Въ Москвѣ вышла книга А. Селищева «Языкъ революціонной эпохи». Къ книгѣ приложенъ словарчикъ, составленный путемъ опросовъ крестьянъ о значеніи тѣхъ или иныхъ совѣтскихъ терминовъ.

И по словарю этому легко видѣть, какъ отразилась новая совѣтская жизнь въ деревнѣ.

Какіе глубокіе корни пустила.

Какія широкія вѣтви раскинула.

Какіе обильные плоды принесла.

Вотъ, напримѣръ, нѣкоторыя наиболѣе любопытныя слова:

Бандитъ — это старшій въ шайкѣ.

Виклигація неграмотныхъ — это обучаютъ малограмотныхъ. (Ликвидація неграмотности.)

Деклетъ — это правительство бумаги пишетъ.

Домъ крестьянина — гдѣ обращаемся за дѣломъ, и трактиръ тутъ же, и ночевать можно.

Камуна — это гдѣ вмѣстѣ работаютъ.

Камунистъ, каменистъ — кто въ Бога не вѣруетъ.

Каперативъ, копетивъ, перативъ — это по очереди стоятъ въ лавкѣ.

Консомолецъ, косомолецъ, косой, косорылый — это тоже какъ камунисты.

Лариводный, радивонный, радивокъ — это кто налогъ собираетъ и собранія устраиваетъ (районный); ларіольное, ранённое собраніе — это собираются нѣсколько деревень.

Марсъ, Карло-Марсъ — это какъ Ленинъ.

Пинеры, пянеры — это маленькіе ребята, тоже какъ большевики; ходятъ съ барабанами и поютъ.

Пролетарья — бѣднота, голь.

Радіо, радило, радіонъ — говорунъ, какъ граммофонъ.

Совѣтскій ситецъ — это новой выработки, хлибокъ, какъ кисея.

Соціализмъ, соціализма — это не знаю что, а говорю иногда. Право, что ли?

Спертакль, спертакъ, пистакль — это комедіи представляютъ.

Товарищъ — это по-ныпѣшнему зовутъ.

Трескъ, трестъ — это лавки отъ совѣта.

Фракъ — это училище такое (Рабфакъ).

Царизма — когда царь властвовалъ.

Чтобы не утомлять вниманія читателей, не буду приводить другихъ многочисленныхъ совѣтскихъ терминовъ, такимъ же основательнымъ «образомъ усвоенныхъ русской деревней.

Но думаю, что уже всего приведеннаго вполнѣ достаточно, чтобы охватить коммунистическія достиженія въ деревнѣ, заглянуть въ пропасть, которая легла между старымъ и новымъ міромъ.

Вѣдь всего десять лѣтъ прошло. А какая трансформація! Какой сдвигъ къ соціалистическимъ интересамъ!

Кто изъ нихъ, несчастныхъ некрасовскихъ мужичковъ, зналъ до революціи о существованіи Карло-Марса? Никто. А теперь свѣдѣнія о Марсѣ проникаютъ въ самыя народныя толщи, жадно ими поглощаются, лихорадочно впитываются. «Карло-Марсъ — это какъ Ленинъ». Какая сжатая и какая въ то же время всеобъемлющая формула!

А въ связи съ этимъ развѣ не лучшее опредѣленіе ученія Марса, изъ всѣхъ имѣющихся въ политической экономіи:

«Соціализма — это не знаю что, а говорю иногда?»

При подобныхъ мощныхъ сдвигахъ народныхъ массивовъ такія сужденія явно показываютъ, что возврата къ старому, дѣйствительно, нѣтъ, что новая жизнь проникла во всѣ поры народнаго быта, что уже и умонастроенія и міросозерцанія и горизонты — все новое.

А если принять во вниманіе помощь творческой власти, ея агитаціонные спертаки и пропагандные пистакли, если учесть трески трестовъ, просвѣтительные фраки, виклигаціи неграмотности, лариводные деклеты, радивонныя сообщенія, — то ясно станетъ, что отъ стараго мужика-собственника ничего уже не осталось. Народился мужикъ новый, соціалистическій, утверждающій безъ обиняковъ:

— Не знаю, но говорю иногда.

Мужикъ — ясно понимающій, что совѣтскій домъ крестьянина — могучая опора и базисъ жизни, куда можно обратиться за дѣломъ, гдѣ и трактиръ тутъ же и ночевать можно, гдѣ камениста можно увидѣть и консомольца, косомольца, косого, косорылаго, и пролетарію всякую, и о совѣтскомъ ситцѣ потолковать, почему
хлибокъ какъ кисея, и радіона послушать, который деклеты передаетъ, и насчетъ ператива и копетива узнать: длинный хвостъ у его или короткій.

Въ общемъ, книгу А. Селищева съ ея цѣннѣйшимъ словаремъ искренно можно привѣтствовать. На новую жизнь она проливаетъ гораздо больше свѣта, чѣмъ Волховстрой и Днѣпрострой вмѣстѣ взятые.

И если нужно при чтеніи словаря сдѣлать кое-какія поправки, то только на застѣнчивость и скрытность лицъ, дававшихъ составителю свои отвѣты.

Если бы опрашиваемые знали, что словарь останется частнымъ дѣломъ между ними и авторомъ, объясненія терминовъ были бы, навѣрно, еще болѣе выпуклыми. И такія, напримѣръ, слона какъ «товарищъ» или «комуна» не опредѣлялись бы безцвѣтно: «Товарищъ — это по нынѣшнему зовутъ», а «коммуна — это вмѣстѣ работаютъ».

Смыслъ двухъ послѣднихъ словечекъ давно точно опредѣленъ русскимъ народомъ, еще въ первые революціонные годы. И если бы не мудрая осторожность въ обращеніи съ авторомъ, крестьяне охотно отвѣтили бы:

— Товарищи — это значитъ: чужой товаръ ищи.

— Коммуна — это когда одному все, а другому — кукишъ. Кому — на, кому нѣтъ.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1151, 27 іюля.

Visits: 45