Идущее изъ глубокой древности раздѣленіе природы міра и человѣка на два плана — пневматическій (небесный) и хоическій (почвенный, перстный) — имѣетъ отношеніе и къ ландшафту. Какою изъ этихъ двухъ сторонъ своего существованія вліяетъ человѣкъ на ландшафтъ, какою изъ нихъ создаетъ онъ ландшафтъ своей страны?

Вопросъ этотъ слѣдуетъ поставить потому, что эти двѣ стороны, эти два начала смѣшаны въ той дѣятельности, которою человѣкъ преобразуетъ природу, т. е. въ его хозяйственной дѣятельности.

Но, во-первыхъ: одною ли этою дѣятельностью, волею ли только своего хозяйственнаго инстинкта, узко утилитарными ли только нашими стремленіями — преобразуемъ мы природу? Если бы это дѣйствительно было такъ, то изъ окружающаго насъ ландшафта пришлось бы исключить, сдѣлать невидимыми, — храмы, часовни, придорожные кресты, дворцы царей и вельможъ (также «народные» дворцы), дворцы науки и искусства, священныя рощи древности, художественные сады и парки, затѣненные пруды, загородныя виллы и многое, очень многое иное… Но пусть все это — «исключеніе». Пусть правило гласитъ, что преобразуетъ природу и создаетъ ландшафтъ — хозяйственное творчество человѣка… Но разъ мы уже произнесли слово творчество, мы тѣмъ самымъ сразу переносимся изъ «почвеннаго», суммарнаго, въ функціональный, пневматическій планъ. Всякое творчество есть нѣчто «парящее»» духовное, отрѣшенное отъ «почвы», полетъ, мысль, душа. Такимъ, по самой своей природѣ, пневматическимъ творчествомъ является и творчество національное. И оно-то, главнымъ образомъ, и преобразуетъ ландшафтъ…

Почвенное «хотѣніе», хозяйственный инстинктъ, личная эгоистическая забота о хлѣбѣ насущномъ, лежащія въ основѣ хозяйственной дѣятельности, играютъ въ преобразованіи ландшафта лишь роли средства и пути, коими природа видоизмѣняется. «Дѣятельность» отдѣльныхъ хозяйственныхъ единицъ (или отдѣльныхъ группъ хозяйственныхъ единицъ) является здѣсь, какъ и сама почва, только орудіемъ, которое прилагается къ ландшафту и своимъ прикосновеніемъ видоизмѣняетъ его. Но эта дѣятельность и вдохновляется и направляется силами совершенно иного порядка, а именно — національными. Именно эти силы опредѣляютъ ландшафтъ и сообщаютъ ему его характерныя черты. Сильно ли вмѣшивается государство въ хозяйственную (въ тѣсномъ, «почвенномъ», смыслѣ этого слова) жизнь и въ хозяйственныя отношенія, или нѣтъ, — не играетъ здѣсь большой роли. Основныя линіи ландшафта, какъ, впрочемъ, и основныя линіи самихъ хозяйственныхъ отношеній, опредѣляются — одинаково въ средневѣковомъ крѣпостномъ строѣ и въ строѣ современнаго «свободнаго» хозяйства — основными національными директивами.

Откуда — голландскій луговой пейзажъ? Онъ создался въ значительной мѣрѣ подъ вліяніемъ торговаго строя и вообще торговой психологіи Нидерландовъ, издавна привыкшихъ обходиться безъ культуры зерновыхъ хлѣбовъ. Въ Голландіи мало полей вовсе не потому, что культура зерновыхъ злаковъ была бы тамъ «невыгодна» — она, напротивъ, оказалась бы тамъ очень выгодной: вѣдь голландцы прямо валятъ въ каналы, т. е. въ море, огромное количество навоза, получаемаго въ ихъ очень развитомъ скотоводствѣ. Это-то и показываетъ, что дѣло здѣсь не въ выгодѣ или не-выгодѣ, а въ особенностяхъ національнаго характера, въ томъ, что голландцы просто не привыкли и не любятъ возиться у себя дома съ землей. Они исторически—торговый и колоніальный народъ, и эта-то ихъ національная особенность, которая сама есть непосредственный результатъ ихъ національной политики уже многихъ вѣковъ, и опредѣлила современный голландскій ландшафтъ… Такъ же цѣликомъ завѣщанъ своеобразною національной исторіей Китая и китайскій ландшафтъ, а японскій — не полное ли это опроверженіе «экономической теоріи? — скопированъ съ него. Англійскій (и шотландскій) парковый пейзажъ — прямой результатъ стараго аристократическаго строя Англіи и Шотландіи. Такъ и французская революція и выросшій изъ нея демократическій Code Civil [1] наложили въ значительной мѣрѣ свой отпечатокъ на французскій садово-полевой пейзажъ… Чистѣйшимъ продуктомъ національной исторіи и психологіи является и американскій ландшафтъ….

Пейзажъ римской Кампаньи, да и вообще многихъ мѣстностей Италіи, есть доселѣ живой слѣдъ жизни античнаго Рима: его всемірной гегемоніи, а также его военной, фискальной и соціально-экономической политики; можетъ быть, отчасти — даже древнѣйшихъ особенностей его бытія, какъ «городского государства» (синойкисмосъ). Но и недавній ландшафтъ южно-русской степи, вѣками пролежавшій въ цѣлинѣ, былъ прямымъ результатомъ торговаго характера кіевскаго государства и національной политики Рюриковичей… Съ другой стороны, московское фискальное законодательство ХѴІ-ХѴІІ вв. и тѣсно съ нимъ связанныя крѣпостное право и принудительное введеніе общины и трехполья — совершенно измѣнили средне-русскій и сѣверно-русскій пейзажъ: нынѣшніе «типически-русскіе» деревенскіе виды создались подъ прямымъ воздѣйствіемъ вышеуказанныхъ крупныхъ измѣненій въ области «національнаго», проведенныхъ изъ верховъ націи.

Точно такъ же измѣнились до неузнаваемости очень многія мѣстности Германіи — подъ прямымъ вліяніемъ ея новѣйшей промышленной эпохи, возникшей въ тѣснѣйшей связи съ рожденіемъ ново-нѣмецкой націи и неотдѣлимой отъ эры Бисмарка и Вильгельма ІІ. Но и многія мѣстности Россіи стали неузнаваемы вслѣдствіе истребленія лѣсовъ, убыли водъ, размыва овраговъ и другихъ того же рода явленій, тѣсно связанныхъ съ нашимъ національнымъ разваломъ сумеречныхъ десятилѣтій. Съ другой стороны, не будь этого развала — сильно измѣнила бы весь русскій ландшафтъ столыпинская аграрная реформа. Можно, вообще, сказать, что ландшафтъ не только зависитъ отъ государственнаго и соціальнаго строя, отъ характера и направленія государственной политики и вообще отъ національной психологіи, но что по ландшафту, по его характеру, — можно почти всегда безошибочно судить и о возрастѣ и о нравственномъ здоровья націи. Ландшафтъ націи, находящійся въ расцвѣтѣ своихъ творческихъ силъ, такъ же отличается отъ ландшафта націи увядающей, какъ, напримѣръ, у Гоголя — виды имѣній Костанжогло и Хлобуева…

Ландшафтъ именно и показываетъ, какъ духъ, этотъ живой источникъ творческихъ силъ націи, превращается въ тѣло, какъ онъ воплощается. Національная исторія, національная психологія — главнѣйшіе факторы, опредѣляющіе ландшафтъ. Наряду съ ними, не только «хозяйственный расчетъ» отдѣльныхъ хозяйственныхъ единицъ, но даже и «естественныя условія» (почва, климатъ) имѣютъ весьма второстепенное значеніе. Вѣдь эти условія приблизительно одинаковы — на пространствѣ очень обширныхъ территорій, охватывающихъ чрезвычайно разнообразные ландшафты. Почему же эти ландшафты столь разнообразны? Вспомнимъ хотя бы «магическое» превращеніе ландшафта при переѣздѣ бывшей нашей границы у Вержболова. Русскій ландшафтъ тамъ какъ ножемъ отрѣзанъ отъ нѣмецкаго — государственной границей. Кто хоть разъ въ жизни проѣзжалъ черезъ нее, тотъ долженъ понимать всѣми извилинами своего мозга, что ландшафтъ есть явленіе именно національное, а отнюдь не «почвенное», не природное.

Но такъ же и индивидуальный хозяйственный инстинктъ: если онъ и «работаетъ» въ созданіи ландшафта, то только, какъ орудіе націи. Онъ и руководится, и вдохновляется національными директивами. Ландшафтъ есть нѣчто «національное» по преимуществу.

[1] Сводъ законовъ.

Александръ Салтыковъ.
Возрожденіе, № 1086, 23 мая 1928.

Visits: 20