Monthly Archives: June 2020

С. Варшавскій. Воинствующие украинцы. Письмо изъ Праги

Покушеніе на убійство восьмидесятилѣтняго Е. И. Сабова, стоящаго во главѣ пресвѣтительнаго общества имени Духновича, вызвало общее возмущеніе.

Покушеніе совершено юношей по фамиліи Татинецъ, воспитанникомъ духовной семинаріи въ Ужгородѣ, которая давно подверглась усиленной украинизаціи.

Общество имени Духновича, душой котораго является архидіаконъ Е. И. Сабовъ, въ теченіе многихъ лѣтъ ведетъ планомѣрную работу по укрѣпленію въ краѣ русскаго языка, встрѣчая, однако, ожесточенное противодѣйствіе со стороны украинствующихъ элементовъ, особенно галиційскаго толка.

Побѣда въ этой борьбѣ за послѣднее время явно склоняется на сторону О-ва Духновича. Объ этомъ краснорѣчиво говорятъ цифры. Украинское О-во «Просвѣта», имѣвшее въ Подкарпатской Руси въ 1928 году свыше ста читаленъ, теперь имѣетъ ихъ только 83. А О-во имени Духновича, имѣвшее въ 1925 г. 169 читаленъ, теперь имѣетъ ихъ свыше двухсотъ.

Конгрессъ дѣятелей этого общества и представителей созданныхъ имъ всѣхъ читаленъ, назначенный на 1 іюня въ Ужгородѣ, долженъ былъ свидѣтельствовать о достигнутыхъ культурныхъ побѣдахъ. Конгрессъ былъ связанъ съ празднованіемъ «Дня Русской Культуры», и это еще болѣе подчеркнуло его характеръ и значеніе. Среди депутатовъ и должностныхъ лицъ края, съ губернаторомъ, д-ромъ Бескидомъ, во главѣ, и руководителей общества имени Духновича Е. И. Сабова, С. А. Фенцика и др. находился представитель русскаго народнаго университета въ Прагѣ, проф. А. А. Кизеветтеръ, командированный университетомъ для произнесенія привѣтственной рѣчи.

Открытіе конгресса превратилось въ національную демонстрацію. Огромная толпа карпатороссовъ въ національныхъ костюмахъ шествовала по улицамъ города съ оркестромъ, исполнявшимъ русскія пѣсни и произведенія русскихъ композиторовъ. Затѣмъ было устроено народное гульнье, а въ 3 часа дня при весьма торжественной обстановкѣ въ Городскомъ театрѣ открылся самый конгрессъ.

Мѣстные украинцы по приготовленіямъ къ этому конгрессу знали, что онъ будетъ имѣть внушительный характеръ, и сдѣлали все, чтобы сорвать его. Дѣло дошло до того, что воспитанники украинствующей семинаріи останавливали делегатовъ, пріѣхавшихъ на конгрессъ изъ провинціи, и увѣряли ихъ, что конгрессъ отмѣненъ.

А когда эти мѣры не помогли и конгрессъ все-таки состоялся, тогда… раздался выстрѣлъ Татинца. Этотъ юноша сначала пробрался въ самый залъ, въ которомъ происходилъ конгрессъ, но былъ замѣченъ распорядителемъ и удаленъ. Покинувъ залъ, онъ усѣлся на скамейкѣ сквера возлѣ зданія, гдѣ происходилъ конгрессъ, и сталъ дожидаться окончанія засѣданія.

И вотъ, когда появился Е. И. Сабовъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ лицъ изъ состава президіума конгресса, Татинецъ подскочилъ къ нимъ и выстрѣлилъ въ Сабова. Но пуля пролетѣла мимо, никого не ранивъ.

Толпа бросилась на покушавшагося, но появившіеся полицейскіе его арестовали и отвели въ участокъ. Онъ сознался, что хотѣлъ убить Сабова и назвалъ своихъ сообщниковъ. Кромѣ Татинца арестовано еще два семинариста и одна женщина, родомъ изъ Галиціи, Имена этихъ лицъ въ данную минуту, когда пишутся эти строки, еще не опубликованы.

Выстрѣлъ Татинца разбудилъ общественное мнѣніе и будетъ имѣть политическія послѣдствія. Борьба за права русскаго языка вступаетъ въ новую фазу.

До сихъ поръ офиціальныя власти Чехословакіи въ эту борьбу между сторонниками русской и украинской оріентаціи не вмѣшивались. Въ обществѣ упрекали власти въ томъ, что онѣ мирволятъ украинцамъ, и приводили тому рядъ доказательствъ. Украинць же, наоборотъ, жаловались, что власти къ нимъ недостаточно внимательны.

При такихъ условіяхъ въ краѣ создалось нелѣпое положеніе; въ однѣхъ и тѣхъ же школахъ и даже въ однихъ и тѣхъ же классахъ одни преподаватели учили на русскомъ языкѣ, другіе по-украински, третьи на галиційскомъ нарѣчіи и т. п.

Въ свое время мы отмѣтили протестъ по поводу этого недопустимаго калѣченія языка, заявленный представителемъ Подкарпатской Руси въ чехословацкомъ парламентѣ, сенаторомъ Цуркановичемъ. Однако министерство народнаго просвѣщенія этому протесту не придало особаго значенія, а большая часть печати его просто замолчала.

Теперь сенаторъ Цуркановичъ рѣшилъ дѣйствовать энергичнѣе, учитывая то возмущеніе, которое долженъ былъ вызвать въ обществѣ выстрѣлъ Татинца. Пользуясь своей принадлежностью къ чешской народно-демократической партіи, сенаторъ Цуркановичъ обратился къ ней за поддержкой, рѣшивъ внести запросъ министру народнаго просвѣщенія. Парламентская фракція названной партіи его всецѣло поддержала и текстъ запроса одобрила.

Можно надѣяться, что эта интерпелляція, при создавшейся нынѣ обстановкѣ, подвинетъ разрѣшеніе вопроса о языкѣ въ томъ направленіи, какъ этого желаютъ подлинные представители искони русскаго края.

С. Варшавскій
Возрожденіе, №1834, 10 іюня 1930.

Visits: 25

Иногородній. Все въ одной книгѣ. Школа приличій или Судьба подарка

На полкѣ у меня стоялъ толстенькій томикъ въ зеленомъ переплетѣ. Книга называлась по-французски — «Все въ одномъ», или по-русски точнѣе — «Все въ одномъ томѣ». Изданіе фирмы «Гашеттъ». Это энциклопедія всѣхъ человѣческихъ знаній.

Чего только нѣтъ въ этой книгѣ! И языки, и грамматика, и медицина, и терминологія биржи, и рецепты блюдъ, и способы выводить пятна… И какъ надо мыть лошадь.

Она долго хранилась у меня. Я въ нее почти не заглядывалъ изъ-за мелкой печати, требовавшей лупы.

Но случайно зеленая энциклопедія обратилась въ знаменіе вѣчнаго укора. Я какъ-то, перелистывая ее, наткнулся на отдѣлъ, озаглавленный по-французски такъ:

«Пти гидъ дю савуаръ вивръ». По-нашему: «руководство хорошаго тона».

Заглянувъ въ «руководство», я убѣдился, что всѣ приведенныя тамъ предписанія постоянно нарушаю.

Напримѣръ, въ правилахъ рекомендуется въ вагонѣ «помогать пассажирамъ, обремененнымъ багажомъ, входить въ отдѣленіе». А я всегда все дѣлалъ, пускался даже на «военныя хитрости», чтобы мѣшать другимъ пассажирамъ входить въ мое купе. И такъ далѣе: я хлопалъ дверьми, на лѣстницѣ держался лѣвой стороны, не раскланивался съ незнакомыми, въ гостиную входилъ въ пальто, недавно, лредставляя извѣстнаго писателя, имѣлъ безтактность добавить къ его фамиліи: «авторъ такой-то вещи», тогда какъ это должно было по правиламъ учтивости предполагаться извѣстнымъ. Послѣ званыхъ обѣдовъ я не дѣлалъ въ двухнедѣльный срокъ полагающихся обѣдодателямъ визитовъ въ перчаткахъ «кулёръ бёръ» — цвѣта «масла»…

Ахъ, эти визиты!.. Визиты, какъ видно изъ моей книжки, цѣлая наука. Оказывается, вовсе не такъ просто уйти изъ дома, гдѣ находишься съ визитомъ. Если много гостей и не хватаетъ стульевъ — надо высчитать, не являетесь ли вы «старѣйшимъ» по прибытію визитеромъ и въ утвердительномъ случаѣ немедленно очистить гостиную.

Но это не безусловно обязательно. Moгутъ быть исключенія. Такъ, бываютъ собранія, цѣнныя для хозяйки многолюдствомъ. Ей пріятно, если гости толпятся и стоятъ за недостаткомъ стульевъ. — Создавать «ходынку» обязательно. Поспѣшить изь деликатности уходомъ — значитъ повредить успѣху раута.

За обѣдомъ надо слѣдить за «движеніями» хозяйки. До салфетки, садясь за столъ, можно дотронуться только тогда, когда хозяйка взяла ее въ руки. При этомъ рекомендуется: «Держаться прямо, съ головой, слегка склоненной къ тарелкѣ, и локтями на нѣкоторомъ разстояніи отъ боковъ»… Словомъ, необходимо придать себѣ позу развивающаго скорость велосипедиста.

Рѣзать хлѣбъ нельзя — слѣдуетъ его ломать.

Самое трудное, представьте себѣ, посѣщать домъ, гдѣ недавно членъ семьи умеръ. Разговоръ въ такихъ случаяхъ долженъ придерживаться «направленія, даваемаго лицомъ, понесшимъ утрату». Говорить исключительно о покойникѣ «безтактно», а
Не упоминать о немъ «можетъ показаться равнодушіемъ» къ его смерти…


Прочитавъ все это и многое другое, ежечасно мною нарушаемое, я рѣшилъ скорѣе отдѣлаться отъ книги, унижавшей меня и грозившей осложнить и безъ того сложный бѣженскій обиходъ.

Въ это время ко мнѣ зашелъ Андрюша, сынъ моей сосѣдки X. Я подумалъ: мальчикъ начинаетъ жизнь; ему будетъ прямо полезно усвоить сокровища приличій, таящіяся въ зеленой книжкѣ. Я ее ему подарилъ.

Книжка доставила ему удовольствіе и стала настольной. Только мать была недовольна. Андрюша сталъ постоянно учить всѣхъ добрымъ нравамъ въ общеніи съ людьми.

— Мама, тутъ сказано, что хозяйка дома должна больше молчать, а ты вчера, когда говорили о двухъ митрополитахъ, все время перебивала гостей… Вотъ еще: сказано, какъ хозяйка должна «руководить» разговоромъ гостей, — «отымать слово у болтуна, заставлять говорить молчаливую даму, навести на участіе въ бесѣдѣ важную персону»…

Какъ разъ я зашелъ къ X. Андрюша, заплаканный, стоялъ въ углу, куда въ наказаніе былъ поставленъ матерью.

Моя сосѣдка съ раздраженіемъ мнѣ сказала:

— Ну и книгу же вы подарили!.. Посмотрите, что написано въ отдѣлѣ русской исторіи… — «Россія была заселена сконфуженными толпами дикихъ племенъ и дѣлилась на волости и погосты

— Это приблизительно такъ, — осторожно замѣтилъ я, стараясь вспомнить административное дѣленіе древней Руси по лекціямъ проф. В. И. Сергѣевича.

— Съ тѣхъ поръ какъ эта книга въ домѣ, просто жить нельзя. Андрюша превратился въ гувернантку. Все время читаетъ наставленія старшимъ. Вчера ночью, когда у меня засидѣлись Л. и Р., — онъ вдругъ спустился изъ спальни въ одной ночной рубашкѣ съ этой книгой, какъ Моисей съ Синая, и прочелъ намъ:

«Не парле политикъ е релижьонъ ке си л-онъ е-т-ассюре ке ту ле конвивъ партажъ ля мемъ опиньонъ»… «говорите о политикѣ и религіи лишь тогда, если вы увѣрены, что гости одинаковыхъ взглядовъ».

— Это мудрое правило, сколько огорченій можно было бы избѣжать, соблюдая его…

— Тогда ни о чемъ говорить нельзя, — запальчиво возразила X., вѣдь мы ни въ чемъ не согласны…

Иногородній
Возрожденіе, №1831, 7 іюня 1930.

Visits: 37

В. Левитскій. «Утѣшеніе» Дмитрія Шульца

Недавно закончившійся въ совѣтской Россіи очередными убійствами процессъ Д. Шульца и послѣдователей его ученія — одинъ изъ наиболѣе яркихъ примѣровъ гнусной дѣятельности совѣтскихъ чекистовъ. Глава «Общины Единаго Храма» сошелъ въ могилу подъ злобное улюлюканье партійной печати, изображавшей его дикимъ садистомъ, развратникомъ, мучителемъ своихъ несчастныхъ послѣдователей и особенно послѣдовательницъ. Цѣлые ушаты грязи были вылиты на окровавленные трупы «средневѣковыхъ изувѣровъ» и «контръ-революціонеровъ-развратниковъ».

Уже изъ отчетовъ объ этомъ процессѣ видно было, что чекисты сознательно лгали и клеветали. Сейчасъ обманъ разоблаченъ. Помогъ не кто иной, какъ органъ воинствующихъ безбожниковъ, неосторожно опубликовавшій выдержки изъ «Евангелія» основателя Общины Единаго Храма. Какъ оказывается, въ бумагахъ убитаго Шульца была найдена чекистами рукопись — «Утѣшеніе». Даже по словамъ совѣтскаго комментатора «Утѣшеніе» написано оригинальнымъ и красивымъ языкомъ и «могло производить сильное впечатлѣніе на послѣдователей новаго ученія», среди которыхъ, по его словамъ, были люди съ художественнымъ образованіемъ и талантами.

Неискаженный текстъ этой яркой и оригинальной книги, вѣроятно, никогда до насъ не дойдетъ: рукопись передана чекистамъ и они ее препарируютъ въ своихъ интересахъ. Впрочемъ, и изъ агитаціонной статьи В. Бончъ-Бруевича въ совѣтскомъ журналѣ «Антирелигіозникь» («Община Единаго Храма», книга ІѴ, 1930 г.) мы узнаемь многое, что совершенно не вяжется съ офиціальной совѣтской версіей о задачахъ и цѣляхъ «изувѣровъ», подъ которыхъ такъ усердно старались загримировать послѣдователей новаго ученія совѣтскіе судьи.

«Утѣшеніе» Дмитрія Шульца раздѣлено на главы и стихи. Послѣ ученія о добрѣ и злѣ разсматриваются темы: о рожденныхъ вь духѣ, о любви, о молитвѣ, о храмѣ, о красотѣ, трудѣ и т. д.

Книга Д. Шульца, по словамъ В. Бончъ-Бруевича, является однимъ изъ характерныхъ примѣровъ той скрытой работы, которая происходятъ «въ безконечно разнообразномъ, многомилліонномъ мірѣ вѣрующихъ въ совѣтской Россіи, испытывающемъ сейчасъ неожиданные сдвиги и перегруппировки».

Основныя начала новаго ученія созданы подъ сильнымъ вліяніемъ особенностей совѣтской жизни.

Авторъ «Утѣшенія» начинаетъ съ анализа причинъ успѣха безбожія. Онъ заявляетъ: «Близится вечеръ главныхъ христіанскихъ вѣроисповѣданій: православія, католицизма, лютеранства. Въ ущербѣ и религія Магомета. Всѣ онѣ уходятъ вдаль, въ туманъ. Стоятъ еще на землѣ, но уже не чувствуютъ подъ своими стопами ея тверди, ибо не думаютъ о земномъ существованіи человѣка. Лишь каймой подошвы касаются земли, а сами уже стремятся ввысь, не чувствуютъ жизни».

А между тѣмъ задача религіи, думаетъ Д. Шульцъ, «служить Неугасимому Свѣту, который изливается на всѣхъ людей несчастныхъ отъ Творца Неба и Земли».

Дмитрій Шульцъ убѣжденъ, что именно сейчасъ, въ совѣтской Россіи настало время возсоздать единую христіанскую Церковь, собрать всѣхъ вмѣстѣ вѣрующихъ во Единаго Бога, ибо время ужасно: «пока спорили учителя церкви, вокругъ начали блуждать злые псы, которые, какъ кость, хватали отдѣльныя слова Божественнаго Ученія и стремились создать сборища сатанинскія».

Нынѣ, учитъ Д. Шульцъ, явился Духъ Истины, который соединить всѣхъ вѣрующихъ, онъ создастъ общину единаго храма изъ избранныхъ, ставшихъ ближе къ Господу.

Все ученіе Д. Шульца проникнуто глубокой ненавистью къ коммунизму. Онъ призываетъ своихъ послѣдователей къ рѣшительной борьбѣ съ «послѣдователями сатаны». «Добро — жизнь безконечная, пребываніе въ истинѣ любви и красотѣ, а со зломъ могущественнымъ — борьба», заявляетъ онъ. «Горе предателямъ и безбожникамъ, горе потомкамъ ихъ, ибо трудно имъ обратиться къ истинѣ. Всякій послѣдователь сатаны самъ алчетъ борьбы. Борьба съ нимъ — въ великомъ и маломъ!»

Авторъ «Утѣшенія» глубоко презираетъ совѣтскую толпу. «Не согласенъ я, — заявляетъ онъ, — братья, съ пыльными и потными, давшими имя золотое всякой срединѣ. Безобразна и безцвѣтна средина человѣческая. Изъ малаго — малое и получишь, но ничѣмъ не создадите ничего изъ ничего. Разоблачайте посему ихъ, отличайте отъ естества благотворнаго, уничтожайте вплоть до самаго корня зачатія, ибо творятъ вредители человѣчества злодѣйства небывалыя».

«Помните, вся сила въ людяхъ особенныхъ, творящихъ жизнь, слушающихъ свое сердце, знающихъ истину!»

Кромѣ главъ, посвященныхъ борьбѣ съ коммунистами, всѣ остальныя страницы «Утѣшенія» проникнуты глубокой терпимостью и трогательной любовью къ человѣку и къ природѣ:

«Помните и не забывайте, — пишетъ Шульцъ, — всякое естество отъ малаго подъ вашими ногами ползущаго и до величайшаго украшаетъ нашу жизнь, ищетъ ласки и радости сердца вашего. Поэтому, если случится найти звѣрька голоднаго — накормите. Если увидите на пути своемъ цвѣтокъ брошенный, подымите и приголубьте эти капельки прозрачнаго ключа лѣсного на окнѣ вашемъ»…

Зато «достиженія» совѣтской жизни вызываютъ у Шульца такія строки:

«Дѣти мои, больше всякаго врага явнаго остерегайтесь трясины суеты суетъ. Истинно ничто такъ медленно, но вѣрно не вовлекаетъ человѣка на черное дно пропасти, какъ она. Бойтесь и остерегайтесь!»

Особенно возмущаетъ совѣтскаго автора глава «Утѣшенія», посвященная Красной арміи и войнѣ. «Не берите оружія, — учитъ Шульцъ, — если нѣтъ къ тому нужды крайней». «Помните: кто поднимаетъ мечъ противъ неповиннаго — отъ меча и погибнетъ».

Шульцу, впрочемъ, совершенно чуждо ученіе о непротивленіи злу. Онъ заявляетъ: «когда же навалится на васъ сила нисходящая» (В. Бончъ-Бруевичъ увѣряетъ, что подъ этимъ терминомъ нужно подразумѣвать совѣтское правительство), то отвратите ее мощью вѣры непоколебимой. Если она покусится на духъ вашъ — откиньте порывомъ справедливымъ. Если возжелаетъ пронзить стрѣлой ядовитой храмъ вашего сердца — то горе ей! Не зачтется вамъ за грѣхъ и гнѣвъ вашъ величайшій».

Очень характерны для условій совѣтскаго существованія главы «Утѣшенія», посвященныя ученію о свободѣ и достоинствѣ человѣка.

В. Шульцъ рѣзко бичуетъ совѣтское рабство: «О дѣти мои, — говоритъ онъ, — истинно говорю вамъ, позорно быть человѣку рабомъ. Хуже всего, если онъ дѣлается рабомъ массы, ибо самый жестокій рабовладѣлецъ не всегда жестокъ, массы же слѣпы и всегда безпощадны».

Подробно останавливается авторъ «Утѣшенія» и на совѣтскихъ восхваленіяхъ фабрично-заводской промышленности: «машина вбираетъ въ себя силу человѣка и превращаетъ его въ покорнаго звѣря», учитъ онъ. «Даже массы изрѣдка даютъ рабу возможность выявить свой образъ человѣческій, но машина въ рукахъ слугъ сатаны — никогда. Она мучаетъ человѣка до конца его жизни».

«Всѣ сейчасъ рабы, одни тягостью сгорбленные, другіе — погонщики, но всѣ равны въ рабствѣ своемъ. Вы видите, какъ многіе труженики становятся рабами, какъ машины уничтожаютъ духъ творческій у человѣка безвозвратно, ради куска хлѣба насущнаго превращаются люди въ слугъ, всѣ силы отдающихъ машинѣ, въ ословъ, завѣдомо несущихъ на своей спинѣ чужую ношу. И человѣкъ расцѣнивается у насъ сейчасъ не дороже выброшеннаго окурка».

Въ нѣсколькихъ главахъ своей книги Д. Шульцъ даетъ своимъ послѣдователямъ различные практическіе совѣты. Онъ совѣтуетъ имъ питаться плодами «колоса золотистаго и дерева плодоноснаго». Въ качествѣ питья рекомендуетъ — воду ключевую, въ качествѣ одежды — бѣлую ткань, которая должна явиться символомъ душевной чистоты.

В. Бончъ-Бруевичъ сообщаетъ, что антисовѣтскій характеръ ученія Б. Шульца не ограничивался положеніями, высказанными въ его книгѣ. Рядъ свидѣтелей показалъ, чти глава Общины Единаго Храма неоднократно высказывался и устно въ качествѣ непримиримаго врага совѣтской власти. — Онъ вѣрилъ въ близкій конецъ совѣтской диктатуры и предсказывалъ, что недалекъ тотъ день, когда въ Москвѣ «не останется камня на камнѣ и бомбы посыплются на Кремль — жилище главныхъ бѣсовъ». Совѣтскія газеты онъ называлъ бѣсовскими листками, а Карла Маркса — пророкомъ сатаны.

Оцѣнивая ученіе Д. Шульца съ точки зрѣнія интересовъ коммунистической партіи, В. Бончъ-Бруевичъ отмѣчаетъ неожиданную для него новую черту «сектантской идеологіи», появившейся въ совѣтской Россіи въ послѣдніе годы. По его утвержденіямъ, «Община Единаго Храма» очень рѣзко отличалась отъ обычныхъ сектатскихъ группъ. По словамъ В. Бончъ-Бруевича, помимо высокой интеллигентности главныхъ дѣятелей этой группы, она была проникнута необычайно строгой дисциплиной, до мелочей разработанными организаціонными формами и работала нѣсколько лѣтъ, несмотря на всѣ усилія агентовъ ГПУ проникнуть въ ея среду.

В. Бончъ-Бруевичъ видитъ въ этихъ отличителнныхъ чертахъ Общины Храма какую-то «католическую традицію». На самомъ дѣлѣ тѣ отрывки, съ которыми мы могли познакомиться изъ статьи совѣтскаго журнала объ ученіи Общины Единаго Храма, свидѣтельствуютъ о томъ, что руководители религіозныхъ сектъ въ совѣтской Россіи поневолѣ вынуждены считаться съ особыми условіями совѣтской жизни и не могутъ обойтись безъ обсужденія животрепещущихъ политическихъ вопросовъ.

Ученіе Д. Шульца — одинъ изъ яркихъ примѣровъ тѣхъ сдвиговъ въ многомилліонномъ сектантскомъ мірѣ, который, по авторитетному свидѣтельству совѣтскаго автора, проявилъ большое умѣніе, оригинальность и своеобразное творчество въ непрекращающейся борьбѣ съ совѣтской властью.

В. Левитскій
Возрожденіе, №1830, 6 іюня 1930.

Visits: 26

Контръ-адмиралъ А. Бубновъ. Къ 25-лѣтію Русско-японской войны

Двадцать пять лѣтъ тому назадъ на берегахъ далекой Русской окраины въ Портъ-Артурѣ внезапно раздались оглушительные взрывы Японскихъ минъ — предвѣстники той тяжкой трагедіи, которую Русскій флотъ пережилъ во время Русско-японской войны.

Всему міру во всѣхъ подробностяхъ извѣстны и еще памятны событія этой несчастной для Россіи войны и спеціалистами во всѣхъ деталяхъ уже изучены ближайшія причины той страшной катастрофы, которую въ ней перенесъ Россійскій Флотъ; поэтому нѣтъ надобности вновь возвращаться къ ихъ изложенію. Но вмѣстѣ съ тѣмъ прошедшіе годы, давая намъ теперь возможность взглянуть на тѣ минувшія событія съ ясныхъ и безстрастныхъ высотъ исторической перспективы, вскрываютъ передъ нами тѣ отдаленныя перво-причины и доблестные факты, — занесенные въ первое время бурей ослѣпленнаго негодованія, — которые даютъ намъ нынѣ право снять съ доблестнаго личнаго состава флота тяжкое бремя незаслуженнаго порицанія и, положа на сердце руку, спокойно и увѣренно сказать: да, то была дѣйствительно трагедія несчастья, а не позоръ предъ Родиною неисполненнаго долга.

Трагедія несчастья Русскаго флота заключалась въ томъ, что изъ всѣхъ Европейскихъ флотовъ ему первому суждено было принять участіе въ первой большой и рѣшительной войнѣ новѣйшей эпохи парового флота, отмѣченной въ исторіи военно-морского искусства появлепіемъ быстроходныхъ хорошо защищенныхъ боевыхъ судовъ, вооруженныхъ скорострѣльной тяжелой артиллеріей, появленіемъ мореходныхъ миноносцевъ, способныхъ къ веденію сравнительно далекихъ самостоятельныхъ операцій и массовымъ примѣненіемъ минь загражденія.

Предшествовавшій этой новѣйшей эпохѣ періодъ развитія парового флота охватывалъ двѣ малыя колоніальныя, такъ сказать, войны: японо-китайскую и испано-американскую, которыя по многимъ причинамъ не дали Европейскимъ флотамъ, — а въ томъ числѣ и Русскому, — достаточно убѣдительныхъ данныхъ для немедленнаго и искуснаго переустройства всей ихъ военно-морской организаціи и идеологіи, покоившейся на вѣковыхъ традиціяхъ и идеяхъ, берущихъ свое начало въ давно прошедшихъ временахъ эпохи паруснаго флота. Въ числѣ этихъ причинъ на первомъ мѣстѣ стоитъ тотъ фактъ, что при оцѣнкѣ результатовъ этихъ двухъ войнъ чрезвычайно трудно было разобраться въ томъ, что слѣдуетъ приписать достиженіямъ и прогрессу военной техники, а что слѣдуетъ отнести на счетъ полнѣйшей военной неспособности и слабости одного изъ противниковъ. Ибо въ этихъ войнахъ китайскій и испанскій флоты явили въ этомъ отношеніи поистинѣ катастрофическую картину, такъ что, по существу, то не были даже войны, а лишь простыя избіенія. Кромѣ того, между послѣдней изъ этихъ войнъ и Русско-японской войной прошелъ слишкомъ малый періодъ времени — всего 5 лѣтъ, — чтобы вытекающій изъ нея опытъ могъ быть достаточно изученъ, а тѣмъ болѣе примѣненъ, въ другихъ флотахъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ сравнительно болѣе цѣнный опыть Японо-китайской войны, которая велась въ значительно большемъ масштабѣ, нежели Испано-американская, остался единоличнымъ достояніемъ Японіи, ибо во время этой войны иностранные военно-морскіе агенты не были допущены японцами на театръ военныхъ дѣйствій и на ихъ флотъ, а послѣ войны японцы не издали о ней сколько-нибудь серьезнаго отчета, ревниво сохранивъ лишь для себя почерпнутый въ ней драгоцѣнный опытъ.

Поэтому, если мы взглянемъ на составъ всѣхъ Европейскихъ флотовъ начала XX вѣка, если мы ознакомимся съ ихъ тактикой и военно-морской идеологіей того времени, то мы увидимъ, что всюду тамъ царилъ хаосъ, столь характерный для такъ называемыхъ переходныхъ періодовъ изъ одной вполнѣ кристализованной военно-морской эпохи въ другую. Всѣ Европейскіе флоты того времени представляли собой смѣшеніе разнообразныхъ типовъ боевыхъ судовъ, отражавшихъ на себѣ эволюцію военно- кораблестроительной мысли переходнаго періода, — закончившагося лишь послѣ Русско-японской войны. Такое же смѣшеніе царило и въ основныхъ понятіяхъ: наряду съ ожесточеннымъ споромъ, развившимся въ Европейской военно-морской литературѣ послѣ Испано-американской войны о томъ, кто долженъ быть главнымъ представителемъ, боевой мощи во флотѣ — броненосецъ или крейсеръ, мы видимъ, во Французскомъ флотѣ, торжество тактики Фурье, основанной на примѣненіи въ морскомъ сраженіи фронтальныхъ построеній въ уступно-шахматномъ порядкѣ, которая являлась абсурднымъ пережиткомъ давно прошедшихъ взглядовъ тараннаго боя въ комбинаціи съ современными достиженіями артиллерійскаго огня!

Чтобы вывести Европейскую военно-морскую мысль изъ тѣхъ потемокъ, въ которыхъ она передъ Русско-японской войной ощупью бродила, необходимо было, — какъ и всегда въ подобныхъ случаяхъ въ исторіи бывало, — чтобы эти потемки освѣтились грандіознымъ заревомъ пожара большой войны, и, на несчастье Россіи, судьбѣ было угодно предназначить первымъ матеріаломъ для этого пожара — Россійскій Флотъ.

Да, но почему въ этомъ пожарѣ сгорѣлъ Россійскій Флотъ, а не Японскій?

Россійскій флотъ, вступивъ въ Русско-японскую войну, находился всецѣло подъ вліяніемъ всѣхъ тѣхъ шатаній военной мысли, о чемъ мы говорили выше. На его подготовку къ войнѣ рѣшительно вліяли всѣ пережитки прошлаго. Все славное двухсотлѣтнее былое тяжелымъ бременемъ лежало на творческой военной мысли личнаго состава и только лишь разительный примѣръ большой войны могъ сдвинуть эту мысль съ вѣками установленной рутины на путь, отмѣченный новѣйшими достиженіями военно-морской техники. Мы, даже младшіе, участники этой трагедіи флота, всѣ были воспитаны въ старинныхъ традиціяхъ эпохи паруснаго флота, — какъ впрочемъ были воспитаны въ тѣхъ же традиціяхъ наши сверстники во всѣхъ другихъ Европейскихъ флотахъ. Медленно, — безнадежно медленно — шла эволюція консервативной военно-морской мысли во всѣхъ тѣхъ флотахъ, которые имѣли за собой долгое историческое прошлое. Если мы — молодежь — были всецѣло подъ вліяніемъ этого прошлаго, то что же можно сказать о тѣхъ нашихъ убѣленныхъ сѣдинами командирахъ, которые повели насъ во время Русско-японской войны въ рѣшительный бой. *)

Трагедія всѣхъ командировъ и адмираловъ того времени заключалась въ томъ, что они «не знали». А не знали они не потому, что недобросовѣстно относились къ своему долгу, а потому что ихъ подготовка и воспитанье совершались по старымъ системамъ и понятіямъ, унаслѣдованнымъ отъ прошедшихъ временъ. И хотя эти прошедшія времена были сравнительно не такъ далеки, однако техника столь быстро шла впередъ, что система подготовки личнаго состава и самыя понятія уже въ то время настоятельно нуждались въ быстрыхъ и коренныхъ реформахъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, на несчастіе Россіи — не было за этотъ періодъ исторіи морской вооруженной силы достаточно яркихъ моментовъ — большихъ и поучительныхъ войнъ, — которыя могли бы сами по себѣ вызвать эти реформы, дань возможность руководителямъ флота съ легкимъ сердцемъ отказаться отъ прежнихъ системъ и понятій, вписавшихъ столько славныхъ страницъ въ исторію Русскаго Флота.

Но развѣ, — скажутъ мнѣ, — не было въ то время на флотѣ офицеровъ, чей пытливый умъ могъ усмотрѣть необходимость коренныхъ реформъ, не дожидаясь все-освѣщающихъ «пожаровъ» большой войны?

Такіе офицеры были и было ихъ немало. На первомъ мѣстѣ между ними былъ Адмиралъ С. О. Макаровъ, но, къ сожалѣнью, въ тотъ періодъ, о коемъ идетъ рѣчь, онъ обратилъ свой пытливый умъ на разрѣшеніе не имѣющихъ прямого отношенія къ военному флоту проблемъ, а во время войны преждевременно погибъ. Помимо него пытливымъ умомъ обладали и многіе другіе, какъ напримѣръ, извѣстные всѣмъ намъ Н. Л. Кладо, Л. Ф. Добротворскій и В. И. Семеновъ, но и они не были свободны отъ давленія на ихъ умъ той устарѣлой подготовки и тѣхъ отжившихъ понятій, черезъ которыя они прошли. Они смутно сознавали, что надо что-то новое, — но что именно, — и сами они не знали. **)

Если выдающіеся по своимъ способностямъ офицеры не могли освободиться отъ вліянія рутины и сами «не знали», что надо дѣлать, то чего же можно было ожидать отъ рядового офицерства, для котораго эта рутина была ненарушимой святыней?!

На японскомъ флотѣ, между тѣмъ, картина была совсѣмъ иная…

Японскій флотъ передъ войною съ Россіей не имѣлъ за собой почти никакого историческаго прошлаго. Впервые созданный 10 лѣтъ тому назадъ передъ войной съ Китаемъ, онъ принялъ въ этой войнѣ свое первое боевое крещеніе.

Японскій личный составъ въ періодъ созданья своего флота быль совершенно свободенъ отъ давленія на его мышленье понятій и системъ изъ прошедшихъ временъ, ибо не несъ на себѣ никакого наслѣдія. Вслѣдствіе этого онъ естественно сразу же воспринялъ новѣйшія системы и понятія, отвѣчающія современному состоянію военно-морской техники. Въ этомъ ему особенно помогла національная японская способность безукоризненно копировать всѣ Европейскіе образцы, а за образецъ ими быль взять наилучшій флотъ того времени — Англійскій.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, судьбѣ было угодно дать японцамъ широкую возможность немедленно провѣрить въ значительной войнѣ съ Китаемъ устройство своего флота и внести въ воспринятые образцы тѣ коррективы, которыхъ даже самому оригиналу — англійскому флоту, — не воевавшему предъ тѣмъ почти полвѣка, — не хватало.

Ясно сознавая громадную военную цѣнность, пріобрѣтенную имъ въ этотъ періодъ шатанья военной мысли, боевого опыта, они сохранили его въ полнѣйшей тайнѣ, пересоздали на его основаніи свой флотъ послѣ китайской войны и выступили на войну съ Россіей во всеоружьи не только новыхъ понятій и системъ, но даже столь новѣйшихъ достиженій, — послѣдствій уроковъ японо-китайской войны, — о которыхъ въ большинствѣ Европейскихъ флотовъ того времени не отдавали себѣ яснаго отчета.

И въ точности повторилось то, чему исторія уже была 325 лѣтъ тому назадъ свидѣтелемъ, когда испанскій колоссъ съ его «Непобѣдимой Армадой» былъ наголову разбитъ тогдашнимъ пигмеемъ — Англіей съ ея едва лишь зарождающимся флотомъ. Въ то время морская вооруженная сила находилась въ конечной стадіи перехода отъ эпохи гребного къ парусному флоту (первый переходный періодъ). Въ испанскомъ флотѣ, имѣвшемъ за собой столѣтнее прошлое съ блестящими галерными сраженіями, господствовали устарѣлыя понятія, унаслѣдованныя ими отъ прежнихъ временъ. «Непобѣдимая Армада» представляла собой музей разнообразнѣйшихъ судовъ гребного и парусного типа. Испанскіе морскіе офицеры съ пренебреженіемъ относились къ новѣйшему оружію — артиллеріи и придавали значительно большую боевую цѣнность устарѣлымъ методамъ борьбы — таранному бою и абордажу. Англійскій флотъ между тѣмъ не имѣлъ за собой никакого прошлаго, изъ коего бы могъ унаслѣдовать отжившія понятія и способы борьбы. Онъ цѣликомъ былъ созданъ на новѣйшихъ началахъ и въ немъ наибольшее вниманіе было удѣлено артиллеріи и маневрированью подъ парусами, — этимъ новѣйшимъ достиженіямъ тогдашней военно-морской техники.

Перво-причины были тѣ же, что и въ Русско-японской войнѣ, и результатъ былъ тотъ же, несмотря на то, что и испанцы и русскіе проявили въ этихъ войнахъ геройскую храбрость и доблесть.

Но несмотря на весь ужасъ катастрофы, которую перенесъ Русскій флотъ во время войны съ Японіей, то не было крушенье жизненной и творческой его силы, а то было лишь крушенье устарѣвшей системы и отжившихъ понятій.

Наилучшимъ доказательствомъ этого является та поистинѣ чудодѣйственная энергія и творческая сила, которая была проявлена личнымъ составомъ послѣ несчастной войны въ дѣлѣ возсозданія родного флота.

Подъ мощнымъ импульсомъ молодыхъ силъ, съ болью въ сердцѣ перенесшихъ катастрофу и почерпнувшихъ въ ней цѣною крови драгоцѣнный опытъ, — вся организація Флота и Морского Вѣдомства подверглась кореннымъ преобразованіямъ.

Былъ созданъ Морской Генеральный Штабъ, въ которомъ были сосредоточены работы по реорганизаціи Морского Вѣдомства, созданію флота и его подготовкѣ къ войнѣ. По докладамъ Морского Генеральнаго Штаба были созданы должности Командующихъ Флотами, на которыхъ лежала отвѣтственность по подготовкѣ Флота къ войнѣ и въ рукахъ коихъ была объединена вся власть на данномъ театрѣ войны съ подчиненіемъ имъ портовъ и крѣпостей, чѣмъ была обезпечена интенсивная ихъ работа въ согласіи съ требованіями Флота. Взамѣнъ стараго, унаслѣдованнаго отъ временъ парусного флота, положенія о прохожденіи службы офицерами флота, было введено новое, обезпечивающее быстрое продвиженіе по службѣ наиболѣе способныхъ офицеровъ. Былъ принятъ предложенный Морскимъ Генеральнымъ Штабомъ планъ реорганизаціи техническихъ службъ Морского Вѣдомства, обезпечивающій широкое развитіе военно-морской техники. Былъ разработанъ и утвержденъ «Законъ о Флотѣ», предусматривающій на 10 лѣтъ впередъ кораблестроительную программу и въ связи съ этимъ были, послѣ всесторонняго изученія, разработаны тактическія заданія, положенныя въ основу созданія тѣхъ боевыхъ единицъ, кои во время минувшей войны показали столь блестящія свои свойства. Созданы были планы новой первоклассной базы въ Ревелѣ и разработаны были планы по усиленію Кронштадта и Севастополя. Были разработаны во всѣхь деталяхъ планы войны и мобилизаціи для всѣхъ морей и, наконецъ, была преобразована Морская Академія, въ составѣ коей былъ созданъ военно-морской отдѣлъ, въ которомъ офицеры получали высшее военно-морское образованіе.

И вся эта работа, изъ коей здѣсь приведены лишь главныя черты, была продѣлана въ какихъ либо 3-4 года! Пишущему эти строки выпала на долю честь и счастье служить въ это незабвенное время въ Морскомъ Генеральномъ Штабѣ и читать лекціи въ Академіи и потому ему хорошо извѣстно все, что были сдѣлано въ то время; теперь, когда прошло уже много лѣтъ, мысль останавливается съ глубокимъ изумленіемъ и восторгомъ передъ той творческой силой, неутомимостью и любовью къ родному дѣлу, которая тогда, вопреки многихъ препятствій, была проявлена личнымъ составомъ этихъ учрежденій, и авторъ не можетъ здѣсь не вспомнить съ глубокимъ почтеніемъ имени А. И. Щеглова, создателя Морского Генеральнаго Штаба и вдохновителя его работы.

Столь же кипучая, полная любви къ родному дѣлу, дѣятельность была проявлена на флотѣ подъ руководствомъ незабвеннаго Адмирала Н. О. Эссена, изъ школы коего вышли всѣ тѣ блестящіе командиры и офицеры, которые съ такимъ успѣхомъ руководили боевой работой нашего флота во время минувшей войны.

И во всѣхъ отрасляхъ подготовки флота къ войнѣ въ короткій срокъ были сдѣланы громадные и блестящіе успѣхи. Артиллерійскія стрѣльбы, благодаря самоотверженной и неутомимой работѣ адмирала А. М. Герасимова и Н. И. Игнатьева, достигли такого совершенства, что во время минувшей войны нашъ артиллерійскій огонь нисколько не уступалъ огню нѣмецкой артиллеріи, стяжавшей себѣ заслуженную міровую славу. Въ области миннаго дѣла были достигнуты такіе блестящіе результаты, что во время войны союзники обращались къ намъ за образцами и совѣтами, а нынѣ послѣ войны всѣ спеціалисты признаютъ, что минное дѣло въ Русскомъ флотѣ стояло на недосягаемой ни для кого въ Европѣ высотѣ.

Отъ этой кипучей дѣятельности на флотѣ не отставали всѣ техническія службы Морского Вѣдомства. На Югѣ и на Сѣверѣ, въ Николаевѣ и Петербургѣ были созданы громадные кораблестроительные заводы, на коихъ могло строиться одновременно 6 линейныхъ кораблей самаго крупнаго тоннажа; была вызвана къ жизни и частная судостроительная промышленность, давшая возможность, совмѣстно съ казеннымъ судостроеніемъ, строить одновременно 8 легкихъ крейсеровъ и до 40 миноносцевъ и подводныхъ лодокъ; были значительно расширены орудійные, бронепрокатные заводы и заводы башенныхъ установокъ и много, много разныхъ другихъ техническихъ учрежденій. Такъ что не прошло и 5 лѣтъ послѣ Русско-японской войны, какъ Русское судостроеніе могло уже цѣликомъ удовлетворить всѣмъ нуждамъ флота, избавивъ такимъ образомъ Россію отъ зависимости отъ заграницы, которая наградила Русскій флотъ передъ Русско-японской войной музеемъ разнообразныхъ типовъ боевыхъ судовъ весьма сомнительной боевой цѣнности.

И наконецъ, цѣликомъ было вновь создано подводное плаваніе, съ честью и успѣхомъ показавшее въ минувшей войнѣ достигнутые имъ за краткій срокъ существованія блестящіе результаты.

Вся эта грандіозная, воистину сказочная, работа была въ теченіе 8 лишь лѣтъ продѣлана энергіей, любовью къ своему дѣлу и творческой силой тѣхъ офицеровъ, которымъ въ награду за ихъ геройское самопожертвованіе въ Портъ-Артурѣ, за страданія и превзошедшія силу сопротивляемости человѣческой природы напряженія на 2-ой эскадрѣ Тихаго океана, суждено было перенести полнѣйшее крушеніе родного флота и испить до дна горькую чашу всеобщаго негодованія!

Правы были тѣ англійскіе и нѣмецкіе морскіе офицеры, которые подъ видомъ офицеровъ торговаго флота на снабжавшихъ 2-ую эскадру судахъ слѣдили за ея походомъ, когда они намъ на Мадагаскарѣ говорили: «Вѣдь вы съ ума сошли, если хотите съ такими судами и послѣ такого похода вступить въ бой съ японскимъ флотомъ. Вѣдь вы же идете на вѣрную смерть. Никто въ мірѣ, кромѣ васъ, Русскихъ, неспособенъ на то, что вы дѣлаете».

Да, ибо никто въ мірѣ, кромѣ русскаго офицера, не несетъ въ сердцѣ своемъ столько любви къ своему дѣлу, никто не способенъ пріять столько мукъ за эту любовь, не потерявъ надежду и вѣру, и никто не способенъ на столь безпредѣльный размахъ творческой работы, на который способенъ свободный русскій человѣкъ.

Военно-морская исторія знаетъ случай катастрофы подобный той. которую пережилъ Русскій флотъ въ войнѣ съ Японіей. То было уничтоженіе Французскаго флота при Ла-Хочѣ въ 1692 году. Несмотря на то, что тогда техника парусного флота была весьма несложна, Французскій флотъ не могъ въ теченіе почти цѣлаго столѣтья оправиться отъ этой катастрофы и лишь въ войнѣ 1778-82 года предсталъ передъ Англичанами въ прежнемъ своемъ блескѣ. На что французскому офицерскому составу понадобилось почти сто лѣтъ, на то Русскому офицерскому составу понадобилось, — и при томъ въ неизмѣримо болѣе сложныхъ техническихъ условіяхъ, — неполныхъ 10 лѣтъ.

Пусть все, что здѣсь изложено, — чего быль скромный участникъ и свидѣтель съ благоговѣніемъ пишущій эти строки и чему теперь съ высотъ исторической перспективы почтительно изумляются всѣ военно-морскіе историки, — послужитъ молодому поколѣнью живительнымъ источникомъ бодрости и вѣры въ свѣтлое будущее Родного Флота. Пусть оно помнитъ и твердо знаетъ, что нѣтъ тѣхъ потрясеній, изъ которыхъ русскій морской офицерскій составь, сильный безграничной любовью и преданностью дѣлу, не вывелъ бы Родной свой флотъ на славный путь былыхъ побѣдъ, на путь, отмѣченный Гангутомъ, Ревелемъ, Чесмой, Афономъ и Синопомъ.

*) Одинъ изъ лучшихъ офицеровъ Русскаго флота, лихой командиръ учебн. парусно-паровыхъ судовъ, былъ назначенъ командиромъ новѣйшаго броненосца въ составѣ эскадры Адмирала Рождественскаго. При первой съемкѣ съ якоря командиръ пришелъ въ негодованіе отъ того, что якорь медленно «выхаживаютъ». Онъ привыкъ, что лихіе ученики, строевые квартирмейстеры, всей силой налегая на вымбовки шпиля, выхватывали якорь бѣгомъ по первой командѣ «ходомъ шпиль». А на броненосцѣ брашпиль былъ электрическій, электро-двигатели котораго были расчитаны на опредѣленную скорость и нагрузку. Вызванный имъ минный офицеръ пытается объяснить, что отъ большого хода реостаты могутъ сгорѣть. «Что — кричитъ командиръ. — Вы мнѣ на кораблѣ пожары будете еще устраивать, — такъ знайте же, что если Ваши чертовы реостаты загорятся, я Васъ подъ арестъ посажу, а якорь потрудитесь выбирать ходомъ».

Этотъ командиръ — доблестно и геройски погибшій при Цусимѣ, — былъ воспитанъ, какъ и всѣ командиры того времени, въ понятіяхъ и идеяхъ парусного флота. Для него были чужды и непонятны достиженія современной военно-морской техники.

**) Н. Л. Кладо, ссылаясь на примѣръ Авсгрійцевь, пославшихъ противъ Итальянскаго Флота въ 1866 году все, что имѣли, включая и малыя деревянныя суда, настояль на посылкѣ на Востокъ въ составѣ эскадры Рождественскаго самыхъ архаическихъ судовъ и тѣмъ невольно ввелъ общественное мнѣніе въ заблужденіе о фактической силѣ этой эскадры, ибо «не зналъ» самъ, что современная сила артиллерійскаго огня не поддается никакому сравненію съ силой огня 1866 года, вслѣдствіе чего эти архаическія суда въ 1904 году, въ составѣ этой эскадры, не имѣли никакого боевого значенія.

Незадолго до Цусимскаго сраженія Штабъ Адмирала Рождественскаго разослалъ на суда эскадры для свѣдѣнія (значитъ, онъ ее одобрялъ) записку Л. Ф. Добротворскаго о тактикѣ «современнаго морского боя» въ примѣненіи къ 2-й эскадрѣ Тихаго океана; эта «тактика», цѣликомъ основанная на устарѣлыхъ идеяхъ Фурнье, даже при поверхностномъ разсмотрѣніи не выдержала никакой критики, а потому на эскадрѣ введена и не была.., но вмѣстѣ съ тѣмъ никакой другой тактики на эскадрѣ вообще и не существовало.

Во время стоянки эскадры на Мадагаскарѣ по предложенію В. И. Семенова и подъ его командой производились интенсивныя ученія массовыхъ ночныхъ аттакъ судовыхъ минныхъ катеровъ, съ которыми В. И. Семеновъ, вспоминая подвиги Дубасова и Шестакова въ 1877 году, предполагалъ атаковать Японскій флотъ, не отдавая себѣ отчета въ томъ, что при силѣ тогдашняго противоминнаго огня и маломъ ходѣ минныхъ катеровъ, это быль прямой абсурдъ. Впослѣдствіи, послѣ войны, В. И. Семеновъ утверждалъ, что это были ученія для прожекторовъ и противоминной артиллеріи эскадры, но пишущій эти строки, въ качествѣ командира одного изъ этихъ катеровъ, непосредственно общался въ тѣ времена съ В. И. Семеновымъ и хорошо знаетъ, что это были именно ученія минныхъ атакъ и лишь попутно ученья для прожекторовъ и артиллеріи эскадры.

Контръ-адмиралъ А. Бубновъ
Зарубежный морской сборникъ, №3, январь-мартъ 1929.

Visits: 26

А. Бенклевскій. Страничка русской славы. Бой «Святого Евстафія» съ «Гебеномъ»

Несмотря на вѣковой историческій опытъ, еще и въ началѣ XX столѣтія русское общество не вполнѣ сознавало государственной необходимости для Россіи военнаго флота. Членъ Государственной Думы Стаховичъ сказалъ, напримѣръ, какъ-то, что «флотъ нуженъ Россіи такъ же, какъ большому барину псовая охота».

Причина подобныхъ взглядовъ, вѣроятно, та, что мы считаемъ себя державой вполнѣ сухопутной и огромныя земельныя пространства наполняютъ нашу жизнь такимъ мощнымъ «пульсомъ земли», за которомъ не слышенъ прибой далекаго моря. А между тѣмъ знаменитое петрово окно въ Европу на сѣверѣ и другое, южное, давно для насъ обратились въ «легкія» русскаго государственнаго организма. По довоенной статистикѣ считалось, что 80 проц. всего русскаго вывоза идетъ моремъ, причемъ 60 проц. общаго количества черезъ черноморскіе порты.

И вотъ все же, несмотря на то, что экономическая жизнь Россіи зависитъ на 80 проц. отъ морского транспорта, несмотря на грозное нарастаніе въ Балтійскомъ морѣ германской морской силы, необезпеченный съ моря Петербугъ и легко подверженныя удараімъ прибалтійскія провинціи, а въ Черномъ морѣ явно агрессивную политику державъ тройственнаго союза и пробужденіе на Балканахъ національно-шовинистической Турціи, Государственная Дума въ 1909 году не только отказываетъ въ кредитахъ на флотъ, но даже выражаетъ сомнѣніе, нуженъ ли вообще Россіи флотъ… Вновь назначенный въ 1908 году морской министръ генералъ-адъютантъ адмиралъ Диковъ, поставленный подобнымъ сомнѣніемъ Гос. Думы въ совершенно необыкновенное, пожалуй, даже траги-комическое положеніе, черезъ два столѣтія послѣ Великаго Преобразователя принужденъ начать съ «а»… На квартирѣ у октябриста Милютина, передъ многочисленными членами Государственной Думы устраивается рядъ докладовъ морскими офицерами только что образованнаго морского генеральнаго Штаба.

Римскій-Корсаковъ: «Зачѣмъ Россіи нуженъ флотъ»;

Колчакъ: «Какой Россіи нуженъ флотъ»;

Щегловъ: «Программы судостроенія», и

Смирновъ: «Реформы морского вѣ домства».

Затѣмъ еще совѣщанія на эти же темы съ правыми у Пуришкевича и съ кадетами у Милюкова.

Въ результатѣ члены Государственной Думы заявляютъ, что они убѣдились въ необходимости флота для Россіи, но кредиты на его постройку все же отпустить не могутъ, въ виду недовѣрія къ умѣнію морского министерства справиться съ этой задачей… Такимъ образомъ, вопросъ государственной обороны попадаетъ въ тупикъ, въ которомъ и остается до 1911 года.

Между тѣмъ Турція, сдѣлавъ огромное финансовое усиліе и собравъ народныя пожертвованія, заказала въ Англіи 2 дредноута — «Османіе» и «Рашидіе». По ихъ готовности нашъ слабый черноморскій флотъ не только теряетъ свое преимущество на морѣ, но какъ военная сила практически сводится передъ ними на нѣтъ.

Лишь съ назначеніемъ морскимъ министромъ адмирала И. К. Григоровича опасное положеніе быстро и радикально мѣняется, отношенія съ Государственной Думой улаживаются, производится реформа судостроительныхъ заводовъ и всѣхъ отдѣловъ министерства.

Первѣйшей и срочной задачей новый министръ ставитъ себѣ постройку въ Черномъ морѣ 3 линейныхъ кораблей-дредноутовъ. Однако вслѣдствіе упущеннаго уже времени, они предполагаются къ готовности лишь въ 1915 году, т. е. на годъ позже турецкихъ и, такимъ образомъ, 1914 годъ становится для насъ критическимъ.

Трудно себѣ представить, какую боль пришлось бы пережить русскому національному самолюбію, если бы слабому и устарѣвшему черноморскому флоту пришлось въ началѣ войны имѣть своимъ противникомъ эти турецкіе дредноуты… Къ счастью нашему, оба они, уже практически оконченные, были реквизированы англичанами на мѣстѣ своей постройки. Но неожиданно для всѣхъ въ въ Черномъ морѣ вмѣсто нихъ появился «Гебенъ»…

Линейный крейсеръ съ 10 11-дюймовыми орудіями, 29 узлами хода, превышавшаго почти вдвое скорость нашихъ линейныхъ кораблей, и съ болѣе сильнымъ бронированіемъ.

Англичане въ Сѣверномъ морѣ съ пренебреженіемъ называли 2-ю германскую эскадру, подобную нашей черноморской, — «пятиминутными кораблями» или «сардиночными коробками». Считалось, что такой корабль не въ состояніи дольше пяти минутъ выдержать огонь современнаго дредноута.

Приблизительно такъ же относился къ нашей черноморской эскадрѣ личный составъ «Гебена» и «Бреслау». Благодаря своему огромному ходу, «Гебенъ» всегда имѣлъ иниціативу, — могъ завязать бой или уклониться; держать такую дистанцію, съ которой его болѣе дальнобойныя орудія могли безнаказанно разстрѣливать наши корабли. У него было также большое техническое пре имущество, въ видѣ сосредоточенія всей артиллеріи къ одной платформѣ, между тѣмъ русскіе корабли, чтобы противостоять «Гебену», должны были держаться соединенно и стрѣлять всей эскадрой, что несравненно сложнѣе; да и въ этомъ случаѣ превышая лишь на 6 число крупныхъ орудій «Гебена». Онъ могъ поэтому съ серьезными шансами на успѣхъ вступать въ бой съ нашей эскадрой при всякой встрѣчѣ и въ полномъ ея составѣ. Психологіей пренебреженія къ русскимъ были проникнуты и нѣмецкіе офицеры «Гебена» и «Бреслау».

17 ноября 1914 г., узнавъ, что русская эскадра обстрѣляла Трапезундъ, эти крейсера направились къ Севастополю, чтобы, по офиціальному нѣмецкому описанію, «отрѣзать ей путь отступленія». На слѣдующій день, около полудня, наша эскадра подходила къ Крымскому берегу и находилась невдалекѣ отъ Ялты.

Въ кильватерной колоннѣ шли: «Св. Евстафій», подъ флагомъ командующаго, адмирала Эбергарда, «Іоаннъ Златоустъ», «Пантелеймонъ», «Три Святителя», «Ростиславъ». Нависшія дождевыя облака, мгла и часто проносившіяся полосы густого тумана совершенно скрывали горизонтъ. Поэтому цѣпь дозорныхъ крейсеровъ: «Кагулъ», «Алмазъ» и «Память Меркурія» держалась близко впереди, всего лишь въ полутора километрахъ отъ эскадры. Въ арріергардѣ 4 дивизіона миноносцевъ.

До Херсонесскаго маяка осталось 30 миль. Скоро и Севастополь. Послѣ продолжительнаго крейсерства и напряженной суровости моря такъ пріятно вернуться къ себѣ въ портъ, вымыться, заснуть наконецъ раздѣтымъ…. Опасности остались гдѣ-то позади… Лишь мысль о предстоящей погрузкѣ угля нѣсколько портила праздничное настроеніе. На эскадрѣ уголь почти на исходѣ. Въ теплотѣ казематовъ подъ мѣрное жужжаніе вентилятора, переставшаго раздражать и принявшаго какой-то другой, пріятный тонъ, каждый былъ занятъ своими мыслями… Въ душу каждаго возвращался спокойный, мягкій миръ.

Вдругъ тишину рѣзко разорвали звуки сигнальнаго горна. Боевая тревога. «Алмазъ» несется навстрѣчу эскадрѣ съ поднятымъ на мачтѣ сигналомъ: «Вижу непріятеля». Слѣва за нимъ, въ молочной пеленѣ тумана вспыхнуло и расползлось черное облако дыма. Неясно вырисовался мощный стальной силуэтъ съ широкими, низкими трубами…. «Гебенъ!» Дальше, почти теряясь въ туманѣ, «Бреслау».

Точно въ растревоженномъ муравейникѣ забѣгали люди… Сухо защелкала сталь орудійныхъ затворовъ… Загудѣли снарядные элеваторы… Эскадра, слѣдуя за «Евстафіемъ», покатилась влѣво, выстраивая боевую линію. Нѣмецкіе крейсера быстро и дерзко сближаются, разстилая черную полосу дыма. Вотъ легли на параллельный съ нами курсъ; сейчасъ откроютъ огонь…

Въ боевой рубкѣ «Евстафія» адмиралъ ждетъ нетерпѣливо, погладывая то на непріятельскіе корабли, то на идущій вторымъ въ линіи «Златоустъ». По принятой организаціи онъ долженъ вести пристрѣлку и управлять эскадреннымъ огнемъ, давая свой прицѣлъ остальнымъ кораблямъ по радіо. Но «Златоустъ» молчитъ… «Вѣроятно плохо видитъ цѣль… мѣшаютъ полосы тумана»… проносится въ головѣ адмирала. «На дальномѣрѣ 40 кабельтовыхъ», — слышитъ онъ передачу артиллерійскому офицеру.

— Больше ждать нельзя… это не ученіе…. Открывайте огонь… — спокойно приказалъ онъ.

Грохнулъ, точно небо обвалилъ, придавя все вокругъ, первый 12-дюймовый залпъ «Евстафія». Томительныя секунды ожиданія… еще…. еще… Вдругъ тамъ на палубѣ сверкнуло темно-оранжевое пламя разрыва и по обоимъ бортамъ выросли гигантскія водяныя елки. Накрытіе! Нервно затрещали артиллерійскіе указатели, заревѣли въ башняхъ электрическіе «ревуны»… По первому залпу «Евстафій» переходитъ на «бѣглый огонь»…

На борту «Гебена» вспыхнули огромныя свѣтло-желтыя огненныя пятна… Вотъ зарокотало гдѣ-то въ воздухѣ, приближается, нарастаетъ и перейдя въ оглушительный ревъ проносится надъ «Евстафіемъ»… За лѣвымъ бортомъ взметнулась водяная стѣна… Перелетъ. Пробита средняя труба, снесена радіо-сѣть. «Евстафій» не можетъ передать эскадрѣ вѣрно взятый имъ прицѣлъ… Но изъ-за прослоекъ тумана эскадра почти не видитъ «Гебена»… На «Златоустѣ», еле различая цѣль, начала пристрѣлку лишь одна носовая башня, «Пантелеймонъ» молчитъ совсѣмъ, «Три Святителя» почти не видятъ «Гебена», «Ростиславъ» видитъ только «Бреслау» и пристрѣливается къ нему.

Старикъ «Евстафій» сражается одинъ съ мощнымъ дредноутомъ, сосредоточившимъ на немъ весь свой огонь… Вотъ у праваго борта близко, снова взметнулись выше мачтъ столбы недолета, тяжело обрушивъ на палубу каскады грязно-желтой, пропитанной газами воды…. «Евстафій» взятъ въ вилку.

Вдругъ страшный грохотъ по всему кораблю. Лязгъ разрываемаго металла. Въ казематахъ 6-дюймовой батареи бѣгущее жидкое пламя, непроницаемое облако пыли. Люди задыхаются отъ ѣдкихъ газовъ. Отовсюду несутся стоны. Обрызганныя кровью переборки, разорванныя на части человѣческія тѣла… Вдавленныя броневыя плиты, сорванныя съ петель и далеко отброшенныя на палубу тяжелыя броневыя двери. Уже мертвый, лейтенантъ М. стоитъ, заклинившись въ амбразурѣ между орудіемъ и срѣзомъ брони. У него сорвана фуражна, газами сожжены волосы на головѣ, треснулъ черепъ и съ силой вдавленный въ глазныя орбиты бинокль торчитъ въ нихъ уродливымъ угломъ…

Возлѣ «Евстафія» кипятъ разрывами объ воду чудовищные снаряды. Онъ не мѣняетъ курса. Черными облаками громыхаютъ его залпы, сотрясая воздухъ на десятки километровъ. «Гебенъ» почти скрытъ водяными столбами. Вотъ поднялось надъ нимъ и медленно расползлось бурое облако дыма; видны языки пламени…. Тамъ пожаръ! Еще залпъ…

Но что это? «Гебенъ» стремительно ворочаетъ вправо и за его кормой вспѣнивается длинный бѣлый бурунъ. Развивъ свой огромный ходъ, онъ бѣжитъ отъ русскихъ и скрывается въ густомъ туманѣ…

По батареямъ «Евстафія» загремѣло «ура». Сильно бьется сердце у стараго адмирала. Побѣда! Въ первомъ же бою сломленъ надменный духъ страшнаго врага… И какъ! Однимъ старикомъ «Евстафіемъ». За нѣсколько минутъ боя «Евстафій» далъ 25 проц. попаданій. Съ аваріями и въ пожарѣ «Гебенъ» бѣжитъ въ Константинополь. На немъ 12 убитыхъ офицеровъ и 103 матроса; 7 офицеровъ и 52 матроса ранено. Такъ вотъ онѣ, русскія «сардиночныя коробки», такъ вотъ какова русская стрѣльба… Эскадра ложится на Севастополь.

Снявъ фуражку, адмиралъ обходитъ положенныхъ на палубѣ убитыхъ. Ихъ четыре офицера и 24 матроса. Идетъ къ раненымъ. Почти всѣ — тяжело. Одинъ офицеръ и 29 матросовъ. На окровавленную грудь умирающаго кладетъ крестикъ на Георгіевской ленточкѣ.

Иностранные военно-морскіе круги до сихъ поръ не освѣдомлены объ этомъ блестящемъ и безпримѣрномъ боѣ русскаго стараго корабля противъ германскаго дредноута. Нѣмцы замалчиваютъ о немъ. Въ ихъ офиціальномъ описаніи этого боя глухо значится: «русскіе стрѣляли хорошо». Однако послѣ этой встрѣчи, больно почувствовавъ наше превосходство, «Гебенъ» не только не осмѣливается больше предпринимать какія-либо дѣйствія противъ Черноморской эскадры, но каждый разъ избѣгаетъ встрѣчи съ ней. Вѣра въ себя у нѣмцевъ поколеблена, ихъ боевая мораль пошатнулась. У русскихъ она окрѣпла и превратилась въ увѣренность своего превосходства надъ противникомъ.

Духъ побѣдилъ броню и пушки.

Большевики, у которыхъ, къ сожалѣнію, остались всѣ архивы, въ своихъ описаніяхъ намѣренно и систематически стараются очернить русское прошлое, искажая и подтасовывая факты даже въ тѣхъ случаяхъ, когда успѣхъ нашъ несомнѣненъ. Но имъ не удастся скрыть истину, и она не погибнетъ.

Здѣсь, за рубежомъ живыми участниками войны затеплена лампада русской національной военно-морской мысли, въ видѣ «Зарубежнаго морского сборника». Трудно приходится этому точно изъ пепла возродившемуся старѣйшему русскому журналу. *) Его редакторъ, капитанъ 1 ранга Подгорный, больной отъ двѣнадцатилѣтняго плаванія на подводныхъ лодкахъ, замученный днемъ девятичасовой работой на заводѣ Шкода по своей минной спеціальности, трудится надъ журналомъ по ночамъ… Трудится идейно, безъ гроша личной прибыли… Чтобы донести до новой Россіи двухсотлѣтнія традиціи флота, чтобы передать грядущему на смѣну поколѣнію драгоцѣнный накопленный опытъ, чтобы несмотря на ложь поработителей Россіи, иностранцы прочли съ удивленіемъ, а это поколѣніе съ гордостью: «Святой Евстафій» подъ флагомъ адмирала Эбергарда выдержалъ бой съ «Гебеномъ» 18 ноября 1914 года».

*) Выходилъ безъ перерыва, начиная съ 1847 года (прим. автора).

А. Бенклевскій
Возрожденіе, №1770, 7 апрѣля 1930.

Visits: 25

А. Ренниковъ. Историческая справедливость

Иногда, когда дѣла задерживаютъ меня въ городѣ, обѣдаю я въ ресторанчикѣ «О рандеву де фюмеръ» у милѣйшаго мсье Коклико.

Народу тамъ бываетъ немного, гарсоны не задерживаютъ съ подачей кушаній, а готовятъ, въ общемъ, недурно. И главное, Коклико очень любезенъ, словоохотливъ и, когда публики мало, любитъ присаживаться къ моему столику, бесѣдовать на русскія темы.

Ha дняхъ опять подсѣлъ, когда я ѣлъ въ качествѣ отдѣльнаго блюда помъ фритъ, [1] и заговорилъ. На этотъ разъ, однако, лицо его было невесело. Глаза выдали неудовольствіе, сосредоточенно сдвинутыя брови указывали на какую-то прочно засѣвшую въ головѣ тревожную мысль.

— Вы чѣмъ-нибудь недовольны, мсье?

Онъ вздохнулъ, съ легкимъ укоромъ посмотрѣлъ на меня, заигралъ цѣпочкой часовъ.

— Въ первый разъ, мсье, — заговорилъ онъ, — я испытываю къ вашимъ компатріотамъ нехорошее чувство. Вы вѣдь знаете, какъ я вообще отношусь къ вамъ. Мнѣ русскихъ искренно жаль. Я самъ комбатантъ. [2] У меня среди вашихъ немало пріятелей… Но скажите, пожалуйста: для чего русскіе пооткрывали столько ресторановъ въ Парижѣ? На авеню де Клиши отправишься — русскій ресторанъ. На рю Фонтэнъ поѣдешь — русскій ресторанъ. На бульваръ де Клиши, на рю Фондари, на рю Дарю, на рю Мартенъ, на рю Боске, на бульваръ Гренелль, на Эдгаръ Кине, на авеню Ваграмъ, на Монъ-Таборъ, на плясъ Дюплексъ, на рю Лафайеттъ, на Буасси д-Англа, на авеню Макъ-Магонъ, на рю Пигалль, на рю Монье — вездѣ или русскіе рестораны, или русскіе кабарэ… Я понимаю, дорогой, что вашимъ жить нужно, зарабатывать необходимо. Но почему именно рестораны? Почему не займутся они магазинами шляпъ, зонтиковъ, обуви, крахмальныхъ воротничковъ, галстуковъ? Вотъ у меня нашлось два компаньона съ деньгами. Хотѣли мы на Монмартрѣ открыть новое дѣло. Нашли помѣщеніе. И невозможно! На одномъ углу уже казакъ у дверей ресторана стоитъ. На другомъ углу афиша артистической русской программѣ съ цыганами. На третьемъ русское бистро. Вы меня извините, мсье, но неужели русскіе въ Петербургѣ ничего, кромѣ ресторановъ, не содержали? Кто васъ научилъ такъ яростно бросаться на это дѣло?

Упрекъ по адресу русскихъ шелъ изъ глубины сердца моего собесѣдника. Въ голосѣ, правда, не было злобы, обиднаго раздраженія. Но явно чувствовались горечь, недоумѣніе, желаніе подѣлиться грустными мыслями. И я рѣшилъ успокоить хозяина.

— Дорогой Коклико, — сказалъ я, растроганно взявъ его за руку. — Не печальтесь. Во-первыхъ, мы всѣ, быть можетъ, скоро уѣдемъ, тогда французскимъ ресторанамъ легко будетъ вернуть себѣ господствующее положеніе въ Парижѣ. А во-вторыхъ, на все въ мірѣ нужно смотрѣть съ точки зрѣнія исторической справедливости. Вотъ вы спрашиваете, всѣ ли наши петербуржцы занимались рестораннымъ дѣломъ. Увы, дорогой мой. Наши русскіе пробовали, но никогда ничего не выходило! Конкуренты мѣшали.

— Въ самомъ дѣлѣ? — удивился Коклико. — А кто же?

— Охъ, мсье! Если бы вы знали, кто! Не повѣрите, дорогой мой, но скажу истинную правду: французы. Помню я: на Морскую улицу отправишься — французскій ресторанъ. На Невскій проспектъ пойдешь — французскій ресторанъ. На Каменноостровскомъ, на Крестовскомъ, даже въ Новой деревнѣ — вездѣ французы, французы. Вотъ подумайте, сколько васъ было: у Полицейскаго моста — Альберъ. На Морской — Кюба. На Каналѣ — Лагравъ… Затѣмъ — Фелисьенъ, Эрнестъ, Роде, Дононъ, Контанъ, Отель де Франсъ… Повѣрите, мсье Коклико, дышать русскимъ предпринимателямъ нельзя было! Одинъ Палкинъ держался на Невскомъ, да и тотъ прогорѣлъ, перешелъ въ другія руки. Захочетъ кто-нибудь открыть предпріятіе, найдетъ помѣщеніе, а тутъ тебѣ на одномъ углу Альберъ, на другомъ Лагравъ, на третьемъ Дононъ…. Терпѣли наши,терпѣли, ждали удобнаго момента, чтобы отъ этого засилія освободиться… И вотъ дождались, наконецъ. Конечно, Парижъ городъ французскій, я знаю. Но Петербургъ вѣдь тоже городъ нашъ, русскій! А горевать, мсье Коклико, нечего. Вотъ, подождите, падутъ большевики, тогда давайте вмѣстѣ въ Россію поѣдемъ. Денегъ не тратьте пока, компаньоновъ попридержите. Ну а въ Петербургѣ, ручаюсь, дѣла пойдутъ великолѣпно. Вѣдь хорошіе повара, какъ пророки: ихъ никогда не цѣнятъ въ своемъ отечествѣ…


Не знаю, удовлетворился ли моимъ отвѣтомъ мсье Коклико. Но во всякомъ случаѣ, сейчасъ онъ какъ будто спокойнѣе, веселѣе, и въ глазахъ что-то свѣтится: не то надежда, не то затаенная месть…

[1] Pommes frites (фр.) — жареная картошка.

[2] Combattant (фр.) – здѣсь: воевалъ.

А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1824, 31 мая 1930.

Visits: 24

О возвращении в Историю

В этой книге рассматриваются, в основном, два вопроса. Один: почему «Старый мир» был таким плодотворным в культурном отношении и таким питательным для личности? Второй: возможна ли, и в какой степени, «реставрация» старой культуры — не в смысле буквального восстановления бывшего, но в смысле возвращения в Историю. История — Целое, «новый порядок» — часть. Социальная революция есть бунт части против Целого. Иногда такой бунт удается, христианство тому примером, но в нашем случае успех был неполный и кратковременный. Если на первый вопрос были даны многочисленные и разнообразные ответы, то о втором мы говорили очень мало. На этот вопрос есть два ответа: и да, и нет.

«Нет» — потому что восстановить неповторимое сочетание враждебных и притом взаимопитающих источников истин невозможно, а именно такое неповторимое сочетание привело к появлению старого культурного порядка.  Он родился не из выбора какой-то «единственной истины», а из сочетания почвы и удачных и притом разнородных, а то и враждующих между собой, влияний, эту почву удобряющих. Плодотворность старого, языческого мира (когда «единая истина» еще не вошла в мир) и нового времени (когда она уже уходила) — пример того, что «Истина» не освобождает, освобождают «истины». Не следует, правда, смешивать множественность истин с нигилизмом и всеобщей относительностью понятий (на чем пока что остановился наш век).

«Да» — потому что невозможное для общества возможно для личности. Мы не можем восстановить старый порядок, но можем вернуться, в умственном отношении, на историческую почву. Иной реставрации, кроме культурной, и быть не может. Более того, я думаю, что пока возможно большее число мыслящих личностей на эту почву не вернется — у некогда великой русской культуры не будет будущего, но только блестящее прошлое.

Потерю почвы на свой лад пережила и Европа, но здесь я говорю прежде всего о России. Победа «нового порядка» в Европе была кратковременной (12 лет национального социализма в Германии), и ничего сравнимого с поголовным изъятием прежнего культурного класса из жизни, какое знает Россия (эмиграция, высылка, уничтожение, приведение к молчанию), ни одна европейская страна не переживала. И там старая культурная почва слабеет, но гуманитарное знание на Западе не превратилось еще в пустой набор слов, как это случилось у нас, и классическая филология, история религии (говорю о том, что знаю) — живы и продолжают искать правду о человеке…

При нынешних условиях такое возвращение может быть только личным усилием одиночки. Обстоятельства современной культуры ему предельно враждебны. Однако такое усилие возможно, и на основании личного опыта я попробую его описать.

І. О какой почве мы говорим?

О какой «почве» мы здесь говорим? Прежде всего — о почве для умственной и духовной жизни, т. е. для образования личности. Спор о старом и новом порядках — спор о человеке, об условиях, благоприятствующих развитию личности. 

Опыт последнего столетия разрешил этот спор безоговорочно: «передовое», «истинно-научное», «социалистическое», «либеральное» ведет только к упрощению и оглуплению человека. Не потому, что все названные источники вод отравлены. Но потому, что все перечисленные силы желают быть, каждая — «единственной истиной». Единая истина порабощает. Единая истина означает человекоубийство. Все виды «передового мировоззрения» так же нетерпимы, как христианство, но лишены его эллинской сердцевины — внимания к личности, выражающей себя словом.

Надо упомянуть, что понятие «почвы» у нас в России замутнено многолетними заблуждениями народников. Поклонение «бедному и простому» (последовательно христианское по своей сути) причинило нам много вреда. Из «бедного и простого» ни при каких обстоятельствах не получится богатого и сложного. Это «сложные» формы поведения постепенно накапливаются, а не «простые» совершенствуются до сложных. Сложное присуще человеку изначально, от рождения. Бедность и простота — всегда вынужденные.

Если мы можем питаться соками определенной почвы, то формы, на этой почве когда-то стоявшие — быт, государственный строй, религиозную жизнь — восстановить нельзя. Исторические формы, при всем их обаянии, и вырастали исторически, из века в век. Их можно унаследовать, ими можно вдохновляться, но их нельзя воссоздать. Ни быт, ни строй, ни религию нельзя «ввести» приказным порядком; вернее сказать, можно (и такие попытки называются революциями), но только ценой всеобщего разрушения.

ІІ. Возражения полуобразованным

Могут сказать, что возвращение к культурной почве непосильно для большинства. Однако большинству программа созидания культуры и не предлагается, большинству нечего делать с  культурой. «Равное просвещение для всех» — великое заблуждение. Общенародный просветитель получает, в конечном итоге, множество людей, неспособных как к умственному, так и к физическому труду. К первому они неспособны, от второго отучены. В этой среде и разливается полуобразованность.

Культурный труд — дело небольшой части нации, «элиты». Само значение этого слова сегодня неясно. «Элитой» у нас называют богатых и сильных. Весь смысл отбора, отсева, избранничества, различимый во французском élite, у нас пропал. Кто отбирал этих сильных? Никто, сами пришли и всё взяли силой. 

Еще одно возражение надо отвести. Говорят нередко: «Большинству это не нужно, его вполне устраивает то, что есть». Но, во-первых, большинство в этих вопросах и не имеет голоса, и во-вторых, то, что есть, никогда и ни при каких условиях не обладает принуждающей силой. Как говорил В. Ходасевич:

«Существуетъ нѣкое трагическое недоразумѣніе въ нашемъ воспріятіи исторіи. Давно уже, не со вчерашняго дня, повелось такъ, что мы привыкли оцѣнивать ея враждующія и смѣняющія другъ друга эпохи не по существу, не по ихъ объективнымъ свойствамъ, но по признаку хронологической послѣдовательности. Мы какъ будто заранѣе условились все послѣдующее считать лучшимъ, нежели все предыдущее, все новое благоговѣйно предпочитать всему старому. Знаемъ погрѣшимость человѣка и человѣчества, видимъ ошибки и заблужденія цѣлыхъ періодовъ историческихъ эпохъ, наблюдаемъ паденія высокихъ царствъ и культуръ, — и все-таки, вопреки всему, тайно или явно исповѣдуемъ нѣчто въ родѣ догмата о непогрѣшимости исторіи. Отсюда возникаетъ то, что одинъ историкъ искусства зоветъ «раболѣпствомъ передъ современностью», которая всегда есть послѣдній, а потому въ нашихъ глазахъ какъ будто и «лучшій» этапъ исторіи… Мы поклоняемся всякой современности, не разбираясь въ ней, потому что для насъ, идолопоклонниковъ историзма, все фактическое стало благословенно».

История не «непогрешима». Она то, что случается с теми, кто устал бороться. Всякая высшая культура создается помимо, если не против воли большинства. Большинство желает развлекаться, и всякая полукультура, подделка под культуру удовлетворяет прежде всего именно это желание.

Можно возразить и так:  я поднимаю руку «на историю». Однако пафос уничтожения истории свойствен как раз «новому порядку». Он постарался не только уничтожить, но и оклеветать Старый мир, сделав невозможным его возвращение (здесь социализм бессознательно повторял ненавистное ему христианство; Единая Истина требовательна и терпит только мертвых соперников). Как говорил один из деятелей революции, «тем, кто будет строить после нас, придется строить на кладбище». Он почти не ошибся. Когда-то плодородное поле культуры стало кладбищем.

ІІІ. Традиция — то, что вызывает любовь

Самое большое заблуждение относительно прошлого — будто оно «прошло». Во времена упадка, прошлое — живая и действенная сила для того, кто сумеет к ней обратиться. Единственное достоинство настоящего в том, что оно не требует от нас никаких усилий, оно просто есть, только протяни руку. К сожалению, достоинства нашего настоящего на этом и заканчиваются.

Некоторые умственные связи нам придется разорвать, некоторые создать; многие оценки пересмотреть; от многого отшатнуться. Но это не только труд, и совсем не насилие над собой. Традиция, всё сложно-богатое умеет вызывать любовь, так что стремиться к нему нетрудно, особенно если это стремление отталкивается от почвы бедной и темной — а иначе почву «нового порядка» определить нельзя. Да, не всех притягивает трудно-прекрасное, но все же его обаяние естественно и общечеловечно.

ІV. От чего придется отказаться

Культура основывается не на «рациональных основаниях», а на определенных верованиях. Целый ряд современых культурных верований затрудняет возвращение к исторической почве. В основном это верования, насажденные «новым порядком» путем внекультурного принуждения — или же такие, которые привели к появлению «нового порядка». Эти верования придется или переплавить, или прямо отбросить. Есть эпохи, которыми нельзя питаться, которые невозможно любить — их можно только принять к сведению, несмотря на весь барабанный бой и всю трескотню, какие они производили. От культурного наследия революции придется, как говорил Г. Барабтарло, «отшатнуться»:

«Помочь общему возрожденію не только словесности, но и вообще русской цивилизаціи могло бы безусловное и массовое отшатываніе рѣшительно отъ всего, произведеннаго совѣтской властью, какъ отшатываются съ отвращеніемъ отъ порчи или заразы, и это едва ли не въ первую очередь относится къ рѣчи, во всѣхъ ея формахъ, въ томъ числѣ и письменной (литературный языкъ — послѣдняя и наименьшая забота)».

Поклонникам «историчности» в ее урезанном, ограниченном только «новым порядком» виде надо сказать: да, после конца Старого мира события на карте России происходили, их было много и были они устрашающими, но история русской культуры здесь остановилась. Самосознающее умственное развитие прекратилось у нас в 1930-е годы, и последним его очагом была Белая эмиграция. Вопросы, которые ставил русский ум во «внеземельной Руси» (выражение Н. Чебышева), сохранили ослепительную злободневность. Россию же поглотили сумерки безмыслия, выхода из которых пока не видно. Этим сумеркам ничуть не мешало развитие техники, которым так кичилась «народная власть».

Можно сказать, конечно, что русский человек не нуждается в самосознании и свободе, что это ядовитый дар Романовых, от которого нас освободила «народная власть»… Но это пустая отговорка. Высшие способности естественны. Где нет высших способностей — они или подавлены, или утеряны, или не имели возможности развиться. «Зерократия» (как говорит  П. Муратов) всегда неестественна и достигается только насилием.

Возможно и другое, более обоснованное возражение: на высшие способности у большинства нет досуга, оно поглощено борьбой за существование, так зачем выдвигать идеал, доступный только меньшинству? На это есть два ответа. Во-первых, все высшие идеалы суть идеалы меньшинства, т. к. достигаются трудом и усилиями, да еще требуют способностей и огранки этих способностей воспитанием. Во-вторых… в культуре есть свой закон «сообщающихся сосудов», благодаря которому высшие формы порождаются отдельными умами, усваиваются меньшинством и затем  распространяются вширь и вглубь. Разлитие культуры «сверху вниз» прекращается или там, где ему ставят искусственные препятствия, или там, где сам «верх» уничтожен (случай «нового порядка»).

Мыслящему человеку сегодня нужно в своем уме прожить последний век заново, как прожила бы его русская мысль, сохранив свободу и жизнь. Нужно очищение ума от всех порождений «нового порядка» в слове и мысли. Того, кто задумает питать ум «советским» — ждет безъязычие. Из русских авторов — нужно чтение только писавших в России или во внеземельной России, а из последних — тех, кто культурно был связан со Старым миром (потому что потеря почвы в те годы была явлением общераспространенным; даже Белая эмиграция имела в основном либерально-социалистический облик, за исключением своего золотого остатка, у которого мы и можем сегодня учиться).

Отбросить придется и веру в «прогресс», технические усовершенствования жизни как путь к счастью — то «слепое пристрастие к новизне», о котором упоминал Пушкин по поводу Радищева. Отказаться от всех иллюзий равенства и демократии. Вообще отказаться от веры в спасительность «формул», «идей», в том числе и политических идей Старого мира.

Восстановление прежних форм государственности и религии не может быть нашей целью. Да, монархия в русской истории была культурообразующей силой, в отличие от «нового порядка», но наше будущее с ней не связано неразрывно. При этом надо признать, что республики на русской почве пока еще не было, кроме Новгорода. А после 1917-го этим словом называлась и прямая анархия, и олигархия, и тирания, и (в последнее время) конституционная монархия. Скажу одно: не бывает жизнеспособной республики без гордости и честолюбия граждан. Это условие исполнялось в Риме и Новгороде и не исполняется в известной нам России. У нас, к сожалению, гордость и честолюбие сочетаются только с отсутствием почвы и нравственности.

Нам придется забыть все предрассудки относительно аристократии и аристократичности. Культура вся аристократична. Всякая форма аристократична. Аристократия — принцип отбора и роста. Аристократичность означает требовательность к себе и другим ради лучшего, высшего облика человека. Это противоядие против разлитого революцией яда, выражаемого словами «будь как все!»

Потому среди вещей, от которых придется нам отказаться, будет и презрительное отношение к личности, свойственное социализму, и свойственное ему же поклонение «массам». Массам вопросы культуры не нужны и не важны, потому они и живут в действительности, созданной не ими.

Отказаться придется и от коренного интеллигентского убеждения, выражаемого словами «власть надо ненавидеть». «Пусть судятъ о власти по дѣламъ ея», говорил ген. Врангель, так надо и нам поступать. Недопустима ненависть к власти, стране, всему русскому — только потому, что они не иностранные.

Пересмотреть придется и отношение к родине. «Отечество надо ненавидеть» — это не вчера у нас началось, но при новом порядке расцвело как никогда прежде, в силу общеочевидной его неполноценности, помноженной на ложную самооценку. Когда интеллигентский кумир поет о «родине-уродине», он признаётся, что родина для него — не поколения, не история, не вечно живое прошлое, а это мгновение прямо сейчас, так непохожее на блестящую заграницу. Представление о «западном» как более подлинном, полнокровном, первоисточнике, с которого все русское только список — у нас тоже не новое, но своего расцвета достигло при «новом порядке» с его воинствующим бесплодием во всем…

Отказаться придется и от веры в неизменно зловещую роль религии, и от «единственно-верного» материалистического мировоззрения — как такого, чьи предсказания никогда не сбываются, а объяснения человека и общества никуда не годятся (впрочем, надо сказать сразу, что религия есть плод внутреннего опыта, ее не приобрести волевым решением. Приобрести можно только смирение и чувство мировой тайны, от которых отводит всякое полуобразование.)

Нужно сказать и подчеркнуть: освобождение от социализма не означает механического восстановления, например, «христианского мировоззрения», более того: христианство есть почва социализма, а социализм есть плод разложения христианства.

Некоторым кажется, что обратное превращение социализма в христианство что-то изменит к лучшему. Однако христианство свой путь уже совершило. С XV века в Европе, с XVIII в России мы видим богатую и пышную языческую Реставрацию. Все культурные формы, нас питающие, суть формы языческие. Желание «восстановить христианскую государственность» благочестиво, но лишено исторического смысла, т. к. она давно уже, много столетий как многоосновная, христианская только в одной своей части.

Христианский быт Старого мира, скрепляемый церковным обычаем, сейчас бросается в глаза и кажется определяющей чертой эпохи — но это ложное впечатление. Культура Старого мира отнюдь не определялась христианством. Достоевского, скажем, считают христианским мыслителем. В действительности Достоевский мог появиться только на изломе «единой истины». Сила его мысли — в сомнении. Культурный класс конца XIX — начала XX века был христианством глубоко затронут, но не сформирован. Таким образом, в отношении к «единой истине» я не проповедую ничего такого, чего бы уже не было в последние века Старого мира. Она давала этому миру религию и мощный, независимый источник истин; место это и впредь не будет пустовать…

Кроме того, реакция против социализма вообще не может быть реакцией в пользу очередной «единой истины» (иначе в ней просто не будет смысла). Нам нужно возвращение к широте и богатству жизни; «единая истина» враждебна тому и другому. Любые истины могут нами приниматься только местно и ограниченно, в меру их пользы. Как говорил П. Муратов:

«Мы несомнѣнно живемъ въ эпоху политическаго прагматизма, можетъ быть даже только политическаго практицизма. Такъ, демократія, предписываемая намъ въ качествѣ абсолютной истины, заранѣе вызываетъ нашъ отпоръ. Но демократическое устройство, разсматриваемое съ точки зрѣнія практической примѣнимости къ нуждамъ Россіи, съ точки зрѣнья полезной службы Россіи, можетъ быть спокойно обсуждаемо, какъ одна изъ возможностей, имѣющихъ и за себя, и противъ себя жизненныя данныя. Россія не должна служить ни коммунизму, ни соціализму, ни демократіи, ни федераціи, ни имперіи. Но жизненное преломленіе одной изъ этихъ общихъ соціальныхъ и политическихъ идей можетъ въ какой-то моментъ сослужить службу Россіи».

Отказаться следует и от нестерпимого морализма, неотделимого от народничества, т. е. не просто от преобладания моральных оценок, но от прославления бедного и простого. Этот морализм глубоко коренится в христианстве и есть его последнее (обезбоженное) превращение — и в то же время основа и почва для социализма.

Нас ждет и перемена отношения к науке. Придется признать, что большая часть того, что полуобразованность полагает «наукой» (в особенности в том, что касается знаний о человеческом), — не более, чем набор ученых слов, за которыми не стоит никакого знания, в лучшем случае — полузнания, наскоро примененные к не понятому до конца предмету.

значения, туманными словами (разговор об этом был в эссе «Безъязычие»).

Что же касается той науки, которая дает человечеству бомбы и самолеты, то ее имя скорее «техника», и поклоняться ей, ждать от нее разрешения мировых вопросов, как было еще недавно — неуместно. В качестве источника ценностей она потерпела неудачу; в качестве поставщика благ — также, поскольку все эти блага отравленные, сопряженные со скрытыми потерями, о которых не принято было задумываться.

V. Почва или интеллигенция

Все то, от чего нужно отказаться ради возвращения к исторической почве, по некоторой злой иронии входит в список интеллигентских добродетелей, или вернее сказать — добродетелей полуобразованного класса. «Интеллигент» стоит вне истории. У него нет прошлого, одни надежды на будущее. Вернуться в историю — выйти из интеллигенции и войти в растущий на национальной и исторической почве культурный класс.

Нельзя смешивать «интеллигенцию» и культурный класс. Интеллигенция — только приготовительная ступень на пути к культурному классу. По ряду причин (слишком быстрое разлитие просвещения, устранение высшей культуры) эта ступень увидела себя целью, а не средством. Интеллигент есть временное явление, военный «чин ускоренного производства».

Интеллигент — не то же, что «человек культуры». В первую очередь он человек, потерявший содержание своей религии, но не ее отношение к вещам. Как бывший христианин, он верит в единую истину и ждет ее победы. Как материалист, он ищет эту истину на земле. Еще недавно его вера называлась «социализмом»; только провал «нового порядка» подорвал доверие к этому слову. Он верит, что прошлое отвратительно; что одно будущее имеет ценность; что перейти из прошлого в будущее можно только через покаяние и самоумаление. Сильные в «царство будущего» не войдут. Надо заметить, что «покаяние» и «самоумаление» в этом построении — всегда чужие. Интеллигент не знает иного миропорядка, кроме нравственного, но себя нравственным судом не судит.

Он отчасти напоминает хорошего, «духовного» христианина и в некоторых других отношениях. Библейское «странники и пришельцы мы на земле» — относится к обоим. Я говорю о «духовном» христианине не просто так. Достоинство христианина, твердо стоящего на своей исторической почве, и вправду под некоторым подозрением; «да не язычник ли он»? И верно: патриотизм в христианство всегда пронесен контрабандой из язычества, этого вечного источника любви к своей родине и своим богам. Такой несовершенный христианин и Бога-Творца, и христианских святых считает русскими… Тут противоречие вроде давно указанного Розановым:

«Монахъ можетъ сблудить съ барышней; у монаха можетъ быть ребенокъ; но онъ долженъ быть брошенъ въ воду. Едва монахъ уцѣпился за ребенка, сказалъ: „Не отдамъ“; едва уцѣпился за барышню, сказалъ: „Люблю и не перестану любить“ — какъ христіанство кончилось».

Одно дело, когда «чаем грядущего Иерусалима», и другое, когда привязались именно к своей стране и ее почве, и другой нам не нужно. Такое христианство всегда сомнительно, т. к. не всемирно (и Лев Шестов не зря подозрительно присматривается к тайному язычнику Достоевскому: почему тот всё говорит о «православии» и ничего  о «христианстве вообще»?)

Национальное в христианстве — всегда измена, тайное язычество. Совестливый христианин стыдится богатого, пышного, яркого в религии своей страны, приговаривая: «Национализм и язычество» (патер Добровольский, упоминаемый у Н. Трауберг). Однако же эта «измена» в христианстве — самое крепкое, более прочное, чем бывшие «за морем» соборы. Только национальное крепко. Интеллигент подобен христианину, он добросовестно всемирен. Источник его веры — «за морем», святые — «за морем», чудеса — «за морем». По эту сторону моря у него только «родина-уродина» — нечто с его личностью несвязанное, «случайность рождения». Как герой старой комедии, он может сказать о себе:

«Тѣло мое родилося въ Россіи, это правда; однако духъ мой принадлежитъ коронѣ французской».

Однако сходство интеллигента и христианина неполно. Самоуглубление свойственно только одному из них, а самоуглубление, вера в свою личную ценность — начало культуры. Интеллигент не ценит себя, а потому легко растрачивает полученное дарование и самую личность. Но хуже всего то, что он видит в себе конец и вершину развития. Быть выше интеллигента уже нельзя, можно только взойти, если повезет, на его высоту.  

…Несмотря на все сказанное, культурный подъем через возвращение на историческую почву не требует от нас борьбы с чем-то внешним, будь то «интеллигенция» или «наследие революции». В области культуры вопрос не в том, против чего бороться, а в том, чем быть. Этим культура отличается от политики, которая вся — искусство правильно нацеленной вражды. В начале этого очерка я заметил, что в нем описывается путь личного освобождения. То, что слой прошедших среднюю и высшую школу враждебен самой идее такого освобождения, т. к. удовлетворен существующим положением — не может нас остановить, если у нас есть желание приблизиться к старой культуре и продолжить ее нашими трудами.

Тимофей Шерудило

Visits: 60

П. Муратовъ. Новая русская идеологія

Подъ этимъ именемъ печатаетъ графъ Салтыковъ главы интереснѣйшей статьи во французскомъ журналѣ «Латинство». Русскому читателю, читателю «Возрожденія» въ частности, многія черты этой новой идеологіи, нынѣ доводимой до свѣдѣнія иностранцевъ, извѣстны: упомянутый авторъ высказывался достаточно опредѣленно не разъ. Цѣнность предпринятыхъ имъ въ «Латинствѣ» очерковъ — заключеніе его обильныхь мыслей въ стройно обрисованное русло.

Среди этихъ мыслей одна отчетливо выражена въ напечатанныхъ главахъ. Русское государство рухнуло потому, что выродилась его историческая сущность. Россійская имперія, созданная Петромъ и его преемниками, съ 1860 г. начала перерождаться въ русское царство. Процессъ этотъ пошелъ усиленнымъ темпомъ въ царствованіе Александра ІІІ и въ царствованіе Николая II. Александръ ІІІ и Николай ІІ ощущали себя не императорами всероссійскими, но только царями русскими. Въ государствѣ, гдѣ правительственная власть была заражена своеобразнымъ славянофильствомъ, сводившемся на практикѣ къ руссофильству, естественно наибольшую цѣнность пріобрѣлъ наиболѣе чистый въ «этническомъ» смыслѣ русскій элементъ — мужикь. Русское царство неизбѣжно шло въ сторону мужицкаго царства. Царская власть страдала тою же «мужикофиліей», какой страдала русская интеллигенція, представлявшая разнообразныя либеральныя, радикальныя и революціонныя теченія. При этихъ условіяхъ царскій режимъ не могъ найти въ собѣ достаточно воли, чтобы противостоять революціи, поднятой во имя мужика. Онъ былъ безоруженъ передъ той «мужицкой правдой», наличность которой самъ до извѣстной степени признавалъ. Революція была, кромѣ того ускорена центробѣжными силами, естественно возникшими среди элементовъ былой Россійской имперіи, которые не умѣщались въ новой концепціи русскаго царства, особливо русскаго мужицкаго царства…

Мнѣ уже пришлось высказать мысли о судьбахъ Россійской имперіи, близкія къ мыслямъ гр. Салтыкова, мнѣ приходилось не разъ отмѣчать изумительную историческую интуицію этого мыслителя. Да, съ Александра ІІІ началось «замыканіе» и умаленіе Россіи. Россійскій «имперіализмъ», россійское великодержавство остановились на грани разочарованій, принесенныхъ берлинскимъ конгрессомъ. Поголовная россійская «мужикофилія», подготовленная семидесятыми годами, начинаетъ окрашивать въ восьмидесятыхъ годахъ правительственную не скажу идеологію, но своего рода романтику. Однако правъ ли графъ Салтыковъ, когда относитъ начало «мужикофиліи» къ шестидесятымъ годамъ, къ крестьянской реформѣ? Здѣсь, кажется мнѣ, впадаетъ онъ въ небезопасную ошибку.

Онъ совершенно правъ, когда указываетъ на связь государственнаго либерализма съ имперіей. Царствованіе Александра II было въ 19-мъ вѣкѣ наиболѣе творческимъ моментомъ россійскаго «имперіализма»: оно дало Россіи выходъ на Тихій океанъ и владѣнія въ Средней Азіи — оно завершило великолѣпную постройку «Азіатской Россіи». Это царствованіе было въ то же время эпохой великихъ и необходимыхъ реформъ, приближавшихъ Россію къ данной во времени и пространствѣ исторической обстановкѣ — къ европейскому укладу, соотвѣтствующему серединѣ 19-го вѣка. То, что общество не могло достаточно хорошо понять и принять иниціативы правительства, это вопросъ особый. Онъ превосходно освѣщенъ въ недавней статьѣ В. А. Маклакова.

Безспорно одно: реформа есть неотъемлемая и непремѣнная принадлежность великодержавства. Имперія Петрова создалась реформами и жила реформами. Россійская имперія 1860 года не могла оставаться построенной такъ же, какъ Россійская имперія 18-го вѣка! Но вотъ реформа Александра II не была продолжена и не была закончена. При Александрѣ ІІІ «подмороженная» Россія остановилась не только въ своемъ внѣшнемъ, но и въ своемъ внутреннемъ ростѣ. Въ періодъ, протекшій отъ 1905 до 1914 г., только новая большая реформа, имѣвшая цѣлью своей рѣзко приблизить Россію къ европейскому укладу жизни этого времени, единственно могла бы спасти Россію. Но для такой большой реформы необходимо было то имперское сознаніе, котораго уже не было у правительства послѣдняго царствованія.

Поправка на реформу, какъ непремѣннаго спутника всероссійскаго великодержавства, была бы совершенно необходима въ построеніяхъ гр. Салтыкова. Если онъ считаетъ крестьянскую реформу началомъ умаленія Россіи, началомъ «мужикофиліи», то не считаетъ ли онъ россійскій имперскій идеалъ какъ бы окончательно сложившимся въ періодъ 1700-1850 и не подлежащимъ видоизмѣненіямъ? Однако на самомъ дѣлѣ реформа шестидесятыхъ годовъ была вызвана отнюдь не ложной и романтической «мужикофиліей», но ясной государственной необходимостью. Какъ она была проведена — это, повторяю, дѣло особое. Но она диктовалась практикой, повелѣвалась жизнью.

Мнѣ кажется, сейчасъ было бы большой методологической ошибкой выводить нѣкоторыя нормы государственнаго быта изъ одной верховной идеи, принятой за абсолютную истину. Чѣмъ болѣе отвлеченный характеръ имѣетъ эта идея, тѣмъ болѣе «теоретически стройно» обусловленное ею построеніе, тѣмъ менѣе она нужна русской современности съ ея острыми, горячими и кипучими жизненными неотложностями. Стройныя и глубокомысленныя теоретическія построенія евразійства уже провалились, надо надѣяться, окончательно. Такая же участь постигнетъ тѣхъ, кто будетъ упрямо навязывать Россіи «демократію» въ качествѣ абсолютнаго идеала, абсолютной истины. Послѣ абсолютныхъ «идеаловъ» и абсолютныхъ «истинъ» коммунизма Россія надолго сохранитъ глубокую ненависть къ «прокрустову ложу» всякой вообще абсолютной идеологіи въ сферѣ политическаго и соціальнаго быта.

Мы несомнѣнно живемъ въ эпоху политическаго прагматизма, можетъ быть даже только политическаго практицизма. Такъ, демократія, предписываемая намъ въ качествѣ абсолютной истины, заранѣе вызываетъ нашъ отпоръ. Но демократическое устройство, разсматриваемое съ точки зрѣнія практической примѣнимости къ нуждамъ Россіи, съ точки зрѣнья полезной службы Россіи, можетъ быть спокойно обсуждаемо, какъ одна изъ возможностей, имѣющихъ и за себя, и противъ себя жизненныя данныя. Россія не должна служить ни коммунизму, ни соціализму, ни демократіи, ни федераціи, ни имперіи. Но жизненное преломленіе одной изъ этихъ общихъ соціальныхъ и политическихъ идей можетъ въ какой-то моментъ сослужить службу Россіи.

Идея Россійской имперіи, отстаиваемая гр. Салтыковымъ, кажется намъ весьма жизненной въ своей проекціи въ область экономическаго и культурнаго единства, въ поддержаніи и воскрешеніи тѣхъ центростремительныхъ процессовъ, которые никоимъ образомъ не могутъ возникнуть, если Россія будетъ возстановлена не въ своемъ имперскомъ обликѣ, а въ видѣ «національнаго» «русскаго» государства.

Да, имперія Петрова, имперія 1700-1860 гг. является для васъ цѣннѣйшимъ историческимъ свидѣтельствомъ, поучительнѣйшимь примѣромъ прошлаго. Однако — и только примѣромъ, но не образцомъ! Имперія Александра II не могла быть имперіей 1700-1850 гг., а имперія Россійская 20-го вѣка не могла бы, разумѣется, повторить имперіи Александра ІІ. Придерживаясь образца имперіи Петровой, мы, справедливо упрекающіе эпоху умаленія русскаго государства въ романтической «мужикофиліи», рискуемъ навлечь на себя справедливый упрекъ въ романтической «дворянофиліи». «Дворянофилія» нисколько не хуже «мужикофиліи», но и та и другая «филія» не жизненны въ наше время.

Имперія 1700-1850 г.г. была создана служилымъ дворянствомъ, которое вызвалъ къ жизни геній Петра и его преемниковъ. Имперія Александра ІІ стремилась къ перестроенію на иной соціальной базѣ. Путемъ этого перестроенія и была реформа. Ошибочно думать, что главная реформа шестидесятыхъ годовъ, крестьянская реформа, опредѣляла новое бытіе имперіи на крестьянской базѣ и являлась, слѣдовательно, источникомъ будущей «мужикофиліи». *Реформа Алекснадра II должна была, *въ концѣ концовъ, опереть имперію на крѣпкій слой всероссійскаго «средняго сословія»*, столь же мало ограничиваемый національно-этническимъ признакомъ русскаго или даже великорусскаго происхожденія, сколь мало было ограничено этимъ признакомъ дворянство эпохи Петра и Екатерины. Въ Россіи шестидесятыхъ годовъ намѣчалась ломка экономическихъ отношеній, вызванная измѣненіемъ обще-европейскихъ эконо мическихъ отношеній, наблюдаемымъ въ серединѣ 19-го вѣка. Въ Россіи рождался индустріализмъ, но индустріализмъ нуждается прежде всего во внутреннемъ рынкѣ. Создавая производство, онъ долженъ обезпечить и потребленіе. Крестьянская реформа была вызвана подлинной жизненной необходимостью создать широкое потребленіе. Относительная производственная слабость «вольнаго» крестьянскаго хозяйства выкупалась для экономики страны значительнымъ приростомъ потребленія въ многомилліонныхъ массахъ, вышедшихъ изъ крѣпостнаго состоянія.

Графъ Салтыковъ справедливо указываетъ на то, что въ періодъ отъ 1900 до 1914 годовъ Россія быстро богатѣла и экономически развивалась. Онъ не менѣе справедливо напоминаетъ, что администрація «режима» была очень недурной во многихъ отношеніяхъ администраціей, стоявшей вполнѣ на уровнѣ европейскихъ требованій. Такъ въ чемъ же дѣло? Тѣмъ не менѣе, «режимъ» не устоялъ передъ вспышкой бунта, объявившаго себя революціей. В. А. Маклаковъ опять таки очень вѣрно намѣтилъ въ своей статьѣ причину этого несчастья: реформа имперіи, начатая въ царствованіе Александра II, не была проведена и доведена до конца. Если бы эта реформа шла въ теченіе семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ тѣмъ же темпомъ, какимъ
она была начата — Россія вступила бы въ 20-й вѣкъ, имѣя значительную толщу крѣпкаго и устойчиваго «средняго сословія». Это «среднее сословіе» обезпечило бы россійской экономикѣ нормальный ростъ потребленія.

Россія «богатѣла» въ началѣ 20-го вѣка. Допустимъ, производственныя силы Россіи быстро и неуклонно возрастали. Но благосостояніе страны зависитъ отъ какого-то соотвѣтствія между ростомъ производства и ростомъ потребленія. Между тѣмъ, ростъ потребленія къ Россіи въ 1900-1914 гг. замѣтно отставалъ отъ роста производства и сталъ бы отставать въ дальнѣйшемъ еще болѣе при сохраненіи режима. Не «мужикофилія» вынуждала тогда къ новой реформѣ, но необходимость организаціи внутренняго рынка, созданіе широкихъ возможностей внутренняго потребленія. Этихъ возможностей искалъ Столыпинъ, и онѣ, конечно, могли быть найдены скорѣе на его путяхъ «фермерскаго хозяйства», нежели на путяхъ какихъ бы то ни было хозяйственныхъ гегемоній.

Ибо хозяйственное процвѣтаніе нельзя сводить лишь къ созданію соціальныхъ условій, благопріятствующихъ техникѣ производства. Надъ Россіей и безъ тяготѣетъ странный рокъ системъ, преслѣдующихъ цѣли производства и забывающихъ надобности потребленія. Неокрѣпостное право Сталина являетъ курьезный примѣръ попытки опять-таки новаго чисто производственнаго рѣшенія — примѣръ архаическій въ нашу эпоху, когда грандіозный урокъ Америки такъ красноѣчиво свидѣтельствуетъ о преимуществахъ экономической системы, базирующейся на широкомъ развитіи потребленія. Вотъ почему образцомъ не можетъ служить намъ великая имперія Петрова, имперія 1700-1850 гг., построенная на базѣ организованнаго, согласно условіямъ того времени, производства. Новая великая Россійская построится на базѣ организованнаго, согласно условіямъ нашего времени, потребленія.

П. Муратовъ
Возрожденіе, №1822, 29 мая 1930.

Visits: 32

А. Яблоновскій. День печати

Въ доброе старое время журналисты не рождались, а дѣлались.

Дѣлались такъ:

— Сначала молодой человѣкъ держитъ экзаменъ за шесть классовъ гимназіи и, конечно, не выдерживаетъ.

Потомъ молодой человѣкъ держитъ экзаменъ за четыре класса и, если тоже не выдерживаетъ, то поступаетъ въ газету и выбираетъ себѣ самый пышный псевдонимъ, по возможности, изъ исторіи Рима:

— Если не Маркъ Аврелій, то ужъ навѣрное Тарквіній Гордый…

Учился такой молодой человѣкъ уже въ газетѣ. И если онъ былъ даровитъ и неглупъ, а редакторъ умѣлъ учить, то лѣтъ черезъ 15 суровой и даже жестокой школы изъ Марка Аврелія иногда вырабатывался очень неплохой журналистъ. Но въ такой пропорціи:

— Одинъ на сотню и даже на тысячу.

Тысячи Марковъ Авреліевъ спивались и тысячи Тарквиніевъ Гордыхъ мѣняли профессію. И только одинъ выросталъ въ Дорошевича.

Покойный Дорошевичъ самъ говорилъ о себѣ, что онъ получилъ среднее и даже «въ высшей степени среднее» образованіе.

Но иностраннымъ языкамъ, но политикѣ и литературѣ онъ обучился уже въ газетѣ.

— Университеть я окончилъ въ редакціи, — шутя говорилъ онъ. Но все же окончилъ, потому что журналистъ-невѣжда, журналисть-полузнайка и незнайка никогда не поднимется выше провинціальнаго Марка Аврелія.

А какъ сейчасъ обстоитъ дѣло въ русскихъ газетахъ, выходящихъ тамъ, въ Москвѣ?

А сейчасъ образовательный уровень еще понизился… И очень понизился… Тарквиній Гордый стараго времени, по крайней мѣрѣ, хоть четыре правила арифметики зналъ и даже этимологію и синтаксисъ нюхалъ, четыре года нюхалъ, потому что срѣзался вѣдь только на экзаменѣ за четыре года гимназіи.

— А это, согласитесь сами, все-таки стажъ…

Ну, а сейчасъ «вечерній Государственный институтъ журналистики», только что основанный въ Петербургѣ, всю науку журналиста заканчиваетъ въ одинъ годъ.

— Берется «красный слесарь» и черезъ годъ получается «образованный журналистъ».

Но не Маркъ Аврелій, а «Спартакъ». И «Спартакъ» этотъ долженъ всѣмъ буржуямъ носы утереть, «перепугать Европу» и «перешагнуть» черезъ Америку…

Не будемъ, однако, смѣяться надъ «Спартакомъ» (надъ убожествомъ смѣяться грѣхъ). Но о чемъ думають тѣ вожди-мошенники, которые празднуютъ сейчасъ «день печати» и говорятъ комплименты сопливому совѣтскому «Спартаку»? Послушайте, что говорятъ мошенники-вожди:

— Совѣтскія газеты издаются на 58 языкахъ!..

— Всего газетъ въ республикѣ — 623!

— А читателей свыше 40 милліоновъ.

— Вотъ, значитъ, какая аудиторія у «Спартака». Еще только черезъ годъ онъ, съ Божіей помощью, институтъ журналистовъ окончить, а уже 40 милліоновъ человѣкъ на 58 языкахъ его слушаетъ… А что же будетъ, когда «пятилѣтка» пройдетъ!.. Страшно и подумать…

Но вотъ чего вожди-мошенники явно не понимаютъ.

Въ странѣ 623 партійныхъ газеты и ни одной газеты свободной.

— Всѣ газеты издаетъ партія (одна партія!) Для своихъ партійныхъ нуждъ и по своимъ партійнымъ соображеніямъ…

Но уже это одно является смертнымъ приговоромъ для прессы данной страны.

— Гдѣ есть 623 казенныя газеты и ни одной частной, — тамъ прессы вообще нѣтъ и говорить о ней не подобаетъ.

И замѣтьте: партійныя газеты (всѣ 623!) издаются въ Россіи для безпартійныхъ читателей.

Сами коммунисты говорятъ, что ихъ партія не превышаетъ милліона человѣкъ. Значитъ, при сорока милліонахъ читателей, тридцать девять милліоновъ читаютъ чужую газету, партійную, враждебную, ненавистную. Можетъ ли это быть?

— Конечно, нѣть. Безпартійные читатели не могутъ читать партійный матеріалъ. Они читаютъ хронику, телеграммы и плевать хотѣли на партію. А отсюда выводы:

— «Спартакъ» работаетъ впустую, ибо вся партійная печать работаетъ «на холостомъ ходу». Партійное колесо не приводитъ въ движеніе безпартійную массу.

И еще вожди-мошенники не понимаютъ вотъ чего:

— Ни одна партія въ мірѣ не издаетъ 600 партійныхъ газетъ. Не издаетъ потому, что это никому не нужно.

— 623 партійныхъ газеты — это просто глупость, это самодурство и наглость объѣвшихся воровъ, присѣвшихъ къ чужому столу.

Попробуйте, спросите у любого нормальнаго человѣка:

— Хотите ли вы имѣть одѣяло длиною въ 623 метра?

— Да зачѣмъ же мнѣ это? Господь съ вами, мнѣ достаточно и въ три метра.

Но въ этомъ совѣтскомъ обжорствѣ притаилась и совѣтская гибель.

— На 58 языкахъ, 623 раза въ день они повторяютъ одну и ту же унылую партійную пошлость.

До ужаса унылую и до тошноты скучную. Читателя давно съ души воротить, читатель ненавидитъ и презираетъ свою газету до темноты въ глазахъ. И все таки 623 раза въ день, на 58 языкахъ, его гвоздятъ по темени партійной дубиной.

Гвоздятъ и гордятся…

И не понимаютъ, что сорокъ милліоновъ читателей — это значитъ сорокъ милліоновъ враговъ!

Александръ Яблоновскій
Возрожденіе, №1804, 11 мая 1930.

Visits: 20