От редактора. Говоря о большем милосердии большевиков к памятникам, автор не предвидел ближайшего будущего…
Раза три въ недѣлю я захожу къ парикмахеру мосье Жюлю, большому говоруну и политику. Нынче онъ какъ-то особенно взволнованъ. Его только что навѣстилъ пріятель-коммунистъ, съ которымъ онъ крѣпко поспорилъ о результатахъ выборовъ. Мосье Жюль, по взглядамъ умѣренный, не можетъ простить коммунисту его дифирамбовъ «всеобщему равенству», когда у самого коммуниста порядочное имѣніе подъ Парижемъ и чудесный quarante chevaux. [1]
— Я васъ спрашиваю, кому онъ, чертъ возьми, равенъ! — кричитъ на всю парикмахерскую мосье Жюль, — вамъ, мнѣ? Можетъ быть вамъ? — обращается онъ вдругъ къ почтенному старичку сидящему отъ меня направо.
Старичокъ какъ будто только ждетъ сигнала. Высунувъ голову изъ пеньюара, онъ всѣмъ корпусомъ поворачивается въ нашу сторону.
— Какъ жаль, что я не засталъ здѣсь вашего пріятеля, — говоритъ онъ хозяину, — я бы позвалъ его на чашку чая и кстати угостилъ рѣдкой сейчасъ книгой…
И видя, что я насторожился, онъ спокойно продолжалъ:
— Эта книга вышла спустя мѣсяцъ послѣ Парижской коммуны 1871 года и написана Луи Эно, другомъ моего отца. Называется она «Paris brûlé par la Commune». [2]
Авторъ, тогда молодой человѣкъ, пережилъ войну, осаду и два мѣсяца хозяйничанья Интернаціонала. Его воспоминанія особенно дороги нашей семьѣ. Вѣдь мы, скромные въ то время коммерсанты (мой отецъ держалъ «Магазинъ новостей»), въ два дня лишились всего нашего достоянія, накопленнаго десятками лѣтъ. Это о моемъ отцѣ Эно разсказываетъ анекдотъ: когда, завернувъ въ рубашку послѣднія пятьдесятъ тысячъ франковъ, отецъ вышелъ изъ горящаго дома, он былъ остановленъ коммунаромъ, распоряжавшимся поджогами.
— Что вы несете съ собой? — спросилъ онъ, схватывая отца за рукавъ.
— Рубашку для смѣны, — отвѣчалъ отецъ.
— Теперь никто не мѣняетъ рубашекъ, — рѣзко возразилъ коммунаръ и бросилъ рубашку въ пылающій костеръ. Такъ погибли послѣднія наши крохи…
Разсказъ старика, вѣроятно, продолжался бы долго, если бы парикмахеръ и его помощникъ, покончивъ съ нашими головами, не пожелали намъ добраго пути. Впрочемъ, оба они не разъ слыхали отъ старика это повѣствованіе, и если не прерывали его, то больше изъ уваженія ко мнѣ, старому кліенту. Но для меня все это было вновѣ и, доведя моего собесѣдника до его двери, я охотно принялъ его приглашеніе зайти къ нему: черезъ часъ интересная книжка лежала въ моемъ карманѣ.
Всѣмъ извѣстно происхожденіе коммуны. Несчастная война съ пруссаками, позорная сдача Седана, не менѣе стыдный миръ, съ уступкой побѣдителю лучшихъ французскихъ провинцій — все это подорвало моральный духъ французовъ. На такой почвѣ могли взрасти всякіе злаки, и нужно лишь удивляться, что результаты подобнаго эксперимента оказались сравнительно скромны, а главное — непродолжительны.
Любопытно, что говоря о подготовкѣ къ возстанію, авторъ «Соженнаго Парижа», дѣлаетъ отвѣтственными за него… нѣмцевъ. По его словамъ, въ царствованіе Наполеона III Франція была наводнена тайными обществами, главными дѣятелями которыхъ были нѣмецкіе инструкторы и среди нихъ тогда только входившій въ моду Карлъ Марксъ. Программа Интернаціонала была совершенно тождественна позднѣйшей, т. е. проповѣдовала уничтоженіе религіи, собственности, семьи, націй и т. д.
28 марта на эстрадѣ, примыкавшей къ Отель де Виль и разукрашенной красными флагами, были провозглашены имена новыхъ парижскихъ хозяевъ. Увы, Парижъ ихъ услыхалъ впервые. Немудрено. За малымъ исключеніемъ, все это были выпушенные изъ тюремъ уголовные преступники, банкроты, фальшивомонетчики, вообще преступные элементы столицы. Самые лучшіе изъ нихъ оказались вовсе никому неизвѣстны, и это только отвѣчало пожеланіямъ Интернаціонала. Кстати, изъ числа иностранцевъ, примкнувшихъ къ коммунѣ и служившихъ ей, на сорокъ восемь человѣкъ иноплеменниковъ (нѣмцевъ, мадьяръ, итальянцевъ и словаковъ) двадцать одинъ человѣкъ пришлись на долю поляковъ. Самъ главнокомандующій коммунальной арміей былъ панъ Домбровскій — бывшій русскій офицеръ.
Луи Эно даетъ краткій обзоръ ближайшихъ мѣропріятій новой власти, какими она рекомендовала себя французамъ. Прежде всего, выдвигалась борьба съ церковью, уничтоженіе всякаго религіознаго начала. Священникамъ, мало того, что запрещалось служить въ церквахъ, но сами церкви подвергались нещадному ограбленію и святотатству.
Знакомая картина развертывается и съ «свободной печатью». Мало по малу прекращается изданіе наиболѣе «популярныхъ газетъ»: «Журналь де Деба» «Пти Журналъ», «Голуа», «Фигаро»; изъ толстыхъ журналовъ — «Ревю де Дё Мондъ». Вмѣсто нихъ коммуна забрасываетъ населеніе милліонами зажигательныхъ листковъ во вкусѣ «Кри дю Пёпль», «Mo д-Ордре» или просто типа нынѣшней «Юманитэ» — «Ле Пэръ Дюшэнъ».
Вовсе не новостью звучитъ институтъ заложниковъ. Декретомъ 7 апрѣля эта мѣра объявлена законной для борьбы съ произволомъ Версальскаго правительства. Пунктъ 5 этого декрета гласитъ буквально слѣдующее: «Смертная казнь, примѣненная къ плѣнному или вообще приверженцу Парижской Коммуны, вызоветъ немедленно со стороны послѣдней разстрѣлъ тройного количества заложниковъ, изъ числа лидъ, для сего задержанныхъ».
Авторъ свидѣтельствуетъ, что эта угроза не остается пустымъ звукомъ. Почти одновременно со вступленіемъ Версальцевъ въ Парижъ и безъ всякаго особаго повода къ тому, коммуна разстрѣливаетъ двѣ партіи арестованныхъ лицъ, въ томъ числѣ около двадцати священниковъ, а въ общей сложности 56 человѣкъ. Какъ водится въ такихъ случаяхъ, никто изъ «смертниковъ» не знаетъ предъявленныхъ къ нему обвиненій: просто они платятся за вину чужихъ.
Совершенно безпримѣрно, даже въ сравненіи съ русской революціей, грандіозное ауто-да-фе, учиненное по приказу Интернаціонала въ центрѣ города, по обоимъ берегамъ Сены.
Горятъ цѣлые кварталы; уничтожаются церкви, министерства, казенныя и частныя зданія, дворцы, большіе магазины и ничтожныя лавчонки.
Погромъ начинается съ дома Тьера на площади Сенъ-Жоржъ. Тьеръ большой коллекціонеръ. Въ его домѣ огромное собраніе цѣннѣйшихъ картинъ, бронзы, великолѣпная библіотека, рѣдкія рукописи. Сначала все, что можно увезти, вывозится на четырнадцати подводахъ. Никому не вѣдомо, куда это добро направляется- Говорятъ, что для продажи: коммуна, де, «нуждается въ деньгахъ». Затѣмъ домъ громятъ,такъ что не остается камня на камнѣ.
Пока одна партія справляется съ домомъ Тьера, другая работаетъ въ другихъ мѣстахъ. Послѣдовательно опустошаются церкви Нотръ-Дамъ, Тринитэ, С.-Эсташъ, Нотръ-Дамъ де Лореттъ и др. Не удовлетворяясь ограбленіемъ церквей, безумцы учиняютъ въ нихъ всевозможныя кощунства. Въ церкви Нотръ-Дамъ дэ Виктуаръ осквернены мощи Св. Авреліи, разгромлены усыпальницы мѣстныхъ священниковъ. Въ заключеніе оргіи, погромщики, облачившись въ священническія ризы, разыгрываютъ пародію на литургію, гдѣ, по выраженію автора, «l’odieux esl mêlé au grotesque». [3]
Затѣмъ пожаръ сосредотачивается на лѣвомъ побережьи Сены.
Погибаютъ наслѣдники ХѴІІІ в., дома, помнившіе еще обоихъ Людовиковъ, пятнадцатаго и шестнадцатаго. Такъ, напримѣръ, цѣликомъ сожженъ знаменитый Hôtel de Praslin, на углу rue de Lille et Poitieux, гдѣ въ эпоху консульства жилъ одинъ изъ первыхъ Демидовыхъ (за свой сумрачный видъ и необыкновенное великодушіе прозванный «le bourru bienfaisant»). [4] Всѣмъ извѣстенъ пожаръ Тюильрійскаго дворца, чудеснаго Дома Почетнаго Легіона, Министерства Финансовъ, Отель де Вилль и прочихъ.
Само собой разумѣется, что преступные элементы, правящіе столицей, не могутъ не использовать великолѣпнаго случая уничтожить документы, компрометирующіе ихъ прошлое. На этомъ основаніи поджигаются префектура Дворецъ Юстиціи и, наконецъ, мэріи.
Нужно отдать справедливость парижскому консьержу! Обыкновенно нестерпимый въ общежитіи, онъ здѣсь проявилъ чудеса храбрости, защищая довѣренное ему имущество, за что нерѣдко платилъ тюремнымъ заключеніемъ и даже разстрѣломъ.
Особнякомъ стоитъ исторія съ Вандомской колонной. Хотя среди декретовъ коммуны и находится такой, который присуждаетъ колонну къ сносу (она называется «памятникомъ варварскимъ и языческимъ, символомъ грубой силы и фальшивой славы»), тѣмъ не менѣе, истинный вдохновитель этого поступка — Густавъ Курбэ, считавшій себя «личнымъ врагомъ» Наполеона І. Когда колонна падаетъ, кто-то изъ коммунаровъ, увидя бронзовую статую Бонапарта, сознательно или нѣтъ повторяетъ знаменитую фразу Генриха ІІІ передъ трупомъ герцога Гиза:
— Я и не подозрѣвалъ, что онъ такъ великъ.
Возвращая книгу старику, я не могъ не сказать ему моего общаго впечатлѣнія отъ разсказа Эно:
— Вы должны сознаться, — замѣтилъ я, — что сѣверные варвары, сводя счеты съ «ненавистнымъ режимомъ», оказались значительно мягче къ своимъ національнымъ сокровищамъ. Какъ никакъ, а наша революція унесла, главнымъ образомъ, много человѣческихъ жизней. Всѣ же дворцы, музеи и да и большинство церквей, остались цѣлы, и государству не нужно ихъ возстанавливать.
Старикъ подумалъ немного и отвѣтилъ:
— Весьма вѣроятно, что вы правы. Но книгу Эно я вамъ давалъ совсѣмъ съ другою цѣлью. Я хотѣлъ вамъ доказать, такъ же, какъ и пріятелю мосье Жюля, что коммунистамъ никогда не побѣдить во Франціи. Послѣ двухмѣсячнаго печальнаго опыта 1871 г. имъ не процарствовать здѣсь и двухъ дней…
Посторонній.
Возрожденіе, №1060, 27 апрѣля 1928.
[1] Quarante cheveaux, фр. — Автомобиль съ моторомъ въ 40 лошадиныхъ силъ.
[2] Paris brûlé par la Commune, фр. — Парижъ, сожженный Коммуной.
[3] L’odieux esl mêlé au grotesque, фр. — Гнусное перемѣшано съ карикатурнымъ.
[4] Le bourru bienfaisant, фр. — Благодушный угрюмецъ.
Views: 29