Не подлежитъ сомнѣнію, что впечатлѣнія, которыя иностранцы выносить изъ своихъ поѣздокъ въ Россію, зависятъ въ гораздо большей степени отъ тѣхъ политическихъ убѣжденій, съ которыми авторъ отправляется въ Россію, нежели отъ того ряда фактовъ, съ которымъ ему приходится во время путешествій знакомиться. Разительный примѣръ того, какъ люди видятъ лишь то, что хотятъ увидѣть, и какъ даже факты мѣняются въ зависимости отъ воспріятія, получается при сопоставленіи двухъ только что изданныхъ въ Лондонѣ книгъ о Россіи. Авторъ одной изъ нихъ извѣстный англійскій журналистъ Ашмедъ-Бартлетт, убѣжденный и откровенный противникъ большевизма; другой — профессоръ Диллонъ, много лѣть назадъ бывшій профессоромъ сравнительной филологіи въ Харьковскомъ университетѣ, а позднѣе издателемъ «Одесскихъ Новостей», личный другъ графа Витте, долгое время проведшій въ Россіи, и вновь посѣтившій ее въ 1928 г., послѣ 14-лѣтняго отсутствія.
Казалось бы, что изъ этихъ двухъ писателей, у второго гораздо больше данныхъ для того, чтобы правильно разобраться въ русскомъ вопросѣ. Въ дѣйствительности же какъ разъ обратное: Ашмедъ-Бартлеттъ оцѣнилъ положеніе несравненно правильнѣе и глубже Диллона, который, нѣсколько неожиданно, оказался горячимъ поклонникомъ большевиковь, и въ своей книгѣ нарисовалъ весьма тенденціозную картину замѣчательныхъ совѣтскихъ «достиженій».
Даже по отношенію къ самымъ простымъ фактамъ, между обоими писателями полное разногласіе. Такъ, напримѣръ, Ашмедъ-Бартлеттъ пишетъ: «Первая же ваша прогулка по улицамъ стѣснена назойливостью сотенъ нищихъ всѣхъ возрастовъ. Среди нихъ, видимо, проносится слухъ, когда пріѣзжаетъ «богатый иностранецъ», и они слѣдуютъ за вами по пятамъ, загораживая на каждомъ шагу дорогу, и не разъ, стараясь вырваться отъ взрослаго, уцѣпившагося за вашу руку, вы споткнетесь о ребенка, обхватившаго наши ноги руками».
А Диллонъ пишетъ: «Одною изъ первыхъ вещей, привлекшихъ мое вниманіе, было отсутствіе нищихъ, которые въ прежнія времена всегда и всюду были съ нами»… «Другое усовершенствованіе, которое произвело на меня глубокое впечатлѣніе, какъ граничащее съ чудеснымъ», — пишетъ Диллонъ, — «это полное отсутствіе публичныхъ женщинъ на улицахъ».
А вотъ что говорить по тому же вопросу Ашмедъ-Бартлетть: «Профессіоніальныхъ куртизанокъ, въ настоящемъ смыслѣ слова, не существуете т. к. нѣтъ класса, который быль бы въ состояніи ихъ поддерживать… но на улицахъ можно встрѣтить большое количество сомнительныхъ женщинъ всѣхъ классовъ, ибо у нихъ нѣтъ другой возможности сохранить душу въ тѣлѣ… Если бы богатый человѣкъ пріѣхалъ въ Москву, онъ бы могъ получить тысячу женщинъ. если бы только захотѣлъ».
Почти всѣхъ иностранцевъ, посѣтившихъ Россію, поразилъ горестный, молчаливый видъ городской толпы. Такое же впечатлѣніе вынесъ и Ашмедъ Бартлеттъ: «Вы поражены, — пишетъ онъ, — подавленнымъ видомъ людей, ихъ угрюмостью, отсутствіемъ улыбокъ и смѣха, и тѣмъ молчаніемъ, въ которомъ они движутся по улицамъ, какъ будто ни у кого нѣтъ желанія разговаривать съ сосѣдомъ… Страхъ, подавленность, бѣдность и трагическое выраженіе людей, потерявшихъ, всякую надежду, написаны на всѣхъ лицахъ».
Совсѣмъ не то увидалъ профессоръ Диллонъ; вотъ какъ онъ описываетъ видъ обычной толпы на Невскомъ: «Сегодня всѣ мужчины и женщины, вплоть до дѣтей, устремлявшіеся впередъ по обѣ стороны широкаго проспекта, была полны жизни, предпріимчивости и веселаго оживленія… они бодро шли впередъ увѣреннымъ шагомъ, съ надменной жизнерадостностью, съ гордостью въ походкѣ и вызовомъ во взглядѣ».
Такъ же мало схожи между собой и оцѣнки общаго положенія въ Россіи у этихь двухъ авторовъ. Вотъ выдержка изъ книги Диллона: «Если сопоставить культурное положеніе Россіи въ то время, когда октябрьская революція низвергла временное правительство, съ тѣмъ сравнительно цвѣтущимъ уровнемъ, до котораго оно съ тѣхъ поръ доведено покровительствомъ и заботами совѣтовъ, то нельзя не восхититься и т. д.» Или еще: «Крестьяне обязаны глубокимъ долгомъ благодарности по отношенію къ своимъ освободителямъ, которые прямо-таки воскресили ихъ изъ мертвыхъ».
Ашмедъ Бартлеттъ лучше понялъ положеніе: «Тиранія, жестокость, безпричинныя преслѣдованія — основа его существованія», пишетъ онъ о совѣтскомъ правительствѣ. «Девяносто восемь процентовъ населенія рождаются теперь рабами, живутъ, какъ рабы, и умираютъ рабами». Такихъ противорѣчій можно бы привести безконечное количество, но думается, что и этихъ примѣровъ достаточно.
Интересно только еще отмѣтить отзывы обоихъ писателей о пятилѣтней программѣ большевиковъ, о знаменитой пятилѣткѣ Сталина. Въ то время, какъ Диллонъ видитъ въ ней «грандіозный проектъ индустріализаціи земледѣлія», Ашмедъ Бартлеттъ считаетъ, что «на самомъ дѣлѣ правительство предпринимаетъ обширную кампанію противъ крестьянъ въ интересахъ коммунистической партіи и промышленныхъ классовъ». «Если правительству удастся провести эту программу, — пишетъ онъ, — то въ Россіи возникнетъ весьма курьезное положеніе. Коммунистическая партія, военныя силы, ГПУ и приблизительно 5 милліоновъ фабричныхъ рабочихъ сдѣлаются экономически независимыми отъ крестьянскихъ землевладѣльцевъ и будутъ прокармливаемы 30-ю милліонами нанятыхъ сельскохозяйственныхъ рабочихъ съ ихъ семьями. Въ общемъ, отъ 30 до 35 милліоновъ людей составятъ укрѣпленное государство внутри государства, а излишекъ въ 120 милліоновъ будетъ предоставленъ собственнымъ силамъ. Это любопытный экспериментъ, но весьма невѣроятно, чтобы онъ могъ удаться». Единственное, на чемъ оба автора сходятся, это на томъ, какъ хорошо живется ворамъ и убійцамъ въ совѣтскихъ тюрьмахъ (точнѣе говоря, въ тѣхъ показательныхъ тюрьмахъ, куда большевики любятъ водить иностранныхъ посѣтителей). «За полчаса, — пишетъ А. Б., — я видѣлъ въ тюрьмѣ больше улыбающихся лицъ, чѣмъ за все время моего пребыванія въ Москвѣ».
У русскаго читателя не явится, конечно, никакихъ сомнѣній относительно того, который изъ двухъ англичанъ правильнѣе воспринялъ совѣтскую дѣйствительность. Но у иностранцевъ, имѣющихъ лишь самое неопредѣленное понятіе и Россіи, легко можетъ возникнуть недоумѣніе: два образованныхъ англичанина въ одно почти время посѣтили Россію, были въ однихъ и тѣхъ же городахъ, а увидѣли вещи діаметрально противоположныя. Кому же вѣрить?
Понятно, что книга Диллона, съ ея претензіей на доскональное знаніе Россіи и на полную незаинтересованность и безпристрастіе въ освѣщеніи вопроса, можетъ многихъ ввести въ заблужденіе. Какъ далеко заходитъ наивность (?) этого профессора, можно судить по тому, что въ предисловіи совершенно серьезно утверждается, что когда въ 1928 г. большевики выдали ему русскую визу, «никто изъ совѣтчиковъ ничего обо мнѣ не зналъ. Никто не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о моей карьерѣ въ Россіи. Никто не зналъ, что я былъ профессоромъ въ русскомъ университетѣ и впослѣдствіи журналистомъ, работавшимъ въ русскихъ и англійскихъ журналахъ». Это при всѣмъ извѣстной освѣдомленности ГПУ, при безконечныхъ анкетахъ и опросныхъ листахъ, заполненіе коихъ обычно требуется отъ желающаго ѣхать въ Россію!
Такою же наивностью дышитъ разсказъ Диллона о томъ, какъ увидѣвъ въ Петроградѣ хвосты передъ булочными, профессоръ рѣшилъ самъ провѣрить степень голода въ странѣ, и захвативъ съ собой нѣсколько бѣлыхъ булокъ, предложилъ ихь встрѣчному крестьянину. «Мужикъ былъ видимо смущенъ и озадаченъ и твердо отказался принять хлѣбъ… Несмотря на всѣ мои старанія, я не могъ заставить его измѣнить рѣшеніе». Столь же опредѣленно отказался отъ бѣлыхъ булокъ и извозчикъ, и только въ видѣ большей любезности къ автору, согласился, наконецъ, избавить его отъ хлѣба. «Мужики, которыхъ мы знали въ прежнія времена, схватили бы хлѣбъ, поцѣловали бы мнѣ руку и обозвали «батюшкой». Отсюда выводъ о тамъ, что прежде приниженный крестьянинъ сталъ теперь сознательнымъ гражданиномъ, гордится своимъ правительствомъ и «избѣгаетъ всего, что можетъ какъ-либо уронить достоинство послѣдняго».
Не знаешь, чему больше удивляться — наивности ли англійскаго писателя, или его низкой оцѣнкѣ умственныхъ способностей читателя. Не стоитъ останавливаться на выпадахъ Диллона противъ царскаго правительства и на его дифирамбахъ совѣтской власти, доходящихъ порою просто до абсурда. Особенно неудачно звучитъ въ настоящую минуту его разсказъ о томъ, что «нѣмецкіе колонисты, которые въ теченіе поколѣній еле влачили существованіе въ царской Россіи, теперь имѣютъ на Волгѣ свою автономную республику, свою собственную администрацію, свои законы, школы и газеты». Весь міръ недавно узналъ о томъ, какъ благоденствуютъ нѣмцы-колонисты въ своей «автономной республикѣ».
Джонъ Видоръ, которому удалось въ 1927 г., подъ видомъ правовѣрнаго коммуниста, пробраться нъ Россію сь делегаціей отъ англійскихъ рабочихъ, разъясняетъ, какимъ образомъ большевики завербовываютъ симпатіи делегатовъ. «Совѣтское правительство, — говоритъ онъ, могло съ полнымъ правомъ заявить, что ничего не заплатило делегаціи и что, такимъ образомъ, они, делегаты, не были наемными агентами коммунистическаго интернаціонала. Но болѣе четверти милліона фунтовъ было истрачено правительствомъ на содержаніе и развлеченіе посѣтителей. Это было однимъ изъ самихъ внушительныхъ предпріятій по пропагандѣ, когда-либо осуществленныхъ».
Съ момента отъѣзда изъ Лондона на совѣтскомъ суднѣ, сто восемь членовъ делегаціи были гостями большевицкаго правительства. Какъ на кораблѣ, такъ и позднѣе въ московскихъ гостиницахъ все было устроено такъ, чтобы предоставить гостямъ максимумъ удобства. Ѣда была первоклассная: «Напитки текли съ такой же легкостью, какъ изъ крана. Стоило только члену делегаціи щелкнуть пальцами и крикнуть: «товарищъ, виски», или «товарищъ, шампанскаго», или «товарищ, пива», и требуемый напитокъ немедленно приносился».
Для всѣхъ поѣздокъ делегатамъ предоставлялись отличные автомобили; за извозчика, взятаго делегатомъ на улицѣ, уплачивала гостиница. Театры и увеселенія были само собой безплатны. Даже одежду делегаты могли при желаніи пріобрѣтать за счетъ русскаго правительства. «Легко понять, — говоритъ Видоръ, — что эти люди, пользовавшіеся такимъ гостепріимствомъ, готовы были повторять и даже вѣрить тому, что коммунизмъ является верхомъ человѣческаго счастья и что условія въ совѣтской Россіи не оставляютъ желать лучшаго».
Видоръ подробно разсказываетъ, какъ показывали делегатамъ Россію и какія тщательныя принимались мѣры, чтобы взбѣжать нежелательныхъ инцидентовъ. Видорѣ самъ, какъ заслуженный коммунистъ, пользовался довѣріемъ главарей и ему поэтому не старались втирать очки; никто, конечно, не подозрѣвалъ, что подъ обликомъ большевика скрывается бывшій офицерѣ британской развѣдки, позднѣе поступившій на службу къ одну анти-большевицкую организацію. По понятнымъ причинамъ Видоръ многаго еще не можетъ огласить. Нѣкоторыя изъ его похожденій могли бы быть взяты изъ авантюрнаго романа; но вѣдь извѣстно, что въ современной Россіи иныя области болѣе похожи на кошмарную фантастику, нежели на реальную жизнь.
И все-таки какое наслажденіе послѣ всѣхъ этихъ книгъ о Россіи, написанныхъ иностранцами, взять въ руки книгу, написанную человѣкомъ, который дѣйствительно знаетъ и понимаетъ Роосію и пишетъ о революціи съ глубокимъ проникновеніемъ въ сущность событій. Книга барона А. Мейендорфа, представляющая нѣсколько лекцій, прочитанныхъ имъ въ Браунскомъ университетѣ города Провиденсъ въ Соед. Штатахъ, совершенно исключительна какъ по богатству мысли, такъ и по остроумію и новизнѣ, съ которыми авторъ трактуетъ многіе вопросы. Какъ бы выиграли читатели всего міра, если бы можно было каждаго иностранца, собирающагося въ Россію, а тѣмъ болѣе готовящагося о Россіи писать, заставить предварительно прочесть и изучить: «The Background Of The Russian Revolution», by Baron Alexander Meyendorf (New York 1929).
*) The Riddle of Russia by E. Ashmead-Bartlett (London 1929). Russia Today & Yesterday be Dr. E. J. Dillon (London 1929). Spying In Russia be John Vidor (London 1929).
С. Волконская.
Возрожденіе, №1667, 25 декабря 1929.
Visits: 14