Осенью 1023 года «тройка» рѣшила удалить Троцкаго отъ красной арміи. На пленумѣ ЦК, въ качествѣ перваго, подготовительнаго къ тому шага (очень заблаговременнаго), было рѣшено расширить составъ реввоенсовѣта СССР, введя въ него нѣсколько членовъ ЦК (Сталина, Орджоникидзе и другихъ) и проведя это только въ секретномъ порядкѣ, въ порядкѣ чисто партійномъ, открыто этого не оформляя.

Троцкій, прекрасно понявъ, къ чему клонится дѣло, произнесъ громовую филиппику, въ которой заявилъ, что для всѣхъ должна быть ясна темная работа по части его удаленія отъ руководства революціей, что онъ не желаетъ болѣе продолжать эту издѣвательскую комедію и проситъ у центральнаго комитета права отказаться отъ всѣхъ совѣтскихъ чиновъ и почестей и вступить рядовымъ солдатомъ… въ грядущую германскую революцію. Немедленно послѣ этого выступилъ съ полушутовской рѣчью Зиновьевъ, требуя, чтобы его также отправили въ германское подполье. Продолжалъ комедію Сталинъ, который насколько могъ торжественно заявилъ, что, конечно, де, ЦК не можетъ рисковать такими двумя драгоцѣннѣйшими жизнями и предложилъ ни одного Изъ «любимыхъ вождей» въ Германію не пускать. Пленумъ сейчасъ же съ трогательной готовностью проголосовалъ это запрещеніе.

Все шло съ комичной торжественностью большого историческаго фарса. И вдругъ петроградскій делегатъ Комаровъ, типичный представитель вышеупомянутой «жлобы́», выступаетъ въ этакихъ зощенковскихъ тонахъ: «И чего это дорогой товарищъ Троцкій кочевряжится! И между прочимъ, нечего, дорогой вождь, вамъ по мелочишкамъ разстраиваться… и т. д.». Троцкій вскочилъ, съ огромнымъ жаромъ и пафосомъ заявилъ, что онъ дальше въ этой комедіи участвовать не желаетъ и устремился къ выходной двери (какъ писалъ одинъ русскій піита о Готфридѣ Бульонскомъ, «вскипѣлъ Бульонъ, течетъ во храмъ»). Пленумъ замеръ, а Троцкій на ходу рѣшилъ, что для вящаго аффекта надо «хлопнуть дверью». Тутъ-то историческая драма и превратилась въ трагикомедію…

Засѣданіе происходило въ Больнымъ Кремлевскомъ Дворцѣ, въ залѣ, гдѣ стоитъ императорскій тронъ. Дверь въ залъ — огромная, тяжелая, массивная. Троцкій подскочилъ къ двери и потянулъ изо всѣхъ силъ за ручку. Дверь начала раскрываться убійственно медленно. Взволнованный Троцкій и тутъ не угомонился, во что бы то ни стало хотѣлось ему дверью «хлопнуть», но какъ онъ на нее ни налегалъ, она плыла такъ же медленно и добродушно-массивно. И вмѣсто «хлопанья дверью» историческаго человѣка, который въ негодованіи покинулъ коварныхъ своихъ приспѣшниковъ и рѣзкимъ жестомъ вдругъ оставилъ міровую революцію безъ головы — получилось такъ: обиженный человѣкъ съ козлиной бородкой виситъ на тяжелой двери и пыжится ее закрыть. Ау, исторія!

Говорятъ, что Троцкій трусъ. Это невѣрно. Можетъ бытъ, когда-нибудь и былъ трусомъ. Но съ того момента, когда Троцкій сталъ въ героическую позу и мысленно запахнулся въ красную мантію, это уже не Троцкій. Это воплощенная поза Троцкаго. Она способна на любой героизмъ. Когда эта воплощенная поза изрекала Сталину, что разстрѣляетъ диктатора, если будетъ возможность, Троцкій не шутилъ: онъ подчеркнулъ свою героичность.

У исторической позы есть своя логика. Поза Троцкаго полна мрачной рѣшимости и политики дальняго прицѣла. Она говоритъ: «Лучше погибнуть и стать знаменемъ коммунизма, чѣмъ пойти къ Сталину въ холопы». Кажется, поза окажется до конца сильнѣе человѣка, и въ холопы ея носитель не пойдетъ.

У Троцкаго большое политическое чутье. Чего нельзя вычеркнутъ изъ цѣпи событій — это историческаго засѣданія политбюро 28 августа 1023 г. На этомъ засѣданіи (чрезвычайно секретномъ и ультра-важномъ по своимъ послѣдствіямъ), впервые былъ широко поставленъ вопросъ о германской революціи. И надо отдать справедливость Троцкому — онъ былъ единственнымъ человѣкомъ на засѣданіи, вѣрно оцѣнившимъ событія. Онъ говорилъ (конечно, съ пафосомъ и потрясая руками; но здѣсь это было у мѣста): «Развѣ вы не слышите тяжелой поступи революціи? Развѣ не видите, что она идетъ, что девятый валъ уже виситъ надъ Германіей? Это вопросъ недѣль. Если мы не проявимъ въ ея организаціи колоссальной, сверхчеловѣческой энергіи, мы опоздаемъ. Каждый день дорогъ. Неужели вы итого не чувствуете?»

Нѣтъ, они итого не чувствовали. Товарищъ Зиновьевъ дѣлалъ скучающе-кислое лицо, и, почесываясь, говорилъ, что темпераментъ товарища Троцкаго, какъ всегда, его увлекаетъ, что, конечно, германская революціи вопросъ не недѣль, а мѣсяцевъ и т. д. А товарищъ Сталинъ добавлялъ, что хорошо, если весной слѣдующаго года въ Германіи будетъ революціонная ситуація, но и это болѣе чѣмъ сомнительно…

На моихъ глазахъ развертывались событія неизмѣримой важности. Я понималъ и тогда, что слѣдовало сохранить всѣ подробности. Благодари знанію стенографіи, я тогда чрезвычайно тщательно записалъ то, что говорилось на засѣданіи всѣми участниками. Къ сожалѣнію, моя запись попала въ руки Сталина. А когда Сталинъ «дѣлаетъ исторію», то она становится доброй тетушкой (доброй, разумѣется, къ племяннику — Сталину). Поэтому я не надѣюсь, что эта стенограмма когда-нибудь увидитъ свѣтъ.

Во всякомъ случаѣ, событія подтвердили предвидѣніе событій Троцкимъ. Во второй половинѣ октября революціонная волна достигла максимума и затѣмъ стала быстро спадать. Много милліоновъ рублей и много силъ было ухлопано большевиками на эту революцію, но они взялись за нее слишкомъ поздно. Опоздали.

Случай показываетъ, что Троцкаго, какъ врага, недооцѣнивать нельзя.

Нѣкій пожилой коммунистъ, по фамиліи Липшицъ, завѣдывалъ Бахмутской конторой Промбанка. Такъ какъ онъ имѣлъ несчастье быть интеллигентомъ, то въ партійныхъ органахъ его держали въ черномъ тѣлѣ и, натурально, цукали. За какое-то мелкое партійное прегрѣшеніе онъ былъ вызванъ въ окружную партійную контрольную комиссію. Когда онъ вошелъ въ помѣщеніе комиссіи, за столомъ сидѣло три деревянныхъ физіономіи «стопроцентныхъ» коммунистовъ «отъ станка». На физіономіяхъ была написана нестерпимая важность.

Послѣ того, какъ онъ вошелъ, нѣсколько секундъ царило тяжелое молчаніе. Затѣмъ вдругъ мозги предсѣдателя хрустнули, и онъ обратился къ пошедшему со слѣдующимъ глубокомысленнымъ и несомнѣнно посрамительнымъ введеніемъ: «Извѣстно ли вамъ, товарищъ Липшицъ, что бытіе опредѣляетъ сознаніе и наоборотъ?»

Такое расширенное толкованіе теорій обожаемаго товарища Маркса подсудимому было неизвѣстно. Впрочемъ, все дальнѣйшее не важно.

Когда вы смотрите на Троцкаго и видите, какъ величественно и гордо, подъ какимъ изумительнымъ угломъ закинута у него голова назадъ, вамъ невольно приходитъ на умъ указанное выше геніальное дополненіе къ Марксу, сдѣланное бакинскимъ пролетаріемъ Васей Растопыркинымъ: «и наоборотъ», т. е. — сознаніе опредѣляетъ бытіе. Выше голову! Величественнѣе. Вѣдь это исторія вертится подъ ногами со своимъ фотографическимъ аппаратомъ. Выше голову, — революція еще сильна, чортъ возьми! Еще выше. Вотъ такъ. Спокойно — снимаю.

Троцкій большой организаторъ. Но организаторъ очень своеобразный. Онъ можетъ организовать массы блестящей рѣчью, отточеннымъ политическимъ лозунгомъ, можетъ создать подъемъ, зажечь энтузіазмъ. Это значить, что онъ большой человѣкъ въ отвѣтственные переломные моменты. Но въ будничной повседневной работѣ онъ, какъ организаторъ, никуда не годится.

Когда желѣзныя дороги въ совѣтской Россіи стояли и стояли прежде всего потому, что желѣзнодорожники, не получая никакого жалованія, должны были разводить огороды и заниматься мѣшечничествомъ, причемъ скучныя, но необходимыя заботы о кускѣ хлѣба не оставляли никакого времени для служенія «пр-р-р-олетаріямъ революціи», т. е. транспорту — Троцкаго назначили министромъ путей сообщенія.

Отъ великаго до смѣшного, какъ извѣстію, одинъ шагъ. Но у Троцкаго — еще меньше. Вступивъ въ должность руководителя желѣзными дорогами страны, онъ сѣлъ за письменный столъ и съ необычайнымъ пафосомъ написалъ приказъ по своему новому вѣдомству, который долженъ былъ по мысли автора зажечь революціоннымъ энтузіазмомъ черствые сердца желѣзнодорожниковъ. «Перестанемъ садить картошку, будемъ умирать съ голоду на своемъ революціонно-желѣзнодорожномъ посту, но пустимъ поѣзда!» Къ этому призывалъ приказъ въ необычайно сильныхъ, прямо демосфеновскихъ тонахъ. Увы, голосъ желудка оказался сильнѣе зова р-р-революціи: желѣзнодорожники предпочли не умирать на посту отъ голода и кое-какъ вперемежку съ голодомъ жить, а для этого было необходимо садить картошку и мѣшечничать. Приказъ былъ написанъ, подписанъ, напечатанъ, разосланъ. Желѣзныя дороги продолжали стоять. Ленинъ прекратилъ дальнѣйшій конфузъ, и Троцкій оставилъ непривычную для него сферу мирнаго строительства.

У Троцкаго нѣтъ безпринципности и гибкости Ленина. Ленинъ вообще былъ невѣроятно наглъ въ теоретической области и его сочиненія представляютъ непревзойденные образцы цинизма. Когда Ленина обвиняли во лжи, онъ становился въ гордую позу и говорилъ: «Классы обмануть нельзя!» А на другой день, ничтоже сумняшеся, онъ писалъ: «Идіотъ тотъ, кто вѣритъ на слово».

Будучи человѣкомъ исключительно безпринципнымъ, Ильичъ изрекъ во время одного изъ приступовъ юмористическаго цинизма: «принципіальная политика — самая лучшая политика». Хотя, по вышеприведенному свидѣтельству Ленина, вѣрить на слово и не слѣдуетъ, Троцкій повѣрилъ ему въ этомъ на слово.

Вотъ почему Троцкій старается вести принципіальную политику. Не понялъ Троцкій сущности ленинизма.

Вообще самое слабое мѣсто Троцкаго — отсутствіе у него самостоятельной теоретической мысли. Онъ живетъ идейнымъ багажемъ Ленина. Несмотря на огромное политическое чутье и общую одаренность, онъ дѣлаетъ грубѣйшіе промахи и удивительныя по наивности ошибки. Объ этомъ говоритъ вся его борьба со Сталинымъ. Троцкій не могъ понять, что обстановка измѣнилась, что старыя ленинскія схемы въ новыхъ условіяхъ неприложимы. Борьбу за власть внутри партіи онъ велъ при помощи старыхъ методовъ: линіи, уклоны, политическіе лозунги, политика дальняго прицѣла и т. п. Результаты общеизвѣстны. Троцкій былъ въ этой борьбѣ легко битъ. Но Троцкій вообще не приспособленъ къ той сравнительно мирной эпохѣ, которая наступила сейчасъ. Ему нужна трибуна, барабанный бой, хлопанье дверью «на весь міръ».

Повторяю, когда наступятъ острыя времена для большевиковъ, Троцкій еще можетъ выплыть (если доживетъ). Но когда и какъ бы ни кончилъ Троцкій, одно ясно. Роль, которую онъ сыгралъ для Россіи въ первые годы большевицкой революціи и въ 1923 году, эта роль была роковой. Въ надвигающихся событіяхъ ничего, кромѣ огромнаго вреда, онъ тоже принести не можетъ.

Коммунисты сейчасъ въ Россіи поютъ карманьолу такъ:

«Эй, живѣй, живѣй, живѣй,
На фонари буржуевъ вздернемъ!
Эй, живѣй, живѣй, живѣй,
Хватило бъ только фонарей!»

Но не слѣдуетъ забывать, что фонарь штука довольно незаинтересованная: ему все равно, кто на немъ виситъ — буржуа или строитель соціализма. Къ тому же исторія не сказала еще своего послѣдняго слова о будущихъ фонаряхъ въ Россіи.

Собственно, эту фонарную проблему нельзя не имѣть въ виду, подводя итоги дѣятельности Троцкаго. Онъ талантливъ — словъ нѣтъ. Но онъ принесъ Россіи и человѣчеству вредъ, не измѣримый никакой мѣрой его талантовъ.

По справедливости, послѣ сверженія коммунизма, когда рѣчь пойдетъ о пользѣ фонарей, Троцкому будетъ принадлежать почетное право первымъ подвести итоги своей высокоталантливой дѣятельности.

«На войнѣ воюютъ» — сказалъ Троцкій. Онъ забылъ, что очень часто послѣ войны вѣшаютъ. Не глядя на позу.

Б. Бажановъ
Возрожденіе, №1282, 1928

Views: 18