Если мнѣ скажутъ, что то, что я пишу здѣсь, скучновато и напоминаетъ урокъ русскаго языка, я возражать не буду; но если станутъ утверждать, что урокъ сей излишенъ, отвѣчу: «Возьмите любой номеръ любой газеты, вы непремѣнно найдете въ немъ хоть одну изъ перечисленныхъ здѣсь ошибокъ, и найдете ее не только въ «письмахъ въ редакцію», но и въ писаніяхъ постоянныхъ, наипостояннѣйшихъ сотрудниковъ». Беру ошибки наудачу, — попросту тѣ, что чаще всего коробятъ слухъ и раздражаютъ глазъ. Онѣ разнаго происхожденія, различнаго удѣльнаго вѣса; это ничуть не устраняетъ необходимости бороться съ каждой изъ нихъ. Начну хотя бы съ:

Бы, бы, бы…

Для образованія сослагательнаго наклоненія надо кь прошедшему времени изъявительнаго наклоненія добавить частицу «бы». «Я пришелъ» — «я пришелъ бы». Эту частицу можно поставить непосредственно за глаголомъ или за иной частью рѣчи, — логически «бы» всегда будетъ связано съ глаголомъ. «Если бы ты пришелъ» равносильно: «Если ты пришелъ бы». Болѣе одного «бы» при одномъ глаголѣ быть не можетъ. Мало того, зарядъ сослагательности, заключенный въ частицѣ «бы», настолько силенъ, что дѣйствіе его въ краткомъ предложеніи пронизываетъ послѣднее насквозь, и второй глаголъ можетъ обойтись безъ особаго «бы». (Я говорю, конечно, о второмъ глаголѣ того же придаточнаго или того же главнаго предложенія.) Такъ, напримѣръ, вы будете правы, сказавъ: «Если бы ты пришелъ и предупредилъ меня, я..» Только въ тѣхъ случаяхъ, когда предложеніе настолько длинно, что чувство сослагательности у читателя потускнѣетъ раньше, чѣмъ онъ дойдетъ до второго глагола, послѣдній потребуетъ для себя отдѣльнаго «бы». Сказанное остается въ силѣ и при союзѣ «чтобы».

Не правда ли, какія всѣмъ извѣстныя истины я излагаю? Но вотъ фраза одного виднаго публициста: «Если бы я командовалъ бы двухсаженнымъ участкомъ и мнѣ попался бы Троцкій-Бронштейнъ, я бы его не помиловалъ бы, и если бы я попался бы ему, я не разсчитывалъ бы на его любезность».

Здѣсь изъ 8-ми «бы» четыре лишнихъ, причемъ наличіе 3-хъ изъ этихъ 4-хъ является грубой ошибкой; примѣненіе четвертаго, «мнѣ попался бы», — дѣло вкуса.

Не называю имени автора: чувство справедливости заставило бы меня перечислить десятки фамилій.

Безсмысленность вторичнаго «бы» при томъ же глаголѣ особенно уясняется, если вспомнить, что въ древне-славянскомъ языкѣ «пришелъ» не изъявительное наклоненіе, а несклоняемое причастіе; «бы» не частица, а 3-е лицо единственнаго числа прошедшаго несовершеннаго отъ вспомогательнаго глагола «быти». Слѣдовательно, выраженіе: «если бы я пришелъ» по построенію своему тождественно съ si j’étais venu. Что бы вы сказали, услыхавъ: Si j’étais étais venu или wäre ich wäre gekommen?!

Вышеприведенная фраза съ 8-ю «бы» назидательна, какъ отрицательный примѣръ. Кто пожелаетъ окончательно излѣчиться отъ плохой привычки «быбыканья», тому я посовѣтую подойти поближе къ царю Салтану, что стоить «позадь забора» и вмѣстѣ съ нимъ прислушаться къ разговору трехъ дѣвицъ, прядущихъ подъ окномъ.

«Кабы я была царица,
Говоритъ одна дѣвица:
То сама на весь бы міръ
Приготовила я пиръ…»
«Кабы я была царица,
Говоритъ ея сестрица:
То на весь бы міръ одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица,
Третья молвила сестрица:
Я бъ для батюшки царя
Родила богатыря».

Кстати, теперь печалятся, что блекнетъ въ нашихъ дѣтяхъ чувство народности. Такъ читайте вашему четырехлѣтнему Ванѣ «Царя Салтана», да почаще. На третій разъ онъ торопливо подскажетъ вамъ: «родила богатыря», на четвертый — за «поварихой» отбарабанить: «съ сватьей ба-бой Ба-ба-лихой» и мотнетъ головой на «ли-хой». Когда эта умная, добрая, пестрая и звучная Русь проникнетъ въ извилины мозга, русскій духъ тамъ засядетъ прочно; тогда не страшны будутъ духовные дары иныхъ народовъ: они не вытравятъ его, а будутъ восприняты имъ и въ немъ претворены.

«Одѣвать» вмѣсто «надѣвать»

Недавно кто-то, отмѣчая особенности живой рѣчи Л. Толстого, упомянулъ, что онъ возмущался, когда говорили: «Одѣлъ пальто». Но это вовсе не показательно для Толстого: всѣ хорошо грамотные люди ушедшаго поколѣнія этой ошибки не дѣлали. У классиковъ вы ея не найдете. Да и люди нашего поколѣнія не разъ питались бороться съ ней на столбцахъ газетъ. Былъ въ первой Думѣ нѣкій Жилкинъ, многорѣчивый трудовикъ; что именно онъ тамъ говорилъ, не помню; знаю, что громилъ власть, «потрясалъ основы», призывалъ къ обновленію… и расчищалъ путь большевикамъ. Зато ясно помню его газетную замѣтку насчетъ «одѣть — надѣть». Исчерпавъ доказательства, онъ, какъ бы потерявъ терпѣніе, закончилъ: «Итакъ: надѣть, надѣть, надѣть!»

Впрочемъ, въ чемъ ошибка? Многіе дѣйствительно не знаютъ.

Одѣваютъ кого-нибудь; надѣваютъ что-нибудь. Кого одѣваютъ, того раздѣваютъ; что надѣваютъ, то снимаютъ. Это два совершенно различныхъ понятія, еще болѣе различныхъ, чѣмъ «налить» (жидкость) и «облить» (столъ), чѣмъ «копать» (землю) и «закопать» (сундукъ). Въ этомъ смѣшеніи двухъ различныхъ понятій и заключается возмутительность ошибки. У современнаго Толстого его капитанъ подводной лодки «одѣлъ фуражку»: видно, и большой талантъ не обезпечиваетъ отъ ошибки. Да и понятно: когда кругомъ вѣчно фальшивятъ, — и тонкій музыкальный слухъ можетъ притупиться. Найдете ошибку эту и у Краснова. Затерялъ свои выписки, а то назвалъ бы и другихъ заправскихъ писателей; на память боюсь кого-либо изъ нихъ оговорить.

Понятія «одѣть» и «надѣть» столь различны, что на многихъ другихъ языкахъ они выражаются глаголами разныхъ корней.

Одѣвать кого:	Надѣвать что:
habiller	mettre
vestire	mettere
vestir	poner
ankleiden	anziehen
klade paa (датск.)	tage paa
to dress	to put on
ubierać	nakladać
рііетама (эст.)	пээлэ панема
андюэйн (греч.)	перибаллэйн
дино (н.-греч.)	эвало
касійа (араб.)	лабиса

О чемъ же эта ошибка свидѣтельствуетъ? О весьма печальномъ: о притупленіи филологическаго мышленія. Языкъ нашихъ отцовъ тонкое орудіе, — мы его притупляемъ неумѣлымъ пользованіемъ. Такъ иной скрипачъ любитель не достоинъ унаслѣдованнаго имъ страдиваріуса.

«Не» вмѣсто «ни»

Напримѣръ: «Кто бы это не говорилъ, я …» Эта ошибка встрѣчается гораздо рѣже предыдущихъ, но встрѣчается. Будемъ надѣяться, что, когда мы находимъ ее у писателей, вина лежитъ не на нихъ, а на наборщикахъ. Неопредѣленныя мѣстоименія и нарѣчія требуютъ какого-то особеннаго усиленія рѣчи. Одного сослагательнаго наклоненія для этого по-русски недостаточно: вѣдь оно можетъ быть и съ простымъ отрицаніемъ: «Если бы ты не пришелъ, я…» При неопредѣленномъ мѣстоименіи отрицанія нѣтъ. Я слышу звонокъ въ передней; кто-то пришелъ; я говорю: «Кто бы ни пришелъ, скажи, я боленъ». Тутъ все положительно. Латинскій языкъ, тоже не имѣющій субъюнктивнаго наклоненія, довольствуется въ этомъ случаѣ сослагательнымъ: quomodo sit, quisquis venerit; но итальянскій и французскій требуютъ уже subjonctif: chicchesia, quel que soit le prix; нѣмецкій, подобно русскому, усиливаеть сослагательное наклоненіе особой частицей: wie groß der Preis auch sein möge (mag).

Ясно, что «ни» не есть случайная прихоть рѣчи: оно требуется логикой русскаго языка: мало того, корни этого «ни» нѣдрятся въ требованіяхъ логики общечеловѣческой. 1)

Неправильное сокращеніе

Мнѣ хочется обратить вниманіе на одно часто встрѣчающееся синтаксическое построеніе, — на неправильное сокращеніе придаточнаго предложенія. Этотъ галлицизмъ — наслѣдіе французскаго воспитанія нашихъ дѣдовъ и прадѣдовъ. Пушкинъ влагаетъ его въ уста Сильвіо; у Толстого оно, къ сожалѣнію, встрѣчается часто. Нынѣ, когда опять сотни русскихъ дѣтей проходятъ французскую школу, полезно обратить вниманіе на этотъ оборотъ рѣчи, ибо вѣдь многія изъ нихъ, «сдѣлавъ» «свое» образованіе среди французовъ, не будутъ знать, «если» можно «или нѣть» сократить данное русское предложеніе.

«Подъѣхавъ къ лѣсу, раздались крики банзай».

Сколько корреспонденцій съ театра войны пестрили подобными предложеніями. Скажите автору, что его слова малопонятны, онъ возмутится: «Вѣдь выстрѣлы не могутъ ѣздить, значитъ подъѣхали „мы”; а банзай кричали очевидно не русскіе, а японцы». Прекрасно, но подставьте въ эту формулу другое слово: «Подъѣхавъ…, раздались крики ура». Кто тутъ подъѣхалъ, русскій или нѣмцы? И кто кричалъ, нѣмцы или русскіе? Приведенная формула невѣрна въ силу того, что она является сокращеніемъ придаточнаго предложенія съ другимъ подлежащимъ, чѣмъ подлежащее главнаго предложенія. Она давно и зло осмѣяна и осуждена въ дивномъ по бездонности своей нелогичности изреченіи Пруткова: «Единожды солгавши, кто тебѣ повѣрить». Прутковъ хочетъ сказать: «Если солжешь ты», а грамматика говорить, что солгалъ тотъ, кто не вѣрить.

Возражаютъ, что французскій и итальянскій языки съ подобнымъ нелогичнымъ построеніемъ мирятся. Дѣйствительно, вы можете закончить ваше письмо: «En réitérant mes remerciements, veuillez agréer, Monsieur…» Переведите это дословно на русскій языкъ, получимъ смѣхотворную безсмыслицу. Логика въ языкѣ, конечно, не единственная производящая сила; языкъ имѣетъ свою собственную логику, часто не совпадающую съ абсолютной, нерѣдко прямо ей противоположную. Но что необходимо — это оставаться вѣрнымъ логикѣ даннаго языка или точнѣе той логикѣ, которая руководить въ немъ даннымъ звеномъ явленій. И вотъ, въ настоящемъ случаѣ логика французскаго языка стоить въ противорѣчіи съ абсолютной логикой, а логика нашего языка послѣдней не противорѣчитъ; она (въ этомъ случаѣ) выше, и потому переносить сюда французскую формулу, значить оказывать русскому языку, а слѣдовательно и русскому мышленію, плохую услугу.

Могутъ быть три формулы:

1. «Когда мы подъѣхали къ крыльцу, мы слѣзли съ лошадей». Эта формула единственная, могущая дать безупречно правильное сокращеніе. И обратно, имѣя такое сокращеніе («Подъѣхавъ… мы слѣзли»), мы можемъ развернуть его правильно только, соблювъ тождество подлежащихъ.

2. «Когда мы подъѣхали, вы слѣзли». Подобное выраженіе сокращать нельзя. Если его сократить («Подъѣхавъ.., вы слѣзли»), то получится неопредѣленность, ибо неизвѣстно будетъ, кто подъѣхалъ: я, ты, онъ, мы, или они, такъ какъ по всѣхъ этихъ случаяхъ неминуемо будеть стоять то же самое дѣепричастіе «подъѣхавъ». Мѣстоименіе «вы» я пропустилъ, ибо, если предположимъ его, то вернемся къ первой, правильно сократимой формулѣ и скажемъ какъ разъ не то, что авторъ хотѣлъ сказать.

3. Третью, промежуточную, формулу мы имѣемъ, когда главное предложеніе безлично: «Когда мы подъѣхали, стало смеркаться». Сокративъ въ: «Подъѣзжая, стало смеркаться», сразу почувствуемъ неправильность сокращенія. Формальная неправильность останется и въ томъ случаѣ (а), когда безличный глаголъ имѣетъ при себѣ дополненіе: «Подъѣзжая, намъ стало холодно». Но здѣсь, не успѣетъ еще разсудокъ дать себѣ отчетъ въ грамматической ошибкѣ, какъ здравый смыслъ чувствуетъ себя удовлетвореннымъ: слово «намъ» сразу даетъ представленіе, что подъѣхали «мы». Дальнѣйшее смягченіе неправильности получится въ тѣхъ случаяхъ (б), когда безличный глаголъ (нарѣчіе) съ дополненіемъ по смыслу тождественъ съ личной формой соотвѣтствующаго глагола. Напр., «мнѣ жаль» однозначуще съ «я жалѣю»; поэтому въ предложеніяхъ: «Внимая ужасамъ войны, мнѣ жаль… такого-то» подлежащія различны только грамматически; логически они тождественны. Поклонники Некрасова (такіе еще есть), читая мои толкованія, обижаться за него, слѣдовательно, основанія не имѣютъ.

Врядъ ли кто найдеть ошибку въ этихъ разсужденіяхъ. А если такъ, то русскій языкъ не терпитъ сокращенія при различныхъ подлежащихъ. Признавъ это правило, примѣнимъ его нелицепріятно.

«И повторивъ десятый разъ этотъ вопросъ, ему (Пьеру) пришло въ голову мольерово…» Это третья формула въ ея первой смягченной разновидности (а). «Отъѣхавъ сь версту, навстрѣчу ростовской охотѣ изъ тумана показалось еще пять всадниковъ съ собаками». Это ужъ прямо по второй формулѣ.

Преклонимъ смиренно голову передъ исполиномъ, но не будемъ раболѣпствовать. Что невѣрно, то невѣрно. То былъ, думается мнѣ, безсознательный галлицизмъ человѣка, съ дѣтства говорившаго по-французски. Толстой и… пишущій эти строки! Слонъ и моська… Чтобы выйти изъ труднаго положенія, скажемъ почтительно: Quod licet Jovi, non licet bovi, и не будемъ подражать тому, что дозволилъ себѣ великій Юпитеръ.

Какъ это ни странно звучитъ, но оставилъ намъ въ наслѣдство это построеніе золотой вѣкъ русской литературы; оставилъ, конечно, не какъ завѣтъ ея великихъ творцовъ, а лишь какъ единственный неудачный слѣдъ филологическаго воздѣйствія на нихъ французской школы въ ихъ дѣтскіе годы. Признать это и, признавъ, не слѣдовать неправильному образцу, — не есть дерзновеніе, а лишь дань уваженія къ ихъ свѣтлой памяти.

Еще ошибки

Обо всѣхъ ошибкахъ и не договоришься. Какъ часто люди хорошо «выглядятъ» и даже «выглядываютъ» (добро бы изъ-за угла); а дамы какъ часто не знаютъ, «если» ихъ мужъ вернется къ обѣду; сколь многіе любятъ щеголять чужеземными суффиксами (напр., «шпіонажъ» вмѣсто «шпіонство»), и не подозрѣвая, что заимствованіемъ суффикса стираютъ гранъ между своимъ и чужими языками. Сюда относится и безграмотное начертаніе «большевистскій»: чего добраго, скоро станутъ писать «мужистскій». Весьма распространена ошибка ставить одно дополненіе послѣ двухъ глаголовъ, требующихъ разныхъ падежей; пишутъ, напримѣръ: «Онъ любить и жаждетъ славы», вмѣсто: «Онъ любитъ славу и жаждетъ ея». Говорить ли о ненужныхъ иностранныхъ словахъ, высыпаемыхъ щедрыми пригоршнями на газетныя страницы, — обо всѣхъ этихъ отвратительныхъ дефектахъ, деталяхъ, дискуссіяхъ, дебатахъ, доминированіяхъ… Чтобы попытаться изложить историческія и психологическія причины этого болѣзненнаго явленія, отмѣтить, какіе общественные слои, въ какую пору, болѣе повинны въ этомъ грѣхѣ; чтобы постараться установить признаки, по которымъ одни чужеземныя слова являются необходимыми, другія терпимыми лишь въ строго ограниченной области, а третьи подлежащими безжалостной выкорчевкѣ изъ русской почвы — для этого потребовалось бы испросить у какой-либо редакціи гостепріимства не менѣе, какъ на три статьи. 2) Пока лишь скажу: написавъ что-либо (ну что бы вы ни написали), перечтите написанное одинъ разъ нарочно для того, чтобы замѣнить русскимъ или хотя бы двумя-тремя русскими словами каждое иностранное слово, которому существуетъ соотвѣтствующее слово или выраженіе въ нашемъ языкѣ.

По какому праву?

Приходилось слышать замѣчаніе, что борются противъ засоренія русскаго языка иностранными словами и придираются къ грамматическимъ неправильностямъ главнымъ образомъ «дилетанты». Въ подобныхъ замѣчаніяхъ мнѣ чувствуется оттѣнокъ пренебреженія: не въ свои сани, молъ, не садись. Да, я тоже изъ «дилетантовъ», изъ простыхъ смертныхъ, на Парнасъ не карабкаюсь и за перо берусь лишь, когда ужъ вовсе невмоготу. Но я изъ тѣхъ многихъ простыхъ смертныхъ, которые любятъ родной языкъ сильной — ибо сознательной — любовью; которые, читая статью на современномъ воляпюкѣ, испытываютъ почти физическое страданіе, — страданіе и тревогу. Тревожно намъ, ибо между языкомъ и мыслью существуетъ безпрерывное взаимодѣйствіе. Языкъ человѣка — отраженіе его умственнаго, душевнаго и духовнаго уровня; языкъ среды — отраженіе ея уровня; потому опошленіе языка признакъ печальный и опасный. Тревожно оттого еще, что велика въ жизни народа единящая власть могучаго языка, и увяданіе его сулить дальнѣйшее ослабленіе центростремительныхъ силъ, въ которыхъ теперь наше спасеніе.

И вотъ эта любовь къ языку и эта тревога за него даютъ намъ, простымъ смертнымъ, право обратиться къ «газетнымъ работникамъ пера» съ челобитной, подъ которой, думается, не трудно было бы собрать тысячи подписей: «Берегите, оберегайте, блюдите и хольте русскій языкъ, наше великое и обязывающее достояніе».

А. В.
Римъ.
2 марта 1926 г.

*) «Нов. Вр», 19 и 20 апрѣля 1927 г.

1) Обратная ошибка: ни вмѣсто не. Надо писать: «Это сдѣлалъ не кто иной, какъ Ваня», «это не что иное, какъ шутка».

2) Это гостепріимство мнѣ оказалъ лишь «Мѣдный Всадникъ», которому и приношу благодарность.

Views: 35

Осенью минувшаго года въ зарубежныхъ газетахъ было напечатано постановленіе Союза русскихъ журналистовъ и писателей въ Чехословакіи, осуждавшее «моральную апробацію» Горькимъ чекиста Дзержинскаго. «Моральная апробація…» Прочелъ я эти слова и вспомнился мнѣ просторъ уфимскихъ степей: объѣзжаемъ мы съ приказчикомъ въ таратайкѣ хуторскія поля и угодья; вижу, въ овражкѣ выкопана четырехугольная яма и стоить въ ней вода. «Это у васъ, Иванъ Петровичъ, что тутъ затѣвается?» спрашиваю. «Это-съ? Апробаціонный колодезь: ежели продержится вода до іюля, настоящій колодезь выроемъ».

Взялъ онъ слово «пробный», снабдилъ его иноязычнымъ суффиксомъ, добавилъ иностранную приставку; получилось слово, которое, если что и означаетъ, то какъ разъ обратное тому, что онъ хотѣлъ сказать. Да не все ли равно? Главное вѣдь показать, что онъ человѣкъ интеллихэнтный.

Но чѣмъ можетъ руководствоваться союзъ русскихъ писателей, примѣняя подобныя слова, я постичь не могу.

Признаю, что бываютъ случаи, когда слово «моральный» имѣетъ иной оттѣнокъ, чѣмъ прилагательное «нравственный». 1) Хотя этотъ иной оттѣнокъ — слѣдствіе давнишняго, вполнѣ ненужнаго введенія въ русскую рѣчь слова «моральный», считаться съ такимъ различіемъ все же приходится: въ нѣкоторыхъ случаяхъ въ философскомъ изложеніи обойтись безъ этого иностраннаго слова теперь, вѣроятно, уже нельзя. Въ данномъ же случаѣ «нравственное одобреніе» полностью и безъ остатку покрыло бы «моральную апробацію».

Слово «апробація», если и можно гдѣ найти, то развѣ въ бумагахъ ХѴІІІ вѣка, наряду съ «ассамблеями», «региментами» и «сатисфакціями».

Двѣ поры засоренія рѣчи

Засореніе русской рѣчи иностранными словами во времена Петра Великаго имѣло историческій и политическій смыслъ (оно шло наряду съ бритьемъ бородъ и введеніемъ нѣмецкаго платья); къ тому же очень ужъ великое обиліе новыхъ понятій ворвалось къ намъ тогда, а людей, способныхъ создать для нихъ русскія слова, еще не было. Золотой вѣкъ нашей литературы блестяще справился съ этимъ болѣзненнымъ явленіемъ. 2)

Совсѣмъ инымъ представляется то заполненіе языка иностранными словами, которое началось съ 60-хъ годовъ и столь «успѣшно» продолжается донынѣ. Никакія положительныя государственныя или культурныя цѣли его не вызываютъ и не обусловливаютъ; оно порожденіе болѣзненной настроенности нашей радикальной интеллигенціи и полуинтеллигенціи. Отъ тѣхъ членовъ этой общественной среды, кои вышли изъ крестьянскихъ семей, естественно было ожидать, что они станутъ обогащать литературный языкъ изъ неисчерпаемаго родительскаго наслѣдства; вмѣсто того, они прилагали руку къ «созданію» пошлаго воляпюка современныхъ газетъ. Это психологически понятно: то были люди, оторвавшіеся отъ родной среды, порвавшіе съ народными идеалами, отвернувшіеся отъ церкви съ ея славянскимъ языкомъ и съ чистымъ русскимъ языкомъ ея духовенства; для нихъ русская исторія начиналась съ каракозовскаго выстрѣла, а строеніе будущаго человѣчества — съ выкорчевыванія изъ народной почвы всѣхъ вѣковыхъ корней. Могли ли такіе люди умиляться тихой рѣчью лѣтописца, гордиться красотой царской грамоты, чувствовать величавость языка императорскаго манифеста и трепетать предъ недосягаемой высотой пушкинскаго «Пророка»?

Связь между засореніемъ языка и супротивнымъ духомъ интеллигенціи отмѣчена Эртелемъ: управительскій сынъ Николай свободно впитываетъ въ себя окружающее его богатство черноземнаго языка — языка полевыхъ работъ, охоты, конскаго завода, перебранки парней, балагурства дѣвокъ, но появляется «просвѣтитель» и подносить ему подарокъ: «Вотъ-съ! Настольная книга всякаго развитого человѣка: «100.000 иностранныхъ словъ». Оттолѣ рѣчь Николая пошла по наклонной плоскости переводныхъ брошюръ объ Эрфуртской программѣ, а нынѣ, вѣроятно, докатилась до «дискуссій» съ «рабфобами» о «раціонахъ» положеннаго имъ «алимента». 3)

Обогащеніе или обѣднѣніе?

«Обогащайте, обогащайте русскій языкъ», говаривалъ одинъ учитель московской гимназіи, совѣтуя ученикамъ заимствовать иностранныя слова. Этотъ своеобразный любитель родной рѣчи, видимо, и не подозрѣвалъ, что на сто заимствованныхъ словъ развѣ два-три послужатъ къ обогащенію; остальныя — лишь ядовитыя прививки, убивающія здоровыя ткани языкового дерева и нарушающія свободную завязку почекъ, здоровое произрастаніе новыхъ листьевъ и образованіе новыхъ вѣтвей. «Не должно мѣшать свободѣ нашего богатаго и прекраснаго языка», сказалъ Пушкинъ. Прежде «ручались», «принимали что-либо на себя», «были или служили порукой», «обезпечивали …», — теперь только… «гарантируютъ». Прежде слухи «зарождались, появлялись, держались, замирали» и проч., — теперь они умѣютъ только… «циркулировать»; поѣзда — тѣ не только «циркулируютъ», но и «курсируютъ», зато «ходить» почти перестали. Прежде человѣкъ задумывался, какое слово въ данномъ случаѣ точнѣе выразить его мысль: «недостатокъ» ли, «оишбка» ли, «недохватъ», «недостача», «непорядокъ», «недочетъ», «изъянъ», «неналаженность», «нелады», «порча», «несовершенство», «погрѣшность», или не требуется ли примѣнить вмѣсто нихъ какое-либо сложное выраженіе; нынѣ — онъ во всѣхъ случаяхъ безъ разбору пришлепываетъ готовое и отвратительное клеймо: «дефектъ». Ведетъ ли это къ обогащенію или обѣднѣнію, къ расцвѣту или усыханію языка? Вѣдь съ забвеніемъ основного слова исчезаютъ изъ оборота и его производныя. Больше того, дальнѣйшія производныя, которыя родились бы, еслибъ прививка не нарушала свободнаго развитія даннаго гнѣзда словъ, народиться уже не могутъ. Вмѣсто нихъ высыплетъ рядъ злокачественныхъ новообразованій, какія-нибудь «дефектированія», «дефективности» и «дефектаціи». И еще я спрошу: ведетъ ли это забвеніе ряда близкихъ между собою по смыслу русскихъ словъ и замѣна ихъ иноязычнымъ «штемпелемъ» къ обогащенію русскаго мышленія или къ обѣднѣнію его? къ уточненію логики у русскихъ людей или къ ея затемненію?

Степень болѣзни

Уже попадаются въ газетахъ подрядъ 2 — 3 строки, въ которыхъ, кромѣ союзовъ и предлоговъ, нѣтъ ни одного русскаго слова. А каждый новый номеръ даритъ читателя новымъ ненужнымъ заимствованіемъ. «Контроль репатріаціи долженъ бытъ гарантированъ санкціей делегатовъ верховнаго коммиссаріата лиги націй». «Интенсивность занятій стимулируется контрольными комиссіями». «Обыкновенно положеніе правительства презюмируется прочно и констатированіе такого факта публицистомъ не должно…» и т. д. Рѣшите сами, выдумалъ я эти предложенія или выписалъ. Относительно послѣдняго предложенія могу признаться, что я понялъ его лишь послѣ того, какъ мнѣ пришло на умъ, что слово «прочно» здѣсь не нарѣчіе, а прилагательное. Чѣмъ же это окончится? Въ самомъ дѣлѣ, если можно сказать «пактъ» (что вѣдь ничего иного не означаетъ, какъ «договоръ», «соглашеніе», «взаимное ручательство»), то почему нельзя, открывъ французскій словарь на словѣ pacte, выписать оттуда въ искаженномъ видѣ любое сосѣднее слово: «пактизировать», «ладелшгь», «паделинъ», «пакотилировать», «пакотилёръ», «пацифично»… Развѣ заимствованіе этихъ словъ безсмысленнѣе, чѣмъ заимствованіе слова «пактъ»? И если «сенсація» со смѣхотворнаго заглавнаго листа нынѣ перебралась на столбцы передовицъ, то почему не ввести и ея сосѣдей: «сензементно, сансибилизировать, сенсибилисть, сензитивный (уже есть!), сенильность, сенильный…» Я взялъ французскій словарь, но вѣдь другіе заимствуютъ изъ англійскаго, нѣмецкаго, итальянскаго … Люди, мирящіеся съ такими словами, какъ «фестиваль, комюникэ, персональный, преваляція, информація, перманентный, отель, мерси, локалы, ателье…», не имѣютъ ни малѣйшаго основанія отвергнуть слова, выписанныя мною изъ французскаго словаря: они столь же ненужны и столь же оскорбительны и для русскаго, и для французскаго слуха. Еще какихъ-нибудь 20 лѣтъ назадъ мы посылали приглашенія «личныя», жили въ «гостиницахъ», были плохо или хорошо «освѣдомлены» и только буфетчики, безсознательно блюдя преданіе XѴIII вѣка, «сервировали» столъ на 24 «персоны». При такой рѣзвости въ замѣнѣ русскихъ словъ иностранными, что же останется чрезъ 50 лѣтъ отъ русскаго языка? Можно подумать, что наша цѣль оставить въ «русскомъ» языкѣ только «замоваръ», «водки́», «закуска́» и… «нитшево».

Не пора ли опомниться? Вѣдь мы отравляемъ нашъ языкъ, прививаемъ ему смертельную болѣзнь.

Причины болѣзни

Выше сказано, что нѣть никакихъ положительныхъ основаній для подобнаго заполненія нашего языка иноязычными словами. Но тогда чѣмъ же объясняется это явленіе? Постараюсь кратко перечислить побужденія, руководящія, — большей частью безсознательно, — людьми въ этомъ процессѣ.

1. Снобизмъ, самый обычный, — классовый. «Господа» говорятъ по-французски, служащіе улавливаютъ слово merci и превращать его въ отвратительное «мерьси» — чрезъ ѣ и съ мягкимъ знакомъ. Такъ же, очевидно, зародилось обращеніе «мадамъ»: хочетъ человѣкъ показать свѣтскую утонченность и не подозрѣваетъ, какимъ духомъ вульгарности 4) обдаетъ онъ свою собесѣдницу. А прекрасное «сударыня» предано забвенію. У газетныхъ
хроникеровъ при описаніи петербургскихъ великосвѣтскихъ баловъ переднія превращались въ «вестибюли», занавѣси въ «гардины» и «портьеры», гостиныя въ «салоны»; лѣстницы, правда, оставались, но состояли не изъ ступеней, а изъ «маршей» и т. д.

2. Снобизмъ, такъ сказать, интеллигентный. Мало того, что я начитанъ въ иностранной литературѣ даннаго вопроса, — надо, чтобы сразу всѣ это почувствовали, какъ только раскроютъ мое «введеніе» или услышатъ съ каѳедры мои первыя слова. Для научной ясности и точности было бы достаточно, приведя или создавъ русское слово, поставить въ скобкахъ иностранное; но авторы предпочитаютъ транскрипцію, — ученѣе-де выходить. Если я студентъ, впервые выступающій въ печати, то ужъ, конечно, долженъ выложить весь запасъ учено звучащихъ словъ: пусть чувствуютъ, если не по содержанію, такъ по техническимъ словамъ, что я спеціалистъ. (Очевидно, я не утверждаю, будто люди задаются подобной цѣлью; но одни прямо мыслятъ вычитанными иностранными словами, другому подсознаніе шепчетъ: «Совсѣмъ по-настоящему вышло, какъ у самого профессора», и онъ спѣшить дальше злоупотреблять техническими словами, въ ущербъ родному языку и нерѣдко въ ущербъ ясности). «Мобилизація, концентрація, эксплоатація побѣды…» сыплетъ словечки авторъ статьи на военную тему… Безъ «мобилизаціи» не обойдешься, разъ это терминъ закона и уставовъ, но сосредоточить войска безъ путаницы и использовать побѣду безконечно трудно только на дѣлѣ; мысль же о томъ и о другомъ проще простого: ни «концентрація», ни «эксплоатація» на дѣлѣ не помогутъ, а въ изложеніи только затемняютъ. Извѣстно, — чѣмъ яснѣе мысль въ головѣ автора, тѣмъ проще изложеніе. 5)

Тоть же интеллигентный снобизмъ наблюдается въ области политической мысли. Если П. Н. Милюковъ говоритъ: «при данной конъюнктурѣ», можетъ ли третьестепенный общественный дѣятель устоять отъ соблазна повторить его словечко? А вѣдь не хитро замѣнить послѣднее, и даже болѣе точными выраженіями: «при данномъ сочетаніи политическихъ (или финансовыхъ) силъ», «при такой политической обстановкѣ…»

Особый оттѣнокъ снобизма по адресу Запада сказался въ нашемъ парламентскомъ языкѣ. Законодатель далъ дивное названіе «Государственная Дума»; и все же находились любители говорить о «камерѣ депутатовъ». Иные изъ первыхъ думцевъ, какъ дѣти, забавлялись игрой въ западныхъ парламентаріевъ: все какъ у тЬхь: «вотировали», получали «мандаты», «делегировали», собирали «пленумъ», «дебатировали» вопросъ о «сеніоренъ-конвентѣ»… когда можно было бы попросту голосовать, имѣть полномочіе, посылать представителя, вести пренія, обсуждать вопросъ, созывать общія собранія или выбирать совѣть старшинъ. 6)

М. И. Драгомировъ, посмѣиваясь надъ дѣланной воинственностью, говорить, что иной генералъ и стакана воды выпить не можетъ, не поглядѣвъ на него, да кстати и на окружающихъ, повелительнымъ взоромъ. Такъ и иные общественные дѣятели должны на самое простое дѣйствіе свое навести налетъ какой-то своеобразной значительности: комитетъ долженъ «сконструироваться», кого-нибудь надо «кооптировать…» и съ кѣмъ-либо надо «солида-ри-зи-ро-ваться». Надо опросить бѣженцевъ, кому какой требуется заработокъ; чего проще — послать имъ опросные листки. Какъ бы не такъ! Листы должны быть «анкетные». Тамъ игра въ полководца, здѣсь въ общественность. Чѣмъ бы дитя ни тѣшилось, только бы родной языкъ не пакостило.

3. Снобизмъ ради торговой рекламы по примѣру «портного Иванова изь Парижа». Гостиницъ много, старо… назову-ка свою «отелемъ»; будутъ думать, что сортомъ выше. И циркъ въ уѣздномъ городѣ расклеиваетъ не объявленія, а «анонсы».

4. Полуинтеллигентность особенно обостряетъ страсть къ иностраннымъ словечкамъ. Помню первое появленіе автомобиля въ имѣніи: съ какимъ презрѣніемъ къ столпившимся крестьянамъ выпаливалъ столичный парень-шоферъ названія его частей. «А ну-ка, повтори, говорю мужику, «радіаторъ». «И не выговоришь… А онъ для ча этотъ самый рад…» Объясняю: вѣтерокъ продуваетъ, охлаждаетъ воду… «Холодильникъ, значитъ». Ясно, что понялъ и запомнилъ навсегда. Вотъ вамъ и готовое техническое названіе. Одинъ мой знакомый командиръ крейсера входить на мостикъ. «Какъ у васъ тутъ?», спрашиваетъ онъ лоцмана. Тотъ посмотрѣлъ мрачно на небо. «Можно ожидать сегодня обильное выпаденіе гидрометеоровъ». Это означало, что будетъ дождь. Не мудреное дѣло подкожное вспрыскиваніе, — это и мы съ вами сумѣемъ. А вотъ фершалъ говоритъ: «Ему надо субдермическую инъекцыю произвести…» Накось, выкуси!

5. Неряшество, распущенность. Сидитъ корреспондентъ въ парижскомъ кафе, читаетъ газету: «La collecte nationale pour l’aviation a donné deux millions». Гдѣ тутъ думать надъ переводомъ… и столикъ-то крохотный. Въ Петербургъ посылается телеграмма: «Національная коллекта на авіацію дала два милліона». На слѣдующій день 50.000 подписчиковъ узнаютъ, что существуетъ слово «коллекта». (Такой случай дѣйствительно былъ.)

6. Злоупотребленіе отличающимъ насъ даромъ проникаться чужой мыслью, чужими ощущеніями, переживаніями; въ частности злоупотребленіе нашими филологическими спосбностями.

7. Неразвитость чувства красоты. Если человѣкъ не чувствуетъ, что «мерьси» вульгарно, что слова «ансамбль» или «финансы» (съ носовымъ н) уродство, то этого ему не объяснишь, какъ не объяснишь безвкусной хозяйкѣ, что ея гостиная безвкусна.

8. Намѣренное затемненіе понятій. Научить обокрасть, ограбить банкъ? Это трудно: совѣсть подскажетъ ученику, что грабить нехорошо… «Эхъ ты, деревня! Нешто это грабежъ? Не грабежъ, грять тебѣ, — экспропрыацыя». Не малая доля успѣховъ пропагандной литературы основана на этомъ пріемѣ затемненія разсудка. Новый классическій примѣръ: «миръ безъ аннексій и контрибуцій». Русскій языкъ «правдивъ»: онъ говорить: «погромъ, распороли животы, заперли дверь и сожгли живьемъ». Но если это дѣлали съ «нашей» стороны, то надо сказать: «не обошлось безъ эксцэссовъ». Пристрѣлили, какъ собаку? Нѣть: «ликвидировали».

9. Преднамѣренная работа по уничтоженію русскаго языка для цѣлей интернаціонала. Послѣ явной работы въ этомъ направленіи большевиковъ, не можетъ быть сомнѣнія, что она въ скрытомъ видѣ существовала и раньше. Большевики не вчера родились и не все, за что ихъ ругаютъ, съ нихъ зачалось.

И подо всѣмъ этимъ одна общая основа — недостатокъ или извращенность патріотическаго сознанія. 7)

Возраженія

Надъ движеніемъ въ пользу очищенія языка посмѣиваются: «Очистители»! «обрусители»! Что же выставляютъ противъ?

1. «Мокроступы». Но когда же неудачное примѣненіе принципа дѣлало самый принципъ ложнымъ?

2. «Изгонять слова чужихъ корней, значитъ отказываться отъ половины словъ». Да вѣдь никто такой глупости и не предлагаетъ. Если выметать корни, мочки которыхъ филологическія изысканія находятъ въ другихъ языкахъ, то не только оть русскаго, но и отъ всякаго другого языка, мало что уцѣлѣетъ. Уцѣлѣеть развѣ санскритскій, и то потому, что про сію общую старшую сестру нашу мы кое-что знаемъ, а отъ индо-германской «мамаши» документа не осталось. Отметать надо не корни, а слова излишнія и слова, по звуку своему, не могущія стать русскими.

3. «Языкъ долженъ измѣняться, давая мѣсто новымъ понятіямъ». Несомнѣнно, ибо если онъ не будетъ измѣняться, онъ погибнетъ. Погибнетъ онъ, однако, и въ томъ случаѣ, если измѣненіе будетъ неправильнымъ или слишкомъ поспѣшнымъ. Въ языкѣ, какъ и во всемъ, развитіе есть слѣдствіе уравновѣшеннаго сочетанія охранительныхъ и поступательныхъ силъ. (Кто этой азбучной истины не понималъ, авось понялъ теперь, послѣ 1917-го года.) Правильное измѣненіе языка заключается въ постепенномъ отрастаніи новыхъ листьевъ и вѣтвей на прежнихъ вѣтвяхъ, питаемыхъ прежними корнями и въ постепенномъ же отпаденіи или отсѣченіи естественно отмершихъ частей. Прививка законна лишь, какъ исключительное явленіе: прививать надо лучшіе соки и когда въ своихъ недохватъ. Оскорбительно считать, будто всякій латинскій корень лучше русскаго. Оскорбительно думать, будто стволъ и корень нашего языка безсильны: они такъ могучи, что почти всегда легко породятъ для новаго понятія новое слово. Величайшая требуется точность въ богословскомъ языкѣ; нашли же наши далекіе предки родныя слова для передачи всѣхъ тонкостей греческой и латинской церковной терминологіи: и «единосущный», и «пресуществленіе», и «преизбыточествующая благодать». 8) И Ломоносовъ нашелъ слова для русской грамматики.

4. «Нельзя», отвѣчаютъ, «стѣснять свободное развитіе языка». Очевидно, нельзя. Но въ этомъ возраженіи (оно важнѣйшее) сказывается столь обычное для русскихъ людей смѣшеніе понятій свободы и разнузданности.

Каждое слово имѣло своего автора. Но человѣкъ свободенъ родить слово, дать же ему жить не въ его власти. Приметъ ли «мое» слово моя семья? Перейдетъ ли оно изъ нашей избы въ сосѣднюю, привьется ли по всему поселку, перекинется ли въ село, разнесетъ ли его артель дровосѣковъ или землекоповъ по всей округѣ? Это зависитъ не отъ меня, а отъ каждаго, впервые услыхавшаго слово, и не только въ день его появленія, а въ каждый день въ теченіе столѣтій. И если этоть плебисцитъ, — въ отличіе отъ всѣхъ прочихъ дѣйствительно неподкупный, свободный и дѣйствительно демократичный, — проголосуетъ за данное слово, то пройдутъ вѣка и Даль запишетъ его, помѣтивъ «костр.» или «новг.». А чтобы слову войти въ общій русскій языкъ, какой требовался искусъ? Зародившись въ лѣсу Новгородскаго края, оно должно было на ладьѣ плыть и къ Кіеву, и за Казань; ему надо было упасть сѣменемъ на Днѣпровскихъ и на Волжскихъ пристаняхъ, подняться оттуда по притокамъ, тянуться въ обозахъ по большакамъ и шляхамъ, пройти съ котомкой проселками; прижиться и въ избѣ, и въ разбойничьей шайкѣ за Ураломъ, и въ княжой дружинѣ; прозвучать съ амвона и запечатлѣться на столбцѣ московскаго приказнаго дьяка. Это ли не искусъ, не провѣрка, не опека и не… запретъ для тысячъ и тысячъ словъ! Такая опека требовательнѣе даже Французской Академіи. Такъ чеканились русскія слова, и если бъ нынѣ иностраннымъ словамъ была предоставлена у насъ лишь эта свобода, я бы не тревожился и не болѣлъ душой за русскій языкъ: не много бы этихъ словъ прошло сквозь частое, разборчивое народное сито. 9)

Но теперь, увы, не то. Теперь налицо могучее орудіе порчи языка — газета. Та «коллекта» неряшливаго переводчика, о коей выше, не замерла въ ушахъ удивленнаго или насмѣшливаго собесѣдника; ни пространство, ни время не воздвигли ей преградъ: ее на слѣдующій же день прочли десятки тысячъ людей и среди нихъ нашлись, конечно, столь же неряшливые и лѣнивые мозги, на которыхъ она отлиняла, послушно отпечаталась такъ же, какъ наканунѣ отпечаталась на газетной бумагѣ. Думаютъ ли гг. журналисты объ этомъ печальномъ воздѣйствіи газеты?

Итакъ, прежде чѣмъ возражать доводомъ о «свободѣ», надо отдать себѣ отчетъ въ томъ, что свобода въ данномъ случаѣ означаетъ. Противополагать «охранительное начало» «свободному развитію» есть логическая ошибка, — этс есть противоположеніе одного слагаемаго не другому, а суммѣ. Охранительному началу противоположно не развитіе, а начало, разрушающее современное состояніе языка. Силы охраняющія и силы разрушающія въ равной мѣрѣ свободно входятъ въ процессъ развитія, какъ «производящія» этого процесса и лишь ихъ взаимодѣйствіе даетъ «равнодѣйствующую», — свободное развитіе языка.

Изъ приведенныхъ же выше примѣровъ ясно, что прививка ненужныхъ иностранныхъ словъ именно нарушаетъ свободное развитіе.

5. Возражаютъ еще: пользованіе греческими и латинскими словами законно, — это дань благодарности первоисточникамъ нашей культуры. Да, — пользованіе, но не злоупотребленіе. Когда слишкомъ восторженная особа говорить: «Какіе блины намъ сготовила Марья Семеновна, ну ко-лос-с-сально вкусно!», то воздаетъ ли она этимъ дань Элладѣ? Въ этомъ случаѣ «колоссально» не греческаго, а… нѣмецкаго происхожденія, и она лишь переносить въ русскій языкъ распущенный оборотъ нѣмецкаго «жаргона».

6. Ссылаются на то, что у такого-то великаго писателя данное слово имѣется. Авторитетъ авторитетомъ, но догмата безошибочности писателя, хотя бы и Гоголя, я не исповѣдую. Можетъ ли быть, чтобы въ томахъ писанія человѣкъ иной разъ не промахнулся? Къ тому же и значительный талантъ не исключаетъ отсутствія вкуса; вспомните «Русалокъ» Маковскаго, иныя стихотворенія Майкова. У Толстого есть «гардины», у Гоголя «колоссальный». Если послѣднее обстоятельство для васъ законъ, то примите и его знаменитую «амбру».

7. Далѣе идутъ возраженія партійнаго свойства, — по части «черносотенства», «некультурности», «квасного патріотизма» и т. д. Отвѣчу ссылкой на иностранцевъ, — они до квасу не охочи.

Французская Академія, какъ любящій и строгій садовникъ, ревниво блюдетъ чистоту родного языка; то же дѣлала флорентійская Crusca, отвѣвавшая мякину отъ зерна. Когда Муссолини затѣвалъ новый видъ полиціи въ Римѣ, появилась въ газетѣ статья виднаго филолога о томъ, какъ правильнѣе назвать новую полицію, urbana или municipale? (Представляете ли вы себѣ русскаго академика, спустившагося съ Олимпа для такого «уличнаго» вопроса?) Въ итальянскихъ газетахъ иностранныя слова рѣдчайшее явленіе; ихъ печатаютъ курсивомъ. Въ Варшавѣ, до войны еще, было обѣщано 2.000 рублей тому, кто придумаетъ удачное польское слово взамѣнъ слова шоферъ. (Кстати, возродилась ли бы Польша, не сбереги народъ своего языка за полтора вѣка иноземнаго господства?). А вотъ переводъ съ нѣмецкаго изъ предисловія въ книгѣ профессора д-ра Дейке; она ничего общаго съ политикой не имѣетъ, ибо книга его… руководство къ лѣченію туберкулеза. «Ничуть не отказываясь отъ употребленія привычныхъ и удобныхъ спеціальныхъ выраженій, я старался всемѣрно ограничить число иностранныхъ терминовъ, такъ часто безконечно затрудняющихъ непосвященному врачу пониманіе научныхъ работъ…; у меня самого во время этой работы сложилось впечатлѣніе, что нѣмецкій языкъ достаточно богатъ, чтобъ отказаться отъ большинства иностранныхъ словъ и что твердое желаніе освободиться отъ груза такой кажущейся учености (курсивъ нашъ) благопріятно вліяетъ на ясное и трезвое изложеніе..» Чрезъ 3 года во 2-мъ изданіи авторъ говорить: «Въ особенности радуетъ меня, что съ разныхъ сторонъ было оцѣнено и признано мое стремленіе излагать яснымъ и доступнымъ нѣмецкимъ языкомъ данныя научнаго опыта и знанія». «Съ разныхъ сторонъ», — это, очевидно, все же изъ врачебной среды. А у насъ врачи особенно отличаются пристрастіемъ къ глаголамъ на ировать и къ существительнымъ на ація и ментъ.

Отъ иностранцевъ, говорящихъ по-русски, не разъ приходилось слышать возмущенный отзывъ о томъ, какъ газеты портятъ русскій языкъ. Однажды польская газета заявила, что языкъ нашъ слишкомъ бѣденъ для выраженія современныхъ культурныхъ понятій и вынужденъ прибѣгать къ заимствованіямъ. А. В. Амфитеатровъ отвѣтилъ статьей безъ единаго иностраннаго слова. «Мы знаемъ, отвѣтили въ свою очередь поляки, что г. Амфитеатровъ прекрасно владѣетъ русскимъ языкомъ, но пусть заглянетъ въ сосѣдніе столбцы». Е. Haumant въ своей «Culture française en Russie» смѣется надъ русскими переводами; ихъ правильнѣе назвать транскрипціями.

Нѣть, среди иностранцевъ наша погоня за иностранными словами сочувствія не найдетъ: они любятъ, берегутъ и холятъ родную рѣчь и скорѣе Сена вспять потечетъ, чѣмъ французскій писатель оскорбить свой языкъ, включивъ въ него… какое-либо «nravstvein odobrène».

Наконецъ, связывать склонность къ злоупотребленію иноземными словами съ понятіемъ культурности неправильно. Возьмите любой отзывъ уѣздной газетки о концертѣ, выставкѣ картинъ: безсодержательныя разглагольствованія неизмѣнно будутъ уснащены «экспрессивностью» и «колоритностью». Если иной профессоръ подверженъ разбираемому недостатку, по выраженію д-ра Дейке, ради «кажущейся учености», то среди людей болѣе низкаго образовательнаго уровня, найдемъ приверженцевъ иностранныхъ словъ ради кажущихся знаній, кажущейся начитанности, кажущейся образованности, ради мнимаго знанія языковъ, мнимой свѣтскости, мнимой тонкости и изысканности. «Если ужъ мнѣ суждено чрезъ мою фамилію плясуна собою изображать, говоритъ Видоплясовъ (лакей «Села Степанчикова»), такъ ужъ пусть было бы облагорожено по-иностранному: Танцевъ-съ».

Съ вершинъ же русскаго знанія и за послѣдніе 50 лѣтъ вѣеть чистымъ русскимъ языкомъ. Чистымъ, хоть и тяжелымъ языкомъ писалъ Менделѣевъ, чистымъ писали Ключевскій, Владиміръ Соловьевъ. Послѣдній заботился объ очищеніи русскаго философскаго языка. 10)

Присмотритесь, и увидите, что люди большого дарованія — и беллетристы, и публицисты, и ораторы — писали и говорили «чище» большинства.

Дальнѣйшая опасность

Итакъ, культурности злоупотребленіе иностранными словами не доказываетъ, зато оно:

1. Вызываетъ у иностранцевъ (да и у иныхъ русскихъ) представленіе, будто нашъ языкъ не доросъ до потребностей современной культурной жизни;

2. Ведетъ къ отмиранію множества родныхъ словъ огромной красоты, большой тонкости и содержательности;

3. Искажаетъ звукъ русской рѣчи;

4. Часто затемняетъ ея смыслъ;

5. Вліяетъ отрицательно на логичность мышленія русскаго человѣка.

Обо всемъ этомъ уже сказано подробнѣе выше. Добавимъ еще:

6. Углубляетъ ровъ между образованнымъ слоемъ и простонародьемъ. Худо ли, хорошо ли, но я говорю на пяти языкахъ, разбиралъ когда-то Одиссею и еще теперь разбираюсь въ Юліи Цезарѣ; но, признаюсь, иныя газетныя словечки мнѣ невдомекъ. Что же они для простого человѣка? «Пробовалъ брать книги въ читальнѣ, да все по-иностранному пишутъ», сказалъ мнѣ однажды бывшій старшій полковой писарь, т. е. человѣкъ завѣдомо весьма толковый. Думать, что постепенное проникновеніе заимствованныхъ словъ въ народную гщту улучшитъ дѣло, ошибочно, ибо при незнаніи иностраннаго языка отдѣльныя его слова воспринимаются въ неточномъ, иногда въ совершенно искаженномъ, смыслѣ. Это замѣтно даже у образованныхъ людей; 11) въ деревнѣ получится полная неразбориха, въ родѣ «республики, но съ царемъ». «Вы это для престижа вашего общества сдѣлать должны». Да вы насъ не пристыжайте, — мы, кажись, ничаво плохого не просимъ, все по закону…»

7. Возводить стѣну между прошлой и будущей Poссіей. «Русская часть» современнаго письменнаго языка у людей, вполнѣ грамотно пишущихъ, почти не отличается отъ языка, на которомъ писали сто лѣть назадъ. Въ «Героѣ нашего времени» лишь два устарѣвшихъ нынѣ выраженія. Стѣна выросла именно отъ нагроможденія заимствованій. Если наплывъ чужихъ словъ не остановится, то чрезъ 50 лѣть Пушкина будуть читать со словаремъ. Какъ же тогда станетъ будущая Россія питаться здоровыми соками своего былого? И люди, не могущіе читать Пушкина, будуть ли уже русскими? «Не угашайте, гласить одно польское реченье, не гасите старыхъ алтарей: на нихъ священный еще горитъ огонь».

Правильное и неправильное заимствованіе словъ

Ясно, — необходимо поставить преграду дальнѣйшему наплыву иностранныхъ словъ. Ясно, — надо проникнуться твердымъ желаніемъ выкорчевать неправильно прилипшія къ намъ слова. Но какія «неправильно» пришили, какія «законно» привились? Это рѣшить когда-нибудь, будемъ надѣяться, Россійская Академія Наукъ; я же позволю себѣ высказать нѣсколько любительскихъ соображеній.

Полагаю, что при рѣшеніи этого вопроса надо принять во вниманіе три признака: значеніе слова, звукъ его и фактическія требованія жизни.

А) Значеніе словъ.

1. Непріемлемо иностранное слово, имѣющее уже въ русскомъ языкѣ соотвѣтствующее ему и тождественное слово.

Въ самомъ дѣлѣ, сможетъ ли человѣкъ, отвѣчающій на вопросъ: «Куда вы идете?» «Иду въ отель», дать какое-либо разумное объясненіе, почему онъ сказалъ «отель», а не «гостиница»? Снопъ исконныхъ русскихъ словъ, отъ коихъ вѣетъ еще кіевской и новгородской стариной: «Садко, богатый гость», «гостиная сотня»…; и еще Добрый Самарянинъ договорился съ «гостинщикомъ». Почему же вдругъ «отель»? Что случилось? Какая надобность, въ чемъ причина? Да ни въ чемъ, просто распущенность, плохая привычка. Anunciare значить «объявлять»; «annonce» — объявленіе: между словами «анонсъ» и «объявленіе» знакъ равенства. Слѣдовательно, говоря «анонсъ», вы хотите сказать: «объявленіе». Такъ тогда и говорите: «объявленіе». Хотите сказать «тождественный», «подлинный», «личный», — зачѣмъ же говорите «идентичный», «автентичный», «персональный…»? Такія слова незаслуженныя пощечины родному языку.

Вотъ, въ дополненіе къ примѣрамъ, разбросаннымъ но всей статьѣ, небольшой списокъ подобныхъ словъ.

Анексировать, анексія	Присоединить, присоединеніе.
Аплодировать	Рукоплескать.
Аргументъ	Доводъ.
Атракціонъ	Приманка.
Депрессія	Подавленность.
Диксіонеръ	Словарь.
Иммортель (есть у А. Бѣлаго)	Сухоцвѣтъ.
Импортъ и экспортъ съ производными отъ нихъ прилагательными и глаголами	Ввозъ и вывозъ съ ихъ прилагательными и глаголами. Когда есть «ввозъ» и «вывозъ», то чѣмъ объяснить примѣненіе этихъ заимствованій, коли не тѣмъ, что по слову Пушкина: «Мы любимъ… чужихъ нарѣчій погремушки»?
Индиферентность	Безразличіе.
Индустрія	Промышленность. Если не ясно, добавьте при первомъ упоминаніи «обрабатывающая».
Колье	Ожерелье.
Комбинація	Сочетаніе.
Компенсація	Возмѣщеніе. Теперь газеты почему-то не въ силахъ коснуться ни одного международнаго вопроса, чтобы но перейти ни иностранный языкъ, точнѣе — на иностранные языки.
Координировать	Согласовать.
Коррективъ	Поправка. Вѣдь принято же вводить въ алгебраическія формулу «поправку на» температуру и т. п.
Криптъ	Склепъ.
Лакуна (!)	Пробѣлъ.
Манускриптъ	Рукопись.
Медикаменты	Лѣкарства.
Мерси; слыхалъ даже «гранъ мерси»	Развѣ русскому человѣку чуждо чувство благодарности? Развѣ «спасибо* не удобное краткое слово, къ тому же благороднаго происхожденія («Спаси тебя Богъ»)? Недаромъ большевики его «запретили» и приказали «мерсикать». Чтобы оказаться на высотѣ языка собесѣдника, на «мерси» надо отвѣтить: «падекуа» или «сильвуплѣ».
Мемуары	Воспоминанія.
Миражъ	Марево.
Монументъ	Памятникъ.
Оккупировать, оккупація	Занять, занятіе.
Оригиналъ (о рукописи)	Подлинникъ.
Пресса	Печать. Однѣ газеты даютъ отдѣлу заголовокъ «Печать» и вѣдь читатели понимаютъ; почему же другія тотъ же отдѣлъ озаглавливаютъ «Пресса»? Развѣ ихъ читатели менѣе понятливы?
Приматъ	Первенство.
Репродукція	Воспроизведеніе.
Рецепція	Воспріятіе.
Толерантность	Терпимость.
Фатальный	Роковой.
Штрафъ	Пеня (см. «Русскую Правду»).
Экспериментъ	Опытъ.
Экстраординарные доходы	Чрезвычайные. Полагаю, что и для степеней профессорскаго званія нетрудно найти иныя названія: ни ученость, ни заслуги профессора отъ сего не пострадаютъ.
Эксцессы	Излишества.

2. Оскорбленіемъ русскому языку является и то слово, которое не имѣетъ одного равнозначащаго по-русски, но можетъ быть выражено въ каждомъ данномъ случаѣ однимъ изъ цѣлаго ряда словъ.

Выше я привелъ для замѣны «дефекта» 12 словъ на выборъ и указалъ, что всегдашнее предпочтеніе одного и того же слова выбору то одного, то другого изъ 12-ти является шагомъ назадъ въ мыслительной работѣ. Вотъ для примѣра рядъ подобныхъ неосновательныхъ заимствованій:

Анкета	Слѣдствіе, дознаніе; опросъ, допросъ; справка.
Ароматъ	Съ этимъ словомъ въ обычной рѣчи можно помириться, но сколько стихотвореній имъ испорчено. Благоуханье, благовоніе; «свѣжія духъ березы» (А. Толстой), «сирени» (Тютчевъ) или (см. ниже п. 3) распространенные обороты: запахъ легкій, нѣжный, благовонный.
Аспектъ	Видъ; картина; обличіе.
Варьировать (!)	Разнообразить, видоизмѣнять(ся); «цѣны варьируютъ» — колеблются отъ — до.
Вуалировать (!)	Заволакивать; прикрывать.
Депонировать	Вкладывать.
Доминировать (!)	Господствовать; главенствовать; преобладать, верховодить, вѣнчать (красота-то какая!); царствовать.
Имитировать	Подражать, передразнивать.
Импонировать	У Достоевскаго: «Одинъ былъ тотъ самый, чрезвычайно внушавшій всѣмъ господинъ въ сажень ростомъ».
Калькулировать (!)	Считать, разсчитывать, соображать, прикидывать.
Констатировать. «Отдать долгъ покойному, констатируетъ «Красная Газета», явились представители…»	Установить. Зачѣмъ тутъ понадобилось «констатировать», вмѣсто «отмѣчаетъ»?
Конструировать хочетъ кто-то русскій центръ въ Парижѣ!	Создать, образовать.
Контактъ	Соприкосновеніе; «работать въ контактѣ» — въ связи; «войти въ контактъ» — въ связь. Отряды или ихъ начальники «вступаютъ въ связь» съ сосѣдними отрядами или начальниками или «устанавливаютъ связь». Служба «связи»— отдѣлъ полевой службы.
Контуры	Очертанія.
Конфликтъ	Столкновеніе; недоразумѣніе; стычка.
Концепировать	Задумывать; осознать. «Парламентъ въ моментъ своего учрежденія быль копцепировапъ, какъ органъ контроля…» — Былъ понимаемъ.
Лимитрофы (!)	Пограничныя, окраинныя государства.
Натуральный	Естественный, природный.
Одіозный	Ненавистный. Гадкій, гнусный, мерзкій, омерзительный, отвратительный, отвратный, пакостный, поганый, паршивый, противный, претящій, скверный. Развѣ малъ выборъ? И замѣтьте; если превысить власть губернаторъ, оскорбитъ рабочаго десятскій, это будетъ «одіозно»; но рочесть ото слово, когда говорится о томъ, что рабочіе вывезли инженера на тачкѣ или пьяные матросы избили офицера, мнѣ не приходилось.
Опубликовать	Обнародовать; часто еще проще: напечатать.
Патронъ	Хозяинъ.
Превалировать (!)	Превосходить, преобладать, главенствовать или обороты съ «преимущественно», съ «большинство», «по большей части», «главнымъ образомъ» и пр.
«Нравственная преваляція»	Превосходство.
Персоналъ	Личный составъ.
Реагировать	Отзываться; отвѣчать.
Режимъ	Часто можно съ успѣхомъ замѣнить: «строй», «укладъ» и др.
Реконструкція	Возстановленіе; воспроизведеніе. «Великое дѣло реконструкція націи…», восклицаетъ какой-то не французскій, а русскій патріотъ. Согласенъ съ симъ изреченіемъ, но бѣда въ томъ, что народъ безъ собственнаго языка немыслимъ и на чужомъ его не возсоздашь.
Реставрація государственности	Возстановленіе, возсозданіе.
Рессурсы (въ финансовыхъ вопросахъ).	Источники (если не всегда, то часто).
Скрупулезный	Совѣстливый; щепетильный (хотя первоначальное значеніе «щепетильный» — «мелочной»).
Солидный	Прочный, надежный; степенный.
Суммарный	Обороты съ «итогъ», «общій счетъ», «общая сложность», «цѣлый» и проч.
Структура	Строеніе, построеніе.
Фронтъ	Поразительно, какъ обѣднѣлъ газетный языкъ: на каждой страницѣ находить все тѣ же образы, обороты, тѣ же набившія оскомину словечки. — «Фронть» одно изъ нихъ.
Шевелюра (есть у Короленки)	Волоса, кудри; обыкновенно при этомъ подразумѣваютъ чрезмѣрное обиліе волосъ и ихъ растрепанность: шапка, копна волосъ.
Элиминировать	От|у-странить; удалить; выдѣлить; отметать.

3. Если по-русски нѣтъ отдѣльныхъ соотвѣтствующихъ словъ, то можно найти сочетаніе двухъ-трехъ словъ, которое передастъ смыслъ одного иностраннаго. Буде и этого нельзя, придется иногда выбрать другой образъ сравненія, иногда измѣнитъ строй предложенія, переведя его, напримѣръ, съ дѣйствительнаго залога на страдательный. Гибкость нашего языка даетъ выходъ почти всегда; надо только пожелать найти его. Нужды нѣтъ, что иногда придется удлинитъ предложеніе; вѣдь языкъ нашъ вообще сжатѣе другихъ. «По-русски достаточно, — говорить Mérimé, — одного слова, чтобы совмѣстить нѣсколько понятій, кои въ другомъ языкѣ потребовали бы цѣлыхъ предложеній». Такъ не бѣда, если изрѣдка, въ видѣ исключенія, мы добавимъ лишнюю строчку.

4. Когда имѣется уже одно заимствованное слово, не слѣдуетъ вводить для того же понятія другое, иностранное же. Если ввели «процессію» (вмѣсто «шествія»), то зачѣмъ же еще уродливый «кортежъ» («кортешъ» или «кортэжъ»). Если есть «семинарія», «депутатъ», «мастерская» (вполнѣ обрусѣвшее), то къ чему еще «семинаръ», «делегатъ» и отвратительныя «ателье» или «увруаръ»? Что достигается этимъ, если не забвеніе русскихъ словъ, постепенное упраздненіе русскаго языка?

5. Заимствованное слово можетъ оказаться необходимымъ въ данной области. Тогда примѣненіе его надо ограничить именно ею. Говорятъ, «ситуація» въ философскомъ языкѣ означаетъ иное, чѣмъ «положеніе»; ну, тогда и пишите «ситуація» въ тѣхъ недоступныхъ простымъ смертнымъ книгахъ, кои читаются одной тысячью людей; но если вы въ жизни попали въ трудное, опасное или глупое положеніе, то и пишите «положеніе», а не «ситуація». Сомнѣваюсь, чтобъ курсъ франка надо было именно «стабилизировать»; но допустимъ, что такъ: изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что самолетъ долженъ имѣть «стабилизирующія плоскости», ибо онъ ничуть не хуже станетъ летать, коли его снабдить «плоскостями устойчивости».

Данное заимствованное слово можетъ оказаться незамѣнимымъ въ данномъ предложеніи; но если въ другомъ является возможнымъ примѣнить вмѣсто него русское, — то и надо поставить русское. Если (предположимъ), говоря объ оперѣ, требуется сказать «мотивъ», то а) говоря о пѣснѣ, скажите «напѣвъ», б) свое мнѣніе въ докладѣ обосновывайте такнмн-то «соображеніями», и в) чей-либо поступокъ объясняйте такими-то «побужденіями». Если правильно говорить «операціонный столъ», то лишено смысла говорить объ «операціонномъ», а не объ «отчетномъ» годѣ.

6. Отсюда явствуетъ, что обычное возраженіе: «Какъ же вы противъ заимствованій, когда сами сказали … то-то», не всегда основательно. Въ крайности, когда (по винѣ не вашей) уже нельзя обойтись безъ заимствованнаго слова, придется примѣнить его; но надо принять за правило всемѣрно ограничивать случаи его примѣненія.

7. При встрѣчѣ съ понятіями, до коихъ русскій пародъ самъ не додумался, остается либо признать свою отсталость, заимствованъ чужое слово, либо, если возможно, искусственно создать свое.

Никто не вздумаетъ оспаривать словъ: «электричество, трансцендентальный, бактерія, соната, тринитротолуолъ…»

Никто не станетъ оспаривать словъ, унаслѣдованныхъ нами отъ классической древности и церковной старины вмѣстѣ съ дарами общеевропейской культуры, какъ «каѳедра, императоръ, университетъ, епископъ, математика, демократія» и тысячи другихъ. Эти слова почти для всѣхъ современныхъ народовъ чужія и для всѣхъ же родныя, — всѣхъ роднящія въ основныхъ достиженіяхъ государственной, церковной, научной, худЬжсстиенной жизни. Правильное пользованіе ими есть дань благодарности; но пользованіе — не злоупотребленіе. Злоупотребленіемъ будетъ не только случай, подобный вышеприведенному съ «колоссально» вкусными блинами. Слово ortocultura вполнѣ естественно даже въ простой народной итальянской брошюрѣ: каждый крестьянинъ, имѣя orto (огородъ), имъ coltivato (воздѣланный), и не замѣтитъ, что прочелъ латинское слово. Напротивъ, въ русской книгѣ «ортикультура» будетъ неумѣстной потугой на ученость; обстоятельнѣе книга отъ такихъ ужимокъ не сдѣлается; «огородничество» куда яснѣе. И «рыборазведеніе» много яснѣе «пис-ци-культуры».

Не станутъ оспаривать и словъ, отвѣчающихъ не нами созданному укладу жизни («феодализмъ, республика, банкъ…») или обычаямъ («балъ, концертъ, пикадоръ или гейша …»), или одѣянію:

Но панталоны, фракъ, жилетъ,
Всѣхъ этихъ словъ на русскомъ нѣтъ.

А вотъ имѣя шубу, шубищу, шубенку, шубку, шубейку, полушубокъ, тулупъ, тулупецъ, тулупчикъ, доху, да пальто на мѣху, желать еще «плисы» просто дико. 12)

В) Тутъ мы подходимъ къ другому признаку — къ практическимъ требованіямъ международной жизни. Они узакониваютъ широкое заимствованіе въ научной терминологіи, въ области международныхъ сношеній, техники, торговли и денежнаго обмѣна. Но и тутъ, думается, надо соблюдать мѣру. Приведу въ поясненіе послѣдней мысли нѣсколько примѣровъ.

Терминологія большинства естественныхъ наукъ доступна лишь спеціалистамъ; прочихъ людей она не касается; напротивъ, понятія области права составляютъ ежедневную потребность толпы, и здѣсь надо строже беречь термины, созданные своимъ народомъ (беречь, хотя бы и наряду съ заимствованными).

Какъ-то лѣтъ 30 назадъ, сидя въ каютѣ камскаго парохода, слышалъ я разговоръ двухъ купцовъ на палубѣ у моего окна: говорили о банковскихъ дѣлахъ и ухитрялись излагать ихъ безъ иностранныхъ словъ. Значить, возможно, или вѣрнѣе было возможно. За 30 лѣтъ тропы этой возможности, вѣроятно, заросли заимствованными словами.

Дѣйствительно ли житейски полезно перенимать иноземныя слова въ вопросахъ автомобилизма или воздухоплаванія? Перенявшій англійскія названія все равно будетъ поставленъ въ тупикъ, попавъ въ Германію или во Францію. Не проще ли создать собственныя, а при необходимости выучить десятка три чужихъ названій. Не ясно ли, что шасси — рама, радіаторъ — холодильникъ, кароссери — кузовъ и что, если вы погрузили грузъ на грузовой пароходъ и разгрузили его въ другомъ порту, то перегрузить его грузчиками надо на «грузовики», а не на «каміоны»? Мы аэроплана первые не выдумали, но народъ о коврѣ-самолетѣ мечталъ столѣтія. «Эскадрилья № 2 въ 4 аэроплана поднялась изъ-за лѣса; сдѣлавъ виражъ на востокъ, спланировала…» Если вмѣсто этого, донесеніе будетъ писаться: — «Стая № 2 въ 4 самолета поднялась изъ-за лѣса и повернувъ на востокъ, опустилась (сѣла) на землю…», развѣ это будетъ менѣе ясно и развѣ эти термины не дадутъ большей красоты для тѣхъ, кто писалъ бы не просто донесеніе? Зачѣмъ надъ головой долженъ быть слышенъ звукъ отвратительнаго «пропеллера», а не «винта», — вѣдь всякъ пойметъ, что надъ вами летитъ аэропланъ, а не пароходъ.

В) Звукъ слова, — степень его красоты, — долженъ имѣть значительное вліяніе на то, принять или отвергнуть его.

«Ансамбль» никогда не сможетъ стать русскимъ словомъ, хотя бы его печатали въ театральныхъ отзывахъ ежедневно и произносили за кулисами ежечасно. Анонсъ, афишировать (въ «Идіотѣ»: «…они заявили себя», III, гл. 2), варьировать, вуалировать, деталь, дефектъ, дискуссія, досье, колье (Андрей Бѣлый), комюникэ (!), мерси, нюансъ, отель, пардонъ, пресса, пляжъ (пляшъ; не лучше ли дать слову «взморье» расширенное значеніе?), репатріація (и это для мучительно ожидаемаго часа увидѣть родину!), сконструировать, турне, экспозе (!), все это слова отвратно звучащія и для русскаго, и для французскаго уха. Да переверните десять разъ предложеніе и такъ, и сякъ, и эдакъ, лишь бы избѣжать такого уродства! А вы его выбираете, пред-по-чи-таете!

И напротивъ, когда звуки чужого слова совпадаютъ съ русскими или поддаются обрусѣнію, то они не препятствуютъ заимствованію слова. Если есть слово «вечеръ», то почему не быть слову «кучеръ»? Надо нарочно задать себѣ вопросъ о происхожденіи слова, чтобы угадать въ этомъ случаѣ нѣмецкое его происхожденіе или чтобы, пообѣдавъ «на шерамыжку», вспомнить о пребываніи русскихъ войскъ въ Парижѣ въ славный 1815-ый годъ. Вѣдь и «штанга» и «потрафлять», отъ нѣмецкихъ корней.

Необходимость борьбы

Русскій языкъ сознательно калѣчатъ большевики; онъ невольно искажается среди бѣженцевъ. Видя это, иные безнадежно машутъ рукой, другіе философствуютъ на тему, что нельзя стѣснять «свободу» измѣненія языка, что вмѣшательство охранителей — насиліе, что оно лишь «сушить» его; жизнь-де возьметъ свое, все само собой наладится, «образуется», и «пусть будетъ языкъ хоть «уродъ», да «живой». Увы, обычное для русскаго человѣка отношеніе къ нагрянувшему народному бѣдствію: разсужденія съ цѣлью показать «широту взгляда» и имѣть право сидѣть, скрестивъ руки. Къ счастью, не всѣ такъ разсуждаютъ, — иначе не было бы Добровольческой арміи.

И здѣсь нужна Добровольческая армія. Самое существованіе русскаго языка въ опасности. Надо осознать, что языкъ народа, какъ и имя народа, неотъемлемое условіе его бытія и что, если мы хотимъ, чтобы народъ русскій продолжалъ существовать, то должны держаться за эти два начала, какъ держатся за него другіе народы, — съ остервенѣніемъ, руками, ногами и зубами. Не «широкіе взгляды» и разглагольствованія важны; важно только дѣйственное рѣшеніе. — возьмусь ли за винтовку или нѣть. Въ рукахъ Алексѣева винтовка превратится въ армію, въ рукахъ другого останется лишь винтовкой, — но и то хлѣбъ. Да, пассивность передъ трудной задачей свойственна русскому человѣку: «Таракановъ-то, таракановъ … Ужасти сила какая, — жалостливо тянетъ русская баба, — кишма, говорю, кишатъ, ажъ глядѣть гадко…» А голландка возьметъ да и метлой ихъ, да желѣзнымъ купоросомъ. (И жилъ я какъ-то во Владимірѣ на скромной квартиркѣ у какой-то голландки, и ни одного таракана у нея на кухнѣ не было.) И если въ моихъ рукахъ метла мало что сдѣлаетъ, — не больше этой статьи — то въ рукахъ любой редакціи она явилась бы немалой силой. А если бы загорѣлся мыслью объ огражденіи чистоты языка кто-либо изъ нашихъ крупныхъ писателей, онъ смогъ бы создать противъ этого зла цѣлое общественное движеніе. Еще лучше, если бъ это движеніе возглавилъ видный публицистъ, ибо именно языкъ газетный, а не богатый, до сихъ поръ чистый, языкъ беллетристики, испещренъ заимствованными словами. Охвати оно бѣженство, по возвращеніи въ Россію мы внесли бы въ разруху языка необходимое сдерживающее начало и тѣмъ частично выполнили бы нашъ долгъ передъ родиной.

Во всякомъ случаѣ, никто не сможетъ отрицать, что «охранители» охраняютъ большія цѣнности: лучшее вѣковое твореніе русскаго народа — языкъ его, онъ же и выраженіе народной души, и одна изъ слагающихъ ее силъ; охраняютъ прекрасное достиженіе даровитѣйшихъ русскихъ людей, — литературный языкъ, эту могучую силу, единящую всѣ племена русскою корня, и орудіе культурнаго объединенія всего разнонароднаго русскаго міра; охраняютъ, у самаго ствола ея, не только великодержавность своего народа, не только его независимость, но и самое его бытіе. Вотъ что мы охраняемъ. А защитники ненужныхъ заимствованныхъ словъ, что охраняютъ они? Пусть отвѣтятъ. «Свободу языка»? Но, полагаю, я достаточно ясно показалъ, — такое утвержденіе плодъ недомыслія. Они охраняютъ лишь свои плохіе навыки, и потому охраняютъ, что ничего нѣтъ труднѣе для человѣка, какъ признать свою вину. Русская интеллигенція всегда была пропитана самопоклоненіемъ. Нынѣ, за тяжкими испытаніями, наступила новая нора: поколеблено ея идеологическое зданіе, уже слышны отдѣльные мужественные покаянные голоса, уже началась новая, обратная переоцѣнка цѣнностей. Въ списокъ немалыхъ грѣховъ своихъ интеллигенція должна вписать еще одинъ — порчу, опошленіе родного языка.

Лѣченіе общими усиліями

Какъ же быть впредь?

Впредь, либо «люди пера» сохранятъ присущее большинству изъ нихъ пристрастіе къ иностраннымъ словамъ, и тогда русскій языкъ сгинетъ; либо они проникнутся сознаніемъ долга побороть въ себѣ этотъ недостатокъ. Если пониманіе своего долга въ этомъ отношеніи проникнетъ въ широкіе слои образованнаго общества, то оздоровленіе сможетъ наступить быстрѣе, чѣмъ кажется. Но это дѣло доброй воли и усилія всѣхъ и каждаго.

Выраженіе, что языкъ «самъ справится, самъ выйдетъ побѣдителемъ…» — пустословіе. Языкъ объективнаго существованія не имѣетъ, онъ лишь въ насъ живетъ. Каждый изъ насъ или улучшаетъ, или сохраняетъ, или искажаетъ его. То же дѣлаетъ каждая семья, каждая совокупность людей.

Надо ли останавливаться на той задачѣ, которая выпала бы на долю будущей Академіи Наукъ или Ученаго комитета министерства народнаго просвѣщенія, школы вообще и преподавателей русскаго языка въ частности? Задача каждаго изъ нихъ сама собой ясна. Желательно образованіе общества охраны чистоты языка, въ составъ котораго вошли бы ученые языковѣды, дабы оградить его работу отъ увлеченія крайностями. Какая захватывающая задача разобраться въ отвратительномъ языковомъ наслѣдствѣ большевиковъ, въ этихъ по приказу рожденныхъ словахъ, сляпанныхъ изъ обрубковъ нѣсколькихъ словъ или склеенныхъ изъ двухъ, съ полнымъ презрѣніемъ къ законамъ русскаго языка, — безъ соединительной гласной. Далеко не все большевицкое наслѣдіе умретъ; слово «чека», напримѣръ, окажется безсмертнымъ. Собачьи же клички для будущихъ государственныхъ и общественныхъ учрежденій и должностей, всѣ эти «профсоюзы» и «селькоры», а равно и до большевиковъ родившіеся «главковерхи» должны быть въ офиціальныхъ сношеніяхъ (иначе, какъ въ зашифровкѣ) воспрещены. 13)

У каждой области жизни есть какъ бы прирожденный хозяинъ ея языка. Языкъ закона, устава, наказа вполнѣ въ рукахъ издающей ихъ власти и если центральная власть потребуетъ заботы о возстановленіи языка (Муссолини, конечно, ни на мгновенье не задумался бы этого потребовать), то не только Кодификаціонный отдѣлъ, но и всѣ безчисленныя комиссіи, разрабатывающія проекты законоположеній, попутно незамѣтно работали бы на очищеніе языка. (Въ этомъ отношеніи Кодификаціонныя отдѣлъ и Государственная канцелярія держались прекрасныхъ преданій временъ Казицкаго и Сперанскаго.) Выраженія закона не могутъ не стать выраженіемъ судей, обвинителей, защитниковъ, не могутъ не перейти въ газетные отчеты о судебныхъ засѣданіяхъ и въ статьи приказовъ исполнительной власти. Представьте себѣ далѣе, что Главное военно-инженерное управленіе и соотвѣтствующія отдѣлъ Министерства путей сообщенія называли бы въ своихъ контрактахъ аэропланы «самолетами», автомобили «самоходами»; всѣ десятки тысячъ людей, захваченныхъ но всей Россіи могучимъ вращеніемъ цѣлаго милліарда рублей, естественно стали бы говорить и думать о самоходахъ и самолетахъ. И даже частныя общества, незначительныя численностью своихъ членовъ, но сильныя своимъ удѣльнымъ вѣсомъ, имѣютъ какъ бы законодательную власть надъ языкомъ въ своей области. Если бы «Старые годы» подписывали подъ изображеніемъ наличника окна не: «Архангельскій соборъ. Деталь», а «Архангельскій соборъ. Частность» или «Подробность», то слово «частность» или «подробность» быстро пріобрѣло бы въ средѣ художниковъ также и это значеніе. Заводъ, построившій «теплоходы», не только обогатилъ Волгу новымъ видомъ парохода, но и подарилъ русскому языку новое слово. То же могутъ сдѣлать любой изобрѣтатель и любой торговый домъ, выпустивъ новое изобрѣтеніе или новый товаръ подъ новымъ русскимъ названіемъ.

Огромная отвѣтственность лежитъ на тЬхъ, кто руководить ежедневнымъ чтеніемъ милліоновъ людей — на редакціяхъ газетъ. Онѣ косвенно руководятъ и разговорнымъ языкомъ, ибо прочитанное въ газетѣ тутъ же становится предметомъ разговора. И вотъ мнѣ хочется сдѣлать одно замѣчаніе, хотя оно и задѣнетъ самолюбіе многихъ. Каждая общественная среда вырабатываетъ (чаще всего на почвѣ шутки) нѣкоторое количество собственныхъ словъ: есть свои словечки въ каждой семьѣ, свои въ кадетскомъ корпусѣ, въ воровской артели; одни были въ Кавалергардскомъ полку, иныя въ полку, стоявшемъ на Кавказѣ. Такія слова живутъ въ тѣсномъ кругу данной среды; выходятъ они за четыре стѣны лишь, если ихъ подмѣтить наблюдательный слухъ писателя или если отдѣльныя наиболѣе удачныя слона перекинутся дальше, привьются въ другой средѣ. Но есть одна среда, которая сама выноситъ свои словечки и назойливо навязываетъ ихъ ежедневно всѣмъ и каждому. Это какъ разъ среда «пишущей братіи», людей по большей части не жизни, а книги и часто книги иностранной, еще чаще переводной. Языкъ этой среды и есть языкъ наиболѣе загрязненный заимствованными словами. Вѣдь надо сознаться, газеты наши пишутся не на литературномъ языкѣ, а именно на языкѣ этой среды, — на особомъ, газетномъ языкѣ. По какому праву навязываютъ люди свой «жаргонъ» другимъ? Я готовъ учиться у виднаго писателя, у даровитаго публициста, но искренно говорю, что вовсе не признаю за каждымъ «работникомъ пера» права навязывать мнѣ свои кружковыя слова и обороты. То обстоятельство, что онъ сдѣлался съ юныхъ лѣть завсегдатаемъ редакцій, отнюдь не означаетъ, что онъ долженъ любить и знать русскій языкъ лучше, чѣмъ я. Къ тому же частое обращеніе съ какимъ-либо орудіемъ не по вдохновенію, а по долгу службы, нерѣдко ведетъ къ пользованію имъ спустя рукава. Надъ этими искренними мыслями искреннимъ работникамъ пера невредно бы попризадуматься.

Неужели членамъ редакцій такъ трудно сговориться и выбросить со столбцовъ своей газеты излишне заимствованныя слова? Неужели нельзя обратиться къ случайнымъ сотрудникамъ съ просьбой избѣгать заимствованій? Вы боитесь насмѣшекъ враждебнаго лагеря? Пусть поизмываются: посмѣются, да и отстанутъ. А вѣдь задача предъ вами высокая: быть, по слову Пушкина, «строгими и вѣрными опекунами языка отечественнаго».

Средства лѣченія

Какъ видно, свобода и по мнѣнію Пушкина не исключаетъ опеки.

Мы говорили выше, отъ какихъ ядовитыхъ словъ опекуны должны ограждать опекаемаго; посмотримъ теперь, гдѣ взять добрые соки взамѣнъ ядовитыхъ.

Уже существующее, обычное русское слово, нѣсколько разъ удачно примѣненное съ новымъ оттѣнкомъ, легко приметъ этотъ новый оттѣнокъ и въ сознаніи другихъ. Я ужъ привелъ въ примѣръ слово «подробность» въ смыслѣ архитектурной «детали». Въ самомъ дѣлѣ, если французы обходятся однимъ и тѣмъ же словомъ détail въ самыхъ разнообразныхъ областяхъ (торговли, механики, психологіи, искусства), почему же намъ въ вопросахъ искусства не довольствоваться «подробностью», а прибѣгать къ заимствованію? Первоначальное значеніе слова «починъ» (начало дѣйствія) не тождественно съ «иниціатива» (первая мысль о дѣйствованіи); но выслушавъ рѣчь, гдѣ говорилось про чью-либо «иниціативу», отвѣтьте: «Я согласенъ, что починъ этого дѣла принадлежитъ Иванъ Ивановичу…», всѣ поймутъ, что вы подъ словомъ «починъ» разумѣете «иниціативу»: слово тутъ же пріобрѣтетъ новое, добавочное значеніе. И дѣйствительно, на моей памяти установилось это добавочное значеніе («по почину, благодаря почину, духъ почина»), такъ что заимствованное «иниціатива» теперь совершенно излишне. Говорите, пишите: нарядная коляска, нарядная прическа, осанка, нарядныя движенія, линіи, очертанія, нарядный цвѣтъ, нарядный человѣкъ …, и въ словѣ «элегантный» никакой надобности не будетъ. Подобныхъ примѣровъ можно подыскать сотни. 14)

Существуетъ въ русскомъ языкѣ богатый запасъ словъ, вышедшихъ изъ обихода образованной среды. Надо черпать изъ него. Профессоръ архитектуры, раскрывъ Забѣлина, нашелъ бы тамъ достаточно названій, чтобы избѣжать въ своемъ учебникѣ и на своихъ чертежахъ если не слова «холлъ» (!), то хотя бы «вестибюль». Наше хоровое пѣніе первое въ мірѣ; неужели оно могло слагаться, не вырабатывая собственной терминологіи? Хорошо воздавать должное итальянцамъ, но зачѣмъ же дѣлать это цѣною неуваженія къ работѣ нашихъ предковъ, цѣною забвенія такихъ ясныхъ опредѣленій, какъ «вершники», «нижники» и «путникъ». Половину терминовъ по тактикѣ можно бы найти въ приказномъ языкѣ Московской Руси и какой, скажите, смыслъ въ кавалеріи при наличіи конницы? Мы растемъ подъ впечатлѣніемъ, что иначе какъ «горизонтъ» и не скажешь; учебники должны были бы рядомъ съ этимъ международнымъ словомъ ставить «окоёмъ», «кругозоръ». 15)

Богатый источникъ для безболѣзненныхъ заимствованій являютъ собою другіе славянскіе языки и нарѣчія. Чѣмъ «самостійность» не русское слово? На мой слухъ оно лучше длиннаго «самостоятельность». Къ тому же, призанять слово изъ чарующей малороссійской рѣчи значить добродушно сбросить хоть одинъ кирпичикъ съ той искусственной стѣны, которую съ такимъ упорствомъ возводить между двумя вѣтвями русскаго народа болѣзненное озлобленіе украйномановъ. Болгарское «здравница» яснѣе «санаторіи». Если посолъ возглавляетъ «посольство», то русскому посланнику естественно имѣть, какъ у сербовъ, «посланство», а не «миссію». Можно ли произносить такое гнусное слово, какъ «мадмуазель», когда южные славяне для обращенія къ дѣвушкамъ имѣютъ прелестное «господи́ца»?

Эти три способа пополненія языка даютъ широкое поле любителямъ «свободы»: есть разгуляться гдѣ на волѣ. Еще шире просторъ найдутъ они въ созданіи новыхъ словъ. Каждому много писавшему, навѣрно, приходилось родить слово. Но и здѣсь свобода должна быть истинная, — подчиненная разсудку. «Никогда не пользуйтесь новымъ словомъ», — говорилъ недавно умершій англійскій писатель Томасъ Харди, — «если оно не имѣетъ трехъ слѣдующихъ качествъ: оно должно быть необходимо, понятно само собой и должно быть красиво. Новыя идеи требуютъ для своего выраженія новыхъ словъ; но замѣнить общеупотребительное слово другимъ, имѣющимъ только то достоинство, что оно новое, значитъ не обогащать языкъ, а дѣлать его болѣе бѣднымъ». 16) Надо, чтобы новое русское слово рождалось (если предназначено для литературнаго языка) не въ «жаргонномъ» порядкѣ, а въ духѣ языка русскаго. У Даля нѣть, напримѣръ, обычныхъ теперь и весьма содержательныхъ словъ «засиліе», «уточнить». Значить, родились они послѣ. «Хорошо (говорятъ мнѣ однажды) согласенъ, что «иниціатива» излишня. Но ужъ безъ «иниціатора» вы не обойдетесь». «Обойдусь, — я сочиню слово «починщикъ», оно въ духѣ нашего языка: «зачинщикъ» — для чего-либо плохого или хотя бы шаловливаго; «починщикъ» — пусть будетъ для дѣйствія положительнаго». Смѣются: «мокроступы», молъ, и нелъзя-де выдумывать такія искусственныя слова. Беру Даля и вижу, мои собесѣдники правы: слова «починщикъ» дѣйствительно выдумать нельзя, — оно уже существуетъ. 17)

Относительно всѣхъ этихъ источниковъ замѣны неудачныхъ заимствованій можно сдѣлать одно общее замѣчаніе. Къ слову, сперва поразившему своей новизной, ухо постепенно привыкаетъ. Это, къ сожалѣнію, справедливо даже по отношенію къ уродливымъ заимствованіямъ («отель»); тѣмъ легче могутъ привиться новыя слова, родившіяся въ согласіи съ законами родного языка. Во время войны чрезъ мои руки проходили многочисленныя телеграммы по заказу автомобилей; телеграммы называли ихъ «самоходами»; это слово стало тогда для меня и для всего личнаго состава даннаго учрежденія совершенно обычнымъ. Такъ будетъ со всѣми воскрешенными и удачными новыми словами, — стерпится, слюбится.

На возраженіе: «Нельзя искусственно передѣлать языкъ, нельзя выбросить укоренившіяся слова…» легко отвѣтить еще, спросивъ, кто теперь, иначе, какъ смѣху ради, скажетъ «абшидъ», «фортуна», «ферлакурить»? Кто помнитъ, что на таможнѣ существовали «цольнеры»? Кто поѣдетъ за собственный «коштъ», «отдастъ дамѣ аттенцію» или станетъ съ нею «объ амурахъ козировать»? Сотни такихъ заимствованій XѴIII вѣка выметены, исчезли. Мы ихъ вспоминаемъ лишь, чтобъ воскресить облики нашихъ пращуровъ и прабабокъ, тѣхъ людей, въ рѣчи которыхъ какъ-то уживались и заправская деревенщина, и слова, западавшія то изъ расиновой «Федры», то изъ «артикуловъ» прусскихъ военныхъ «регламентовъ». И тогда они вызываютъ у насъ добродушную улыбку: вѣдь въ далекомъ прошломъ любезны намъ и безсмысленно растопыренныя фижмы и длиннокудрый «генералъ-аншефскій» парикъ.

При равнодушіи большинства къ красотѣ русской рѣчи, теченіе, направленное къ огражденію ея чистоты, все же никогда не исчезало. Его работа оказывалась и за послѣднія печальныя для русскаго языка три четверти вѣка. Для примѣра укажу на военный языкъ, не перестававшій въ нѣкоторыхъ частяхъ своихъ русѣть на нашихъ глазахъ. Я еще ходилъ на «аванпостныя ученья»; съ изданіемъ новыхъ уставовъ стали высылать «сторожевое охраненіе» и было это солдату гораздо яснѣе; само собой было ясно также, что такое «боковая застава», что «передовой» или «тыловой» отрядъ. Вотъ какъ легко могутъ повліять на очищеніе языка даже случайныя, несогласованныя усилія тѣхъ, кого я назвалъ выше «хозяевами» различныхъ его областей. Не можетъ быть сомнѣнія, что сознательная, планомѣрная работа способна дать здѣсь обильные плоды. Широкій размахъ ея осуществимъ лишь въ будущей Россіи, когда станетъ возможнымъ уложить заботу о языкѣ въ рамки цѣльной системы, гдѣ отъ Академіи Наукъ до сельской школы, отъ законодательныхъ учрежденій до свободно объединившихся общественныхъ силъ, — каждый сможетъ приложить руку къ этому доброму дѣлу.

Но и въ изгнаніи работы найдется не мало. Надо только, чтобы сознаніе нашего долга передъ языкомъ стало общимъ достояніемъ, чтобъ долгъ этотъ былъ близокъ каждому, берущемуся за перо, чтобъ о немъ напоминали со столбцовъ газетъ, чтобъ въ семьяхъ слѣдили за рѣчью дѣтей. Словомъ надо… чтобъ русскіе люди любили русскую рѣчь.

---

Настоящая статья была закончена, когда я прочелъ въ «Возрожденіи» выдержку изъ Даля. Подчеркиваю въ ней нѣкоторыя слова: они ставятъ суть мною сказаннаго подъ охрану его свѣтлой памяти: «Въ комъ нѣть убѣжденія въ надобности очищать языкъ и изгонять искаженія его, кто не сознаетъ за собой этого долга, кто, будучи писателемъ, не задается этою задачею — тоть былъ на вѣку своемъ легкомысленнымъ пособникомъ худому дѣлу, а чѣмъ далѣе равнодушіе и неряшество это будетъ господствовать, тѣмъ тяжелѣ будетъ противъ рожна прати».

«Чѣмъ далѣе, тѣмъ тяжелѣ…» Дожидаться ли намъ равнодушно, когда тяжесть борьбы сдѣлаетъ ее невозможной? Мы на перепутьѣ. Еще не поздно.

А. В.
Римъ, 6 января 1927 г.

*) Читано въ Русскомъ Собраніи въ Римѣ 22 марта 1927 г.

1) «Нравственный» прежде всего означаетъ положительную съ точки зрѣнія добра и зла (этическую) оцѣнку, въ противоположность «безнравственный». «Моральными» называются душевныя явленія, относящіяся къ области чувствованій и волевыхъ переживаній, въ противоположность ощущеніямъ, воспріятіямъ и мышленію, составляющимъ область ума и познанія. По французски слово moral имѣетъ болѣе широкое значеніе: напримѣръ: les sciences morales et politiques.

2) Отъ писателей, воспитанныхъ на французскомъ языкѣ, въ синтаксисѣ нашего литературнаго языка остался лишь одинъ галлицизмъ: дѣепричастіе придаточнаго предложенія при разныхъ подлежащихъ въ главномъ и въ придаточномъ предложеніи. (См. здѣсь, стр. 00 !!!).

3) Въ настоящей статьѣ нѣсколько разъ употреблено слово «интеллигенція» не въ значеніи всего образованнаго общества, а въ особомъ, съуженномъ смыслѣ. Во избѣжаніе недоразумѣній, опредѣлимъ точнѣе этотъ смыслъ. Четыре основныхъ признака опредѣляли «интеллигента»: 1) обладаніе учебнымъ дипломомъ; 2) оторванность отъ родной почвы (des déclassés); по этому признаку интеллигентомъ будетъ и столичный адвокатъ, стыдящійся своей матери крестьянки, и князь Кропоткинъ, порвавшій не только со всѣмъ плохимъ, что было въ его средѣ (сіе было бы только похвально), но и съ тѣмъ, что въ этой средѣ было правильнаго и достойнаго; 3) отрицательное отношеніе къ церковному началу, слѣдовательно къ существованію объективной истины; когда бытіе послѣдней не отрицалось полностью, то отрицалось по меньшей мѣрѣ отраженіе Истины въ уже данномъ намъ богооткровеніи. Отсюда безграничный субъективизмъ всего міровоззрѣнія… пока мысль не попадала въ тиски политическаго исповѣданія данной партіи; 4) отрицательное отношеніе по меньшей мѣрѣ къ русской власти, a обычно ко всякой власти и всякой государственности (кромѣ существовавшей въ мечтахъ государственности будущаго «новаго человѣчества»). Кто сознавалъ, что имѣетъ общимъ съ этими людьми лишь 1-й пунктъ, не могъ причислять себя къ интеллигенціи. Въ 1907 г. въ одной статьѣ (въ «СПБ. Вѣд.») я сознательно употребилъ выраженіе не «интеллигенція», а «наше образованное общество»; другая газета отвѣтила ехиднымъ вопросомъ: «Любопытно бы знать, кого кн. В—ій подразумѣваетъ подъ этимъ выраженіемъ?» Но вотъ недавно П. Б. Струве озаглавилъ свою передовицу въ «Возрожденіи»: «Образованное общество и интеллигенція». Въ добрый часъ: хоть черезъ 20 лѣтъ, а точка надъ і поставлена.

4) За слова «вульгарность» и «снобизмъ» прошу меня нѳ винить: перваго еще Пушкинъ перевести не могъ: для понятія снобизма у насъ слова нѣтъ (не потому ли, что снобизма у насъ вообще меньше, чѣмъ у иностранцевъ, хоть снобизмомъ обратнымъ страдаютъ весьма многіе).

5) Для «мобилизаціи» было бы прекрасное русское слово «ополченіе» (вся Русь ополчилась, объявлено ополченіе казанскаго округа…), если бъ законъ не придалъ ему другого значенія.

6) «Старши́ну», какъ говорилось въ Малороссіи XѴII вѣка или «господу», какъ говаривалъ Новгородъ Великій.

7) Подразумеваю извращенность въ лѣвую сторону: черносотенство — что другое — языку вреда не принесло; здѣсь скорѣе можно подмѣтить желаніе народничать и склонность къ стародавнимъ словамъ.

8) Славянскій языкъ признанъ достойнымъ къ употребленію на литургіи папой Іоанномъ ѴІІІ не позднѣе 880 г.; папа этотъ, по отношенію къ нашимъ предкамъ, былъ иноплеменникомъ (родомъ изъ города Рима); цѣлыхъ 7 столѣтій только три языка раздѣляли въ Европѣ эту честь со славянскимъ. А вотъ, теперешніе русскіе богословы никакъ не могутъ обойтись безъ ненужной латинизаціи своей рѣчи. Н. А. Бердяевъ видитъ, напр., какой-то особый смыслъ въ повтореніи слова «сакральный» 4 раза на 2 строкахъ («Путь», II, 28).

9) Насколько туго простой пародъ воспринимаетъ чужеземныя слова, видно на примѣрѣ словъ военнаго быта: уже 7 поколѣній обучаются на службѣ слову «генералъ»; за послѣднія 50 лѣтъ, чрезъ это обученіе проходятъ ежегодно сотни тысячъ людей, слово это пронизываетъ весь служебный бытъ и не такъ ужъ оно плохо звучитъ по-русски, а все жо «енералъ» и «енаралъ» еще не умерли. И «антилерія» будетъ процвѣтать еще десятки лѣтъ.

10) При сравненіи одной его небольшой статьи въ двухъ разныхъ изданіяхъ, въ позднѣйшемъ оказалось на 23 иностранныхъ слова меньше. Слышалъ отъ Л. П. Соломона (переводчика Данте), но запамятовалъ, въ какой это статьѣ онъ подсчитывалъ.

11) Часто подмѣчалъ, что подъ «русскимъ» словомъ «вульгарность» собесѣдникъ понимаетъ нѣчто иное, чѣмъ то, что это слово означаетъ по-англійски и по-французски. У насъ любятъ «третировать»; по-французски третировать нельзя, ибо traiter почти всегда vox media: можно traiter кого-либо или bion, avec égard, en аmі или en mal, en canaille, de fou. (Просто traiter кого-либо будетъ означать угощать его за своимъ столомъ). Амуниціей законъ почему-то назвалъ ременное снаряженіе солдата; газеты съ первыхъ дней войны превратили эти ремни въ патроны и снаряды, — въ боевые припасы. Вѣроятно, недостаточнымъ знаніемъ иностраннаго языка объясняются такія, поразительныя во только по уродству, но и по безсмысленности, выраженія какъ: «экспрессивная выразительность», «гуманность и человѣколюбіе», «оттѣнки и нюансы»; беру ихъ изъ газетъ, а въ учебникѣ нахожу: «обиліе деталей и подробностей» (Садовникъ, «Оч. по ист. русск. лит. XIX в.», ч. 2). Одинъ изъ героевъ въ «Хожденіи по мукамъ» прелестно поучаетъ свою сестру: «Ты, Лиза, ко всему тому чрезвычайно неорганизована а въ области половой сферы».

12) Хоть и пушкинскій стихъ, но полагаю, что «панталоны» здѣсь лишь для размѣра, развѣ что тогда были какія-либо портняжныя тонкости, нынѣ забытыя, проводившія грань между панталонами и штанами.

13) И это не только съ точки зрѣнія красоты языка. Неправильно называть учрежденіе, въ которомъ самъ служишь или служитъ собесѣдникъ, уничижительными кличками: столовка, читалка, лавочка (послѣднее напр., про университетъ или министерство). Неуваженіе юридическаго лица признакъ некультурности.

14) Имѣется еще въ запасѣ слово «изящный», могущее иногда замѣнить «элегантный». Но оно непорчено уродливымъ произношеніемъ («изъящьный») и опошлено неправильнымъ примѣненіемъ.

15) Кстати объ учебникахъ. У меня былъ отличный преподаватель исторіи, говорившій Микель Анджэлло; приходилось не разъ слышать Бе́рлинъ и даже Досто́евскій. Знаки ударенія необходимо было бы внести въ учебникахъ и но только для именъ, — также для нѣкоторыхъ словъ, ло отношенію къ коимъ у многихъ существуетъ склонность ставить удареніе неправильно: «мо́лодежь, зво́нитъ, пере́дать, чу́лки, исклю́чены, нена́висть, сто́ляръ, бы́ла, взя́ла, дѣят́ельность…»)

16) Мы вставили цитату изъ Т. Харди здѣсь, гдѣ говоримъ о новыхъ русскихъ словахъ; но очевидно, что она полностью и еще въ большей мѣрѣ приложима и къ заимствованію чужеродныхъ словъ.

17) «Иниціаторъ» можно еще удачно замѣнять словомъ «зачинатель».

Views: 41

1. Слово и разумъ

Русскій языкъ въ опасности. Самое духовное изъ наслѣдій нашей Родины, то, которое всякій изъ насъ носить въ себѣ и съ собой, въ опасности. Давно уже неряшливость, пошлость и всевозможные ошибочные обороты стали проникалъ въ нашу рѣчь. Давно, болѣе давно даже, чѣмъ на нашей памяти: Даль, незабвенный составитель удивительнаго «Толковаго Словаря», еще въ 1862 году призывалъ защитить родной языкъ отъ чужерѣчій и отъ опошленія. А съ тѣхъ поръ и то, и другое только умножалось. Такого голоса, который бы осуждалъ, клеймилъ, выправлялъ, у насъ не было. Россійская Академія въ этомъ отношеніи оставалась безразлична и безмолвна. Она выдавала преміи, но она не произносила своего суда. Эстетически-воспитательная цензура въ области языка отсутствовала. Въ школахъ на чистоту языка не обращали вниманія, и сами учителя принадлежали къ числу тѣхъ, кто наиболѣе повинны въ наводненіи родного языка иностранными словами и въ испошленіи его истрепанными словечками и оборотами. Свое безразличіе къ цѣнности языка Академія достойно увѣнчала признаніемъ новаго правописанія.

Извѣстное упрощеніе правописанія было осуществлено въ разныхъ европейскихъ языкахъ за послѣднее время, но ни въ одномъ языкѣ оно не вызвало искаженія грамматики и затемненія логическаго смысла, какъ у насъ. Когда мы въ нѣмецкомъ словѣ «Thür» по требованію упрощеннаго правописанія пропускаемъ букву h, то это есть дѣйствительно упрощеніе и больше ничего. Но когда мы пишемъ — «тамъ были все умные люди», а должны читать «тамъ были всѣ умные люди», то это уже искаженіе, и не только не упрощеніе, но осложненіе; это, можетъ быть, есть упрощеніе правописанія (вѣрнѣе скажемъ, — процесса писанія), но въ умственномъ смыслѣ это есть осложненіе, поскольку оно вызываетъ недоумѣніе и возможность двойного толкованія. Вотъ это проникновеніе правописанія въ нашъ мыслительный процессъ совершенно не принимается во вниманіе тѣми, кто защищаетъ «упрощенное» письмо. Надо же разъ навсегда признать, что правильное правописаніе является результатомъ мышленія, неправильное правописаніе становится причиною мышленія, и — мышленія неправильного. Когда мы пишемъ: «Онъ ее любитъ», нашъ мозгъ настроенъ (не въ психологическомъ смыслѣ настроенія, а въ механическомъ смыслѣ настроенности, какъ сказали бы про музыкальный инструментъ) на винительный падежъ, видитъ въ мѣстоименіи «ее» прямое дополненіе; и когда послѣ этого мы прибавляемъ «но онъ ее чуждается», то мы этимъ письмомъ въ нашемъ мозгу утверждаемъ категорію винительнаго падежа и неминуемо пріучаемъ наше мышленіе къ подобному же согласованію глагола «чуждаться», превращаемъ его понемногу въ дѣйствительный. Вотъ это есть обратное дѣйствіе правописанія на мышленіе. Однообразное письмо такихъ словъ, какъ «ее» и «ея», приводить къ тому, что сглаживается въ насъ сознаніе тѣхъ различныхъ двухъ грамматическихъ категорій, къ которымъ эти слова принадлежать. Происходить своего рода оскудѣніе запаса логическихъ понятій. Умъ бѣднѣетъ, когда пресѣкаются пути его развѣтвленія.

Итакъ, когда пишемъ «стол», это просто некрасиво; когда пишемъ «Медный Всадникъ», это свидѣтельствуетъ о нашей безграмотности; но когда пишемъ «Слезы людскіе», это не только свидѣтельствуетъ о безграмотности, это способствуетъ нашей безграмотности. Это есть ошибка, которая, пріобрѣтая характеръ привычки, превращается въ мыслительный пріемъ, получаетъ уже воспитательную силу (конечно, въ отрицательномъ смыслѣ воспитательную). Мы можемъ, слѣдовательно, раздѣлить проявленія новаго правописанія (кривописаиія) на три категоріи. 1 — Случаи, такъ сказать, безвредные, чисто эстетическаго характера: упраздненіе буквы ъ. 2 — Случаи вредные, какъ искажающіе духъ слова; можно ихъ опредѣлить, какъ зло активное, направленное на объектъ, внѣ человѣка лежащій, а именно — на языкъ: буквы ѣ и і. 3 — Наконецъ, случаи вредные, какъ искажающіе не только духъ языка, но и самое наше мышленіе: ихъ можно опредѣлить, какъ возвратное зло, жало котораго обращено на человѣка же, на его разумъ, на мыслительныя способности: смѣшеніе родовъ (е во множественномъ числѣ прилагательныхъ женскаго рода), смѣшеніе падежей («ее» вмѣсто «ея»), смѣшеніе въ одной ошибкѣ многихъ элементовъ («все» вмѣсто «всѣ»).

Вопросъ правописанія, собственно, не входитъ въ разрядъ тѣхъ вопросовъ, которымъ мы на этихъ страницахъ удѣляемъ вниманіе, но я остановился на немъ, дабы ясно опредѣлить точку зрѣнія, съ какой хотѣлось бы взглянуть и на вопросъ о русской рѣчи и на тѣ искаженія, которымъ она въ обиходѣ нашемъ и въ печати подвергается. Ясно изъ предыдущаго, что вопросъ не только въ красотѣ языка (которая и сама уже была бы достаточнымъ поводомъ къ заботливости со стороны воспитателей), а въ ясности мышленія, въ точности мыслительнаго аппарата. И когда мы въ первой нашей строкѣ сказали, — «русскій языкъ въ опасности», мы могли бы съ не меньшимъ правомъ, во всякомъ случаѣ съ несомнѣннымъ основаніемъ къ безпокойству, сказать — «русское мышленіе въ опасности». Языкъ — орудіе, коимъ мышленіе высказывается, но оно же и опредѣляетъ правильность и полноту мышленія. Когда орудіе неточно, то неточна и работа. Когда карандашъ чертежника не отточенъ, его рисунокъ грубъ: когда кирпичъ кривой, и зданіе выходить косое. Слѣдовательно, мысль, неясно выраженная, сама неясна. И не оттого она неясна, что не тѣми словами выражена, а оттого не тѣми словами выражена, что самый мозгъ неясенъ: настоящихъ словъ не знаетъ, смѣшалъ слова, покрылъ понятіе не соотвѣтствующимъ словомъ, слилъ два понятія въ одно. Вотъ, мнѣ кажется, настоящая почва, на которую слѣдуетъ поставить вопросъ о воспитаніи правильности и чистоты языка. Мы прикасаемся здѣсь къ одному изъ важнѣйшихъ и интереснѣйшихъ вопросовъ воспитанія, — къ обратному воздѣйствію послѣдствія на причину. Мозгъ есть причина рѣчи, а рѣчь — послѣдствіе мозговой дѣятельности, и неправильная рѣчь (послѣдствіе) искажаетъ мышленіе (свою причину). Мы можемъ опредѣлить это явленіе и какъ обратное вліяніе формы на содержаніе. Распространимъ далѣе и скажемъ: вліяніе внѣшняго человѣка (форма) на внутренняго (содержаніе). Все это сторона воспитанія, которая у насъ, русскихъ, всегда была въ пренебреженіи. У насъ всегда твердили, что содержаніе важнѣе формы, и поэтому всякое воспитаніе формы почиталось ненужной роскошью, барствомъ и даже считалось вреднымъ. Между тѣмъ, несомнѣнно, что, если съ одной стороны наше душевное настроеніе, напримѣръ, вызываетъ извѣстное тѣлоположеніе, то съ другой стороны тѣлоположеніе вызываетъ настроеніе. Такъ, когда человѣкъ печаленъ, его голова никнетъ, онъ весь увядаетъ; но представьте, что человѣкъ три дня подрядъ будетъ ходить, осунувшись, — его настроеніе приметъ характеръ его внѣшности, онъ станетъ и самъ угрюмъ. Вотъ почему мать, говорящая ребенку «сиди прямо», творитъ не только дѣло эстетическое (потому что некрасиво сидѣть криво), не только дѣло гигіеническое (потому что не здорово сидѣть криво), не только дѣло общественное (потому что человѣкъ, криво сидящій, дѣйствуетъ удручающе на другихъ и самъ не можетъ быть въ настояніемъ, непринужденномъ общеніи съ себѣ подобными), но мать, говорящая ребенку «сиди прямо», творить и дѣло воспитательное, потому что постановка вліяетъ на духъ и такимъ образомъ вліяетъ и на характеръ. Повторяю, эта сторона воспитанія у насъ всегда была въ пренебреженіи; она даже противна русскому характеру, и въ этой неспособности оцѣнить воспитательное значеніе формы, какъ опредѣляющей собою ясность, а потому и большую цѣнность содержанія, нужно искать причину той легкости, съ какою наши авторитеты научные пошли на измѣненіе правописанія и съ какой всѣ мы способствуемъ искаженію и опошленію нашего языка.

Съ точки зрѣнія вышеизложенныхъ требованій, неточности рѣчи также распадаются по разнымъ категоріямъ. Мы разсмотримъ ихъ въ порядкѣ ихъ вредности. Прежде всего: —

2. Ошибки противъ ударенія

Часто говорятъ:

Возбу́дить вмѣсто Возбуди́ть
Переве́денъ » Переведе́нъ
Переведе́ны » Переведены́
Переве́дены » Переведены́
Обойденный » Обойденный
Уме́ньшить » Уменьши́ть
Ходата́йство » Хода́тайство

Примѣровъ неправильныхъ удареній можно бы привести много. Вся Москва уже говоритъ «Онъ мнѣ позво́нить» (вмѣсто позвони́ть). И когда на эту ошибку обратишь вниманіе человѣка, онъ отвѣчаетъ: «Ахъ да, это по-одесски». Есть ли это причина, или извиненіе, или оправданіе, — кто знаетъ? Но во всякомъ случаѣ «по-одесски», не по-русски, всѣ говорятъ. Неправильность ударенія не искажаетъ смысла, но она измѣняетъ духъ языка. Она придаетъ нѣкую классовость, извѣстный провинціализмъ, который не совмѣстимъ съ настоящей безотносительной правильностью рѣчи. Въ перемѣщеніи ударенія часто сказывается и профессія. Въ употребленіи слова «приговоръ» напримѣръ, замѣчалъ, что чѣмъ выше судебная инстанція, тѣмъ однообразнѣе распространена норма съ удареніемъ на послѣднемъ слогѣ; въ то время какъ въ примѣненіи къ сельскому сходу почти всѣ говорятъ «при́говоръ». Само по себѣ неправильное удареніе не вліяетъ вреднымъ образомъ на мышленіе; но съ точки зрѣнія воспитательной и оно вредно. Неумѣніе разобраться въ тѣхъ различіяхъ, которыя въ этихъ разницахъ сказываются, неспособность ощущать разнообразіе человѣческой природы и разнообразіе ея культурныхъ ступеней, наконецъ само безразличіе къ эстетической оскорбительности рѣчевыхъ неточностей свидѣтельствуютъ о притупленности чувства, которая уже есть некультурность. Чувство языка (если позволительно такъ выразиться), чувство красоты языка есть очень тонкое чувство, его трудно развить и очень легко потерять; тотъ скачекъ, который за послѣдніе тридцать лѣтъ сдѣлалъ русскій языкъ, та наклонная, по которой увлекаютъ его «изысканность» нѣкоторыхъ молодыхъ писателей и неразборчивость ежедневной печати, лучшее тому подтвержденіе. Достаточно одного примѣра въ сторону неряшливости, чтобы уже эта неряшливость превратилась въ привычку, и въ качествѣ таковой она будетъ процвѣтать, подхваченная другими. Вѣдь это въ природѣ вещей, что хорошія привычки требуютъ упражненія, а дурныя сами развиваются… Вотъ почему и въ области рѣчи мы должны съ раннихъ лѣтъ воспитывать любовь къ красотѣ и внушать отвращеніе къ неправильностямъ, къ уродству.

Неправильность ударенія свидѣтельствуетъ также и о непониманіи корней языка. Одинъ человѣкъ сталъ увѣрять меня, что «возбу́дить» совершенно правильно, разъ говорятъ «прину́дить». Такъ разсуждающій человѣкъ только показываетъ, что онъ не отдаетъ себѣ отчета въ корняхъ. «Принудитъ» происходитъ отъ «ну́дить», а «возбудить» отъ «буди́ть». Врядъ ли въ этомъ вопросѣ есть правила; но и не правилами я задаюсь. Вѣдь есть слова, которыя имѣютъ переносное удареніе и при этомъ испытываютъ измѣненіе смысла: «безобра́зный», «безо́бразный»; есть слова, которыя мѣняютъ удареніе съ приставкой новаго предлога: «восхити́тъ», «предвосхи́тить». Не о правилахъ тутъ говорю, а о воспитаніи тонкости слуха, изощреніи вниманія, о впечатлительности къ болѣзненнымъ прикосновеніямъ. Вѣдь вотъ, напримѣръ, только что указанный примѣръ перемѣннаго ударенія: «похи́тилъ» и «восхити́лъ». Смѣшеніе этихъ двухъ формъ, безразличное ими пользованіе дастъ недопустимое безобразіе: «Онъ похити́лъ у меня платокъ» столь же рѣжетъ ухо, какъ «Онъ восхи́тилъ меня своимъ пѣніемъ».

Удареніе принадлежитъ къ той категоріи рѣчевыхъ явленій, которыя мы обозначаемъ однимъ именемъ — произношеніе. Въ произношеніи сказывается то же самое, что мы отмѣтили въ удареніи: провинціализмъ, классъ, уровень. Произношеніе — культурный барометръ, и ясность и точность его, отсутствіе примѣси — первая культурная ступень, поскольку культура сказывается въ звуковомъ процессѣ рѣчи. Во-вторыхъ скажу, что въ произношеніи проявляется одна изъ важнѣйшихъ сторонъ культуры, — преемственность, то что мы могли бы назвать генеалогичностью культуры.

Вопросы ударенія капризны и не могугь быть подведены подъ какое-либо правило. Однако здѣсь есть извѣстное внутреннее правило, внутреннее чутье, и если одни этого чутья лишены, то тѣ, которые имъ обладаютъ, не должны оправдывать тЬхъ, которые противъ этого внутренняго правила грѣшатъ. Напримѣръ, оть «иду́» причастіе «иду́щій»; будемъ ли оправдывать того, кто оть «пишу́» сдѣлаетъ причастіе «пишу́щій»? 1) Однако къ этому должны привести требованія защитниковъ свободы языка. Языкъ, что обычай; въ немъ есть два стремленія (вѣрнѣе, въ людяхъ, языкомъ пользующихся), двѣ силы, одна сила — центробѣжная, отъ корня въ сторону, отъ закона къ свободѣ; другая сила центростремительная, къ корню, къ стволу. И разрушительно дѣйствуетъ первая, когда предоставлспа себѣ; она должна сдерживаться второй, если хотимъ, чтобы сохранилась внутренняя красота. Большая разница между развитіемъ и уклоненіемъ. Хулиганство не есть развитіе этическаго начала. Скажутъ: «Кому указывать, кому утверждать образецъ? И, наконецъ, — какъ воздѣйствовать, воспитывать?» Тутъ можно дѣйствовать только примѣромъ. Самому чувствовать, другимъ внушать отчужденіе оть уродства, не защищать, но одобрять, не извипять то, что должно быть оскорбительно на здоровый русскій слухъ.

3. Искаженія

У насъ на каждомъ шагу можно слышать: «Я одѣлъ пальто». Можно ли сказать «одѣвать» въ этомъ случаѣ? Одѣвать можно только кого-нибудь во что-нибудь. Напримѣръ, — «Онъ одѣваетъ жену въ бархатъ и шелкъ». Но пальто можно только надѣвать. Это ясно станетъ (для тѣхъ, кому еще не ясно) изъ обращенія въ страдательный залогъ. Если вы считаете правильнымъ «одѣть пальто», то должно быть по-вашему правильно «пальто одѣвается». Но вѣдь ясно всякому (надѣюсь), что этого не можетъ быть: я одѣваюсь, барыня одѣвается, но пальто можетъ ли одѣваться? Что дѣлаетъ мать съ ребенкомъ каждый вечеръ и каждое утро? Она его раздѣваетъ и одѣваетъ. Можетъ она то же самое сдѣлать со своей шубкой? Я даже слышалъ такіе примѣры: мать говоритъ дочери — «Шурочка, раздѣпь пальто»!

Впрочемъ, есть даже пѣсня:

Раздѣвайте шляпки,
Будемте знакомы…

Предпочитаю ту, которая говоритъ:

Скинь-ка шапку
Да пониже поклонись.

Одинаковую ошибку дѣлаютъ въ употребленіи слова «обувать». Говорятъ у насъ — «онъ обулъ сапоги». Нѣтъ, обуваться можетъ только человѣкъ, а сапогъ можетъ только надѣваться. Точно такъ же и разуваться можетъ только человѣкъ, а сапогъ можетъ только сниматься, скидываться (простонародно: скидаваться). Слѣдовательно, —

Не говорите:	Говорите:
Одѣваю пальто	Надѣваю пальто
Раздѣваю пальто	Снимаю пальто
Пальто одѣвается	Пальто надѣвается
Пальто раздѣвается	Пальто снимается
Обуваю сапогъ	Надѣваю сапогъ
Раздѣваю сапогъ	Снимаю сапогъ
Сапогъ обувается	Сапогъ надѣвается
Сапогъ разувается	Сапогъ снимается.

Въ связи съ этимъ и другое реченіе: «Переодѣть платье». Переодѣвается опять-таки только человѣкъ (во что-нибудь), а одежду можно только перемѣнить. Право, даже странно говорить объ этомъ русскимъ людямъ.

До чего доходитъ бѣдность мышленія, — примѣръ. Одинъ преподаватель гимназіи утверждалъ, что «надѣвать» надо говорить о верхнемъ платьѣ, а «одѣвать» — о нижнемъ(!)…

Другое проявленіе той же ошибочности — въ употребленіи слова «ограбить». Это уже въ самое послѣднее время появилось. Такъ, пишутъ: «Бандиты (и почему бандиты, а не грабители) напали на кассира и ограбили пять тысячъ франковъ». Опять-таки «ограбить можно только кого-нибудь» (человѣка или учрежденіе): «они ограбили банкира (или банкъ) на пять тысячъ». Но пять тысячъ можно только награбить, а не ограбить. Опять же, превратите въ страдательный залогъ: развѣ вы скажете «ограбленныя» пять тысячъ? Конечно, скажете «награбленныя пять тысячъ были истрачены»…

Неправильно употребленіе глагола «сожалѣть» съ винительнымъ падежомъ: «Я его сожалѣю». Нѣтъ, — сожалѣю о немъ, а жалѣю кого.

Совсѣмъ принимаетъ право гражданства такой оборотъ, какъ — «Сколько бы онъ не старался, ему это не удастся». «Не» вмѣсто «ни». Это не только говорятъ и пишутъ, но и печатаютъ. Разъ навсегда: «какъ бы ни, сколько бы ни, кто бы ни, когда бы ни и т. д. Человѣкъ говорить: «Какъ бы онъ не былъ силенъ». Пусть же онъ переспросить себя: «Значить, онъ не былъ силенъ?» Нѣть, напротивъ, онъ именно былъ очень силенъ. Тогда какъ же можно говорить — «не былъ»? Въ данномъ случаѣ не отрицаніе, а какъ бы сказать — отметаніе. Не отрицаетъ, говорить о томъ, чего нѣтъ; ни отметаетъ то, что есть. Эта весьма распространенная ошибка многими совсѣмъ не ощущается, и это свидѣтельствуетъ о томъ, что сила мыслительнаго распознаванія уже затуманена ложною привычкой. Ну такъ пусть же вспомнятъ Пушкина:

Кто бъ ни былъ ты, о мой читатель…
Прости. Чего бы ты за мной
Здѣсь ни искалъ въ строфахъ небрежныхъ…

И что ей душу ни смутило,
Какъ сильно ни была она.
Удивлена, поражена…

Въ послѣдніе годы существованія министерскихъ канцелярій вошла въ употребленіе частица «дабы». Хорошее слово, но, какъ всякое слово, — на своемъ мѣстѣ. Слово «дабы» не зависитъ отъ глагола, а само подчиняетъ себѣ послѣдующія слова. Такъ напримѣръ, нельзя сказать — «Я хочу, дабы онъ пришелъ», а надо сказать, «чтобы онъ пришелъ, дабы передать ему то-то и то-то». Отсюда выводимъ: слово «дабы» не можетъ замѣнять слова «чтобы», а замѣняетъ выраженіе «съ тѣмъ, чтобы». Разъ нельзя сказать «Я хочу съ тѣмъ, чтобы ты пришелъ», то пельзя сказать и — «Я хочу, дабы ты пришелъ».

Перейдемъ отъ грамматическихъ искаженій къ словечкамъ и выраженіямъ.

4. Ходячія выраженія

Въ томъ, что можно бы назвать опошляющими словами и выраженіями, надо различать двѣ категоріи. Одни слова пошлы и при этомъ неправильно примѣнены; другія пошлы безъ неправильности, а только въ силу того, что набили оскомину и стали тѣмъ, что можно назвать «дежурными словами».

Есть сейчасъ слово въ обиходѣ, которое положительно язва языка. Это слово — «обязательно». «Обязательно» происходить отъ «обязанность». Оно прежде, въ тѣ времена. когда еще хорошо, красиво и осмысленно говорили по-русски, такъ и употреблялось, — только въ тѣхъ случаяхъ, когда съ нимъ сочеталось понятіе обязанности. «Вамъ обязательна явка въ такую-то канцелярію», — сокращенно: «Вамъ обязательно явиться въ такую-то канцелярію». Такъ же точно «прокуроръ обязательно присутствуетъ въ засѣданіи суда». У насъ теперь это слово употребляется вмѣсто «непремѣнно» и въ такихъ случаяхъ, когда совсѣмъ нѣть никакой обязанности. Такъ говорятъ: «Пройдитесь по бульвару, — обязательно вамъ повстрѣчается такой-то». Даже приходится слышать такія сочетанія, какъ — «Мнѣ обязательно хочется» или — «Вамъ обязательно нужно»; вѣдь это послѣднее то же самое, что — «Вамъ позволительно можно». Понятіе обязанности совершенно вывѣтрилось. На судѣ предсѣдатель спрашиваеть: «Вы, что же, свидѣтель, знаете, какъ онъ его? Ножемъ?» «Обязательно ножемъ-съ». Согласитесь, что это странное пониманіе обязанности.

Впрочемъ, зловредность этого слова не въ томъ, что оно неправильно употребляется, не въ томъ, что оно не сходить съ устъ, и не въ томъ, что, наводняя собой рѣчь, оно пошлитъ ее до постылости, а главное то, что, вытѣсняя другія слова изъ рѣчевого обихода, оно тѣмъ самымъ изгоняетъ изъ мозга соотвѣтствующія изгоняемымъ словамъ понятія и тѣмъ вызываетъ обѣднѣніе мышленія. Сами посудите. Разсказываеть внучка про свою бабушку: «Каждое утро неизмѣнно — чаю напьется, къ окну сядетъ, очки надѣнетъ, газету читаетъ». Вѣдь лучше это, чѣмъ «Каждое утро обязательно и т. д.», да еще «очки одѣнетъ»… Чувствуете, что дѣлаетъ это слово? Или какъ, напримѣръ: «Четыре раза воръ ускользалъ, въ пятый разъ неминуемо попадется». Развѣ не лучше, чѣмъ: «Въ пятый разъ обязательно попадется»? Ясна ли пагубная сторона этого слова? Понятія неизмѣнности и неминуемости существуютъ въ сознаніи, но они вытѣсняются изъ него однимъ общимъ словомъ «обязательно», которое не покрываетъ собой ни одного изъ нихъ и, какъ пластырь какой-то, залѣпляетъ разнообразіе мыслительныхъ путей. Вотъ какія прекрасныя русскія слова вытѣсняются этимъ гнуснымъ паразитомъ:

Неизмѣнно	Непреклонно
Непремѣнно	Неотлучно
Неминуемо	Несомнѣнно
Обычно	Неуклонно
Неизбѣжно	Во что бы то ни стало
Неукоснительно	Не иначе какъ.

Затѣмъ, изгоняется такой красивый и въ рѣчи цѣнный оборотъ, какъ двойное отрицаніе: «Да вы ему только скажите, — онъ не можетъ не исполнить». Лучше вѣдь, чѣмъ — «Да вы ему только скажите, — обязательно исполнить». Не буду больше останавливаться на этомъ словѣ, но скажу, что изъ всѣхъ наводнившихъ пашу рѣчь прибаутокъ, трафаретовъ и «дежурныхъ словъ» слово «обязательно» по пагубному своему вліянію на мыслительный аппаратъ, по той легкости, съ какою подвертывается, — самое зловредное.

Еще нѣсколько примѣровъ искаженія смысла.

Слово «опредѣленно» пробралось въ такія сочетанія, гдѣ никакой опредѣленности нѣть. Напримѣръ: «Онъ опредѣленно не знаетъ». Слышалъ даже — «Онъ опредѣленно умеръ». Здѣсь проявляется мыслительная лѣнь: человѣкъ, вмѣсто «Я опредѣленно знаю, что онъ умеръ», перескакиваетъ, сокращаетъ и говорить: «Онъ опредѣленно умеръ». Сюда же относятся выраженія вродѣ «Онъ упорно не хочетъ». Здѣсь соединеніе причины и послѣдствія. Упорство есть слѣдствіе нехотѣнія; говорящій стягиваетъ ихъ въ нѣчто одно, причемъ изъ послѣдствіи дѣлаетъ качественное опредѣленіе причины. Подобныя выраженія свидѣтельствуютъ о вялости мышленія и ведутъ къ оскудѣнію мышленія.

Очень уродливое слово, весьма однако прочно усѣвшееся въ современномъ обиходѣ, — «подвезло»: «Ему въ этомъ дѣлѣ подвезло». Если это правильно, то правильно было бы и настоящее время: «Ему въ этомъ дѣлѣ подвозитъ». Между тѣмъ, всякій скажетъ: «Ему въ этомъ дѣлѣ везетъ». Слѣдовательно, въ прошедшемъ: «Повезло», повезло, не подвезло. Это остатокъ того, что можно назвать юнкерствомъ: подвезло, марка, нуль вниманія … Одинъ юноша такъ сказалъ: «Когда мой батька сыграетъ въ ящикъ», это значило: «Когда мой отецъ умретъ»…

Сюда же надо отнести: «Я васъ проведу до дому» вмѣсто «провожу». «Провести» можно слѣпого или человѣка, незнакомаго съ дорогой: «Проведите его коридоромъ». Но отъ «проводить» будущее время: «провожу», а не «проведу». Тѣмъ болѣе неумѣстна такая форма, что она имѣетъ и переносное, не совсѣмъ почтительное значеніе, то значеніе, въ которомъ подразумѣвается «за носъ». Итакъ: «Провести, провелъ, проведу» — одно значеніе; «проводить, проводилъ, провожу» — другое значеніе.

Неправильное словопроизводство. Отъ слова «большевикъ» произвели прилагательное «большевистскій». Суффиксъ истскій есть прилагательное окончаніе существительныхъ, оканчивающихся на истъ: «роялистъ — роялистскій». «кальвинистъ — кальвинистскій». Суффиксъ иностраннаго происхожденія, который иногда принимаеть и форму ическій: «коммунистъ — коммунистическій». «монархистъ — монархическій». Такія окончанія были бы умѣстны, если бы мы имѣли дѣло съ существительнымъ «большевистъ»: тогда прилагательное было бы «большевистскій» или «большевистическій». Но слово, кончающееся на к, можетъ къ прилагательной формѣ дать только суффиксъ цкій: «мужикъ — мужицкій», «покойникъ — покойницкая», «дуракъ — дурацкій» (можете себѣ представить такія формы, какъ «мужистскій» или «дурастическій»?). Поэтому и «большевикъ — большевицкій».

Мнѣ возражали, что прилагательное «большевистскій» не отъ «большевикъ», а отъ «большевизмъ». Однако много словъ есть, которые имѣютъ обѣ существительныя формы, а прилагательное производится отъ слова, кончающагося на к. Напримѣръ, есть «трагикъ» и есть «трагизмъ», а прилагательное «трагическій» (отъ первой изъ двухъ формъ); то же и «комикъ». Думаю, что при соревнованіи суффикса на букву к съ суффиксомъ измъ лучше давать предпочтеніе первому, — будетъ болѣе по-русски.

5. Дежурныя слова

Поговоримъ теперь о привычкахъ безъ искаженія грамматическаго и лишь съ малымъ искаженіемъ смысловымъ. Разсмотримъ нѣкоторыя изъ числа тѣхъ, которыя я назвалъ «дежурныя слова». Есть среди нихъ и такія даже, которыя никакого искаженія смыслового не представляютъ, а заслуживаютъ презрѣнія только по назойливости своей.

Кому не извѣстна форма большевицкой вѣжливости — «извиняюсь»? Какія прекрасныя русскія слова есть для того же самаго! Напримѣръ «виноватъ»; но развѣ можно признавать себя виноватымъ? «Простите»; да наплевать мнѣ на ваше прощеніе, не все ли мнѣ равно, прощаете вы меня или нѣть. А я самъ «извиняюсь», и будеть съ васъ… Ужаснѣйшее слово, ужаснѣйшее съ нимъ вмѣстѣ поведеніе. Прежде вамъ наступали на ногу и говорили: «Простите»; теперь вамъ говорятъ «Извиняюсь» и — наступаютъ на ногу. Распространенность этого слова можно сравнить только съ нѣкоторыми насѣкомыми, да, пожалуй, съ формулой: «Ничего подобнаго».

Занявъ мѣсто такихъ выраженій, какъ «никогда», «нисколько», «ни въ коемъ случаѣ», «ничуть не бывало», выраженіе это въ концѣ концовъ утвердилось, какъ замѣна простого «нѣть», когда оно произносится съ нѣкоторой силой, съ возмущеніемъ. Трудно объяснить пошлость этого выраженія тому, кто ея не чувствуетъ. И что же сказать о тѣхъ, кто къ нему прибѣгаетъ, какъ къ извѣстной изысканности?.. Это одинъ изъ тѣхъ культурныхъ обмановъ, которыми обольщаются и ублажаются люди, воображающіе, что они всплыли на поверхность послѣдняго слова, потому что говорятъ то. чего еще вчера не говорили…

Плохую услугу языку оказываетъ иногда желанье поостроумничать. Дешевая переимчивость тутъ вводитъ въ оборотъ такія слова и выраженія, какъ «ничего преподобнаго»…

Слово «товарищъ»… Какое прекрасное, священное слово! Товарищъ по школѣ, товарищъ по полку, товарищъ по несчастію … Попомните только, какъ оно звучало въ то время, когда Пушкинъ писалъ свои «Лицейскія Годовщины». Что же сдѣлали изъ него? Незнакомый къ незнакомому на улицѣ подходить: «Товарищъ, позвольте прикурить». Чекистъ обыскиваетъ васъ: «Ну, товарищъ, выворачивайте карманы». Оно превратилось въ совершенно безсодержательное обращеніе, — выдуманное, выпотрошенное слово.

Появилась и благодушная, трамвайная форма обращенія между женщинами: «Мадамочка». О, дивное слово — «Сударыня»!.. Нѣть, не понимаютъ люди, что отъ нихъ не убудетъ, если другому прибавятъ.

Часто приходится слышать «между прочимъ» вмѣсто «между тѣмъ». «Онъ мнѣ обѣщалъ, а между прочимъ не исполнилъ». (Въ этихъ случаяхъ даже «между прочимъ», — съ вульгарнымъ словоупотребленіемъ и вульгарное произношеніе.) Это остатокъ семинарства. «Между прочимъ» можно сказать только, когда оно можетъ быть замѣнено словомъ «въ томъ числѣ». Въ тѣхъ же случаяхъ, когда оно хочетъ замѣнить слово «тѣмъ не менѣе», оно не къ мѣсту, а надо говорить «между тѣмъ». И конечно, не говорить, что я тоже иногда слышалъ (тоже отъ семинаріи): «Между́ прочимъ», съ удареніемъ на у.

Опять-таки семинарство — употребленіе слова «слишкомъ» вмѣсто «очень». Такъ напримѣръ: «Такой-то человѣкъ мнѣ очень нравится: слишкомъ образованный». Это явно невѣрно. «Слишкомъ» можно сказать только о такомъ качествѣ, котораго слѣдуетъ убавить; въ этомъ словѣ всегда есть нѣкоторое осужденіе. Какъ же можетъ человѣкъ нравится тѣмъ, чего ему надо убавить? Обратное было бы вѣрно: «Онъ мнѣ не нравится: онъ слишкомъ образованъ». Кто въ провинціи живалъ, тотъ слышалъ подобныя рѣчи, главнымъ образомъ въ духовной средѣ.

Какъ часто, говоря о женщинѣ, употребляютъ выраженіе «интересная». Я даже слышалъ разъ въ вагонѣ: «Ахъ, не скажите, — она поинтереснила». Слово «интересъ» въ смыслѣ внѣшней привлекательности есть нѣчто произвольное и въ послѣдней степени безвкусное. Знаю, что Левъ Толстой прямо изъ комнаты уходилъ, когда при немъ кто-нибудь такъ выражался. Самъ онъ говорилъ: «Женщина, возвратившаяся изъ поѣздки въ Индію, можетъ быть интересна своими разсказами, но она не можетъ быть интересна въ желтомъ платьѣ».

Много пошлости вливается чрезъ безразборчивое употребленіе слова «роскошный». Оно совершенно утратило свой истинный смыслъ цѣнности, стоимости, вообще такого, что связано съ затратой средствъ. Вполнѣ понятны выраженія — «роскошная квартира», «роскошная обстановка», но прямо отвратительны выраженія вродѣ «роскошная малина», «роскошная селедка». Что сказать про нарѣчіе, какъ напримѣръ — «Онъ роскошно читаетъ лекціи», «Онъ роскошно знаетъ свой предметъ», «Этотъ теноръ роскошно поетъ Ленскаго»… Совершенно выхолощенное слово, ничего не значащая прибаутка.

Положимъ, Пушкинъ говорить:

Цвѣты осенніе милѣй
Роскошныхъ первенцовъ полей.

Но вѣдь это метафорическое примѣненіе слова, примѣненіе, такъ сказать, въ чрезмѣрномъ расширеніи смысла. Онъ же, Пушкинъ, въ извѣстной строфѣ о ножкахъ въ «Онѣгинѣ» говорить:

Взлелѣяны въ восточной нѣгѣ,
На сѣверномъ, печальномъ снѣгѣ
Вы не оставили слѣдовъ:
Любили мягкихъ вы ковровъ
Роскошное прикосновенье.

Уже одно сочетаніе съ отвлеченнымъ понятіемъ — «прикосновеніе» — поднимаетъ эпитетъ на степень крайней метафоричности. И въ самомъ дѣлѣ, какая восхитительная перестановка: вмѣсто «мягкое прикосновенье роскошныхъ ковровъ» — «роскошное прикосновенье мягкихъ ковровъ». Итакъ, метафоричность, аллегорія, вотъ что оправдываетъ несоотвѣтственное примѣненіе какого-либо эпитета. Именно аллегорія есть то новое содержаніе, тотъ духъ, тотъ ароматъ, которые превращаютъ ошибку произвольнаго примѣненія слова въ находку высшей художественной цѣнности. Но вѣдь ясно, что когда человѣкъ говоритъ — «роскошная селедка», то туть нѣть никакой метафоричности, никакой аллегоріи. Это просто невѣрное примѣненіе слова; и — еще полные восхитительныхъ пушкинскихъ образовъ, — мы не колеблясь, скажемъ: кощунственное примѣненіе.

Доискиваясь причины того гнуснаго впечатлѣнія, которое производить неразборчивое примѣненіе нѣкоторыхъ словъ, приходится признать, что одна изъ причинъ пошлости есть — неощущеніе аллегоріи. Тотъ новый, слову не принадлежащій, но поэтомъ въ него вкладываемый духъ, не ощущается, не сознаваемъ нѣкоторыми людьми, и въ ихъ употребленіи слово, утративъ духовность своего метафорическаго содержанія, даже не снабжается извиняющими кавычками — сими постоянными спутницами развѣнчанной аллегоріи. Кавычки въ подобномъ случаѣ это есть признаніе своего опошляющаго акта; въ нашемъ же обиходномъ употребленіи слова «роскошный» не ощущается необходимость въ признаніи, потому что не ощущается и само опошленіе.

Здѣсь два слова о кавычкахъ. Снабженное этимъ «пропускнымъ билетомъ», собственно, всякое слово можетъ проникнуть въ рѣчь. Но тогда за нимъ остается характеръ, какъ бы сказать, «нелегальности», оно «подъ надзоромъ»; слово является въ качествѣ цитаты. Кавычки являются свидѣтельствомъ, что говорящій — (вѣдь не только въ печати, но и въ рѣчи слово можетъ быть «поставлено въ кавычки» путемъ интонаціи, особаго ударенія или остановки) — итакъ, кавычки свидѣтельствуютъ, что говорящій сохраняетъ свое критическое отношеніе къ явленію рѣчевому или умственному, которому не дарить своего полнаго сочувствія или по отношенію къ которому высказываетъ насмѣшку, снисходительность, наконецъ, — явленію, отвѣтственность за которое онъ отъ себя отклоняетъ. Кавычки, какъ подчеркивающія неодинаковость умственныхъ уровней, несомнѣнно, одно изъ проявленіи культурности. Это признакъ неугасшаго въ человѣкѣ чутья критики и самокритики. И не удивительно принесенное газетами извѣстіе, что новымъ декретомъ большевицкоѳ правительство упразднило кавычки, — не удивительно потому, что его дѣятельность въ области языка противокультурна. Но намъ бы не слѣдовало утрачивать чутье къ разнообразію рѣчевыхъ уровней. А между тѣмъ у насъ вводятся въ обиходъ слова, которымъ не слѣдовало бы предоставлять право освобождаться отъ кавычекъ. Вѣдь снять кавычки это значитъ заговорить своими словами. Неужели же такія слова, какъ «дискуссія», «информація», и столько иныхъ нерусскихъ выдумокъ проникнутъ въ ту русскую рѣчь, гдѣ мѣста и права гражданства принадлежать по праву рожденія? Объ иностранныхъ словахъ рѣчь будетъ впереди, но и неиностранныя, доморощенныя пошлости не слѣдовало бы освобождать оть «поднадзорности» кавычекъ…

Упомянемъ въ числѣ пошлостей маленькое (тоже большевицкое) словечко «пока». Вы, конечно, всегда думали, что «пока» значить «въ то время какъ», «между тѣмъ какъ», чтд оно подчиняетъ одно дѣйствіе другому въ порядкѣ одновременности? Совсѣмъ нѣтъ. «Пока» значить теперь въ чертѣ совѣтской осѣдлости: «До свиданія, будьте здоровы, не сомнѣвайтесь въ моемъ обѣщаніи и пр. и пр.» Это какъ бы маленькая пилюля совѣтской обходительности…

Есть и другая пилюля, — сгущеннаго благожелательства: «Всего!» На этомъ обыкновенно прекращается телефонный разговоръ; послѣ этого — отбой.

6. Безразличіе къ родному языку

Скажутъ, что и въ другихъ языкахъ не все благополучно, что и тамъ въ разговоръ втираются пошлости, и тамъ люди говорятъ не «академично». Совершенно вѣрно. Во французскомъ очень много входить въ обиходъ словъ «бульварныхъ»; есть даже словарь парижскаго «арго». Но не только въ печати, а и въ разговорѣ вы всегда услышите, что слово ставится въ кавычки. Тамъ проникновеніе недозволеннаго слова въ печать всегда сохраняетъ характеръ «цитаты»; оно является сознательно, какъ окраска того человѣка, которому влагается въ уста, или окраска той среды, которая описывается; вы никогда не заподозрите автора въ томъ, что онъ раздѣляетъ тотъ духъ пошловатости, съ какимъ данный оборотъ примѣняется, — авторъ умѣетъ себя отмежевать. У насъ этого ощущенія пошлости не ощущается.

Въ нашъ языкъ втираются слова и выраженія съ новымъ, неприсущимъ имъ, насильственнымъ значеніемъ, въ такихъ сочетаніяхъ, которыя не только коробятъ слухъ, но оскорбляютъ здравый смыслъ. Выраженія пошлыя легко распространяются: людская переимчивость чеканить однообразную лживую монету, которая вытѣсняетъ драгоцѣнное разнообразіе нашего языка. Штампы, трафареты подхватываются налету, и готовые ярлыки своимъ безличіемъ обезцвѣчиваютъ яркость родной рѣчи; готовые обороты замѣняютъ самодѣятельность мыслительную, легкость заимствованія замѣняетъ трудъ исканія; неправильное пользованіе словомъ искажаетъ мыслительный аппаратъ, вызываетъ неясность мышленія, вызываетъ умственнную лѣнь; легкая удовлетворяемость приблизительнымъ словомъ ведетъ къ неминуемой расплывчатости мысли. Таковы опасности, на которыя хочется обратить вниманіе. Не то важно, то есть не то самое важное, что неточное, ошибочное мышленіе искажаетъ рѣчь, а то важно и опасно и страшно, что неточная рѣчь искажаетъ мышленіе.

Хочется здѣсь отвѣтить на весьма распространенное мнѣніе, которымъ часто вооружаются люди для того, чтобы, когда имъ указываютъ на опасность искаженій, оправдать ихъ. «Языкъ есть нѣчто живое, — говорятъ они, — это есть развивающійся организмъ; нельзя его въ рамки укладывать, нельзя его связывать правилами; это насиліе. Языкъ свободенъ». И во имя свободы эти люди даруютъ право гражданства худшимъ искаженіямъ и ошибкамъ. Какая-то филологическая «амнистія». Здѣсь явно неправильное толкованіе понятія свободы. Свобода вовсе не значить предоставленіе себя своимъ наклонностямъ; свобода не значитъ потаканіе. Какъ въ мірѣ искусства и всякаго нематеріальнаго творчества, такъ и въ языкѣ, только та свобода имѣетъ цѣнность, которая зиждется на подчиненіи. Свобода до подчиненія есть хаосъ: изъ хаоса человѣкъ входить въ подчиненіе, благодаря подчиненію изъ хаоса выходить и въ немъ, въ подчиненіи, обрѣтаетъ новую, уже цѣнную свободу. Вѣдь какъ бы люди ни превозносили прелести и преимущества пресловутаго «свободнаго воспитанія», а признать же они должны, что красть нельзя, стричь полосы надо, лгать не подобаетъ и въ носу ковырять непристойно. Разъ они это признаютъ, какъ же они отнесутся къ тому, кто во имя свободы будетъ возставать противъ воспитательныхъ мѣръ, направленныхъ къ искорененію этихъ дурныхъ привычекъ? Но отношенію къ чисткѣ языка они именно такъ и поступаютъ. Поднимая голосъ за свободу, они упускаютъ воспитаніе; поднимая голосъ за творчество (на самомъ дѣлѣ за произволъ), упускаютъ изъ виду дѣйствующую въ людяхъ переимчивость и падкость на все готовое. Они дѣлаютъ такимъ образомъ какъ разъ обратное тому, что хотятъ: поощряютъ несвободу — и заступаются за ярлыкъ. Движимые желаніемъ не препятствовать процвѣтанію злаковъ, они слѣпы передъ надвиженіемъ плевелъ. Здѣсь дѣйствуетъ какой-то духъ умильной слащавости, который совершенно непонятенъ въ вопросахъ научныхъ и вопросахъ воспитательныхъ. Одинъ критикъ мнѣ однажды, по поводу моего выступленія противъ иностранныхъ словъ, возразилъ, что я насилую человѣческую природу, требуя изгнанія такого слова, какъ «мерси»; что если человѣкъ говорить «мерси», то потому, что это ему естественнѣе, и если его заставить говорить «спасибо», то выраженіе его благодарности будетъ неискренно! Вѣдь такъ можно дойти до того, что, если гость за столомъ не будетъ по восточному обычаю рыгать, то благодарность его къ хозяйкѣ будетъ неискрення…

Грустно, но приходится отмѣтить, что, по-видимому, любовь къ своему языку не сидитъ въ русскомъ человѣкѣ. Когда я въ Москвѣ передъ своими многочисленными слушателями-студійцами говорилъ о губительномъ пристрастіи къ иностраннымъ словамъ, ни одинъ не нашелся, который бы сказалъ: «Да, правда, это гадко, обидно; русскому уху и русскому духу противно, русскому сердцу больно. Давайте, дадимте другъ другу слово изгонять иноземныя слова, будемте говорить чистымъ, настоящимъ русскимъ языкомъ». Нѣть. Ни одного не нашлось, который бы сказалъ такъ, а всѣ только съ задоромъ, съ тѣмъ душкомъ, съ какимъ ставятся словесныя ловушки, спрашивали: «Да чѣмъ все это плохо? Да почему нельзя? А какъ же сказать иначе? А кто же сказалъ, что это нельзя?..» и т. д. Очевидно, отсутствуетъ въ русскомъ человѣкѣ любовь къ своему языку, если онъ не страдаетъ отъ искаженій его. И очень примѣчательно, что когда этотъ вопросъ поднимается въ печати, то скорѣе выступаютъ люди въ защиту иностраннаго слова, — защищаютъ то, что все равно торжествуетъ!

Перейдемъ же къ вопросу о «нашествіи иноплеменниковъ».

7. Иностранныя слова

«Товарищи! Прежде всего я долженъ васъ информировать, что, хотя мы съ ними состоимъ въ контактѣ, однако оріентироваться во всѣхъ инкриминируемыхъ дефектахъ очень трудно, несмотря на анкету, и что-нибудь опредѣленное зафиксировать въ этой плоскости не представляется никакой возможности. Можно лишь констатировать факты, не задаваясь коррективами; да и то, при доминирующемъ настроеніи коллектива, врядъ ли можно ожидать продуктивности отъ нашей дискуссіи…» и т. д. и т. д.

Такъ говорятъ за рубежомъ совѣтскимъ. Этотъ примѣръ я самъ составилъ, и думалось мнѣ, что, какъ все выдуманное, онъ грѣшитъ преувеличеніемъ. Однако на самомъ дѣлѣ онъ далеко отстаетъ отъ дѣйствительности. Послушайте лучше, какъ Мейерхольдъ объясняетъ пріемы повой постановки «Горя отъ Ума»:

«Конструктивная установка Виктора Шестакова является трансформирующимъ станкомъ, дающимъ возможность подавать отдѣльные эпизоды, какъ кадры». Или вотъ напримѣръ резолюція «мѣсткома» желѣзнодорожниковъ:

«Главнымъ моментомъ непроведенія работы въ неплановомъ порядкѣ отразилось за счетъ распоряженій но линіи правленія и выявленія состоянія производства по спеціальному опроснику, на каковомъ и было заострено вниманіе работы. Фиксированіе протоколовъ не дастъ ясности сути его намѣчанія и практическихъ соображеній на этотъ счетъ». Поняли?..

Вопросъ о большевицкомъ вліяніи на русскій языкъ — вопросъ большой и сложный и не только филологическій. Для того, чтобы о немъ говорить, нужны документы, да и ихъ не достаточно для вывода всѣхъ принциповъ мыслительныхъ, которые оказываютъ воздѣйствіе на языкъ: тутъ уже вопросъ не филологическій, тутъ явная отрава мыслительныхъ путей, это предметъ тяжелаго, сложнаго и скорбнаго изученія. Поэтому лишь вскользь его касаюсь и перехожу къ иностраннымъ словамъ вообще.

Иностранное слово не потому плохо (не только потому), что засоряетъ языкъ, но и потому (главнымъ образомъ потому), что, замѣняя ясное, опредѣленное слово новымъ, малопонятнымъ и потому неяснымъ, вліяетъ и на запасъ умственныхъ понятій затмевающимъ образомъ. Поясню на примѣрѣ. Во время одного изъ уроковъ въ Москвѣ передъ рабочей аудиторіей я спросилъ:

— Вотъ сейчасъ кто-то изъ васъ сказалъ слово «продуктивный». А что значитъ «продуктивный»?

Послѣдовалъ поспѣшный отвѣтъ:

— Продуктивный? — полезный.

— Вотъ какъ? Молоко полезно?

— Полезно.

— Продуктивно?

— Нѣтъ.

— Такъ что же значитъ «продуктивный»?

И замѣнилъ я имъ это иностранное слово русскими словами: «плодотворный», «производительный».

— Понимаете?

— Понимаемъ.

Что же происходитъ? Понятія полезности и плодотворности, столь ясно разграниченныя въ русскомъ языкѣ, въ умахъ этихъ людей уже слились въ одно понятіе подъ общимъ неяснымъ обозначеніемъ иностраннаго слова. Подъ покровомъ этого малопонятнаго слова разница понятій стерта, утрачивается сознаніе ихъ неодинаковости. Вотъ наиболѣе погубная сторона того наплыва иностранныхъ словъ, которымъ заливается наша рѣчь. Но есть, кромѣ этой логической стороны, и психологическая. Люди почему-то думаютъ, что они умнѣютъ, когда произносятъ слова, которыхъ не понимаютъ. Создается у человѣка какое-то подобіе культуры, которая на самомъ дѣлѣ ниже той, какая у него есть. Это я ясно ощущалъ, когда во время революціи въ деревнѣ слушалъ тамошнихъ говоруновъ. Они сыпали «умными словами», но были положительно глупѣе своихъ отцовъ, которые, глядя на разглагольствующихъ сынковъ, не то умилялись. не то конфузились, даже стыдились. Вліяніе иностраннаго слова несомнѣнно разслабляюще, когда падаетъ на умственную почву, не подготовленную къ его воспріятію, — когда говорящій не отдаетъ себѣ отчета въ корняхъ этого слова. Какъ всякое полузнаніе, оно хуже незнанія, все равно какъ полуистина есть уже заблужденіе. Все, что было сказано выше относительно обратнаго дѣйствія слова на разумъ, въ наибольшей степени приложимо къ иностраннымъ словамъ.

Думаю, что общее положеніе достаточно ясно послѣ сказаннаго. Хочу дать небольшой списокъ «дефективныхъ» выраженій и къ нимъ соотвѣтствующихъ «коррективовъ».

Зачѣмъ:	Когда есть:
Оріентироваться	Разобраться, осмотрѣться, опознаться 2)
Фиктивный	Вымышленный, мнимый.
Иниціаторъ	Зачинщикъ (во всякомъ случаѣ въ отрицательномъ смыслѣ).
Доминировать, превалировать	Преобладать, господствовать
Информировать	Оповѣстить, поставить въ извѣстность, освѣдомить.
Варіироватъ	Разнообразить.
Нюансировать	Оттѣнять.
Фиксировать	Закрѣпить, установить, записать, внести.
Оперировать	Дѣйствовать.
Инкриминировать	Ставить въ вину.
Анкета	Опросный листъ, опросъ.
Коррективъ	Поправка, возмѣщеніе.
Дефектъ	Изъянъ, недочетъ.
Симуляція	Притворство.
Базировать	Строить, утверждать, основывать.
Детальный	Подробный.
Индифферентный	Безразличный.
Пресса	Печать.
Колье	Ожерелье.

Нельзя продолжать списокъ до безконечности, остановимся и здѣсь. Но скажемъ, что представители тѣхъ профессій, которыя должны бы подавать примѣръ уваженія къ языку, даютъ примѣръ обратнаго. Я слышалъ профессора университета, который говорилъ, что на сторожа можно возложить обязанность отапливать помѣщеніе, что «въ крайнемъ случаѣ можно его и гонорировать»… Такія обиходныя слова, какъ «пардонъ», «мерси», кромѣ вульгарности своей, свидѣтельствуютъ и о томъ еще, что люди какъ будто не имѣютъ природныхъ инстинктовъ вѣжливости, если должны выраженіи ихъ заимствовать отъ другихъ. Газеты не отстаютъ въ этомъ дѣлѣ разрушенія. Во всѣхъ областяхъ знанія, отношеній общественныхъ, государственныхъ слова иноземныя множатся съ ужасающей быстротой. Уже вошло въ обиходъ такое слово какъ «коммюнике» («сообщеніе»). Одинъ критикъ сказалъ, что такой-то очень «модерный писатель». Всякая такая «новизна» съ каждымъ разомъ, конечно, проникаетъ въ обиходъ все шире и засоряетъ сознаніе все глубже. Уже утрачивается представленіе объ «нностранности» слова. Одинъ врачъ записалъ въ книгу санитарнаго поѣзда: «Всѣмъ сестрицамъ большое русское мерси». (Конечно «курсивъ нашъ»). А одинъ критикъ, похваливъ меня за выступленіе противъ иностранныхъ словъ, прибавлялъ: «И въ самомъ дѣлѣ, слишкомъ много въ русскомъ языкѣ циркулируетъ нерусскихъ словъ».

Есть слова, которыя перекочевываютъ къ намъ съ искаженіемъ того смысла, который имъ принадлежитъ въ ихъ отечественномъ языкѣ. Слово «будировать» значитъ по-французски «дуться» (на кого-нибудь). У насъ (вѣроятно, по созвучію со словомъ «будить»?) оно употребляется въ смыслѣ «расталкивать», «подстрекать». Имъ замѣняютъ другое иностранное слово — «агитировать»: «по деревнямъ разъѣзжали люди, которые будировали населеніе».

Вопросъ объ иностранныхъ словахъ въ своемъ родѣ бездонный вопросъ, потому что творчество въ этой области такъ богато, что прямо не угонишься. Не такъ давно читалъ о «недискутабельныхъ сужденіяхъ»; о томъ, что человѣкъ сидѣлъ въ автомобилѣ и сквозь окно слѣдилъ, какъ шоферъ «производитъ свои артикуляціи». Онъ, вѣроятно, хотѣлъ сказать (прибѣгнувъ къ другому иностранному же слову) — «эволюціи». Вышло нѣчто странное: «артикуляція» по-французски значить «сочлененіе» (у человѣка, страдающаго ревматизмомъ, болитъ въ «артикуляціяхъ»); далѣе, уже распространенно, «артикуляція» значитъ «членораздѣльность», — цѣнное условіе хорошей сценической рѣчи… Еще читалъ недавно, что члены какой-то партіи «сконспирировались» въ особую группу.

Упомяну еще объ одномъ распространенномъ галлицизмѣ. Люди говорятъ: «Я не знаю, если онъ пришелъ». «Посмотри, если онъ дома». Здѣсь условное «если» употреблено вмѣсто вопросительнаго «ли». Развѣ не больно, что тѣ самые, кто такъ говорить по-русски, отличію почувствовали бы ошибку, если бы кто-нибудь въ подобномъ же случаѣ по-нѣмецки сказалъ — «wenn» вмѣсто «ob»…

Наконецъ, укажу здѣсь еще на одну плохую привычку. Дѣло касается извѣстной категоріи иностранныхъ словъ, вошедшихъ и все болѣе проталкивающихся въ русскій обиходъ. Не противъ самого вторженія иностранщины говорю я здѣсь, а противъ извѣстнаго произношенія уже укоренившихся въ нашемъ языкѣ словъ. Слова, кончающіяся на «онный», какъ «революціонный» и подобныя, произносятся съ особеннымъ удареніемъ на буквѣ о (послѣ ц), причемъ почти остается непроизнесенной гласная, предшествующая буквѣ ц; она даже иногда совсѣмъ пропадаетъ. Такъ выходить: «револьціонный», «агитціонный» и пр. Между тѣмъ, эта гласная есть основная, главная гласная коренного существительнаго. «Революціонный» происходить отъ «революція», агитаціонный» — огь «агитація». При нашемъ же неряшливомъ произношеніи прилагательнаго съ пропажей коренной гласной пропадаетъ самая сущность слова. Неряшливость идетъ еще далѣе, и то і, которое слѣдуетъ за буквой ц, превращается въ ы. Тогда мы слышимъ: «револьцыонный», «агитцыонный». Не могу сказать иначе, — это звучитъ отвратительно. Одно изъ проявленій культуры — чтобы чувствовалось въ человѣкѣ, что онъ знаетъ происхожденіе слова; должна въ словѣ звучать его генеалогія. Такое произношеніе, какъ вышеуказанное, стираетъ всякій намекъ на происхожденіе, ибо не можетъ въ латинскомъ словѣ быть звукъ ы, и не можетъ вообще ни одно слово правильно существовать безъ коренной гласной. И когда это говорятъ люди, учившіеся латинскому языку или знакомые съ иностранными языками, то неряшливость ихъ поистинѣ свидѣтельствуетъ объ отсутствіи культурнаго чутья и культурныхъ привычекъ. Они, очевидно, не ощущаютъ латинскаго наслѣдія, живущаго въ этихъ словахъ. Культура имѣетъ двойное развѣтвленіе: въ вѣтвяхъ и въ корняхъ; кто не ощущаетъ корней, не способенъ на настоящее цвѣтеніе въ вѣтвяхъ.

Да, вопросъ объ иностранныхъ словахъ, столь болѣзненный при нашихъ бѣженскихъ условіяхъ, важенъ, конечно, не только съ точки зрѣнія засоренія языка, но и съ точки зрѣнія искаженія мыслительнаго аппарата и, какъ одного изъ его рычаговъ, — слуховой чувствительности къ рѣчевой правильности. А чувствительность наша притупляется, — уже не разбираютъ люди, что правильно и что неправильно и почему неправильно. Мы отошли оть тѣхъ корней, которые питаютъ нашу рѣчь, если можно такъ выразиться, смысловыми соками. Усыхаетъ яркость природная. Мы ушли отъ нея и уходимъ все дальше. И хочется вспомнить знаменитыя слова Тургенева о русскомъ языкѣ, — что только великому народу данъ великій языкъ. Но что же мы изъ него сдѣлали? Что сдѣлали изъ «великаго, могучаго, правдиваго, свободнаго»? Не великъ уже, когда такъ много воспринялъ пошлаго; не могучъ, разъ прибѣгаетъ къ иноземной помощи; не правдивъ, если не изъ своихъ корней черпаетъ, и не свободенъ, разъ повинуется внѣшнимъ указаніямъ, не развивается изъ глубины своего духа.

Русскій языкъ въ опасности.

С. В.

*) Читано въ Парижѣ въ Тургеневскомъ общ. 8 III. 1928 г.

1) Впрочемъ, здѣсь точное правило есть: причастіе настоящаго времени образуется отъ 3-го лица множественнаго числа изъявительнаго наклоненія (иду́тъ, пи́шутъ).

2) Не смѣшивать съ «обознаться» — ошибиться (принять кого за другого).

Views: 39