Оть редактора. — Полностью раздѣляя мнѣніе Я. К. Грота о ненужности ера на концѣ словъ, замѣчу, что послѣ 1918 года въ пользу конечнаго ера появился новый доводъ — правда, политическаго и нравственнаго характера. Революціонеры измѣнили правописаніе при помощи наглаго насилія и по чисто политическимъ, внѣкультурнымъ побужденіямъ — ради разрыва съ традиціей. Правописаніе съ еромъ сейчасъ — символъ культурнаго сопротивленія опрощенію; знамя, которое держала Бѣлая эмиграція. Отъ него не такъ просто отказаться, какъ это было во времена Грота.
Было время, когда у насъ не существовало гражданской азбуки: ее ввелъ и отчасти самъ составилъ Петръ Великій. Составленіе ея было слѣдствіемъ новой потребности и первымъ шагомъ къ созданію новаго, то есть русскаго письменнаго языка, который долженъ былъ мало помалу вытѣснить изъ литературы языкъ церковно-славянскій; вмѣстѣ съ тѣмъ это было первымъ отступленіемъ отъ преданій кирилловскаго письма.
Гражданская наша грамота установилась не вдругъ. Нѣкоторыя буквы славянской азбуки, не тронутыя Петромъ I, были исключены изъ нея впослѣдствіи. Нѣсколько разъ составъ гражданской азбуки измѣнялся: однѣ буквы были изгоняемы, другія прибавлялись. Такимъ образомъ теперешняя наша азбука составлялась постепенно, и кое-что вошло въ нее послѣ первоначальнаго преобразованія, по мѣрѣ потребности и успѣховъ времени. Теперь вопросъ въ томъ: считать ли сдѣланное доселѣ совершенно законченнымъ, вполнѣ удовлетворительнымъ, или требующимъ нѣкоторыхъ усовершенствованій, — измѣненій, а можетъ быть и дополненій?
Попытки нововведеній въ нашемъ правописаніи, повторяющіяся отъ времени до времени, доказываютъ, что есть дѣйствительная потребность въ нѣкоторыхъ измѣненіяхъ.
Но затѣмъ спрашивается: должны ли эти измѣненія коснуться цѣлой системы нашего правописанія, или ограничиться нѣкоторыми частностями?
Господствующій характеръ системы русскаго правописанія состоитъ въ соблюденіи словопроизводства: въ этомъ отношеніи наше правописаніе отличается большою правильностію и послѣдовательностію, такъ что можно указать только на частныя отступленія отъ этого начала (напримѣръ: здѣсь вмѣсто сдесь, гдѣ вмѣсто кде). Въ самомъ дѣлѣ, съ этой стороны языки образованнѣйшихъ націй Европы далеко уступаютъ нашему, и нѣтъ ни основанія, ни надобности измѣнять коренныя начала нашего правописанія. Притомъ, опытъ другихъ литературъ уже показалъ, что крутыя преобразованія орѳографіи никогда не удаются, даже и тогда, когда предлагаются людьми, пользующимися большимъ авторитетомъ. Поэтому Яковъ Гриммъ въ своемъ словарѣ не рѣшился осуществить всѣхъ нужныхъ по его мнѣнію орѳографическихъ нововведеній, чтобы не отбить читателей. Такъ и профессоръ Лео, который долго печаталъ свою очень извѣстную Исторію съ особеннымъ правописаніемъ, долженъ былъ (какъ самъ онъ говорилъ намъ) напослѣдокъ отказаться отъ него по просьбѣ книгопродавцевъ, находившихъ, что эти особенности вредятъ сбыту книги.
Совсѣмъ другое — немногія частныя измѣненія въ письмѣ, польза которыхъ можетъ быть всѣми понята и почувствована.
Тѣ, которые въ этомъ дѣлѣ придаютъ безусловный вѣсъ историческому началу, ссылаясь на происхожденіе кириллицы, забываютъ, что мы уже болѣе полутора вѣка тому назадъ измѣнили ей, и что теперь дѣло идетъ только о довершеніи реформы, начавшейся еще въ 1704 году.
Дѣйствительно, если уже въ первое время гражданскаго письма исключены были изъ азбуки нѣкоторыя лишнія буквы, почему то же самое не можетъ быть сдѣлано и теперь, ежели окажется, что первые преобразователи исключили еще не всѣ лишнія буквы кириллицы?
Лишними могутъ казаться слѣдующія буквы: ѣ, э, и, ѳ, ъ: которыя же изъ нихъ въ самомъ дѣлѣ лишнія?
Буква ѣ въ нынѣшнемъ великорусскомъ языкѣ ничѣмъ не отличается отъ ѣ. Если бъ было иначе, то всякій русскій по слуху узнавалъ бы безошибочно, гдѣ должно писаться ѣ. Нѣкоторые думаютъ, что разница есть, но только самая утонченная, неуловимая. Если бъ и было такъ, то разница этого рода, при безчисленныхъ видоизмѣненіяхъ въ говорѣ людей одной и той же націи, равнялась бы совершенному безразличію. Сравните, для примѣра, слова: лѣнь и оленъ, ѣли и ели, ѣсть и есть. Слѣдовательно неоспоримо, что у насъ для одного и того же звука употребляются двѣ разныя буквы. Но здѣсь является вопросъ: какая же тому причина? Если случайная, оспованная на произволѣ, то такая двойственность не должна быть терпима; но если причина разумная, то и явленіе, вслѣдствіе ея происшедшее, должно быть уважено, особенно если оно и теперь имѣетъ свой смыслъ и свою пользу.
Нѣкогда буква ѣ конечно отличалась особеннымъ произношеніемъ; какъ именно она выговаривалась, объ этомъ мнѣнія различны; но у нѣкоторыхъ славянскихъ племенъ нашей буквѣ ѣ въ большей части словъ, гдѣ она встрѣчается, соотвѣтствуетъ особенный звукъ, напримѣръ въ польскомъ языкѣ іa (biały, wiara, бѣлый, вѣра) [1], въ чешскомъ долгое і или ĕ (почти наше йэ), а въ малорусскомъ нарѣчіи — и (напримѣръ вм. снѣгъ — снигъ, вм. бѣсъ — бисъ). Такимъ образомъ ѣ составляетъ нсконную принадлежность многихъ корней языка и служитъ отличіемъ нѣкоторыхъ изъ нихъ отъ подобозвучныхъ съ буквою е, напримѣръ вѣд (вѣдать) отъ вед (веду), мѣт (мѣтить) отъ мет (метать). Такъ же точно ѣ помогаетъ болѣе ясному различенію производныхъ словъ и формъ, каковы напримѣръ слова: свѣдѣніе и сведеніе, вѣсть и весть. Но, возражаютъ многіе, цѣль уяснять правописаніемъ значеніе словъ не оправдываетъ существованія двухъ буквъ для одного и того же звука; значеніе слова каждый разъ видно изъ связи всей рѣчи. Нельзя однакожъ не согласиться, что чѣмъ менѣе будетъ случаевъ возможнаго смѣшенія понятій въ письменномъ изображеніи словъ, тѣмъ письмо будетъ совершеннѣе. Для избѣжанія такого смѣшенія служитъ часто и употребленіе буквы ѣ въ окончаніяхъ словъ. Такъ отличаются напримѣръ формы: искреннее и искреннѣе, свѣжее и свѣжѣе, синее и синѣе, въ поле и въ полѣ. Словомъ, каждая изъ обѣихъ буквъ имѣетъ свое назначеніе т свои законы. Здѣсь не мѣсто входить въ подробное разсмотрѣніе ихъ. Припомню только, что ѣ рѣдко подвергается измѣненію при переходахъ слова изъ одной формы въ другую, [2] тогда какъ е есть по большей части вставочная, бѣглая, легко выпадающая или измѣняющаяся буква. Въ окончаніяхъ именъ е служитъ для прямой формы единств. числа (море, здоровье, доброе) именъ ср. рода; ѣ для косвенныхъ надежей един. числа (водѣ, въ морѣ) и для прямой формы множественнаго въ мѣстоименіяхъ (тѣ, всѣ). Для нашей цѣли достаточно вывода, что ѣ имѣетъ въ языкѣ не только историческое значеніе, но и свой смыслъ, свою разумную цѣль. Эта буква всякій разъ обозначаетъ, такъ сказать, особенную натуру слога. Хотѣть изгнать ее значитъ посягать вообще на начало словопроизводства въ русской орѳографіи и вводить систему правописанія, основывающуюся на одномъ выговорѣ. Но эта система вовсе не примѣнима къ русскому языку по причинамъ, которыхъ объясненіе здѣсь повело бы насъ слишкомъ далеко; введеніе ея у насъ никогда не могло бы имѣть успѣха. Главный доводъ противъ буквы ѣ заключается въ томъ, что она затрудняетъ изученіе письма, тѣмъ болѣе, что въ нѣкоторыя слова она вошла неправильно, и наоборотъ, иногда мы ея не пишемъ тамъ, гдѣ бы ей слѣдовало быть. Но подобныя затрудненія и частныя непослѣдовательности правописанія встрѣчаются во всѣхъ языкахъ. Первыя побѣждаются навыкомъ, а изъ-за послѣднихъ нѣтъ причины касаться несравненно большаго числа случаевъ, гдѣ особенность правописанія раціональна.
Буква э (къ названію которой вовсе не нужно прибавлять эпитета оборотное, если другую называть какъ слѣдуетъ, то есть йе), буква э не можетъ считаться излишнею, ибо выражаетъ отдѣльный звукъ, дѣйствительно существующій въ языкѣ. Нужды нѣтъ, что число собственныхъ нашихъ словъ, гдѣ она встрѣчается, не велико: надобность буквы не можетъ измѣряться количествомъ случаевъ, въ которыхъ звукъ ея слышится. Та же буква э находится въ множествѣ перешедшихъ къ намъ иностранныхъ словъ, совершенно уже слившихся съ нашимъ языкомъ (напр. эпоха, эхо, элементъ и проч.). У насъ есть другая буква, которая не попадается ни въ одномъ чисто-русскомъ словѣ: это ф; ужели же мы за то изгонимъ ее?
Для звука і мы опять находимъ у себя двѣ буквы. Различное употребленіе ихъ совершенно условно, и безъ одной изъ нихъ можно бы очень хорошо обойтись. Разумѣется, мы предпочтительно сохранили бы ту, которая принадлежитъ намъ обще съ другими европейскими народами. Такъ въ началѣ поступилъ и Петръ Великій. По какимъ соображеніямъ онъ опять ввелъ и рядомъ съ і, мы не знаемъ положительно; вѣроятно, однакожъ, онъ при этомъ руководствовался мыслію, что такъ какъ звукъ і безпрестанно встрѣчается въ нашемъ языкѣ, то слишкомъ часто повторающаяся надстрочная точка придавала бы печати не совсѣмъ пріятную пестроту, а въ скорописи задерживала бы письмо. Особенно два і сряду въ окончаніи словъ должны были казаться неудобными. Красота письма очень принималась въ расчетъ преобразователями нашей азбуки. Недаромъ и Тредьяковскій, восхищаясь круглыми, четкими буквами первопечатныхъ русскихъ книгъ, отказывался отъ э и з потому только, что находилъ ихъ некрасивыми. Но вкусы различны, и онъ же, вопреки Петру Великому, опять исключилъ и, удерживая только й. Такъ мнѣніе нашихъ стариковъ колебалось относительно и, да и теперь нельзя но согласиться, что ежели есть причины выбросить эту лишнюю букву, то есть съ другой стороны и доводы къ сохраненію ея. Скоропись тѣмъ удобнѣе, чѣмъ менѣе въ ней надстрочныхъ знаковъ: едва ли не легче и не скорѣе можно начертить двѣ палочки, чѣмъ одну съ точкою надъ ней. [3] Да и печать, кажется, выиграетъ въ ясности и благообразіи (послѣдняго начала и теперь нельзя же вполнѣ выпускать изъ виду), если по крайней мѣрѣ подъ краткой сохранить старинное и. Другихъ основаній для удержаніи его нѣтъ. Могутъ замѣтить, что во многихъ словахъ, взятыхъ съ греческаго, оно играетъ роль буквы эты (η), изъ которой и составлено, п въ такихъ словахъ должно быть сохранено. Однакожъ, какая въ томъ бѣда, что мы будемъ изображать звукъ другою соотвѣтствующею ему буквой въ словахъ, не принадлежащихъ нашему языку? Тутъ нѣтъ разницы въ выговорѣ, и нѣтъ надобности отмѣчать происхожденіе чуждаго намъ слова. Это не то, что буква ѣ, которая важна именно потому, что отличаетъ наши собственные корни и окончанія. Вѣдь ужъ мы замѣнили ижицу буквой и, напримѣръ въ именахъ: лира, типъ, ритмъ; такъ точно и вмѣсто и можно бы ввести і даже и въ такихъ греческихъ словахъ, какъ риторъ, скипетръ и проч.
Еще менѣе можно стоять за ѳиту, которая служитъ только для передачи греческой θ. Добро бы еще, если бъ этотъ чуждый звукъ всегда переходилъ къ намъ одинакимъ образомъ. Мы говоримъ и пишемъ: театръ, математика вмѣсто ѳеатръ, маѳематика, и ничѣмъ не отличаемъ первое фальшивое т отъ второго настоящаго. За что же фальшивый звукъ ф будетъ въ одинаковыхъ случаяхъ пользоваться привилегіей особаго знака? Пора изгнать этого монополиста русской азбуки и начать писать: Мефодій точно такъ, какъ давно уже пишемъ: Кириллъ вмѣсто Кѵриллъ; Федоръ, Федотъ и Агафья ничѣмъ не хуже Кипріана, Акиндина и Олимпіады. Греческую υ мы изображаемъ то какъ и (наиримѣръ въ приведенныхъ сейчасъ словахъ), то какъ в, напримѣръ въ словѣ евангеліе, смотря по произношенію; почему же не можемъ изображать и греческую θ то какъ т, то какъ ф, по требованію выговора?
Остается разсмотрѣть букву ъ. Говорятъ, что она не буква, потому что сама по себѣ не выражаетъ никакого звука. Положимъ, что ъ и ь не буквы, а только знаки, принятые въ азбуку, но и знаки законны, если они нужны.
Нужны ли ъ и ь?
Въ древнемъ языкѣ, который перешелъ въ нашу церковную литературу, согласныя буквы не могли сами собою заканчивать сло́ва и требовали поддержки гласной, которая могла быть твердою или мягкою и выражалась начертаніемъ ера или еря. Это видно изъ древнѣйшихъ крюковыхъ нотъ, гдѣ ъ и ь въ концѣ слова всегда составляютъ особый слогъ. Эти гласныя не совсѣмъ опредѣленнаго для насъ звука и очень краткаго протяженія (почему онѣ и названы были полугласными) долго употреблялись и въ серединѣ многихъ словъ тамъ, гдѣ мы теперь ставимъ о и е, наиримѣръ въ словахъ плъть (плоть), вьртьпь (вертепъ). Между тѣмъ онѣ и въ концѣ словъ давно утратили свое первоначальное значеиіе, и начертанія ихъ остались только знаками дебелаго или тонкаго произношеніи согласныхъ. При такомъ положеніи дѣла нельзя ли обойтись безъ того изъ нихъ, который и въ серединѣ словъ безпрестанно опускается? Такъ мы пишемъ: полка, долго безъ ъ послѣ л, и только умягченіе этой согласной отмѣчаемъ особеннымъ знакомъ, напримѣръ въ словахъ польза, только. Очень легко было бы согласиться иринять за правило, что когда и на концѣ слова нѣтъ знака послѣ согласной, то она произносится твердо. При сліяніи двухъ словъ въ одно, и теперь уже ъ выпускается послѣ перваго, не только передъ согласными, но и передъ гласными, когда правильность выговора отъ этого не страдаетъ, всѣ пишутъ: радуемся, а не радуемъся, разумъ, a не разъумъ. Напротивъ ь, при соединеніи словъ, почти всегда сохраняется, напримѣръ въ словахъ: радоваться, ты гордишься. Въ этомъ различіи уже выразилось сознаніе въ необходимости ограничивать употребленіе обоихъ знаковъ дѣйствительною потребностью. Лѣтъ 25 тому назадъ сдѣланъ новый шагъ къ сокращенію ера въ предлогахъ, составляющихъ съ существительнымъ или мѣстоименіемъ какъ бы нарѣчіе. Отечественныя Записки стали писать, напримѣръ, оттого, вслѣдствіе, впослѣдствіи; тотъ же журналъ принялъ орѳографію: пол-листа, генерал-маіоръ и т. и. Эти нововведенія, сначала казавшіяся странными, скоро нашли однакожъ множество послѣдователей. Да уже и прежде писали: кстати, вверху, слишкомъ и т. п. Точно такъ не было бы и теперь невозможнымъ пойти еще далѣе и исключить ъ въ концѣ словъ. Этимъ мы сберегли бы много времени, мѣста, а при печатаніи — и денегъ, безъ всякаго ущерба полнотѣ и ясности изображенія словъ на письмѣ. Отсюда однакожъ не слѣдуетъ, чтобы должно было совсѣмъ исключить ъ изъ азбуки. Онъ удержалъ бы свое мѣсто въ предложныхъ словахъ передъ буквами е, ѣ, я, ю, напримѣръ: съемка, отъѣздъ, объятіе. Вмѣсто пріисканія другого раздѣлительнаго знака для подобныхъ случаевъ, не лучше ли удержать старый, который переданъ намъ исторіей и будетъ жить въ тысячахъ уже напечатанныхъ книгъ? Во всѣхъ прочихъ случаяхъ сложенія предлоговъ съ другими словами ъ совершенно излишенъ, и непонятно, почему многіе считаютъ нужнымъ писать: съумѣть, съузить, отъучить, когда они же пишутъ: сумасшедшій (не съумасшедшій), обучать и т. д. Когда въ такомъ случаѣ ъ встрѣчается съ и, то слѣдуетъ писать просто ы, такъ какъ самое названіе этой буквы показываетъ ея составъ изъ ъ и и. Зачѣмъ же употреблять два знака, когда есть замѣняющій ихъ одинъ? Всѣ уже пишутъ взыскать, обыскъ: почему же не писать такимъ же образомъ сыграть, безыменный, предыдущій? Встрѣча ъ съ и наводитъ меня на другой случай, который въ глазахъ многихъ можетъ помѣшать безусловному опущенію ера и въ концѣ словъ. Случай этотъ представляется намъ въ одномъ изъ слѣдующихъ стиховъ басни Крылова „Стрекоза и Муравей“:
Какъ подъ каждымъ ей листомъ
Былъ готовъ и столъ и домъ?
Не потерпитъ ли правильность произношенія послѣдняго стиха отъ опущенія еровъ передъ и? Отсутствіе ъ послѣ согласной позволяетъ сливать ее съ послѣдующимъ и въ мягкій звукъ: готов и стол-и дом. То же можетъ случиться и при отдѣльно-стоящихъ предлогахъ, напримѣръ, когда въ и съ находятся передъ именемъ, начинающимся съ и (въ иномъ, съ иломъ), Итакъ можно ли писать: в ином, с илом, или при подобныхъ встрѣчахъ можно удерживать ъ въ предлогахъ и въ концѣ словъ? Кажется, приведенный случай не долженъ служить препятствіемъ къ опущенію ъ въ концѣ словъ и въ предлогахъ, если принять за правило, что каждое слово составляетъ отдѣльное цѣлое и тѣмъ самымъ уже ограждено отъ сліянія съ послѣдующимъ.
Съ исключеніемъ ѳиты не полезно ли было бы дополнить нашу азбуку какою-нибудь другого буквой? Много разъ, и еще недавно, [4] было говорено о недостаткѣ у васъ особаго знака для одного изъ звуковъ нынѣшней буквы г, именно для звука, слышимаго въ словахъ: благо, Господь, Богу, богатый. Такой знакъ, говорятъ, былъ бы намъ особенно нуженъ для передачи h къ иностранныхъ именахъ, напримѣръ въ Halle, Heine, Hegel. При нынѣшнемъ употребленіи въ такихъ случаяхъ буквы г, никогда иельзя узнать настоящаго имепи, если оно уже напередъ не извѣстно, или если н е стоитъ въ скобкахъ подлинное иностранное начертаніе его. Писать въ такихъ именахъ, какъ недавно предлагалось, Хамбургъ, Хорацій, Бетховенъ было бы также не совсѣмъ вѣрно, потому что х соотвѣтствуетъ германскому ch, совершенно отличному отъ придыханія h. Тредьяковскій предлагалъ, для означенія этого звука, нѣсколько измѣнить очертаніе г. Палласъ, при изданіи „Сравнительныхъ словарей” Екатерины II, ввелъ для той же цѣли г съ подстрочнымъ хвостикомъ (cédille испанцевъ и французовъ). Но на введеніи этого или подобнаго знака все-таки нельзя слишкомъ настаивать, [5] потому что есть и другіе чужеязычные звуки, для передачи которыхъ мы не имѣемъ способовъ. Таково напримѣръ германское ö или французское Eu, особливо въ началѣ словъ (Öhmann, Eugène). Конечно, мы не можемъ не соболѣзновать, что такимъ образомъ напримѣръ присваиваемъ жителямъ острова Эзеля (Ösel) имя, которое носить никому не лестно (Esel, оселъ), но подобное неудобство въ передачѣ именъ другихъ націй раздѣляютъ съ нами многіе и даже вѣроятно всѣ языки. Такъ нѣмцы превращаютъ наше ж въ ш (Schukoffski), а французы щ въ ш или въ ч (Cherbatoff, Tcherbatoff) и т. п.
Для образца здѣсь помѣщаются первыя строки Капитанской дочки, напечатанныя безъ ъ въ концѣ словъ. „Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графѣ Минихѣ и вышел в отставку премьер-маіором в 17** году, с тѣх пор жил он в своей симбирской деревнѣ, гдѣ и женился на дѣвицѣ Авдотьѣ Васильевнѣ Ю., дочери бѣднаго тамошняго дворянина“.
Такое письмо на первыхъ порахъ конечно показалось бы дикимъ. Но созна́емся, что противъ него можно замѣтить только одно: мы не видимъ въ немъ того, къ чему нашъ глазъ привыкъ, но что мы сами находимъ лишнимъ. Отбросивъ ъ въ концѣ словъ, мы бы освободили и себя отъ лишняго труда, и самое письмо отъ обремененія безполезными знаками.
Кто не допускаетъ въ письмѣ сокращеній для скорости? Какъ же не хотѣть допустить такого, которое не только не затемняетъ смысла, но и вообще не влечетъ за собою ни малѣйшаго неудобства, потому что рѣчь идетъ не о представителѣ звука, а о мертвой буквѣ, лишенной звукового значенія. Сербы, усвоивъ себѣ нашу гражданскую азбуку, не приняли однакожъ еровъ и читаютъ напримѣръ под владом турском безъ всякаго затрудненія. Прибавлю, что А. X. Востоковъ и И. И. Срезневскій, которымъ я сообщалъ эти замѣчанія, вполнѣ согласны со мною во взглядѣ на излишество буквы ъ въ концѣ словъ.
[1] Кеневичъ въ своемъ возраженіи приводитъ множество польскихъ словъ, въ которыхъ нашей буквѣ ѣ соотвѣтствуетъ не іа, а другіе звуки; показываетъ, что иногда и русское е переходить въ іа (dziarzki, ziarno, wiadro), что наконецъ и польскій звукъ іe не соотвѣтствуетъ русскому ѣ. „Изъ приведенныхъ фактовъ, — заключаетъ онъ, — видно, что въ настоящее время одинъ и тотъ же польскій звукъ передается въ русскомъ языкѣ двумя начертаніями одного и того же звука, и наоборотъ русской буквѣ ѣ соотвѣтствуетъ въ польскомъ не одинъ, а нѣсколько различныхъ звуковъ”. Такимъ образомъ Кеневичъ не признаетъ, чтобы ѣ служила постояннымъ отличіемъ извѣстныхъ корней. Далѣе онъ выражаетъ мысль, что какъ скоро первоначальное произношеніе буквы ѣ было забыто, то писцы стали сбиваться въ употребленіи ея и впали въ непослѣдовательность. Совершившееся давно уничтоженіе юсовъ даетъ ему новое оружіе противъ ѣ и служитъ поводомъ утверждать, что желающіе сохраненія этой буквы должны стараться и о возстановленіи юсовъ. Объ этомъ было говорено и въ орѳографическихъ собраніяхъ; но дѣло въ томъ, что юсы были оставлены прежде, нежели грамматика могла вступиться за нихъ, и что возстановить потерянное гораздо труднѣе, чѣмъ сберечь то, что еще имѣется. Авторъ, какъ и многіе другіе, отвергаетъ надобность отличать на письмѣ слова разныхъ значеній, утверждая, что для различенія ихъ достаточио положенія въ фразѣ. Однакожъ понятно, что чѣмъ чаще будетъ встрѣчаться такое смѣшеніе словъ на письмѣ, тѣмъ грамота будетъ менѣе ясна и удовлетворительна. Что было бы, напримѣръ, съ французскимъ письмомъ, если бъ, при изобиліи въ языкѣ омонимовъ, они писались одинаково, если бъ напр. san означало и сто, и чувство и кровь, и предлогъ безъ?
[2] Есть нѣсколько случаевъ перехода буквы ѣ въ и, съ которою она въ явномъ родствѣ, и наоборотъ: дитя, дѣти; лѣпить, липнуть; тѣснить, тискать; вѣсить, висѣть; сѣверъ, сиверко. Такимъ же образомъ въ родствѣ ѣ съ я (ѣсть — яство, сѣсть — сяду).
[3] Можно бы писать і безъ точки, какъ дѣлали древніе греки; но въ скорописи такое і слишкомъ мало выдавалось бы между другими буквами, вь составь которыхъ входитъ одинаковое начертаніе.
[4] См. Спб. Вѣд. 1862, №89.
[5] Кажется, дѣло звука h невозвратно проиграно въ русскомъ языкѣ: ибо съ давнихъ поръ уже онъ въ однихъ словахъ отвердѣлъ въ наше обыкновенное Г (Голландія, госпиталь, гусаръ): въ другихъ совсѣмъ выпалъ (исторія, Ираклъ), въ третьихъ составилъ съ послѣдующею гласною звукъ е (Елена).
Visits: 84