Грустно видѣть эту тщетную борьбу совѣтской власти со злоупотребленіями въ средѣ своихъ служащихъ.

Воспитали, можно сказать, лучшихъ товарищей въ строгомъ слѣдованіи лозунгамъ «война дворцамъ», «смерть капиталистамъ», «грабь награбленное». А теперь почему-то начинаютъ требовать:

— Не грабь. Охраняй дворцы. Не тронь чужихъ капиталовъ.

Каково людямъ съ послѣдовательнымъ мышленіемъ примѣняться къ такому непостоянству устоевъ?

Затрудненія, которыя испытываетъ совѣтская власть въ дѣлѣ воспитанія честности среди своихъ работниковъ, поистинѣ грандіозны.

То при орошеніи среднеазіатскихъ владѣній растратятъ двадцать милліоновъ рублей. То при постройкѣ гидроэлектрической станціи въ Закавказьѣ прикарманятъ 4 милліона.

Крадутъ теперь почти всѣ — и старые партійцы, и молодые. И блондины, и брюнеты. И сталинцы, и оппозиціонеры.

Крадутъ при всѣхъ случаяхъ: удобныхъ и неудобныхъ, при задачахъ ударныхъ и неударныхъ, въ плановомъ хозяйствѣ и неплановомъ, на общемъ созидательномъ фронтѣ и вразсыпную.

Въ совѣтскихъ газетахъ по поводу растратъ, воровства, взятокъ и вымогательствъ — каждый день самыя тревожныя сообщенія. Въ галгенъ-юмористистическихъ журналахъ мошенничества аппаратчиковъ — излюбленная, нескончаемая тема. Уже изъ одного «Крокодила» легко можно вывести заключеніе, что строительство СССР обращается въ сплошную панаму.

Даже не въ Панаму, а во всѣ каналы и проливы сразу. Включая Бабъ-эль-Мандебскій.

Коммунистическіе вожди, само собой разумѣется, считаютъ, что въ непрекращающихся злоупотребленіяхъ виноватъ не самъ коммунизмъ, а просто неудачный подборъ служащихъ того или иного учрежденія. По ихъ мнѣнію, достаточно произвести «чистку», перевести гражданина. А на мѣсто гражданина Б, гражданина Б обревизовать, гражданина В предать суду — и дѣло въ шляпѣ.

Но вотъ, который годъ уже уважаемые граждане А, Б, В и такъ далѣе — путешествуютъ съ мѣста на другое, ревизуются, предаются суду, караются по всей строгости революціоннаго кодекса, а результатовъ никакихъ.
Продолжаютъ красть. Даже больше, чѣмъ раньше.

Если дѣло почти въ шляпѣ, не постѣсняются и шляпу стянуть.

Мы, эмигранты-буржуи, смотримъ на злоупотребленія въ совѣтскомъ аппаратѣ, конечно, вовсе не такъ, какъ коммунистическіе главари. Мы отлично понимаемъ, что русскіе люди въ общей массѣ какими были по природѣ, такими приблизительно и остались, за исключеніемъ особыхъ кадровъ новоиспеченныхъ мерзавцевъ.

Но какъ быть честнымъ человѣкомъ въ странѣ, гдѣ въ понедѣльникъ говорятъ:

— Грабь награбленное!

А въ среду приказываютъ:

— Не тронь!

Въ прежнее время честность гражданина проистекала не только изъ страха передъ судомъ и ревизорами, но, прежде всего, изъ общечеловѣческихъ внѣклассовыхъ нормъ.

Существовала освященная христіанской цивилизаціей мораль, которая проводилась не по понедѣльникамъ или по средамъ, но во всѣ дни недѣли, во всѣхъ классахъ, по отношенію ко всѣмъ людямъ вообще.

Не было того, что заповѣдь «не укради» толковали различно, смотря по тому, кто укралъ, для чего укралъ, у кого укралъ.

Но когда гражданину десять лѣтъ вдалбливаютъ въ голову матеріалистическое толкованіе порядочности; когда говорятъ, что мораль — всего-навсего приспособленіе индивидуума къ общественной жизни; когда утверждаютъ, что справедливость для рабочаго — одна, а для буржуя — другая, и что благородно для батрака, то сугубо преступно для кулака…

Тогда дѣйствительно, отъ одной уже путаницы въ головѣ красть начнешь.

Вѣдь изъ безбожной системы морали съ неопровержимой ясностью должно вытекать, что страхъ Божій вполнѣ достаточно смѣнить однимъ только страхомъ передъ ревизіей. Предоставленный себѣ самому, забытый съ одной стороны ревизоромъ и отрицающій съ другой стороны дурманнаго Бога, — заброшенный куда-нибудь въ глушь совѣтскій работникъ естественно пробуетъ экспериментально изслѣдовать честность.

И начинаетъ разсуждать самъ съ собой, въ дискуссіонномъ порядкѣ:

— А ну если взять сто рублей? Какое ощущеніе получится?

— А если пятьсотъ?

— А что, если цѣлую тысячу?

При подобной эмпирической точкѣ зрѣнія на происхожденіе нравственности, злоупотребленія и растраты вовсе не характеризуютъ испорченности натуры растратчика. Наоборотъ, это своего рода научная пытливость ума, склонность къ анализу, къ самонаблюденію, къ изученію природы человѣка во всѣхъ ея проявленіяхъ.

— А какъ будутъ вибрировать атомы мозга, если хапнуть 20 милліоновъ?

— А какъ будетъ варить желудокъ?

Коммунистическая мораль говоритъ, правда: береги достояніе рабочихъ. Но если растратчикъ — рабочій самъ? Неужели не смѣетъ онъ, какъ диктаторъ, распоряжаться своимъ имуществомъ? А кромѣ того: не является ли рабочій классъ теперь капиталистомъ, про котораго самъ великій Ильичъ училъ:

— У капиталиста обязательно укради, да будешь долголѣтенъ на землѣ.

Да, что и говорить… Разобраться при коммунистическомъ строѣ въ опредѣленіяхъ честнаго, безчестнаго, благороднаго, подлаго — не подъ силу даже президенту Академіи Наукъ, не то что простому служащему, орошающему Среднюю Азію.

Добро и зло у нихъ относительно. Жалованье — тоже. А что касается честности, то какъ нормировать ее въ глуши Средней Азіи, когда вездѣсущій и всевѣдущій Богъ уничтоженъ, а совѣтскій ревизоръ до мѣстъ орошенія можетъ добраться только съ караваномъ верблюдовъ?

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №960, 18 января 1928

Visits: 24