Подъ этимъ именемъ печатаетъ графъ Салтыковъ главы интереснѣйшей статьи во французскомъ журналѣ «Латинство». Русскому читателю, читателю «Возрожденія» въ частности, многія черты этой новой идеологіи, нынѣ доводимой до свѣдѣнія иностранцевъ, извѣстны: упомянутый авторъ высказывался достаточно опредѣленно не разъ. Цѣнность предпринятыхъ имъ въ «Латинствѣ» очерковъ — заключеніе его обильныхь мыслей въ стройно обрисованное русло.
Среди этихъ мыслей одна отчетливо выражена въ напечатанныхъ главахъ. Русское государство рухнуло потому, что выродилась его историческая сущность. Россійская имперія, созданная Петромъ и его преемниками, съ 1860 г. начала перерождаться въ русское царство. Процессъ этотъ пошелъ усиленнымъ темпомъ въ царствованіе Александра ІІІ и въ царствованіе Николая II. Александръ ІІІ и Николай ІІ ощущали себя не императорами всероссійскими, но только царями русскими. Въ государствѣ, гдѣ правительственная власть была заражена своеобразнымъ славянофильствомъ, сводившемся на практикѣ къ руссофильству, естественно наибольшую цѣнность пріобрѣлъ наиболѣе чистый въ «этническомъ» смыслѣ русскій элементъ — мужикь. Русское царство неизбѣжно шло въ сторону мужицкаго царства. Царская власть страдала тою же «мужикофиліей», какой страдала русская интеллигенція, представлявшая разнообразныя либеральныя, радикальныя и революціонныя теченія. При этихъ условіяхъ царскій режимъ не могъ найти въ собѣ достаточно воли, чтобы противостоять революціи, поднятой во имя мужика. Онъ былъ безоруженъ передъ той «мужицкой правдой», наличность которой самъ до извѣстной степени признавалъ. Революція была, кромѣ того ускорена центробѣжными силами, естественно возникшими среди элементовъ былой Россійской имперіи, которые не умѣщались въ новой концепціи русскаго царства, особливо русскаго мужицкаго царства…
Мнѣ уже пришлось высказать мысли о судьбахъ Россійской имперіи, близкія къ мыслямъ гр. Салтыкова, мнѣ приходилось не разъ отмѣчать изумительную историческую интуицію этого мыслителя. Да, съ Александра ІІІ началось «замыканіе» и умаленіе Россіи. Россійскій «имперіализмъ», россійское великодержавство остановились на грани разочарованій, принесенныхъ берлинскимъ конгрессомъ. Поголовная россійская «мужикофилія», подготовленная семидесятыми годами, начинаетъ окрашивать въ восьмидесятыхъ годахъ правительственную не скажу идеологію, но своего рода романтику. Однако правъ ли графъ Салтыковъ, когда относитъ начало «мужикофиліи» къ шестидесятымъ годамъ, къ крестьянской реформѣ? Здѣсь, кажется мнѣ, впадаетъ онъ въ небезопасную ошибку.
Онъ совершенно правъ, когда указываетъ на связь государственнаго либерализма съ имперіей. Царствованіе Александра II было въ 19-мъ вѣкѣ наиболѣе творческимъ моментомъ россійскаго «имперіализма»: оно дало Россіи выходъ на Тихій океанъ и владѣнія въ Средней Азіи — оно завершило великолѣпную постройку «Азіатской Россіи». Это царствованіе было въ то же время эпохой великихъ и необходимыхъ реформъ, приближавшихъ Россію къ данной во времени и пространствѣ исторической обстановкѣ — къ европейскому укладу, соотвѣтствующему серединѣ 19-го вѣка. То, что общество не могло достаточно хорошо понять и принять иниціативы правительства, это вопросъ особый. Онъ превосходно освѣщенъ въ недавней статьѣ В. А. Маклакова.
Безспорно одно: реформа есть неотъемлемая и непремѣнная принадлежность великодержавства. Имперія Петрова создалась реформами и жила реформами. Россійская имперія 1860 года не могла оставаться построенной такъ же, какъ Россійская имперія 18-го вѣка! Но вотъ реформа Александра II не была продолжена и не была закончена. При Александрѣ ІІІ «подмороженная» Россія остановилась не только въ своемъ внѣшнемъ, но и въ своемъ внутреннемъ ростѣ. Въ періодъ, протекшій отъ 1905 до 1914 г., только новая большая реформа, имѣвшая цѣлью своей рѣзко приблизить Россію къ европейскому укладу жизни этого времени, единственно могла бы спасти Россію. Но для такой большой реформы необходимо было то имперское сознаніе, котораго уже не было у правительства послѣдняго царствованія.
Поправка на реформу, какъ непремѣннаго спутника всероссійскаго великодержавства, была бы совершенно необходима въ построеніяхъ гр. Салтыкова. Если онъ считаетъ крестьянскую реформу началомъ умаленія Россіи, началомъ «мужикофиліи», то не считаетъ ли онъ россійскій имперскій идеалъ какъ бы окончательно сложившимся въ періодъ 1700-1850 и не подлежащимъ видоизмѣненіямъ? Однако на самомъ дѣлѣ реформа шестидесятыхъ годовъ была вызвана отнюдь не ложной и романтической «мужикофиліей», но ясной государственной необходимостью. Какъ она была проведена — это, повторяю, дѣло особое. Но она диктовалась практикой, повелѣвалась жизнью.
Мнѣ кажется, сейчасъ было бы большой методологической ошибкой выводить нѣкоторыя нормы государственнаго быта изъ одной верховной идеи, принятой за абсолютную истину. Чѣмъ болѣе отвлеченный характеръ имѣетъ эта идея, тѣмъ болѣе «теоретически стройно» обусловленное ею построеніе, тѣмъ менѣе она нужна русской современности съ ея острыми, горячими и кипучими жизненными неотложностями. Стройныя и глубокомысленныя теоретическія построенія евразійства уже провалились, надо надѣяться, окончательно. Такая же участь постигнетъ тѣхъ, кто будетъ упрямо навязывать Россіи «демократію» въ качествѣ абсолютнаго идеала, абсолютной истины. Послѣ абсолютныхъ «идеаловъ» и абсолютныхъ «истинъ» коммунизма Россія надолго сохранитъ глубокую ненависть къ «прокрустову ложу» всякой вообще абсолютной идеологіи въ сферѣ политическаго и соціальнаго быта.
Мы несомнѣнно живемъ въ эпоху политическаго прагматизма, можетъ быть даже только политическаго практицизма. Такъ, демократія, предписываемая намъ въ качествѣ абсолютной истины, заранѣе вызываетъ нашъ отпоръ. Но демократическое устройство, разсматриваемое съ точки зрѣнія практической примѣнимости къ нуждамъ Россіи, съ точки зрѣнья полезной службы Россіи, можетъ быть спокойно обсуждаемо, какъ одна изъ возможностей, имѣющихъ и за себя, и противъ себя жизненныя данныя. Россія не должна служить ни коммунизму, ни соціализму, ни демократіи, ни федераціи, ни имперіи. Но жизненное преломленіе одной изъ этихъ общихъ соціальныхъ и политическихъ идей можетъ въ какой-то моментъ сослужить службу Россіи.
Идея Россійской имперіи, отстаиваемая гр. Салтыковымъ, кажется намъ весьма жизненной въ своей проекціи въ область экономическаго и культурнаго единства, въ поддержаніи и воскрешеніи тѣхъ центростремительныхъ процессовъ, которые никоимъ образомъ не могутъ возникнуть, если Россія будетъ возстановлена не въ своемъ имперскомъ обликѣ, а въ видѣ «національнаго» «русскаго» государства.
Да, имперія Петрова, имперія 1700-1860 гг. является для васъ цѣннѣйшимъ историческимъ свидѣтельствомъ, поучительнѣйшимь примѣромъ прошлаго. Однако — и только примѣромъ, но не образцомъ! Имперія Александра II не могла быть имперіей 1700-1850 гг., а имперія Россійская 20-го вѣка не могла бы, разумѣется, повторить имперіи Александра ІІ. Придерживаясь образца имперіи Петровой, мы, справедливо упрекающіе эпоху умаленія русскаго государства въ романтической «мужикофиліи», рискуемъ навлечь на себя справедливый упрекъ въ романтической «дворянофиліи». «Дворянофилія» нисколько не хуже «мужикофиліи», но и та и другая «филія» не жизненны въ наше время.
Имперія 1700-1850 г.г. была создана служилымъ дворянствомъ, которое вызвалъ къ жизни геній Петра и его преемниковъ. Имперія Александра ІІ стремилась къ перестроенію на иной соціальной базѣ. Путемъ этого перестроенія и была реформа. Ошибочно думать, что главная реформа шестидесятыхъ годовъ, крестьянская реформа, опредѣляла новое бытіе имперіи на крестьянской базѣ и являлась, слѣдовательно, источникомъ будущей «мужикофиліи». *Реформа Алекснадра II должна была, *въ концѣ концовъ, опереть имперію на крѣпкій слой всероссійскаго «средняго сословія»*, столь же мало ограничиваемый національно-этническимъ признакомъ русскаго или даже великорусскаго происхожденія, сколь мало было ограничено этимъ признакомъ дворянство эпохи Петра и Екатерины. Въ Россіи шестидесятыхъ годовъ намѣчалась ломка экономическихъ отношеній, вызванная измѣненіемъ обще-европейскихъ эконо мическихъ отношеній, наблюдаемымъ въ серединѣ 19-го вѣка. Въ Россіи рождался индустріализмъ, но индустріализмъ нуждается прежде всего во внутреннемъ рынкѣ. Создавая производство, онъ долженъ обезпечить и потребленіе. Крестьянская реформа была вызвана подлинной жизненной необходимостью создать широкое потребленіе. Относительная производственная слабость «вольнаго» крестьянскаго хозяйства выкупалась для экономики страны значительнымъ приростомъ потребленія въ многомилліонныхъ массахъ, вышедшихъ изъ крѣпостнаго состоянія.
Графъ Салтыковъ справедливо указываетъ на то, что въ періодъ отъ 1900 до 1914 годовъ Россія быстро богатѣла и экономически развивалась. Онъ не менѣе справедливо напоминаетъ, что администрація «режима» была очень недурной во многихъ отношеніяхъ администраціей, стоявшей вполнѣ на уровнѣ европейскихъ требованій. Такъ въ чемъ же дѣло? Тѣмъ не менѣе, «режимъ» не устоялъ передъ вспышкой бунта, объявившаго себя революціей. В. А. Маклаковъ опять таки очень вѣрно намѣтилъ въ своей статьѣ причину этого несчастья: реформа имперіи, начатая въ царствованіе Александра II, не была проведена и доведена до конца. Если бы эта реформа шла въ теченіе семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ тѣмъ же темпомъ, какимъ
она была начата — Россія вступила бы въ 20-й вѣкъ, имѣя значительную толщу крѣпкаго и устойчиваго «средняго сословія». Это «среднее сословіе» обезпечило бы россійской экономикѣ нормальный ростъ потребленія.
Россія «богатѣла» въ началѣ 20-го вѣка. Допустимъ, производственныя силы Россіи быстро и неуклонно возрастали. Но благосостояніе страны зависитъ отъ какого-то соотвѣтствія между ростомъ производства и ростомъ потребленія. Между тѣмъ, ростъ потребленія къ Россіи въ 1900-1914 гг. замѣтно отставалъ отъ роста производства и сталъ бы отставать въ дальнѣйшемъ еще болѣе при сохраненіи режима. Не «мужикофилія» вынуждала тогда къ новой реформѣ, но необходимость организаціи внутренняго рынка, созданіе широкихъ возможностей внутренняго потребленія. Этихъ возможностей искалъ Столыпинъ, и онѣ, конечно, могли быть найдены скорѣе на его путяхъ «фермерскаго хозяйства», нежели на путяхъ какихъ бы то ни было хозяйственныхъ гегемоній.
Ибо хозяйственное процвѣтаніе нельзя сводить лишь къ созданію соціальныхъ условій, благопріятствующихъ техникѣ производства. Надъ Россіей и безъ тяготѣетъ странный рокъ системъ, преслѣдующихъ цѣли производства и забывающихъ надобности потребленія. Неокрѣпостное право Сталина являетъ курьезный примѣръ попытки опять-таки новаго чисто производственнаго рѣшенія — примѣръ архаическій въ нашу эпоху, когда грандіозный урокъ Америки такъ красноѣчиво свидѣтельствуетъ о преимуществахъ экономической системы, базирующейся на широкомъ развитіи потребленія. Вотъ почему образцомъ не можетъ служить намъ великая имперія Петрова, имперія 1700-1850 гг., построенная на базѣ организованнаго, согласно условіямъ того времени, производства. Новая великая Россійская построится на базѣ организованнаго, согласно условіямъ нашего времени, потребленія.
П. Муратовъ
Возрожденіе, №1822, 29 мая 1930.
Visits: 33