Въ журналахъ роттердамской корабельной компаніи сохранилась запись о бригѣ «Товія», вышедшемъ 17 іюля 1635 года съ капитаномъ Андреасомъ ванъ Деркирхеномъ въ Восточную Индію.

Среди архивныхъ документовъ ратуши извѣстенъ счетъ, писанный рукою корабельщика Томаса Дуки, по прозвищу Горбатаго, за позолоту двухъ нагрудниковъ морской дѣвы на носу брига «Товіи», а въ церковныхъ книгахъ, подъ апрѣлемъ мѣсяцемъ того же 1635 года, отмѣчено нареченіе невѣстой капитана Андреаса дѣвицы Елисаветы ванъ Остаде изъ Гаарлема.

Эти документы безъ сомнѣнія будутъ долго привлекать вниманіе изслѣдователей необычайной судьбы трехмачтоваго брига «Товія», которому суждено стать самымъ таинственнымъ кораблемъ океановъ.

Любопытенъ также травленный на мѣди, по доброму обычаю роттердамской компаніи, портретъ брига «Товіи», та старая гравюра, на которой можно хорошо разсмотрѣть стеклянную галлерею по высокому заднему борту корабля, съ пышнымъ фонаремъ и голландскимъ флагомъ, задѣвающимъ воду, а при знаніи морского языка, разобраться въ его гротмарсахъ и вантахъ, въ гротахъ и бизань-мачтахъ.

Въ суровую зиму 1644 года, когда замерзшіе воробьи падали съ колоколенъ, въ Амстердамскихъ вѣдомостяхъ, среди новостей о Московіи, о морскомъ зміѣ, котораго испанскіе корабли видѣли въ Тихомъ океанѣ, и о каменномъ дождѣ, разразившемся надъ Венгріей съ такой силой, словно бы въ небѣ отворялись окна и ангелы обстрѣливали оттуда землю ядрами небесной артиллеріи, впервые было напечатано извѣстіе о бригъ, летающемъ по воздуху подъ голландскимъ флагомъ. Такой бригъ встрѣтили въ бурю у мыса Доброй Надежды французскіе моряки и прозвали его Летучимъ Голландцемъ.

Но о бригѣ «Товія», ушедшемъ съ капитаномъ ванъ Деркирхеномъ въ Индію, не было никакихъ вѣстей и въ 1650 году въ книгахъ роттердамской компаніи запись о бригѣ была перечеркнута чернымъ крестомъ.

Мать капитана Андреаса, вдова Анна, и его невѣста Елисавета, братъ которой, маленькій Фома, ушелъ на «Товіи» съ ванъ Деркирхеномъ, не разъ приходили въ компанію узнавать новости о кораблѣ. Наконецъ, имъ открыли компанейскую книгу и показали листъ, перечеркнутый крестомъ.

Этотъ крестъ былъ однимъ изъ послѣднихъ документовъ о бригѣ «Товія», исчезнувшемъ безслѣдно, но никто, даже самъ ангелъ Божій, не могъ бы увѣрить вдову Анну и невѣсту Елисавету, что къ нимъ никогда не вернутся капитанъ Андреасъ съ юнгой Фомой и, можетъ статься, въ тотъ самый день, когда вдова и постарѣвшая дѣвушка вернулись домой, Елисавета посмотрѣла на себя въ зеркало и сказала съ улыбкой:

— Вотъ я уже стала сѣдой… Бѣдный Андреасъ найдетъ здѣсь старую дѣвушку.

Разумѣется, можно только предполагать, что эти слова были сказаны Елисаветой передъ зеркаломъ, но на этомъ зеркалѣ, хранящемся до нашихъ дней въ одной семьѣ въ Гаарлемѣ, вырѣзаны алмазнымъ перстнемъ именно такія слова. Въ Гаарлемѣ хранится и то пѣтушиное перо, которымъ старая дѣвушка каждое утро обметала модель трехмачтоваго брига надъ очагомъ, въ домѣ вдовы ванъ Деркирхенъ.

Въ 1695 году, когда стали носить тяжелые парики изъ конскихъ крученыхъ волосъ, посыпанныхъ пудрой, смѣшные трости съ бантами и французскіе башмаки на высокихъ красныхъ каблукахъ, въ роттердамскую гавань пришелъ англійскій стопушечный фрегатъ «Тезей», жестоко потрепанный бурей, съ угрюмой и молчаливой командой. Мѣдные мортиры фрегата были сорваны съ канатовъ и разбита волнами его бортовая баллюстрада. На кораблѣ было немало больныхъ.

Корабельный журналъ «Тезея» почитается послѣднимъ документомъ объ исчезнувшей «Товіи». Журналъ, подъ 11 октября 1695 года, отмѣчаетъ жестокую бурю у мыса Доброй Надежды, толки среди команды о появленіи Летучаго Голландца, трехмачтовомъ бригѣ, летящемъ по воздуху, и клятвенныя свидѣтельства рулевыхъ Билли Джонсона и Джима Рейли о томъ, что на носу брига они видѣли своими глазами вырѣзанное но дереву слово «Товія».

Въ архивахъ лондонскаго адмиралтейства и въ другихъ портахъ не отыскать документа, подтверждающаго лучше, чѣмъ этотъ, что бригу «Товія» суздено было стать кораблемъ-привидѣніемъ и что не кто иной, какъ капитанъ Андреасъ ванъ Деркирхенъ, женихъ Елисаветы, оказался Летучимъ Голландцемъ.

Капитанъ Андреасъ будто бы поклялся обойти противъ вѣтра и бури мысъ Доброй Надежды, даже вопреки волѣ Божьей, и будто бы за такую нечестивую клятву, воля Божія его покарала и осудила носиться съ кораблемъ и командой по всѣмъ океанамъ до дня Страшнаго Суда.

— Если кто виноватъ, такъ это я и покойная вдова Анна, — сказала дряхлая дѣвушка Елисавета, когда люди разсказали ей, что Летучій Голландецъ не кто иной, какъ ея пропавшій безъ вести женихъ:

— Андреасъ не виноватъ. Онъ торопился домой, ко мнѣ, къ матери, потому и поклялся богохульно. Они всѣ торопились домой… За что же карать ихъ всѣхъ, и моего маленькаго брата Фому?

Не одна земля пребываетъ въ десницѣ Божіей, а еще неисчислимыя земли и солнца, со всѣми ихъ существами, потому-то и прошло много лѣтъ, прежде чѣмъ это горькое сѣтованіе старой дѣвушки изъ Гаарлема долетѣло до архангела Гавріила, поставленнаго справедливымъ судіей для всѣхъ людей.

Архангелъ поднялъ сіяющій мечъ и тотчасъ понесся со своимъ свѣтлымъ воинствомъ къ мысу Доброй Надежды. Отъ полета небесныхъ силъ надъ океаномъ поколебались воды, промчались грозы и потряслась во многихъ мѣстахъ земля.

Прядями молній, сверкающимъ быстрымъ огнемъ въ ночныхъ небесахъ, казался издали рѣдкимъ кораблямъ полетъ силъ безплотныхъ и никто не брался объяснить на борту чудеснаго ночного знаменія.

Старый бригъ «Товія», мѣрно опускаясь и подымаясь на тяжелой волнѣ, черной тѣнью шелъ противъ вѣтра, скрипя тремя расшатанными мачтами.

Моряки съ дальныхъ кораблей видѣли, какъ огненная полоса грозы замерла, дымно сверкая, въ ночномъ небѣ: архангель Гавріилъ остановилъ тамъ свои небесныя воинства и одинъ полетѣлъ къ бригу.

Онъ сошелъ на его палубу и отъ серебряныхъ архангельскихъ латъ задвигались снопы свѣта, нѣжно и дымно освѣщая то холщевые прорванные паруса, въ которыхъ шумѣлъ вѣтеръ, то ржавую пушку въ свисающихъ водоросляхъ, то груду истлѣвшихъ канатовъ.

Соленыя воды давно выѣли агатовые глаза деревянной Дѣвы на носу брига и проточили ея золоченые нагрудники. Давно были разбиты всѣ стекла корабельной галлереи и бури смыли пышный корабельный фонарь, но лохмотья ветхаго флага еще черпали воду.

Погасшій бригъ мѣрно и тяжело шелъ противъ вѣтра. Свистѣли клочья его влажныхъ снастей и шелестѣли лохмотья веревочныхъ лѣстницъ.

Архангельскій свѣтъ палъ на мертвеца рулевого. На черепъ былъ натянуть шерстяной колпакъ, а пальцы скелета сжимали рулевое колесо. Мертвые матросы, въ потлѣвшихъ рубахахъ, раздуваемыхъ вѣтромъ, замерли до Страшнаго Суда, согнувшись надъ корабельнымъ канатомъ, и вѣтеръ и соль выбѣлили давно ихъ голые черепа.

Скелетъ корабельной мартышки повисъ у капитанскаго мостика на мѣдной, едва звенящей цѣпочкѣ, ей тоже суждено было звенѣть цѣпочкой и бѣлыми косточками до Страшнаго Суда.

На капитанскомъ мостикѣ стоялъ капитанъ Андреасъ.

Капитанъ безъ шляпы въ черномъ плащѣ. Лохмотья плаща закручивалъ вѣтеръ. Бѣлый черепъ Нечестиваго Капитана былъ омытъ солеными волнами и были оскалены его ровные зубы. Капитанъ прижималъ къ себѣ юнгу Фому и рука капитана, двѣ бѣлыя кости, между которыхъ посвистывалъ вѣтеръ, покоилась на плечѣ маленькаго скелета.

Тогда-то архангелъ Гавріилъ ударилъ себя въ грудь серебряной рукавицей и отъ бряцанія его латъ содрогнулись, раскидывая сіянія, сонмы престоловъ и силъ небесныхъ, замершихъ до того надъ ночнымъ океаномъ полосой дымной необычайной зари.

Не одна земля пребываетъ въ десницѣ Божіей, а еще неисчислимыя земли и солнца съ ихъ существами, потому-то королевства истекали кровью въ битвахъ и примирялись на землѣ, годы голода смѣняли годы благоденствія и миръ смѣнялъ войны, горсти праха не осталось отъ старой дѣвушки Елисаветы изъ Гаарлема, уже миновали времена великаго капитана народовъ Наполеона, и первый паровозъ подалъ въ Англіи первый гудокъ, когда снова примчался архангелъ Гавріилъ отъ Престола Божьяго въ океанъ, къ дряхлому бригу.

По предстательству Гавріила, капитанъ ванъ Деркирхенъ былъ прощенъ волей Божіей и въ туманное утро съ шумомъ оторвался отъ волнъ расшатанный остовъ его «Товіи».

Вѣтеръ надулъ всѣ паруса, снова ослѣпительно засверкавшія свѣжимъ холстомъ, осмолились всѣ снасти, заблистали стекла корабельной галлереи и золотая чешуя нагрудниковъ Морской Дѣвы.

— Что за долгая ночь, — проворчалъ капитанъ Анреасъ, поеживаясь отъ утренняго холода. — Я какъ будто бы заснулъ… А ты живъ или замерзъ, Фома?

— Живъ, капитанъ, — засмѣялся мальчикъ. — Ночь была такой черной, точно мы сидѣли въ погасшей печкѣ.

На бригѣ, какъ обычно, суетилась команда. Одни бранились и смѣялись, другіе божились, и корабельный плотникъ, картежникъ и пьяница, сталъ добривать сточеной до черенка бритвой недобритую шерсть на подбородкѣ, а рулевой натянулъ на уши свой шерстяной колпакъ и выбранилъ свѣжій вѣтеръ.

На бригѣ всѣ думали, что спали ночь и вотъ настало утро и они проснулись. А это былъ не сонъ, но смерть. Капитанъ Андреасъ сказалъ Фомѣ:

— Могу поклясться, хотя бы чертовой бабушкой, хотя бы самимъ сатаной, что къ самой свадьбѣ мы будемъ дома, въ Голландіи.

Но бригъ «Товія» летѣлъ, съ шумной командой и веселой мартышкой, на всѣхъ парусахъ не въ Голландію, а въ рай.

По волѣ Божьей, рай устроенъ такъ, что тамъ все то же, что и здѣсь: та же земля и тѣ же моря и океаны, та же Голландія и другія страны, тотъ же Гаарлемъ. Только все безгрѣшно, свѣтло и безмятежно въ райскихъ странахъ.

На бригѣ всѣ замахали колпаками и стали обниматься: тамъ увидѣли зеленую полосу и прибрежныхъ чаекъ Голландіи.

Но не къ Голландіи, а къ райскому берегу мчался бригъ, и на райскомъ молу, въ толпѣ женщинъ, ждала Андреаса его молодая невѣста Елисавета и его мать госпожа Анна ванъ Деркирхенъ.

Легенда о Летучемъ Голландцѣ, прощенномъ по настоянію архангела Гавріла мало впрочемъ касается тѣхъ несомнѣныхъ свидѣтельствъ и документовъ, которые собраны здѣсь о трехмачтовомъ бригѣ «Товія», когда-то исчезнувшемъ безъ слѣда.

Иванъ Лукашъ.
Возрожденіе, № 2420, 17 января 1932.

Visits: 14