Monthly Archives: January 2019

А. Салтыковъ. Магія націи

1.

Поразительна быстрота, съ какою развертывается новорожденная нація — во всѣхъ проявленіяхъ своего духа: культурномъ расцвѣтѣ, національно-религіозномъ самосознаніи, военной мощи, соціальномъ строительствѣ!

Развертывается нація и территоріально; ибо духъ націи требуетъ для своей работы опредѣленной территоріи. Могучее движеніе ислама, возникшее въ темнотѣ и неизвѣстности, на далекой окраинѣ Арамейскаго ландшафта, овладѣваетъ въ какія-нибудь сто лѣтъ Сиріей, Вавилонскимъ Междурѣчіемъ и Персіей, всей сѣверной Африкой, Испаніей… Но движеніе это, родившее, по счастливому выраженію Шпенглера, «магическую націю», не ограничилось лишь механическимъ овладѣніемъ территоріей. Оно и духовно овладѣло ею.

Такъ произошло поистинѣ чудесное магическое превращеніе этой территоріи въ сверкающій до сихъ поръ — ослѣпительнымъ маревомъ — «міръ Леванта». Въ немъ зародилась новая душа, родился новый человѣкъ: человѣкъ ислама. Въ какія-нибудь сто-полтораста лѣтъ древняя культура южно-средиземнаго міра обернулась «арабскою» культурой. Возникли наука, блестящая образованность, процвѣли художества и литература. Сразу весь помолодѣлъ этотъ старый-престарый міръ. И всѣ его безчисленные провинціализмы и этнизмы, продукты распада эллино-римской націи, покрыла вновь родившаяся нація, нація ислама.

Магична всякая вообще нація, не одна «нація ислама». И при этомъ въ двухъ смыслахъ: во-первыхъ — нація магически превращаетъ людей и цѣлые народы и страны въ то, на что они ранѣе не были похожи, а во-вторыхъ, — всѣ эти превращенія, даже матеріальныя, являются результатомъ работы духа. Въ основѣ каждой націи и созданной ею культуры заложенъ нѣкій творческій призывъ, нѣкое таинственное: «Сезамъ, отворись!» Этотъ «магизмъ» призывной формулы и проявляется въ быстротѣ ея дѣйствія. Чрезвычайно трудно услѣдить за «развитіемъ» націи — столь быстро создаются ея культура и весь внѣшній аппаратъ…

Continue reading

Visits: 37

А. Ренниковъ. Эмпирическая мораль

Грустно видѣть эту тщетную борьбу совѣтской власти со злоупотребленіями въ средѣ своихъ служащихъ.

Воспитали, можно сказать, лучшихъ товарищей въ строгомъ слѣдованіи лозунгамъ «война дворцамъ», «смерть капиталистамъ», «грабь награбленное». А теперь почему-то начинаютъ требовать:

— Не грабь. Охраняй дворцы. Не тронь чужихъ капиталовъ.

Каково людямъ съ послѣдовательнымъ мышленіемъ примѣняться къ такому непостоянству устоевъ?

Continue reading

Visits: 23

Надежда

Непрожитая еще часть жизни — тайное сокровище каждого. Нет человека, который был бы к нему безразличен. Наиболее распространенное отношение к собственному будущему есть надежда

Способность надеяться есть, иными словами, способность поступать вопреки здравому смыслу. Надеющийся видит будущность там, где ее нет; находит воздух там, где для крыльев нет опоры; ожидает света глубокой ночью. Огорчения в настоящем его не смущают: будущее заплатит по всем счетам. 

Его поступки можно расценивать по-разному. С точки зрения разума, в надежде проявляется или глупость, или безумие, или молодость… Чувство молодости — не только ощущение новизны и неизвестности, но еще и дремлющей силы, для которой всякая тропа — желанное поприще, всякое препятствие — радостное испытание. Молодость стоит наедине с сильным и радостным зверем своей души, и блажен тот, кого дыхание этого зверя не оставляет со временем… 

Молодость покидает нас, но надежда остается. Она предполагает, что причинность не всевластна: власть ее подтачивает свобода, то есть удача или, в конечном счете, судьба (судьба или боги: надежда возможна в обоих случаях). При добросовестной, крепкой вере в причинность — надеяться не на что. 

Continue reading

Visits: 61

Ходасевич о пушкинистах

Кстати сказать, намъ давно уже кажется, что судьба какъ бы поскупилась, однимъ изслѣдователямъ Пушкина давъ въ удѣлъ глубокое пониманіе, другимъ — обширныя познанія въ области біографіи, библіографіи, текста. Покойный Гершензонъ, обладая исключительной проникновенностью въ толкованіи Пушкина, неоднократно заблуждался, чему виною были его недостаточныя біографическія и библіографическія познанія. Свѣденія, которыми располагаютъ такіе изслѣдователи, какъ, напримѣръ, Н. О. Лернеръ или П. Е. Щеголевъ, не въ примѣръ обширнѣе, но… порой приходится удивляться, какъ несложны и опрометчивы ихъ сужденія о смыслѣ пушкинскихъ созданій. Иногда хочется сказать, что если бы Пушкинъ былъ въ самомъ дѣлѣ таковъ, какимъ кажется онъ подобнымъ изслѣдователямъ, — то, пожалуй, не стоило бы заниматься имъ съ такимъ отличнымъ усердіемъ.

Вл. Ходасевичъ. «Вокругъ Пушкина»
Возрожденіе, №942, 31 декабря 1927

Visits: 26

Из книги «Познание и творчество»

XVII. Культура: вперед и вверх

Мы часто произносим слово «культура», но редко пытаемся определить, что же мы называем этим словом. Это одна из тех вещей, существование которых несомненно, а определение трудно. Особенно важно было бы уяснить, что такое «культура», именно нам, современникам великого голода, недостатка высших побуждений, проявляющегося повсюду.

Что же такое «культура»? Может быть, это просто совокупность умственных отправлений? Не отнести ли к «культуре» всякий обычай, находящий закрепление не в вещи, а в слове и образе? В этом случае можно было бы говорить и о «культуре мукомолов и пивоваров», и о «культуре мытья рук перед едой», и даже о «культуре вальса или тустепа». Некоторые в наши дни так и поступают, однако определяемая столь широко «культура» теряет всякие очертания. «Культурой» становится и всё, и ничего. Чтобы найти нечто более определенное, нужно искать на другом пути.

Continue reading

Visits: 22

Из книги «Свобода или совесть»

***

В своих долгих метаниях между сменявшими друг друга «идеалами», а лучше сказать идолами, русская интеллигенция отдавала предпочтение двум: социалистическому и либеральному. Если можно сказать, что мысль бывает или глубокой, или (как было принято говорить на Руси) «смелой и честной», то всё «смелое и честное» кадило перед одним из двух этих алтарей. Если господство социализма в Роcсии достаточно показало пустоту и неспособность социалистической «идейности» к культурному творчеству, то у русского либерализма не было возможности проявить себя вплоть до девяностых годов XX века, когда социалистическое правительство пало, власть валялась буквально на дороге и была подобрана теми, кто, волею случая, оказался к ней ближе всего. Знаменем новых правителей оказался либерализм, понимаемый довольно буквально, в духе знаменитого изречения «Laissez passez, laissez faire!» Итоги пятнадцатилетнего либерального правления оказались печальны: процветания, на которое надеялись проповедники «невидимой руки рынка», оно стране не принесло; дало волю всему дурному и ослабило даже ту слабую узду закона, какая была в социалистической России; об уважении к личности, столь дорогому настоящим либералам, никто даже и не вспоминал… А у нас, сохранивших умственную независимость мыслителей (если такие еще остались в «свободной Росии»), появилась возможность впервые задуматься о том, так ли безусловно благотворен либеральный порядок, как думали на Руси в прежние годы.

В качестве беспристрастного, верного и красноречивого свидетеля я выбрал Джона Стюарта Милля. Если он и малоизвестен в современной России, а его классический очерк «О свободе» даже не издан полностью (единственный известный мне перевод обрывается несколько ранее середины), то его мысли можно смело назвать евангелием современного либерализма. Не знаю, прямо или опосредованно, но мысли Милля оказали сильнейшее воздействие на то учение, которое сегодня называет себя либеральным, и догматическое значение его писаний сравнимо только с догматическим значением писаний Маркса. Милль, как и Маркс, был создателем утопии, только утопии не социалистической, а либеральной; и в качестве утопического мыслителя получил огромную власть над умами. Фантастичность построений в сочетании с ложно научной методичностью приемов дает огромную силу, по меньшей мере, в наши дни, с их тяготением ко всему «научному». Даже от колдунов и вызывателей мертвых требует эта эпоха научности; и как Милль, так и Маркс своей наружной трезвостью и методичностью полностью удовлетворяют этому требованию…

Continue reading

Visits: 27

Из книги «Сомнение и свобода»

***

Философия должна начинаться с этого: как бы мы ни приближались к истине, мы всегда от нее бесконечно далеки. Эта мысль упраздняет саму возможность философских систем, всякой гордости ума и беспочвенных притязаний, вроде притязаний современного материализма. Могут спросить: так зачем же искать неуловимую истину? Ответ на этот вопрос один, и совершенно безумный с точки зрения всякого гордого ума, т. е. религиозный: затем, что истина любит нас, к нам небезразлична и хочет, чтобы ее искали, а с теми, кто к ней честно стремился, у нее совсем особые отношения, и судьба их в этом и последующих мирах будет иная, потому что истина в мире не без власти; потому что истина – Бог. Ну, а другого основания любить истину у нас нет. Ни из «естественного подбора», ни из «борьбы за существование», ни из «воли рода к продолжению» любовь к истине никак не следует. Чтобы выжить и оставить потомство, истина не нужна нисколько; и вообще любовь к истине как-то противоположна инстинкту самосохранения… Я говорю здесь, конечно, не о научных «истинах», которые ничем не грозят и ничего не обещают своим поклонникам; я имею в виду истину, искание которой «есть великая и опасная любовь» – огненные слова над входом в здание философии, сохраненные нам Платоном.

Continue reading

Visits: 32

Из книги «Личные истины»

***

Желания «устроиться в жизни» и понять жизнь взаимно враждебны. Тот, кто ищет познания, то есть правды, никогда не будет «устроен». Только закрывая глаза на природу вещей, можно извлекать из них пользу. Давно сказано: «чтобы преуспеть, нужно быть поверхностным или прямо глуповатым». Под внимательным взглядом вещи обретают смысл, но теряют способность приносить пользу. То же самое можно сказать о красоте. Красота бесполезна для тех, кто способен ее видеть; вожделение и насыщение по отношению к красоте возможны только там, где ее не заметили.

***

Угрожаемое зло, в отличие от добра, предпочитает обороняться до последнего. Добро может сдаться, хотя бы потому что не верит в возможность своего конечного поражения; а вот злу, кажется, кое-что о такой возможности известно, и защищается оно отчаянно. Во все времена выступления против добра оканчивались бо?льшим успехом.

***

«Пишите для себя», – говорит общество писателю. «Помилуйте, – вправе возразить писатель, – это какое-то самоудовлетворение и противоестественность, писать для себя! Поэт бросает плод творчества толпе не в последнюю очередь потому, что больше в этом плоде не нуждается. Любовь к творчеству редко совмещается с любовью к своим произведениям, по меньшей мере завершенным».

Continue reading

Visits: 25

А. Яблоновскій. Недоразумѣніе

Въ Варшаву по своимъ дѣламъ пріѣхалъ В. Л. Бурцевъ.

И конечно, польскіе журналисты сейчасъ же атаковали этого, какъ они говорятъ, «патріарха русскаго освободительнаго движенія» и потребовали, чтобы «патріархъ» отвѣтилъ имъ на всѣ проклятые вопросы и даже предсказалъ будущее.

Надо сознаться, что это очень смѣшная и глубоко-провинціальная черта у польскихъ журналистовъ: у каждаго заѣзжаго москаля они всегда спрашиваютъ, чѣмъ окончится «старый споръ славянъ» и что думаютъ «москали» о Рижскомъ договорѣ.

Къ несчастью, однако, и наши «москали» (а въ томъ числѣ и «патріархи») охотно вступаютъ въ такого рода безплодныя бесѣды и очень охотно предсказываютъ будущее.

Не удержался, къ сожалѣнію, и В. Л. Бурцевъ.

Continue reading

Visits: 31

А. Яблоновскій. Бодрыя мысли

Вычиталъ у проф. П. А. Сорокина («Борьба за Россію») нѣсколько бодрыхъ, здоровыхъ и освѣжающихъ мыслей:

— О Россіи, о русской культурѣ; о русскомъ народѣ, о русскомъ будущемъ…

П. А. Сорокинъ вѣритъ въ Россію, какъ набожные люди вѣруютъ въ Бога.

Нынѣшнее безчестіе его не пугаетъ.

— «Будьте покойны, — говоритъ онъ, — Батый, поляки, шведы, Наполеонъ, Дизраэли и сонмъ другихъ историческихъ противниковъ Россіи были на тысячу головъ выше грубіяна Сталина и пьянчуги Рыкова… И что же, ничего; Русь-матушка справилась, да еще какъ».

Словъ нѣтъ, Россія свернетъ шею и большевизму. Кто же въ этомъ сомнѣвается? Даже большевики не сомнѣваются.

— Глуповатый Сталинъ, подловатый Троцкій, сволочеватый Зиновьевъ, вороватый Нахамкесъ — всѣ это знаютъ.

Но и за всѣмъ тѣмъ я чувствую большой стыдъ, что «глуповатый и сволочеватый» десять лѣтъ сидятъ на головѣ нашей родины и забиваютъ ей въ темя гвозди Карла Маркса…

Continue reading

Visits: 31