда, вся обувь и всѣ сельско-хозяйственныя орудія: сохи, плужки, косы, бороны — все. До нитки…

Отмѣчены случаи и плѣненія лирныхъ китайцевъ.

— Идетъ по рѣкѣ мирный пароходъ съ мирными пассажирами. Пароходъ пускается ко дну, а всѣ пассажиры берутся въ плѣнъ и назначаются на работы. Днемъ работаютъ, а ночью въ тюрьмѣ сидятъ. Пища дается въ такомъ количествѣ, что плѣнные «дохнутъ». А какъ бьютъ этихъ плѣнныхъ — о томъ лучше и не говорить.

— Примѣняетъ ли «самый главный убивайло» удушливые газы?

— Примѣняетъ… Были случаи, но изъ китайскихъ сообщеній трудно понять, кого собственно травилъ газами Блюхеръ: солдатъ китайскихъ, или пахарей?

А что дѣлалось въ русскомъ Трехрѣчьи…

Китайскія слѣдственныя власти удостовѣряютъ, что въ Трехрѣчьѣ были не убійства, а казни…

— За измѣну совѣтскому отечеству…

«Самому старшему изъ казненныхъ, — говорятъ китайскіе слѣдователи, — было 82 года, а самому младшему — 2 мѣсяца…»

Казнили на площади и, когда маленькія дѣти подбѣгали съ плачемъ къ застрѣленнымъ отцамъ, обнимая ихъ трупы и вытирая кровь, то дѣтей поднимали на штыки…

— Нѣтъ, лучше не говорить объ этомъ.

Но вотъ вопросъ, который мнѣ хотѣлось бы поставить г-ну Керенскому:

— Добрѣйшій Александръ Федоровичъ. Я знаю, вы уже разрабатываете для большевиковъ широчайшую амнистію съ тѣмъ, чтобы простить «всѣхъ, всѣхъ, всѣхъ». Но скажите пожалуйста, а «самый главный убивайло» тоже получитъ отъ васъ прощеніе и отпущеніе грѣховъ? И за дѣтей, поднятыхъ на штыки, и за мирныхъ китайскихъ крестьянъ, закопанныхъ въ землю живьемъ!

— Охъ, Александръ Федоровичъ, неужели вы все еще думаете, что если есть у насъ «самый главный убивайло», то долженъ быть и «самый главный прощайло»?

Александръ Яблоновскій
Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 17

«V vorota gostinizy gubernskago goroda NN v’ehala dovolno krasivaia ressornaja nebolchaia britchka, v kakoj ezdiat holostiaki…»

Что это?

Телеграмма русскаго бѣженца, посланная изъ Ниццы въ Парижъ?

Или зашифрованный текстъ показаній Петpoвa, [1] отправленныхъ господиномъ Дуйэ господину Бурцеву? [2]

Или текстъ лекцій русскаго профессора въ Загребѣ, изданныхъ для хорватской молодежи?

Вовсе нѣтъ. Это просто начало «Мертвыхъ Душъ» Гоголя. Текстъ, изложенный по новой орфографіи, которую предполагаетъ въ ближайшемъ будущемъ ввести «Главнаука».

Тотъ самый текстъ, который раньше мы привыкли читать:

«Въ ворота гостиницы губернскаго города Н Н въѣхала довольно красивая рессорная небольшая бричка, въ которой ѣздить холостяки…»

Точно такъ же въ СССР будутъ читать и Пушкина:

«Bulvary, bachni, kazaki,
Apteki, magaziny mody,
Balkoni, ivi na vorotah
I staji galok na krestah…
Moskva, Moskva!»

И Лермонтовъ соотвѣтственно будетъ хорошъ:

«Otez, otez, ostav ugrosy,
Svoju Tamaru ne brani».

Какой прогрессивно-параличной головѣ въ «Главнаукѣ» пришла подобная идіотская мысль — замѣнить кириллицу латиницей и этимъ пріобщить СССР къ Западу, мы не знаемъ. Можетъ быть, идеологомъ реформы является знаменитый изобрѣтель Ларинъ, спецъ по луэтически-грандіознымъ проектамъ. Можетъ быть, придумали латинскую орфографію молодые пролетарскіе писатели, у которыхъ съ произведеніями, написанными кириллицей, никакъ дѣло не ладится. Можетъ быть, наконецъ, новую азбуку предложилъ кто либо изъ академиковъ-героевъ, въ надеждѣ за такую борьбу со старымъ міромъ надолго сохранить за собою квартиру, жалованье и паекъ.

Malo li podlezov v SSSR!

Однако введеніе латиницы вовсе не пустая угроза. Спеціалисты по надругательству надъ русской исторіей и надъ русской культурой, большевики, конечно, не остановятся передъ осуществленіемъ подобной затѣи.

Вотъ реформировать жизнь такъ, чтобы у лавокъ не стояли хвосты; преобразовать хозяйство, чтобы пудъ муки стоилъ рубль, а не пять рублей, — на это у собачьей власти никогда не хватить извилинъ въ мозгу.

Но что-нибудь разрушить, загадить, осквернить — на это московскіе головотяпы великіе мастера.

Благо, народъ пошелъ такой, что все стерпитъ.

Впрочемъ, напрасно товарищи-коммунисты думаютъ латиницей вытравить въ населеніи остатки національнаго духа.

Легко можетъ случиться, что результатъ получится совершенно обратный.

Совѣтскія газеты народъ окончательно перестанетъ читать.

Пролетарскую писательскую абракадабру тоже.

А что касается главарей, то конецъ прохвостовъ только ускорится. Повиснутъ они одинаково при всякомъ правописаніи.

Будетъ ли слово «веревка» писаться кириллицей.

Или окажется замаскированнымъ буквами латинскаго алфавита:

Verevka.

[1] А. Н. Петровъ — агентъ Иностраннаго отдѣла (ИНО) ОГПУ. Въ 1919 г. работалъ въ тылу Бѣлой арміи вмѣстѣ съ пресловутымъ «адъютантомъ Его Превосходительства» Макаровымъ. Съ 1928 г. перебѣжчикъ. Разоблачалъ провокаціи ГПУ въ странахъ Западной Европы.

[2] Бурцевъ и Дуйэ, по ихъ утвержденію, первыми получили показанія Петрова, и были возмущены публикаціей «принадлежащаго имъ матеріала» въ «Возрожденіи».

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 19

Бои подъ Ивангородомъ и Варшавой заканчивались успѣшно. Наши арміи перебрасывались черезъ Вислу на всемъ ея фронтѣ. Мы переходили рѣку южнѣе Гуры-Кальваріи въ составѣ гренадерскаго корпуса. Шедшая съ нами пѣхота весело повторяла фразу: «Онъ те попоитъ»… Увы, эта фраза напоминала недавній горькій опытъ. Въ началѣ ивангородскихъ боевъ гренадерскій корпусъ былъ переведенъ на лѣвый берегъ Вислы у Новой Александріи, южнѣе Ивангорода, а шестнадцатый еще южнѣе — у Юзефова. В то время какъ корпусъ генера В. Клембовскаго сражался успѣшно, гренадеры потерпѣли крупную неудачу и еле выбрались назадъ по мостамъ, обстрѣливаемые артиллеріей, оставивъ въ рукахъ непріятеля плѣнныхъ и нѣсколько легкихъ орудій. Фраза «онъ те попоитъ» была, такимъ образомъ, не очень веселымъ припѣвомъ новаго предпріятія, хотя и говорили ее солдаты весело, съ той мрачной удалью, которая свойственна русскому человѣку.

Для меня, какъ для москвича, полки и батареи гренадерскаго корпуса были съ дѣтскихъ лѣтъ чѣмъ-то своимъ, чѣмъ-то какъ бы роднымъ. Всѣ эти перновцы, несвижцы, самогиты, [1] съ которыми намъ предстояло теперь идти въ бой, напоминали мнѣ многіе мирные дни Ходынскаго поля, Хорошова, Всесвятскаго. Въ батареяхъ первой бригады у меня было много знакомыхъ по Москвѣ и по Клементьеву. Первые мѣсяцы войны достались тяжело московскимъ гренадерамъ. Корпусъ понесъ огромныя потери въ бояхъ подъ Люблиномъ. Теперь подъ Ивангородомъ онъ былъ сильно укомплектованъ только что прибывшими изъ Россіи запасами. При этихъ условіяхъ и при свѣжихъ воспоминаніяхъ о неудачной переправѣ подъ Новой Александріей, трудно было расчитывать, что одни славныя имена старыхъ полковъ будутъ достаточнымъ ручательствомъ въ стойкости неслаженныхъ и необстрѣленныхъ ротъ…

Пока что непріятель не мѣшалъ переправляться. Перейдя рѣку, мы протащились съ трудомъ сквозь песчаную прибрежную полосу. Передъ нами тянулись линіи, какъ казалось, сплошныхъ лѣсовъ. На бивакѣ близь деревни, имени которой я не помню, сразу почувствовалась нѣкоторая тревога. Мы не успѣли отойти отъ Вислы и десяти верстъ и уже оказались въ соприкосновеніи съ противникомъ. Неудачный бой въ этихъ обстоятельствахъ могъ имѣть для насъ роковыя послѣдствія. Теперь уже наши солдаты повторяли все ту же фразу, «онъ те попоитъ». Ихъ наблюденія надъ запасными, изъ которыхъ почти сплошь состояли теперь гренадарскіе полки, были, очевидно, неутѣшительны. Мы съ командиромъ имѣли основаніе быть еще болѣе тревожно настроенными, ибо по свѣдѣніямъ сводки корпусу предстояло имѣть дѣло не съ австрійцами, но съ германцами.

Ночь на бивакѣ прошла тихо. Съ ранняго утра командиръ выѣхалъ на артиллерійскую развѣдку въ группѣ офицеровъ первой гренадерской бригады. Мы вытянулись тѣмъ временемъ вдоль дороги, шедшей влѣво къ большой деревнѣ, занятой съ вечера нашей пѣхотой, гдѣ мы должны были ждать приказаній. Дорога шла берегомъ ручья, протекавшаго въ оврагѣ. Направо отъ нея, верстахъ въ трехъ, сплошной стѣной стояли лѣса.

Въ этихъ лѣсахъ съ пробужденіемъ утра пробудилась и ружейная перестрѣлка. Сначала то были отдѣльные выстрѣлы, потомъ вспыхивали и затихали полосы трескотни, потомъ она стала почти непрерывной. Защелкалъ то здѣсь, то тамъ пулеметъ. Бой начинался. Въ сыромъ и свѣжемъ воздухѣ осенняго утра звуки его казались мнѣ нѣсколько неожиданно близкими. До первыхъ домовъ деревни оставалось меньше версты, когда вдругъ очередь шрапнелей взвизгнула и разорвалась надъ ней. Послѣдовала другая, третья. Непріятель сыпнулъ бѣглымъ огнемъ. Показалось пламя, повалилъ дымъ; деревня загорѣлась, изъ нея доносилась теперь безпорядочная ружейная стрѣльба. Это было похоже на непріятельскую атаку, не предусмотрѣнную въ тѣхъ приказаніяхъ, которыя были даны намъ съ вечера. Я остановилъ батарею. Командиръ уже скакалъ къ намъ, возвращаясь съ несостоявшейся развѣдки. Еще издали онъ махалъ намъ рукой. Мы повернули кругомъ.

Командиръ по дорогѣ объяснилъ мнѣ, что пѣхота наткнулась на нѣмцевъ скорѣй и ближе, чѣмъ это предполагалось. Нѣмцы, казалось, собирались атаковать дальнюю окраину деревни и тѣмъ угрожали лѣвому, т. е. ближайшему къ Вислѣ флангу всего нашего расположенія. Мк должны были получить теперь какія-то другія инструкціи, и эти инструкціи были даны намъ довольно необычнымъ образомъ.

Навстрѣчу намъ по дорогѣ ѣхалъ командиръ корпуса, столь хорошо извѣстный своей строгостью въ мирныя времена, генералъ Мрозовскій. Я помню, какъ онъ смотрѣлъ нашу тяжелую бригаду въ Брянскѣ, передъ отправленіемъ на войну. Были тогда, конечно, какіе-то разносы, какія то распеканія, и я помню вытянугшіяся, замерзшія отъ страха шеренги, для которыхъ грознѣе всякаго нѣмца была репутація крутого начальства. Но какъ измѣнила война «соотношеніе вещей»! Безъ всякой робости смотрѣли мы теперь на генерала Мрозовскаго, разспрашивавшаго о чемъ-то нашего командира. Лицо генерала было озабочено. Въ нѣкоторой нерѣшительности поворачивался онъ то влѣво, то вправо, прислушиваясь къ звукамъ разгоравшагося и влѣво и вправо боя. Послѣ совѣщанія съ сопровождавшими его офицерами штаба, онъ приказалъ намъ сняться съ передковъ и занять позицію тутъ же, гдѣ мы остановились.

Единственная закрытая позиція могла оказаться только внизу, въ оврагѣ. Мы стали спускаться туда по гнилистому, скользкому и очень крутому спуску. Командиръ съ развѣдчиками и телефонистами, разматывавшими проводъ, пошелъ пѣшкомъ черезъ картофельное поле прямо впередъ, къ лѣсу, откуда слышалась все болѣе оживленная ружейная перестрѣлка. Онъ рѣшилъ пройти въ передовыя пѣхотныя линіи. Когда мы поставили кое-какъ наши гаубицы внизу, у ручья, и отослали передки къ мѣсту бивака, мной овладѣло безпокойство. Положеніе казалось какимъ-то смутнымъ, неустойчивымъ; и «въ случаѣ чего» намъ было бы очень трудно выбраться изъ оврага. Я послалъ людей за лопатами, и приказалъ имъ, насколько возможно, исправить дорогу.

Бой по дугѣ вокругъ насъ продолжился, мы бездѣйствовали. Шло время, телефонъ молчалъ. По лѣсу впереди насъ била нѣмецкая артиллерія. Вдругъ гдѣ-то тамъ вспыхнула и затѣмъ сразу умолкла особенно яростная ружейная перестрѣлка. Выйдя на дорогу, я прислушался, тщетно стараясь понять положеніе вещей. И меня, и солдатъ угнетало одинаково, что мы стоимъ здѣсь безъ всякой пользы. Телефонъ, наконецъ, запѣлъ. Я узналъ взволнованныя голосъ командира. Онъ спѣшилъ разсказать, что роты Перновскаго полка, съ которыми онъ только что успѣлъ устроиться, отхлынули назадъ подъ натискомъ нѣмцевъ. Ему съ развѣдчиками осталось только бѣжать, чтобы не попасть въ плѣнъ. Телефонистамъ нашимъ пришлось бросить большой кусокъ провода. Командиръ бранилъ пѣхоту на чемъ свѣтъ стоитъ и просилъ меня быть готовымъ каждую минуту снять батарею. Разговоръ оборвался, командиръ, очевидно, старался найти новый наблюдательный пунктъ…

Положеніе батареи показалось мнѣ довольно опаснымъ, но я не могъ взять на себя иниціативу снять ее вотъ такъ, не сдѣлавъ ни одного выстрѣла. Я испытывалъ очень непріятныя колебания. На мое счастье, подъѣхалъ кь намъ нашъ командиръ дивизіона, милѣйшій полковникъ Л. Когда я разсказалъ ему все, онъ махнулъ рукой и приказаль вызвать передки. Мы стояли съ нимъ на дорогѣ и прислушивались къ звукамъ боя. Онъ разгорался теперь особенно гдѣ-то все глубже и глубже вправо. Полковникъ Л. сказалъ мнѣ, что нѣмцы охватываютъ правый флангъ корпуса, и это его особенно безпокоило. Грустный день сталъ гаснуть, пока мы возились, вытаскивая орудія и ящики изъ проклятаго оврага. Пожаръ въ зажженной утромъ деревнѣ вновь разгорѣлся. Зарево другого пожара показалось справа отъ насъ.

Мы соединились всѣ на прежнемъ бивакѣ и провели тамъ ночь, не распрягая лошадей. Разсказы командира, видѣвшаго собственными глазами панику нѣсколькихъ ротъ, были удручающими. Очевидно, такіе же разсказы бывшихъ съ нимъ вмѣстѣ развѣдчиковъ и телефонистовъ привели въ уныніe солдатъ. Теперь уже никто не шутилъ: «онъ те попоитъ». Но всѣ это думали, размышляя о завтрашнемъ днѣ. На маленькомъ «военномъ совѣтѣ» съ командиромъ дивизіона мы рѣшили «въ случаѣ чего» уходить вправо, въ сторону пятой арміи. Подъ утро разговоры умолкли. Лежа у орудій, на соломѣ, мы задремали.

Рано утромъ за общимъ чаепитіемъ командиръ дивизіона подѣлился съ нами хорошими новостями. Правый флангъ корпуса не висѣлъ болѣе въ воздухѣ. Подошедшій за ночь пятый корпусъ долженъ былъ атаковать нѣмцевъ во флангъ, и гренадерскій корпусъ поддерживалъ атаку на своемъ правомъ участкѣ у деревни Грабово. На войнѣ хорошія вѣсти передаются съ такой же быстротой, какъ и дурныя. Настроеніе мѣняется быстро. Послѣ тревожной ночи второй день боя былъ встрѣченъ нами совсѣмъ бодро. Намъ была поставлена задача поддержать гренадерскую пѣхоту въ районѣ Грабова.

Командиръ батареи ускакалъ на поиски наблюдательнаго пункта. Въ ожиданіи его приказаніи я проѣхалъ съ командиромъ дивизіона на мельницу, которую онъ избралъ своей резиденціей. Бой начинался. Впереди мельницы, въ верстѣ, расположилась на слегка закрытой позиціи одна изъ гренадерскихъ легкихъ батарей. Она бойко пострѣливала куда-то впередь. Вдругъ очередь нѣмецкихъ шрапнелей рванулась впереди батареи, за ней другая, по эту сторону. Замѣтивъ, должно быть, въ туманѣ вспышки выстрѣловъ, нѣмцы «взяли въ вилку» легкую батарею и спустя минуту совершенно засыпали ее низкими разрывами. Все тамъ окуталось дымомъ, и могло казаться, что все живое тамъ уничтожено. Но вотъ едва успѣлъ разсѣяться дымъ разрывовъ, какъ мы увидѣли людей, копошащихся у орудій. Батарея отвѣчала непріятелю съ прежней энергіей. Намъ не пришлось, однако, долго разглядывать это зрѣлище. Нѣмцы перенесли огонь на нашу мельницу. Съ визгомъ рвануло шрапнель ихъ гдѣ-то рядомъ съ нами, слышался стукъ пробивавшихъ доски шрапнельныхъ нуль. Мы спустились въ телефонный окопъ, устроенный внизу, и какъ разъ вовремя: командиръ вызывалъ меня и давалъ приказаніе какъ можно быстрѣе занять позицію и открыть огонь.

Неслышно возвратясь къ батареѣ, я вывелъ ее рысью на песчаную поляну передъ Грабовскимъ лѣсомъ, гдѣ мы снялись съ передковъ, на этотъ разъ безъ особыхъ заботъ о нашей укрытости. Команды, переданныя намъ, говорили о томъ, что нашей цѣлью является непріятельская пѣхота. На этотъ разъ командиръ батареи былъ на своемъ мѣстѣ въ передовыхъ цѣпяхъ и могъ выказать всѣ свои качества превосходнаго стрѣлка. Мнѣ же не приходилось призывать людей къ болѣе быстрой или болѣе исправной работѣ. На батареѣ всѣ дѣлали свое дѣло съ тѣмъ величайшимъ рвеніемъ, съ тѣмъ огромнымъ подъемомъ, который дается сознаніемъ дѣйствительной необходимости.

Мы выпустили нѣсколько сотъ шестидюймовыхъ шрапнелей и бомбъ. Орудія разогрѣлись; въ радостномъ возбужденіи прислуга не замѣчала усталости. Подъ нашъ огонъ попали въ лѣсу части нѣмецкаго гвардейскаго резервнаго корпуса. Командиръ подбадривалъ насъ, сообщая, что мы начисто остановили движеніе нѣмцевъ впередъ. Могучій эффектъ тяжелыхъ снарядовъ оказалъ большую моральную поддержку нашей пѣхотѣ. Съ крикомъ «ура» гренадеры производили успѣшныя контръ-атаки. У самой деревни Грабово вспыхивалъ нѣсколько разъ жестокій бой. Къ вечеру она осталась въ нашихь рукахъ.

Я видѣлъ поле сраженія послѣ того, какъ былъ полученъ приказъ перестать стрѣлять. Солнце садилось. Нѣмцы отступали, наткнувшись на сопротивленіе гренадеръ и угрожаемые маневромъ пятаго корпуса. Я видѣлъ плѣнныхъ, бравыхъ нѣмецкихъ солдатъ съ гвардейскими шевронами. Они были смущены присутствіемъ у русскихъ тяжелой артиллерія. Ихъ офицеры объясняли имъ это присылкою японскихъ батарей.

Лѣсъ, въ которомъ нѣмцы были застигнуты нашимъ огнемъ, представлялъ ужасное зрѣлище. Санитары искали тамъ раненыхъ среди поваленныхъ, забрызганныхъ кровью деревьевъ, изуродованныхъ тѣлъ, останковъ разорванныхъ въ клочья людей. Тѣмъ временемъ въ крестьянскихъ садахъ и огородахъ Грабова рыли русскія могилы павшимъ тамъ Несвижскимъ гренадерамъ. Какимъ-то чудомъ уцѣлѣлъ въ самомъ центрѣ боя помѣщичій домъ. Когда я разглядѣлъ его ближе, я увидѣлъ, что деревянныя стѣны его и все его содержимое — вся мебель, всѣ книги библіотеки и вся посуда въ шкапахъ — все было пронизано безчисленными сквозными дырами ружейныхъ пуль…

На слѣдующій день мы двинулись за отступавшими нѣмцами, начавъ тотъ долгій походъ, который привелъ насъ почти къ самому Ченстохову.

[1] Перновцы — Перновскій 3-й гренадерскйій полкъ. Несвижцы — Несвижскій 4-й гренадерскій полкъ. Самогиты — Самогитскій 7-й гренадерский полкъ.

П. Муратовъ
Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 15

Приличествуетъ ли пролетаріату употребленіе духовъ?

Можно ли представить себѣ Калинина, душеннаго «шипромъ», и Сталина, отъ котораго пахнетъ «бѣлой сиренью», Зиновьева, пропитаннаго ароматомъ «ландыша»?

Логика вещей какъ будто говоритъ, что въ этихъ случаяхъ было бы вполнѣ достаточно и «поросячьихъ духовъ» природнаго производства.

Но вотъ «Красная Газета» полагагаетъ, что это еще неизвѣстно, какъ въ пролетарскомъ обществѣ будетъ рѣшенъ вопросъ о духахъ.

— Можетъ быть, духи исчезнутъ навсегда, а можетъ быть и наоборотъ. Во всякомъ случаѣ, «тройной одеколонъ, навѣрное, станетъ предметомъ первой необходимости» для пролетарія.

Положеніе осложняется еще тѣмъ, что Марксъ ничего не говоритъ о духахъ, а Ленинъ изъ всѣхъ ароматовъ предпочиталъ казанское мыло.

Правда, самъ Марксъ, должно быть, въ молодости душился, по крайней мѣрѣ, вся его студенческая жизнь наполнялась тремя словами: «стихи, векселя, духи».

Несомнѣнно, что душился (и, вѣроятно, хорошими духами) и Лассаль, который, хотя и оторвался отъ массъ, но отъ одеколона, насколько извѣстно, никогда не отрывался.

Нo такъ или иначе, а пока «пролетарская общественность» не чувствуетъ себя вправѣ рѣшить вопросъ окончательно:

— Можетъ быть, да, можетъ быть, нѣтъ. Можетъ быть, «Персидская сирень», а можетъ быть, и духи поросячьи.

И однако же, производство духовъ въ странѣ пролетаріевъ не пріостановилось.

Для Калинина и Сталина (а если для нихъ, то для кого же?) приготоляется и «Бѣлая сирень», и «Персидская сирень», и «Цвѣтущая сирень», и «Ландышъ», и «Майскій ландышъ», и «Свѣжій ландышъ»…

Курьезъ этого непролетарскаго прозводства для пролетарскихъ нуждъ состоитъ въ томъ, что во всемъ соціалистическомъ отечествѣ остался только одинъ человѣкъ (какой-то Шварцъ-младшій), который знаетъ парфюмерные секреты старыхъ буржуазныхъ временъ и одинъ на всю страну умѣетъ дѣлать духи:

«Какъ барсукъ въ норѣ, сидитъ Шварцъ въ своей комнатѣ. Замкнутый, мрачный, молчаливый. И работаетъ только въ одиночествѣ, только при отсутствіи постороннихъ „мѣшающихъ“ ему взглядовъ. Что-то взбалтываетъ въ банкахъ, что-то разливаетъ въ бутылки, окруженный маслами, спиртами, экстрактами, окруженный таинственностью и недоступностью алхимика. А изъ-за такой системы секреты производства наиболѣе ходовыхъ сортовъ духовъ до сихъ поръ никому неизвѣстны».

Конечно, въ соціалистической странѣ всяікіе секреты производства считаются тягчайшимъ преступленіемъ. За такую «наглость» Шварца можно бы и къ стѣнкѣ поставить. Но тутъ дѣло осложняется тѣмъ, что Шварцъ — одинъ на всю страну, и что вмѣстѣ съ нимъ къ стѣнкѣ придется поставить и все производство.

— Если сегодня Шварцъ-младшій будетъ выведенъ въ расходъ, то завтра же кавалеръ Калининъ останется при своихъ поросячьихъ духахъ.

И Шварцъ-младшій знаетъ это и «нагло» ставитъ свои условія:

— Шесть тысячъ рублей на бочку, и изъ нихъ двѣ тысячи долларами, тогда открою свой секретъ. И ни одной копейки меньше. И плата наличными…

Конечно, вся совѣтская общественность до глубины души возмущена и газеты въ серьезномъ тонѣ обсуждаютъ вопросъ:

— Заплатить Шварцу-младшему или накостылять ему шею?

Съ одной стороны, жалко, конечно, останавливать производство, но съ другой — не отступать же отъ принциповъ соціализма въ пользу «секретовъ» промышленности.

«Кр. Газета», впрочемъ, указываетъ и еще одинъ выходъ изъ положенія.

«Нѣтъ и не можетъ быть столь наглаго рвачества на нашихъ фабрикахъ и заводахъ. Честнымъ спеціалистамъ — честь и мѣсто, а шкурникамъ, магамъ и чародѣямъ нѣтъ у насъ жилплощади — ни въ фабричныхъ корпусахъ, ни въ рядахъ профсоюзовъ».

— Да, это, конечно, выходъ… Даже если Шварца-младшаго не брать въ чеку и не бить смертнымъ боемъ (хотя почему бы?), а только выбросить на морозъ, то не пройдетъ и трехъ дней, какъ вопросъ будетъ рѣшенъ разъ и навсегда:

— Или Шварцъ-младшій околѣетъ, или кавалеръ Калининъ даромъ получитъ секретъ «Персидской сирени»…

Александръ Яблоновскій
Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 20

Явившійся въ редакцію «Возрожденія» совѣтскій студентъ такъ разсказалъ, какъ ему удалось пробраться изъ Новороссійска въ Парижъ.

«Дальше оставаться въ СССР мнѣ было невозможно. Меня исключили изъ ростовскаго политехническаго института «за буржуазное происхожденіе». Съ отцомъ я порвалъ, у него вторая семья, да и самъ-то онъ живетъ сейчасъ впроголодь гдѣ-то въ деревнѣ.

Мысль о бѣгствѣ пришла внезапно. Увидѣлъ итальянскій флагъ на пароходѣ, стоявшемъ у Новороссійскаго мола, я побѣжалъ на базаръ и купилъ груду тряпья. Переодѣвшись, бросился помогать грузчикамъ таскать какія-то бутыли.

Проработавъ полдня, я къ вечеру забрался въ трюмъ. Кругомъ были ящики съ нарзаномъ. Ни вещей, ни продуктовъ у меня не было. Твердо рѣшилъ скорѣе умереть съ голоду, чѣмъ остаться, я просидѣлъ въ трюмѣ трое сутокъ, разбивая одну бутылку съ нарзаномъ за другой. Услышавъ грохотъ открываемыхъ люковъ, подумалъ, что мы уже въ Константинополѣ и выползъ наверхъ. Прямо у сходней стоялъ агентъ ГПУ. Я узналъ Батумскій портъ. Снова бросился въ трюмъ. Только на седьмые сутки, чувствуя, что теряю сознаніе, началъ стучать, зовя на помощь. Прибѣжавшіе итальянскіе матросы сразу же поняли, въ чемъ дѣло и встрѣтили меня привѣтливо и сердечно. Они убѣдили капитана не сообщать полиціи и, работая вмѣстѣ съ ними, я благополучно прибыль въ Марсель.

Морской политехникумъ въ Ростовѣ

Во время послѣдней чистки меня исключили за буржуазное происхожденіе изъ числа студентъ Морского политехникума въ Ростовѣ. Попасть въ это совѣтское учрежденіе очень трудно. По окончаніи средней школы нужно два года работать на пароходахъ или въ порту, а затѣмъ держать конкурсный экзаменъ. Изъ 600-700 студентовъ почти половина комсомольцевъ, остальные бывшіе матросы, рыбаки, грузчики. Вы не можете себѣ представить, какой разгромъ среди партійныхъ студенческихъ организацій произведенъ во время послѣдней чистки оппозиціонеровъ. Въ Ростовѣ нѣсколько студенческихъ партійныхъ ячеекъ разогнаны совсѣмъ, а изъ остальныхъ исключено отъ 40 до 50 проц. Безпощадно исключаютъ и насъ, дѣтей «классовыхъ враговъ».

Несмотря на всѣ принятыя мѣры, настроеніе оставшихся студентовъ рѣзко оппозиціонное. Безъ всякихъ преувеличеній можно сказать, что до 80 проц. изъ нихъ — враги коммунистовъ. Это особенно ярко сказалось выраженіями общаго сочувствія при нашемъ исключеніи.

Студенты живутъ впроголодь. Питаются «арестантскими» обѣдами въ совѣтскихъ столовыхъ и кускомъ хлѣба по вечерамъ. Это доступно получающимъ казенныя стипендіи. Во всѣхъ общежитіяхъ есть студенты, мѣсяцами не имѣющіе ничего, кромѣ куска хлѣба и воды. Это безпартійные, принятые по конкурсу, оказавшіе блестящіе успѣхи на экзаменахъ. Такимъ помогаютъ всѣ, кто чѣмъ можетъ, но обычно они кончаютъ больницей или туберкулезной санаторіей.

Тайныя организаціи учащихся

Во всѣхъ извѣстныхъ мнѣ высшихъ и среднихъ школахъ энергично работаютъ тайныя антисовѣтскія организаціи. Нѣкоторыя изъ нихъ существуютъ уже много лѣтъ. Недавно въ Новороссійскѣ агентамъ ГПУ удалось раскрыть давно работавшій отдѣлъ центральной екатеринодарской организаціи, по процессу которой было разстрѣляно нѣсколько человѣкъ. Въ Новороссійскѣ этой осенью было арестовано около 40 студентовъ и воспитанниковъ послѣднихъ классовъ совѣтскихъ школъ. Часть изъ нихъ была убита, остальные сосланы или заключены въ тюрьмы. Всѣхъ ихъ родственниковъ выгнали изъ профессіональныхъ союзовъ, уволили съ мѣстъ, лишили квартиръ, т. е. обрекли на голодную смерть. Кое-кто изъ нихъ сейчасъ грузитъ въ порту, мететъ улицы, но большинство по-настоящему голодаетъ.

За послѣднее время агенты ГПУ работаютъ чрезвычайно осторожно, ибо было уже нѣсколько случаевъ убійства провокаторовъ, втершихся въ антисовѣтскія организаціи.

Такія убійства обратили вниманіе на организацію въ Новороссійскѣ. Только послѣ многомѣсячной работы агентамъ ГПУ удалось, путемъ массовыхъ арестовъ, раскрыть эту организацію и расправиться съ ея участниками. Ни программъ, ни уставовъ этихъ тайныхъ организацій я не знаю, но прокламаціи и листовки сейчасъ постоянно появляются въ стѣнахъ школъ и въ Ростовѣ, и въ Новороссійскѣ. Почти всѣ онѣ говорятъ исключительно о преступленіяхъ коммунистовъ и призываютъ бороться за сверженіе совѣтской власти.

Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 16

Львовскій «Русскій Голосъ» сообщаетъ слѣдующія подробности разгрома русскихъ общественныхъ организацій украинскими студентами.

Нападеніе на Ставропигіальный Институтъ

21-го ноября толпа украинскихъ студентовъ въ 100-120 человѣкъ произвела систематическій разгромъ всѣхъ русскихъ учірежденій во Львовѣ. Нападеніе было произведено по заранѣе разработанному плану. Разгромъ начался съ старѣйшаго русскаго учрежденія во Львовѣ — Ставропигіальнаго Института. Украинцы камнями разбили всѣ стекла въ домѣ, ворвались вовнутрь и разгромили редакціи русскихъ газетъ «Русскій Голосъ», «Земля и Воля» и контору русской крестьянской организаціи.

Въ редакціи «Русскаго Голоса» былъ разбитъ бюстъ Крачковскаго, барельефъ Тараса Шевченко, уничтожена библіотека, поломаны письменные столы, пишущіе машинки, изорваны книги, рукописи и выбиты всѣ стекла.

Такой же разгромъ былъ произведенъ въ конторѣ крестьянской организаціи, причемъ со стѣны былъ сорванъ образъ Св. Іоанна и растоптанъ ногами. Совершенно уничтожены всѣ папки съ дѣлами находившагося тутъ же шкафа русскаго благотворительнаго комитета.

Въ редакціи русской крестьянской газеты «Земля и Воля» были уничтожены комплекты газеты, но взломъ столовъ украинцы не успѣли произвести, такъ какъ оставленные ими на дворѣ караульные свистками извѣстили ихъ о приближеніи полиціи.

Разгромъ студенческой организаціи «Другъ»

Другая партія украинцевъ-погромщиковъ направилась въ общество имени Крачковскаго, но не могла сломать массивныя дубовыя двери и бросилась къ помѣщенію общества русскихъ студентовъ «Другъ». Здѣсь двери оказались менѣе солидными и всѣ комнаты студенческаго общества были начисто разгромлены, причемъ ломали не только столы и стулья, но шкафы, били зеркала и уничтожали всѣ бумаги.

Разгромъ русскаго клуба

Въ помѣщеніи клуба «Русское Казино» украинцами также были взломаны двери, уничтожены вѣшалки и разбиты зеркала, лампы и стекла. Погромщики ворвались въ помѣщающуюся въ томъ же домѣ квартиру директора русской гимназіи Вербицкаго и встрѣтивши его сына, избили его камнями и палками.

О. Вербицкій въ тяжеломъ состояніи, съ проломленнымъ черепомъ, доставленъ въ больницу.

Затѣмъ отдѣльныя группы погромщиковъ направились въ помѣщающуюся неподалеку русскую школу, но въ самомъ началѣ погрома были разогнаны полиціей.

Всѣ русскія организаціи Львова выступили съ рѣшительнымъ протестомъ противъ хулиганскихъ выходокъ украинскихъ шовинистовъ, которые въ теченіе цѣлаго дня безнаказанно уничтожали русскія редакціи и общественныя организаціи и не встрѣтили никакого противодѣйствія со стороны мѣстныхъ властей.

Возрожденіе, №1641, 29 ноября 1929

Views: 22

Поэтъ Жанъ Кокто не чуждъ рѣшительно ничему изысканному. Онъ окруженъ столь же изысканными пріятелями. Одинъ французскій журналъ передаетъ такую бесѣду:

— Великая, благородная фигура Ленина напоминаетъ мнѣ образъ Христа, — говоритъ Кокто. — Какъ не увидѣть нѣчто чрезвычайно возвышенное, нѣчто божественное въ томъ, что Ленинъ повелѣлъ русскому народу вырубить всѣ фруктовыя деревья, чтобы въ Россіи ничто уже не оставалось огъ старой цивилизаціи и чтобы для всего міра настала новая эра…

— Какъ ни восхитительно ученіе Ленина, — отвѣчаетъ пріятель, — но оно создано для ангеловъ… А мы — только люди и живемъ на землѣ…

Къ напомаженному кощунству этой бесѣды слѣдуетъ отнестись, разумѣется, съ улыбкою состраданія. Но Боже мой, изъ какого жалкаго незнанія, изъ какой легендарной чепухи родятся всѣ эти «новыя эры», широкія обобщенія, красивыя мысли!

В. Ходасевичъ
Возрожденіе, №1640, 28 ноября 1929

Views: 24

Проникающія въ зарубежную печать свѣденія о литературной и научной жизни въ Россіи нерѣдко имѣютъ тотъ недостатокъ, что въ нихъ излагается только внѣшняя сторона дѣла; сторона же внутренняя, порою въ особенности необходимая для пониманія истиннаго смысла событій, не объясняется вовсе или, что еще хуже, объясняется такъ, какъ это угодно совѣтскимъ источникамъ нашего освѣдомленія. Такъ было недавно съ исторіей Пильняка и Замятина: совѣтская пресса травила ихъ за то, что они отдали свои произведенія зарубежному издательству; публика такъ это и понимала; на самомъ же дѣлѣ Пильнякъ и Замятинъ провинились не тѣмъ, что отдали произведенія свои зарубежному издательству; въ данномъ издательствѣ вышло уже много книгъ совѣтскихъ авторовъ, въ томъ числѣ — того же Замятина и того же Пильняка, и это ни разу не вызвало никакихъ инцидентовъ; ихъ вина заключалась въ томъ, что на сей разъ они напечатали за границей книги, задержанныя совѣтской цензурой; но и это обвиненіе было лишь придиркой, удачно найденнымъ поводомъ для того, чтобы въ лицѣ Замятина и Пильняка расправиться со Всероссійскимъ Союзомъ Писателей.

Нѣчто подобное происходитъ и сейчасъ, когда преслѣдованія обрушились на нѣкоторыхъ дѣятелей Академіи Наукъ и Пушкинскаго Дома.

Совѣтскіе источники сообщили, что въ Пушкинскомъ Домѣ, состоящемъ при Академіи Наукъ, найдены архивы частныхъ лицъ и антисовѣтскихъ организацій; эти архивы, поступившіе въ первые годы революціи, могли бы, по словамъ самихъ большевиковъ, въ свое время пригодиться ЧК для борьбы съ «контръ-революціей», но Академія и Пушкинскій Домъ ихъ скрыли отъ взоровъ начальства. За это нынѣ отстранены отъ должности: непремѣнный секретарь Академіи С. Ф. Ольденбургъ, директоръ Пушкинскаго Дома акад. С. Ф. Платоновъ, а также его сотрудники М. Д. Бѣляевъ и Н. В. Измайловъ. Поднятъ вопросъ даже объ ихъ арестѣ.

Такова большевицкая версія. Конечно, уже и она достаточно отвратительна, ибо людей преслѣдуютъ за одно только недоносительство, за нежеланіе активно содѣйствовать политическому сыску. Но въ дѣйствительности дѣло обстоитъ еще гнуснѣе, нежели его изображаюъ совѣтскіе источники.

Рукописныя собранія Пушкинскаго Дома чрезвычайно обширны. Уже пять лѣтъ тому назадъ общее количество отдѣльныхъ архивовъ и собраній простиралось за 250. Въ нихъ заключалось до милліона отдѣльныхъ рукописей. Изъ этого числа только 130 собраній, т. е. около полумилліона рукописей, были разобраны и описаны, что составило 21.000 инвентарныхъ номеровъ и до 50 тысячъ карточекъ. Краткій путеводитель по Пушкинскому Дому, изданный въ 1925 году, указываетъ, что «дальнѣйшее описаніе собраній продолжается, но новыя поступленія идутъ съ нимъ наравнѣ и даже обгоняютъ его».

Вотъ на этихъ-то неразобранныхъ архивахъ, составляющихъ собственность Пушкинскаго Дома, и было сосредоточено все вниманіе его нынѣшнихъ руководителей и сотрудниковъ. Конечно, совсѣмъ иначе они должны были относиться къ тѣмъ архивамъ, сокрытіе которыхъ нынѣ вмѣняется имъ въ инну. Эти «крамольные» архивы не могли ихъ интересовать, ибо разборкѣ даже не подлежали: они не составляли собственности Пушкинскаго Дома, а лишь были приняты на храненіе въ то время, когда во главѣ учрежденія стояли Н. А. Котляревскій и Б. Л. Модзалевскій, оба уже покойные.

Вполнѣ вѣроятно, что голый фактъ храненія какихъ-то частныхъ архивовъ въ Пушкинскомъ Домѣ былъ въ той или иной степени извѣстенъ нынѣшнимъ подсудимымъ: однимъ болѣе, другимъ менѣе. Но онъ былъ извѣстенъ не только имъ: о немъ знали самые широкіе круги людей, имѣвшихъ отношеніе къ литературѣ, къ наукѣ, къ общественности. Онъ вообще ни отъ кого не былъ тайной — и именно съ этой стороны открывается вся подлость нынѣшняго большевицкаго похода.

О храненіи частныхъ архивовъ въ Пушкинскомъ Домѣ знали и большевики. И даже, какъ мы сейчасъ увидимъ, не только знали.

Въ 1918 г., а можетъ быть и въ 1919 г., когда никто не былъ гарантированъ отъ грабежей, налетовъ, реквизицій и обысковъ съ изъятіемъ документовъ, когда многимъ не разъ приходилось мѣнять насиженныя мѣста, Румянцевскій музей обратился къ московскимъ общественнымъ дѣятелямъ, ученымъ и писателямъ (въ томъ числѣ къ пишущему эти строки) съ предложеніемъ сдать ему на храненіе принадлежащіе имъ личные архивы: частную переписку, документы, старыя рукописи и т. д. Условія были предложены слѣдующія: архивъ сдается на храненіе въ запечатанномъ видѣ, и никто не имѣетъ къ нему доступа; по первому требованію владѣльца онъ ему возвращается; въ случаѣ же смерти владѣльца онъ поступаетъ въ собственность музея. (Не увѣренъ, что послѣдній пунктъ излагаю правильно, но въ данномъ случаѣ это не имѣетъ значенія.)

Не успѣли писатели такъ или иначе откликнуться на предложеніе музея, какъ уже въ большевицкихъ кругахъ и въ ихней печати раздались голоса, требующіе, чтобы матеріалы, пожертвованные въ музей съ условіемъ неприкосновенности въ теченіе извѣстныхъ сроковъ (таковы, напримѣръ, письма Н. Н. Пушкиной къ мужу), были немедленно и досрочно освобождены отъ запрета. Требованіе это мотивировалось тѣмъ, что рабочіе и крестьяне, овладѣвъ музеями, какъ народнымъ достояніемъ, и стремясь къ просвѣщенію, не могутъ ждать, и имъ невмѣстно считаться съ условіями жертвователей, принадлежащихъ къ враждебному классу.

Совпаденіе этой кампаніи съ предложеніемъ Румянцевскаго музея показалось подозрительнымъ. Разумѣется, никто не предполагалъ злого умысла со стороны музея, но вполнѣ можно было допустить, что музей сталъ жертвой провокаціи: большевики черезъ своихъ секретныхъ агентовъ сумѣли внушить руководителямъ музея мысль обратиться съ вышеизложеннымъ предложеніемъ, а затѣмъ, когда архивы накопятся, будетъ изданъ декретъ о снятіи съ нихъ запрещенія, и ЧК получитъ доступъ къ тѣмъ именно документамъ, которые, главнымъ образомъ, отъ нея-то и были спрятаны.

То обстоятельство, что затѣя была слишкомъ рано разоблачена въ собственныхъ большевицкихъ газетахъ, вовсе не говорило противъ справедливости подозрѣній: — «подобныя «неувязки» случались и случаются у большевиковъ сплошь и рядомъ. Какъ бы то ни было — по причинѣ ли этихъ подозрѣній или еще почему-либо, но дѣло какъ-то разомъ заглохло. Я даже не помню, чтобы кто-либо согласился на предложеніе музея.

Такъ было въ Москвѣ. Въ Петербургѣ вышло иначе. Переселившись туда въ концѣ 1920 г., я узналъ, что среди петсрбуржцевъ сдавать архивы на храненіе въ Пушкинскій Домъ, такъ сказать, весьма принято. Не сумѣю сказать, когда, кѣмъ и при какихъ обстоятельствахъ пущена была эта мысль, — знаю только, что одни архивы сдавались на храненіе, но были и пожертвованные въ собственность, и потому о нихъ имѣются упоминанія въ вышеназванномъ путеводителѣ. Таковъ, напримѣръ, архивъ Т. Л. Щепкиной-Куперникъ.

О московскихъ подозрѣніяхъ, по тогдашней разобщенности, петербуржцы не слышали. Довѣріе къ Пушкинскому Дому было, разумѣется, абсолютное, а провокаціи не подозрѣвали. Большевики петербургскіе тоже вели себя не такъ, какъ московскіе: во-первыхъ, не разоблачали сами себя въ газетахъ, во-вторыхъ же — сами давно и открыто пропагандировали сдачу архивовъ въ Пушкинскій Домъ — «на всякій случай». При этомъ дѣйствовали и личнымъ примѣромъ, жертвуя въ Пушкинскій Домъ книги, вещи и документы. Между прочимъ, завѣдующій Госиздатомъ Іоновъ пожертвовалъ пистолеты, изъ которыхъ, по преданію, стрѣлялся Пушкинъ. (Гдѣ онъ ихъ раздобылъ — не знаю.) Въ томъ же духѣ поступали и близкіе къ большевикамъ литераторы: напримѣръ, I. I. Ясинскій свой архивъ пожертвовалъ (см. тотъ же путеводитель), а М. Горькій, какъ мнѣ извѣстно, сдалъ на храненіе.

То обстоятельство, что большевики сами всячески подчеркивали нейтральность и неприкосновенность Пушкинскаго Дома, особенно способствовало усыпленію подозрѣній. По-настоящему, именно эти подчеркиванія должны бы возбудить сугубыя подозрѣнія, — но люди довѣрчивы. Словомъ, и Пушкинскій Домъ, и тѣ, кто сдавалъ туда на храненіе свои архивы, поддались на провокацію. Я вполнѣ допускаю, что и Ясинскій съ Горькимъ тоже не догадывались объ истинной сути дѣла. Она выяснилась только теперь.

Дальнѣйшее понятно безъ особыхъ поясненій. Принимая архивы, Пушкинскій Домъ, конечно, обязался хранить ихъ въ неприкосновенности. Получить къ нимъ доступъ большевики могли только при помощи обыска и «изъятія», т. е. путемъ чрезвычайнаго скандала, неудобнаго потому, что Академія находится сравнительно на виду у научной Европы. Но послѣ того, какъ въ Академію и въ Пушкинскій Домъ были введены «красные академики», оказалось возможнымъ это сдѣлать без явнаго вмѣшательства ГПУ. «Ученые» кинулись шарить по кладовымъ какъ бы въ порядкѣ «научной работы» и «случайно обнаружили» архивы, о наличности которыхъ большевики давно знали и накопленію которыхъ умышленно содѣйствовали. Что касается отстраненія ученыхъ сотрудниковъ и обвиненія ихъ въ незаконныхъ дѣйствіяхъ, то это лишь заключительный эпизодъ изъ исторіи этой провокаціи. Эпизодъ, котораго частности намъ извѣстны, но который вполнѣ въ духѣ обычныхъ совѣтскихъ пріемовъ.

P. S. Выше я говорилъ лишь о Пушкинскомъ Домѣ, уже «изобличенномъ» большевиками, и на всякій случаи, по понятнымъ соображеніямъ, не касался другихъ петербургскихъ хранилищъ, служившихъ подобными же архивными убѣжищами. Къ несчастію, моя осторожность (какъ и слѣдовало, конечно, ожидать) оказалась напрасной: по послѣднимъ свѣдѣніямъ, большевики уже добрались до хранилищъ, мною не названныхъ. Примѣчательно, однако, что все это происходитъ лишь въ Петербургѣ. Въ Москвѣ большевикамъ врядъ ли удастся чѣмъ-либо поживиться, — именно потому, что, какъ я говорилъ, Москва своевременно почуяла провокацію.

В. Ходасевичъ
Возрожденіе, №1640, 28 ноября 1929

Views: 14

Ужасная всепожирающая техника постепенно подбирается къ прекрасному дѣтищу послѣднихъ вѣковъ — къ книгѣ.

Къ той самой книгѣ, которая такъ чудесно пахнетъ типографской краской, которую такъ пріятно взять въ руки, разрѣзать ножемъ и затѣмъ радостно мчаться глазами по привычнымъ дорожкамъ, украшеннымъ благороднымъ чернымъ орнаментомъ буквъ…

Будто шеренги безконечной строго дисциплинированной, хорошо обмундированной арміи — идутъ строки одна за другой, соединяясь повзводно въ абзацы, поротно въ страницы, образуя полки главъ, арміи отдѣльныхъ томовъ. Какъ полководецъ, производящій смотръ, увѣренно обходитъ читатель ряды, знакомится съ прописными буквами — командирами, зорко оглядываетъ, всѣ ли запятыя на мѣстѣ, не манкируютъ ли службой вольноопредѣляющіеся — и, прочитавъ до конца любимаго автора, удовлетворенно захлопываетъ книгу, восклицаетъ:

— Молодцы ребята!

И весь романъ, какъ одинъ человѣкъ, сотнями тысячами буквъ, отвѣчаетъ:

— Рады стараться!

А сколько поэзіи въ хорошенькомъ томикѣ, аккуратно переплетенномъ, небрежно открытомъ, безпомощно лежащимъ на дѣвичьихъ колѣняхъ въ дни свѣтлыхъ мечтаній и грезъ? А какъ хорошо взять старую книгу на ночь, лечь въ постель, приблизить свѣчу поуютнѣе и читать и читать, пока чтеніе не смѣнится благодѣтельнымъ храпомъ, пока книга безпомощно не выпадетъ изъ рукъ, не ляжетъ на полъ взъерошенная, растрепанная, какъ вѣрный песъ, покорно свернувшійся возлѣ кровати хозяина.

Между тѣмь, не угодно ли… Какой-то Куртъ Штилле изобрѣлъ недавно «говорящую книгу», состоящую изъ ленты соотвѣтствующей длины, воспроизводящей громко и четко текстъ любого предварительно записаннаго на ней литературнаго произведенія. Вмѣсто старой привычной испытанной книги, изобрѣтатель предлагаетъ металлическую катушку, которая, по его мнѣнію, меньше треплется и гораздо удобнѣе для потребителя…

И что ужаснѣе всего — изобрѣтеніе это кое-кому уже не на шутку понравилось. Въ Англіи по подобной системѣ къ нынѣшнему Рождеству для желающихъ будетъ уже «отпечатана» Библія.

Вотъ, значитъ, что идетъ на смѣну книгѣ!

Романтизмъ разрѣзного ножа, ароматная поэзія краски, прекрасный ажуръ любимыхъ шрифтовъ, — все насмарку. Вмѣсто томовъ — руло. Вмѣсто вкрадчиво шуршащей бумаги — наглый металлъ.

Увы, привьется система Штилле, войдетъ въ обиходъ, и, въ концѣ концовъ, всякая книга станетъ библіографической рѣдкостью. Даже порнографическіе романы Одоевцевой. Въ книжныхъ магазинахъ, вмѣсто уютныхъ цвѣтныхъ корешковъ на полкахъ, — свертки лентъ. Какъ въ магазинѣ техническихъ принадлежностей.

И новая терминологія:

— Дайте мнѣ, пожалуйста, катушку новыхъ разсказовъ Куприна.

— Куприна уже всѣ пятьдесятъ тысячъ километровъ распродано. А вотъ десять ржавыхъ руло Минцлова — не угодно ли?

Мечтательной дѣвушкѣ при такой комбинаціи немыслимо предаваться грезамъ.

Пустила въ ходъ механизмъ, уронила на колѣни катушку, задумалась на мгновеніе.

А катушка продолжаетъ ревѣть:

«Тиха украинская ночь! Прозрачно небо, звѣзды блещутъ!..»

Въ одной комнатѣ читать можно будетъ только одному члену семьи. Если такихъ чтецовъ соберется два-три, начнется такой галдежъ разныхъ авторовъ сразу, что житья сосѣдямъ не будетъ.

— Марья Ивановна, пойдите, ради Бога, къ Кускинымъ, скажите, чтобы перестали читать. Уже двѣнадцатый часъ, заснуть не могу.

А что будетъ твориться въ читальныхъ залахъ національныхъ или публичныхъ библіотекъ, описать даже немыслимо. Не библіотека, а ярмарка. Не храмъ литературы, а «марше о пюсъ»… [1]

Неужели такъ и окончится славная эпоха Гуттенберга?

[1] Marché aux puces (фр.) — блошиный рынокъ.

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1638, 26 ноября 1929

Views: 15