Въ былыя времена, когда покойный Іоллосъ писалъ въ «Русскихъ Вѣдомостяхъ» политическія корреспонденціи изъ Берлина, люди моего поколѣнія зачитывались этими статьями не только потому, что онѣ были живо написаны, но также и потому, что онѣ необыкновенно соотвѣтствовали укоренившемуся въ русскомъ образованномъ обществѣ представленію объ отчетливой, ясной и тонкой работѣ западно-европейскаго, партійно-парламентскаго механизма. Выборы, предвыборныя кампаніи, партійныя группировки, голосованія — все это русскій читатель принималъ тогда совершенно въ серьезъ, не задумываясь ни одной минуты надъ тѣмъ, дѣйствительно ли въ результатѣ всей этой сложной и хлопотливой дѣятельности выражается «суверенная воля народа», направленная, какъ ей и надлежитъ быть направленной, ко благу страны. Народное представительство казалось тогда мечтавшему о немъ русскому человѣку какимъ-то прямо математическимъ способомъ «народнаго волеизъявленія». Считалось, что если только нѣтъ «правительственныхъ давленій» или интригъ — какой-нибудь «дворцовой камарильи» (въ газетахъ почему-то ужасно любили это испанское слово) — то результатъ выборовъ или результатъ голосованія съ такой же неумолимой точностью укажетъ соотношеніе политическихъ силъ, съ какой указываетъ стрѣлка автоматическихъ вѣсовъ килограммы взошедшаго на ихъ площадку скучающаго прохожаго…

Бьюсь объ закладъ, что ни у кого изъ нынѣ проживающихъ заграницей русскихъ» будь это даже самые убѣжденные сторонники системы парламентаризма, уже не найти теперь такого абсолютнаго довѣрія къ непогрѣшимости партійно-выборнаго аппарата. Что же случилось, измѣнился ли парламентаризмъ или измѣнились мы сами? Несомнѣнно, парламентаризмъ въ Европѣ нѣсколько не тотъ, какимъ онъ казался лѣтъ двадцать пять тому назадъ; еще болѣе несомнѣнно, что измѣнились мы сами и многому научились, наконецъ, цѣной весьма тяжкихъ испытаній.

Прежде всего, русскій человѣкъ, вынужденный волей судебъ обитать среди «гражданъ великихъ западно-европейскихъ демократій», видитъ теперь очень ясно, что если это иногда и «граждане», то всегда и прежде всего все-таки обыкновенные люди. Ему уже не вернуться къ былому, чисто бумажному представленію о большинствѣ и меньшинствѣ какихъ-то «безплотныхъ» голосовъ, выражающихъ отвлеченныя политическія истины. Онъ понимаетъ теперь отлично, что всѣ эти англійскіе, французскіе и нѣмецкіе «либералы» и «консерваторы», «радикалы» и «республиканцы», «націоналисты» и «соціалисты» — не только политическія «фигуры», но и живыя существа. Это не только «политическія единицы», но и, если такъ можно выразиться, «единицы» хозяйственныя, семейныя, профессіональныя, свѣтскія, интеллектуальныя и даже эмоціональныя. Позволительно сомнѣваться, чтобы при сложеніи всѣхъ этихъ единицъ получалось одно только «политическое число», а всѣ прочіе «коэффиціенты» обращались бы въ ноль. Другими словами, человѣкъ вѣдь всегда остается человѣкомъ и ни въ партіи, ни въ парламентѣ не разстается онъ ни за что и никогда со своими интересами, привычками, страстями и слабостями. А если такъ, то въ любой парламентской средѣ могутъ отлично совершаться дѣянія, которыя въ нашемъ политическомъ младенчествѣ считали мы удѣломъ «дворцовой камарильи»…

Но и парламентаризмъ послѣ-военной Европы сталъ, правда, кромѣ того, нѣсколько инымъ. Не измѣнившись формально, онъ какъ-то мѣняется внутренне на нашихъ глазахъ и выражается это въ томъ, что онъ, чего раньше вовсе не было, сталъ задумываться о своей собственной судьбѣ.

О «кризисѣ парламентаризма» обыкновенно говорятъ въ связи съ режимами диктатуръ, возникшими въ такихъ крупныхъ европейскихъ странахъ, какъ Италія, Испанія, Польша. Сторонники и противники парламентскаго строя приходятъ по этому поводу къ очень упрощеннымъ заключеніямъ. «Вотъ видите», говорятъ одни, «можно отлично жить безъ парламентаризма». «Вотъ увидите», говорятъ другіе, «все это скоро рухнетъ, потому что диктатура зиждется на исключительномъ положеніи, а страна не можетъ вѣчно жить на исключительномъ положеніи». Жизнь, пока что, не даетъ отвѣта на этотъ вопросъ: диктатуры существуютъ и не рушатся, но окружены онѣ тѣми же трудностями, съ которыми борятся парламенты, и преодолѣваютъ онѣ эти трудности съ тѣмъ же успѣхомъ и неуспѣхомъ, съ которымъ преодолѣваютъ ихъ и парламентскія страны.

Режимъ диктатуръ не столько опровергаетъ парламентскій режимъ съ практической точки зрѣнія, сколько наноситъ ударъ его престижу. Самая возможность обходиться безъ парламента во внутренней жизни страны и въ ея международныхъ сношеніяхъ колеблетъ правовую позицію парламентскаго строя, а это и есть какъ разъ его наиболѣе крѣпкая позиція. Ибо, если защищать парламентъ лишь съ точки зрѣнія практической цѣлесообразности, то съ этой точки зрѣнія защитить его трудно. Всякому ясно, что это система управленія громоздкая, медленно дѣйствующая, неустойчивая, подверженная тысячѣ разныхъ случайностей. Попробуйте примѣнить парламентскую систему для введенія какого-нибудь крупнаго предпріятія. Во время войны все сводилось къ тому, чтобы парламентъ не мѣшалъ тѣмъ, на кого было возложено веденіе войны, и, къ чести патріотизма западноевропейскихъ парламентаріевъ, надо признать, что они проявили много здраваго смысла и вмѣшивались мало въ дѣло войны. Но вотъ что странно: война кончилась, оставивъ труднѣйшее хозяйственное наслѣдство, и какъ только обостряется какой-либо насущный для жизни страны вопросъ, задачей умѣлаго управителя (Штреземанъ, Пуанкарэ) становится прежде всего управлять такъ, чтобы не мѣшалъ парламентъ. Военныя «соотношенія», видимо, не отошли въ прошлое, и отойдутъ ли вообще, Богъ вѣсть. А пока они существуютъ, практическая нецѣлесообразность парламента для всѣхъ очевидна.

Однако судить о парламентѣ нельзя съ точки зрѣнія только практической цѣлесообразности. Наиболѣе глубокія и остроумныя соображенія по этому поводу высказалъ Гульельмо Ферреро, котораго, кстати сказать, никто не упрекнетъ во враждѣ къ демократіи. Ферреро признаетъ упадокъ парламентской идеи, и этотъ упадокъ страшитъ его, какъ утрата правовой основы государственной власти. Во имя чего, ради чего одни должны повиноваться, а другіе могутъ управлять? Европа знала до сихъ поръ лишь двѣ правовыя основы власти — власть Богомъ поставленнаго монарха и власть избраннаго народомъ законодательнаго собранія. По мнѣнію итальянскаго историка, престижъ «народной власти» нынѣ подорванъ не менѣе, чѣмъ былъ подорванъ въ 1789 году престижъ власти монарха. Парламенту повинуются еще, но не за страхъ и не за совѣсть, а такъ, «по инерціи», или въ силу привычки, или за неимѣніемъ лучшаго. Парламентъ ни въ комъ не вызываетъ теперь энтузіазма, и призывъ «умереть за парламентъ» звучалъ бы для современнаго человѣка столь же странно, какъ призывъ умереть за муниципальный совѣтъ, въ которомъ обсуждаются новыя линіи трамвая иди новый налогъ на собакъ…

Ферреро умоляетъ, однако, помедлить съ упраздненіемъ парламентскихъ учрежденій даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда сохраняютъ они лишь видимость власти, когда реальная власть принадлежитъ «внѣпарламентскимъ» группамъ или отдѣльнымъ лицамъ, поставившимъ себя выше парламента. Какъ историкъ, онъ напоминаетъ о значеніи римскаго сената при императорахъ. Всѣмъ извѣстно, что сенатъ этотъ былъ фикціей. Но эта фикція давала законность дѣяніямъ императоровъ, на ней держалась правовая основа Римской Имперіи. Когда при Септиміи Северѣ фикція законности исчезла, и осталась лишь «реальность силы», римская государственность была обречена на разрушеніе.

Трудно представить себѣ что-либо болѣе пессимистическое, чѣмъ этотъ призывъ Ферреро — сохранить парламентъ хотя бы какъ фикцію законной народной власти! Государственная власть сдѣлалась добычей силы; ее пріобрѣтаютъ путемъ захвата, насильственнаго и кроваваго, какъ это было въ Россіи, вооруженнаго, но не насильственнаго, какъ это было въ Италіи, или почти вполнѣ мирнаго, какъ это было въ Испаніи. Во всѣхъ этихъ случаяхъ рѣшающая роль принадлежала «внѣпарламентскимъ» группамъ (большевики въ эпоху Временнаго Правительства шли въ представительныя учрежденія только для агитаціи, но дѣйствовали внѣ ихъ). Ни коммунисты въ Россіи, ни фашисты въ Италіи не должны были бы именоваться «партіей», потому что эта терминологія принадлежитъ парламентскому строю и въ примѣненіи къ нимъ лишена всякаго смысла.

Коммунизмъ или фашизмъ, по лежащей въ основѣ ихъ недоказуемой догмѣ, по іерархической структурѣ, по военной дисциплинѣ внутренняго распорядка, являются скорѣе политическимъ орденомъ, нежели политической партіей. И, думается, именно это обстоятельство обезпечило имъ обоимъ успѣхъ въ борьбѣ за захватъ государственной власти. Въ борьбѣ съ Орденомъ политическая партія парламентскаго типа (у насъ политическая партія строилась по этому типу въ ожиданіи парламента) въ Россіи и въ Италіи потерпѣли пораженіе. Въ Россіи пораженіе это было испытано дважды, ибо и бѣлое движеніе, въ которомъ были и настоящіе «орденскіе элементы», пыталось все же строиться по партійному политическому типу. Исходъ его былъ бы иной, если бы оно могло быть орденскимъ движеніемъ.

Въ современной борьбѣ за власть моментъ первоначальнаго захвата государственнаго аппарата власти имѣлъ чрезвычайно важное значеніе. На многихъ примѣрахъ мы видѣли, что «удержаться» у власти, имѣя аппаратъ власти въ своихъ рукахъ, является дѣломъ относительно легкимъ. Въ первые дни большевицкой революціи, кто не считалъ ея сроки мѣсяцами или даже днями? Теперь намъ извѣстно, что такъ думали и многіе большевики. У «партійныхъ» же политическихъ дѣятелей было безумное представленіе о томъ, что захватчики власти сами собой «не удержатся», ибо не сумѣютъ удержать аппаратъ власти. Однако аппаратъ власти, отданный почти безъ борьбы большевикамъ, и послужилъ для нихъ прочной опорой — единственой, въ сущности, такъ какъ никакой иной опоры у нихъ и не было. Въ этомъ сказалась огромная техническая мощь, огромная власть надъ человѣкомъ современнаго государственнаго аппарата. Россія 1914 года была технически современной страной, и части ея государственнаго аппарата — ея казна, ея пушки и ружья, ея желѣзныя дороги и телеграфы, ея типографіи и водопроводы, ея электрическія станціи и нефтяные промыслы — захваченные орденомъ большевиковъ, передали въ ихъ руки и власть надъ многомилліоннымъ населеніемъ. Если бы это оставшееся въ сентябрѣ 1917 года безъ хозяина добро попало въ руки другого ордена, онъ оказался бы также хозяиномъ Россіи.

Но и въ современныхъ парламентскихъ странахъ, именно въ силу ослабленія престижа парламента и изживанія политическихъ партій, становится еще замѣтнѣе вліяніе внѣпарламентскихъ силъ, внѣпарламентскихъ группировокъ. Трэдъ-юніоны въ Англіи, промышленники во Франціи, магнаты угля и стали въ Германіи перестаютъ даже пользоваться фикціей послушныхъ имъ политическихъ партій и предпочитаютъ прямое воздѣйствіе на жизненныя части государственнаго аппарата. Есть люди, которые во всѣхъ явленіяхъ современна видятъ «руку іезуитовъ» или «руку масоновъ». Эти люди, можетъ быть, теперь и не такъ смѣшны, какъ казались они смѣшны двадцать пять лѣтъ тому назадъ. Орденъ іезуитовъ и орденъ масоновъ по самой своей «орденской структурѣ» соотвѣтствовали бы въ чемъ-то страннымъ особенностямъ нашей эпохи, отмѣченной уже нѣсколькими побѣдами орденской динамики надъ партійной статикой. Можетъ быть, въ этомъ сказывается еще разъ наше «новое средневѣковье»…

Стоитъ взглянуть на Америку, гдѣ политическая жизнь направляется не утратившими всякій смыслъ «партіями» республиканцевъ и демократовъ, но разнообразными дѣловыми группами или людьми ордена, католиками и масонами, или, наконецъ, тайными обществами, избравшими для себя жуткія и шутовскія клички, вродѣ знаменитаго Ку-Клуксъ-Клана, реальная жизненная сила котораго чувствуется, однако, въ самыхъ отдаленныхъ углахъ огромной страны. Будущій историкъ разскажетъ о необыкновенномъ цвѣтеніи тайныхъ обществъ въ послѣ-военной Германіи. При всей эфемерности многихъ изъ нихъ, какъ все-таки закрыть глаза на роль этихъ чѣмъ-то объединенныхъ людей, избравшихъ пути «внѣпарламентскаго» воздѣйствія? Мы всѣ отлично знаемъ, что такія воздѣйствія на жизненные и чувствительные центры государственнаго механизма приводятъ иногда къ очень чувствителѣнымъ результатамъ. Обвѣянная орденскимъ духомъ, пронизанная дѣловыми и всякими другими «кланами» политическая жизнь современной Европы далеко не кажется намъ теперь столь же математически ясной, какъ казалась въ тѣ времена, когда восхищенный издалека парламентскимъ строемъ московскій читатель спѣшилъ отыскать статью Іоллоса на раскрытомъ листѣ «Русскихъ Вѣдомостей».

Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 1002, 29 февраля 1928.

Visits: 37