Много лѣтъ тому назадъ, въ одно весеннее утро, я переѣзжалъ на маленькомъ пароходикѣ черезъ Мессинскій проливъ, возвращаясь изъ Сициліи. То былъ страшный годъ землетрясеній. Со времени катастрофы не прошло и четырехъ недѣль. Поѣзда ходили еще неаккуратно отъ Реджіо ди Калабрія. Въ ожиданіи поѣзда, я пошелъ поглядѣть на разрушенный городъ… Помню мое тогдашнее чувство удивленія и даже какъ бы негодованія. Я возвращался изъ Сициліи, гдѣ видѣлъ торжественныя руины Селинунта, Агригента, Сиракузъ. Теперь я лицезрѣлъ руины нашей эпохи. Такъ вотъ каковы были эти «наши» руины! Такъ вотъ каковы развалины нашего вѣка! Большой городъ обратился въ безформенную и безобразную кучу мусора. Въ этихъ холмахъ щебня, пыли и всякой дряни торчали кой-гдѣ желѣзныя балки и проволоки, обрывки стѣнъ, щепки, черепки убогой утвари. Зданія присутственныхъ мѣстъ и банковъ, лавки, дома, жилища бѣдныхъ, богатыя виллы — все это обратилось одинаково въ ничтожнѣйшіе отбросы нашего гордящагося своимъ величіемъ вѣка!
***
Я вспомнилъ это впечатлѣніе читая остроумную статью Жоржа Дюамеля въ послѣднемъ номерѣ «Кандида». Авторъ рисуетъ «пейзажъ», встрѣчаемый на окраинѣ поселка гдѣ-то въ окрестностяхъ Парижа.
«Вотъ отбросы ХХ-го вѣка. Желѣзный вѣкъ производитъ жестяные отбросы, это въ порядкѣ вещей. Въ самомъ дѣлѣ желѣзо царитъ здѣсь… Вотъ листы волнистаго желѣза, вотъ бидоны для керосина, для масла, для бензина. Вотъ старыя эмалированныя блюда, котелки, кастрюльки, вилки, вся кухонная батарея. Вотъ поломанныя игрушки, ихъ колесики, ихъ скелеты. Тутъ же дѣтскія колясочки (большой выборъ) прачешныя лоханки, велосипеды, рѣшетки, печныя трубы. Вотъ освобожденная огнемъ отъ всякихъ лохмотьевъ складная кровать, какъ бы корчащаяся въ коликахъ. Вотъ гигіеническіе инструменты… Вотъ цѣлое племя пружинъ, вотъ анонимная толпа коробокъ изъ-подъ консервовъ…»
***
Французскій писателъ обращается къ своимъ соотечественникамъ съ призывомъ: «пока есть время» — «почистимъ хорошенько Францію». Онъ разсказываетъ, что каждый день встрѣчаетъ людей, которые жалуются на кризисъ искусственнаго шелка, или на кризисъ каучука, иногда на экономическій кризисъ вообще. Но онъ приходитъ въ ужасъ отъ того, что никто не жалуется на кризисъ цивилизаціи.
***
И онъ, разумѣется, правъ. И онъ тысячу разъ правъ въ своемъ приглашеніи очистить вѣчный пейзажъ Франціи отъ убогихъ и отвратительныхъ отбросовъ цивилизаціи сегодняшняго дня. Однако эти отбросы цивилизаціи, эти руины вѣка — не выражаютъ ли они до нѣкоторой степени и то, какова эта цивилизація, каковъ этотъ вѣкъ? Разрушенный храмъ прекрасенъ, потому что прекрасенъ и храмъ неразрушенный. Но сломанный автомобиль или велосипедъ уродливы, потому что въ концѣ концовъ уродливы и совершенно новенькіе автомобили или велосипеды. Мы, слава Богу, вышли теперь изъ того дѣтскаго возраста, когда можно было долго разсуждать на тему о «красотѣ» машины или желѣзобетонной конструкціи. Машина можетъ быть хорошей, желѣзобетонная конструкція — остроумной. Мѣра красоты къ этимъ вещамъ неприложима, ибо эта мѣра дается исключительно лишь органическимъ міромъ, въ которомъ не перестаетъ видѣть человѣкъ Божество, по образу и подобію коего онъ созданъ. Говорить, что «машина красива» — это значитъ совершать тотъ же актъ наивнаго «антропоморфизма», который совершаемъ мы всякій разъ, когда говоримъ, что поѣздъ «идетъ» или аэропланъ «летитъ»…
Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, № 2201, 12 іюня 1931.
Views: 21