Въ тѣхъ залахъ ватиканской галлереи, которые называются Браччіо Нуово, многочисленны римскія головы послѣднихъ временъ республики. Эти головы живы, портретны, искренни. Онѣ кажутся даже какъ-то удивительно современны, если сравнить ихъ особенно съ отвлеченностью греческой скульптуры. Женскія лица задумчивы или улыбчивы, мужскія — характерны и оживлены удержаннымъ въ мраморѣ движеніемъ мыслей или страстей, наполнявшихъ эти отдаленныя существованія. И отдаленныя существованія не кажутся больше такими…

Въ томъ заключается особая прелесть римскаго искусства въ моментъ, когда обнаружило оно свое собственное начало. Тема эта была впервые съ должной обстоятельностью изложена въ исторіи римской скульптуры г-жи Стронгъ. Про римское искусство недостаточно сказать, что оно «реалистично». Слово «реализмъ» вообще мало что объясняетъ въ произведеніяхъ искусства, хотя оно и примѣняется къ нимъ весьма часто. У римлянъ, у италійцевъ было очевидно иное чувство природы, чѣмъ то, которое было свойственно грекамъ. Это они ввели въ качествѣ мотивовъ декоративнаго рельефа изображеніе листьевъ, вѣтвей, плодовъ и цвѣтовъ, исполненныхъ съ тонкой наблюдательностью. Людей римляне этого времени понимали тоже иначе. Они не старались угадывать въ нихъ «полубоговъ», какъ не старался дѣлать этого въ восемнадцатомъ вѣкѣ Гудонъ. Человѣчность Гудона поднимается, однако, въ лучшихъ его вешахъ до ощущенія божественнаго закона, даннаго и внутреннему смыслу и внѣшней формѣ человѣческаго существа. Быть можетъ, то же самое можно сказать и про лучшія головы эпохи Юлія Цезаря и вѣка Августа!

Портретныхъ головъ Юлія Цезаря сохранилось много. Среди нихъ имѣются условныя и офиціальныя, исполненныя, вѣроятно, послѣ его смерти. Но бюстъ въ Неаполитанскомъ музеѣ относится именно къ разряду тѣхъ «человѣческихъ документовъ», которыми такъ обильна римская скульптура. Замѣчательное лицо, но не необыкновенное было у этого необыкновеннѣйшаго человѣка! Это очень худое лицо, «изрытое» трудами, заботами, тревогами жизни. Глаза сидятъ глубоко, скулы кажутся сильно выступающими отъ впалости щекъ, лобъ прорѣзанъ глубокой морщиной, подбородокъ торчитъ угломъ впередъ. Такимъ былъ Юлій Цезарь, легендарный прародитель императорской власти, символъ закона и порядка, знаменіе военной славы, примѣръ доблести, урокъ государственнаго счастья, на тысячелѣтія оставшійся въ памяти человѣческой, на тысячелѣтія обезпокоенной необходимостями властвованія и подчиненія. Самое его имя обозначило прерогативу единоличной и мудрой власти, имѣющей происхожденіе болѣе, чѣмъ человѣческое. Римскій «кесарь» сталъ управлять Германіей, а русскій «царь» надъ Московіей подготовилъ дорогу императору россіянъ. Эта странная и чудесная преемственность нашего подданства Цезарю прекратилась для насъ лишь совсѣмъ въ недавнія времена.

Идея цезаревой власти пережила вѣка, перемѣны странъ, народовъ, религій. Если она не была религіозной идеей, она была, однако, могучимъ и творческимъ мифомъ, одной изъ тѣхъ человѣческихъ легендъ, которыя, какъ напримѣръ, легенда о бракѣ, возникаютъ въ человѣческомъ общежитіи, врастаютъ въ него прочно, охраняются обычаями, облекаются закономъ, благословляются вѣрой. Эти легенды охотно надѣлялъ прежній суевѣрный человѣкъ божественнымъ происхожденіемъ, а новый суевѣрный человѣкъ, воспитанный въ научныхъ суевѣріяхъ, всякій разъ напрасно пытается разрушить ихъ навсегда…

Даетъ ли подходъ къ легендѣ о Цезарѣ самъ Цезарь? Неаполитанскій мраморъ показываетъ его живымъ человѣкомъ, замѣчательнымъ, но не необыкновеннымъ. Въ книгахъ, написанныхъ имъ, слышится подчасъ его человѣческій голосъ. Исторія его жизни извѣстна теперь въ значительнѣйшихъ подробностяхъ. Недавно англичанинъ Уордъ Фаулеръ посвятилъ этой жизни новое изслѣдованье. Что больше всего поразитъ читателя въ этой книгѣ? Быть можетъ, та краткая хронологія, которая приведена въ концѣ! Цезарь родился въ 102 году. Лишь въ 59 году, т. е. тогда, когда ему было 43 года отъ роду, начинается его большая политическая роль. Съ этого момента начинается въ сущности и настоящая его исторія, и длится она всего навсего пятнадцать лѣтъ. Эти пятнадцать лѣтъ распредѣляются слѣдующимъ образомъ. Девять лѣтъ галльской войны, пять лѣтъ междоусобной войны (до битвы при Мѵндѣ), нѣсколько мѣсяцевъ полкой власти (въ формѣ пожизненной диктатуры). Если предположить, что Кай Юлій Цезарь зналъ въ эти нѣсколько мѣсяцевъ о готовящемся противъ него заговорѣ, (въ которомъ участвовало 60 человѣкъ изъ числа его пріятелей, друзей и даже родственниковъ!) надо будетъ признать, что величайшіе трѵды этого человѣка миновали короткій мигъ его жизни, но слагали именно его огромное посмертное существованіе…

Таковъ удѣлъ великихъ художниковъ, поэтовъ. Одинъ изъ нихъ геніально угадалъ смыслъ подобной судьбы. «Нельзя не поразиться мѣткостью, проявившейся въ замыслѣ Шекспира» — справедливо говоритъ Уордъ Фаулеръ. — «Главнымъ протагонистомъ его драмы является не физическое существо Цезаря, но его идея, пережившая ея носителя. У Брута, Кассія, Антонія и другихъ человѣческихъ персонажей драмы есть свои достоинства и недостатки, но надъ всѣми ними царитъ духъ умерщвленнаго Цезаря.Ему принадлежитъ безсмертіе и слава, тогда какъ безпомощныя и безпорядочныя дѣла его враговъ остаются лишь удѣломъ хроники».

И если бы надо было спросить, что же больше всего совершилъ въ своей жизни Цезарь, чтобы создать посмертное свое существованіе, на это можно было бы отвѣтить заглавіемъ пушкинскаго отрывка (къ этому Цезарю впрочемъ не относящагося) — «Цезарь путешествовалъ»… Въ сплошныхъ путешествіяхъ прошли для него годы галльской войны, сопровождавшейся походами въ Германію, высадками въ Англіи. И власть свою въ годы гражданской войны Цезарь завоевалъ въ пути. Переходъ черезъ Рубиконъ повлекъ за собой походъ вдоль всей Адріатики до Бриндизи. Въ томъ же году — первая кампанія въ Испаніи. Въ слѣдующемъ году — война въ Македоніи, Диррахій и Фарсалъ. Послѣ того Египетъ, Сирія, Малая Азія… Возвратившись на нѣсколько мѣсяцевъ въ Римъ, Цезарь спѣшитъ отплыть въ Африку, вести войну закончившуюся битвой при Тапсѣ и взятіемъ Утики. И слѣдующій годъ ознаменованъ новой войной въ Испаніи, новыми походами и побѣдой при Мундѣ.

Да, Цезарь путешествовалъ и воевалъ! Онъ всегда находился въ походѣ между двумя битвами или въ дорогѣ между двумя этапами. Книги его были написаны въ этихъ медленныхъ странствіяхъ того времени, которыя давали ему единственный извѣстный ему видъ досуга. Цицеронъ изобразилъ его такимъ, между двумя страствіями, «на дружественномъ этапѣ» — въ одномъ изъ своихъ писемъ. Онъ далъ здѣсь живѣйшій образъ Цезаря изъ всѣхъ, какіе дошли до насъ. Англійскій біографъ разсказываетъ этотъ эпизодъ слѣдующимъ образомъ. «За нѣсколько мѣсяцевъ до своей смерти, 19 декабря 45 года, Цезарь является намъ такимъ, какимъ и былъ онъ въ жизни. Онъ провелъ тогда ночь близъ Поццуоли, на виллѣ одного изъ своихъ родственниковъ. У Цицерона была вилла по сосѣдству, и диктаторъ сообщилъ ему, что хотѣлъ бы его повидать. Цезарь оставался въ домѣ своегj родственника Марція Филиппа до полудня, не принимая никого, за исключеніемъ Бальба, съ которымъ, какъ полагаетъ Цицеровъ, онъ занимался счетами. Потомъ онъ сдѣлалъ проулку вдоль берега моря, послѣ того отправился на виллу Цицерона, гдѣ принялъ ванну, приказалъ себя умастить, проглотилъ, по обычаю своему, лѣкарство и сѣлъ вмѣстѣ съ другими гостями за столъ. Пришлось принимать и его свиту, что доставило не мало хлопотъ Цицерону. Тѣлохранителей устроили въ саду. Цезарь пилъ, ѣлъ и разговаривалъ съ большой простотой и въ отличномъ расположеніи духа. Но разговоръ за столомъ шелъ исключительно только о литературѣ».

Заслугой Уорда Фаулера можно считать то обстоятельство, что онъ, быть можетъ, первый указываетъ, до какой степени подлиннымъ духовнымъ отечествомъ Цезаря оказались его путешествія. Начало политической жизни героя было тусклымъ и тягостнымъ въ Римѣ, погрязшемъ въ сенатскихъ интригахъ и словопреніяхъ. Одряхлѣвшій городъ Римъ умиралъ, занималась заря римской имперіи. Но чтобы увидать эту зарю, надо было подняться выше отравленныхъ тумановъ, заволакивавшихъ тѣ улицы, гдѣ только что разыгрались братоубійственныя распри Марія и Суллы и гдѣ теперь могли рождаться только умыслы Катилины. На девять лѣтъ удалился Цезарь изъ атмосферы этого умиранія и разложенія республики. Труды, походы, битвы Галліи были для него тѣмъ чистымъ воздухомъ, въ которомъ образовался его характеръ, расширился умъ, закалилась воля. Съ настойчивостью, терпѣніемъ, искусствомъ выполнялъ здѣсь Цезарь свое ремесло, еще не умѣя дать ему имени, которое оно заслужило — ремесло императора.

Когда говорятъ о короткомъ колебаніи Цезаря передъ переходомъ его черезъ Рубиконъ, вѣрно ли знаютъ, что было предметомъ этого колебанія? Его ли собственный жребій? Едва ли! Вѣрнѣе, Цезарь ощущалъ себя лишь исполнителемъ велѣній государственной судьбы Рима. Онъ могъ на моментъ задуматься о томъ, правильно ли онъ, жизненно ли понимаетъ онъ эту судьбу? Вѣрно ли угадывалъ онъ наканунѣ Рубикона ту имперію Рима, которая должна была смѣнить умиравшее созданіе прошлаго — суверенный римскій Градъ? Галльскій опытъ укрѣпилъ Цезаря, и онъ переступилъ рубежъ двухъ историческихъ понятій…

Дальнѣйшее показало, что онь ошибся. Въ короткіе оставшіеся ему годы онь обозрѣлъ родившуюся имперію, видя ее въ Италіи и въ Македоніи, Египтѣ и въ Сиріи, въ Каппадокіи и въ Понтѣ, въ Африкѣ и въ Испаніи. Ему не оставалось ничего другого для того, чтобы обезпечить этой имперіи долгую жизнь, какъ дать безсмертіе своему имени, сдѣлавъ его обозначеніемъ императорской власти. Идея воплотилась въ этомъ имени, и тѣмъ самымъ имя отдѣлилось отъ человѣка, отъ его жизненной участи. Послѣ того Каю Юлію Цезарю было безразлично, жить или умереть, онъ зналъ, что останется жить «Цезарь». Гете угадалъ это, когда звалъ убійство Цезаря безсмысленнѣйшимъ изъ злодѣяній исторіи. Менѣе всего заговорщикамъ удалось убить того, кого хотѣли они убить. Никто никогда не узнаетъ истины о томъ, какимъ образомъ это неудавшееся «въ идейномъ планѣ» преступленіе могло все же оществиться «въ жизненномъ планѣ». Цезарь, разумѣется, не могъ не знать, что оно подготовляется! Въ его власти было замыселъ пресѣчь и преступленіе остановить… Но быть можетъ онъ понималъ свою службу имперіи, т. е. свое дѣло императора, въ томъ,чтобы дать этому преступленію совершиться. Имперія не должна была оставить ни одного рессурса въ рукахъ своихъ враговъ, и этимъ рессурсомъ не должна была быть тлѣющая гдѣ-то надежда все измѣнить умерщвленіемъ человѣка. Въ ту минуту, когда пораженный кинжалами заговорщиковъ, завернувшись съ головой въ свою тогу, падалъ Цезарь, онъ зналъ, что убійцы его нанесли этой надеждѣ смертельный ударъ. Исторія, вѣроятно, не знаетъ другого «жеста», болѣе выражающаго вѣру въ торжество безсмертной идеи надъ бренностью человѣческой.

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2430, 27 января 1932.

Visits: 27