Александръ Яблоновскій. Идолопоклонники

Въ этомъ очень стыдно признаться, но въ старые годы у насъ въ Россіи было двѣ цензуры:

— Правая (государственная) и лѣвая (общественная).

Правая дѣйствовала красными чернилами, т. е. прямымъ запретомъ.

Лѣвая дѣйствовала замалчиваніемъ и замораживаніемъ. Упорнымъ, методическимъ замалчиваніемъ и либеральнымъ «вето», которое исходило отъ партійныхъ кружковъ и прогрессивныхъ редакцій. Талантливаго писателя Лѣскова долго, цѣлыми десятилѣтіями, замалчивали, и только теперь, уже послѣ революціи, лѣвое «вето» было снято съ него.

Достоевскаго пробовали замолчать и заморозить, но для этого были коротки руки, хотя въ сов. Россіи и сейчасъ еще раздаются голоса объ изъятіи изъ библіотекъ «Бѣсовъ» и другихъ «нежелательныхъ» романовъ.

Изъ французовъ отъ лѣвой цензуры сильно пострадалъ у насъ Ипполитъ Тэнъ, которому сейчасъ во Франціи поставили памятникъ.

Случай съ Тэномъ особенно показателенъ.

Большой, несомнѣнный, всѣми огнями сверкающій талантъ. Крупный умъ, огромныя знанія… Но изъ всего, что писалъ Тэнъ о французской революціи, на русскій языкъ переведенъ только одинъ томъ (критика стараго режима во Франціи). Но критика революціи, но оцѣнка якобинцевъ не увидѣли свѣта въ Россіи, потому что русское либеральное общество, цѣлыми поколѣніями, расло въ религіозномъ почитаніи всякой революціи вообще, а Тэнъ говорилъ о ней непочтительно.

Это теперь, только теперь, мы, русскіе, не стоимъ на колѣняхъ передъ «революціей вообще» и каждой изъ нихъ «смѣло» ставимъ свои законные вопросы:

— Что разрушено?

— Что создано?

— И какою цѣной?

Но въ эпоху Чернышевскаго, въ эпоху Писарева и тургеневскихъ «Отцовъ и Дѣтей» русскій либералъ еще «валялся въ ногахъ» революціи и изъ трехъ законныхъ вопросовъ ставилъ только одинъ:

— Что разрушено?

А объ остальныхъ не смѣлъ даже спрашивать.

Ясное дѣло, что Тэнъ, который не валялся въ ногахъ французской революціи, казался русскимъ либераламъ «общественно непріемлемымъ».

Тэнъ, который видѣлъ въ революціи «переходъ цѣнностей изъ однихъ кармановъ въ другіе карманы», — на русскую мѣрку казался просто «реакціонеромъ».

— «Революція, — говорилъ Тэнъ, — это волъ съ налитыми кровью глазами, опустившій голову и пожирающій все на своемъ пути». Пожирающій и вытаптывающій. А если прибавить уничтожающую презрительную критику якобинцевъ, то станетъ понятнымъ испугъ русскаго либерала, воспитаннаго въ религіозномъ почтеніи ко всякой революціи вообще.

И оттого старый русскій либерализмъ замолчалъ Тэна. Оттого на русскомъ языкѣ, сколько я знаю, вышелъ только одинъ томикъ (самый «невинный»). Все остальное русскій либералъ, какъ «любитель» революціи, закрылъ ладонью, чтобы «не соблазнять малыхъ сихъ»… и наложилъ свое «вето».

А жаль… Очень жаль… Тэнъ былъ большой писатель и большой умъ. И много предостерегающихъ истинъ онъ могъ бы сказать русскимъ идолопоклонникамъ революціи…

Александръ Яблоновскій.
Возрожденіе, № 2219, 30 іюня 1931.

Views: 28