О людяхъ, имѣющихъ несчастье проживать подъ властью большевиковъ, не слѣдовало бы думать и судить «по категоріямъ». Интеллигентъ, офицеръ, рабочій, крестьянинъ — эти понятія ничего не объясняютъ въ жизненномъ положеніи того «индивида», къ которому они относятся.
Цѣлая пропасть тутъ отдѣляетъ судьбу одного интеллигента, офицера, рабочаго и крестьянина отъ судьбы другого. Въ страшной и безпощадной борьбѣ за существованіе, въ недоступныхъ никакому воображенію перипетіяхъ и эпизодахъ этой борьбы участь каждаго отдѣльнаго человѣка вырисовываетъ здѣсь свой собственный, свои личный, зачастую весьма запутанный узоръ.
***
Никакого общаго сужденія, ни хорошаго, ни дурного, объ интеллигенціи, оставшейся подъ властью большевиковъ, составить нельзя.
Въ концѣ концовъ, это такъ же трудно, какъ произнести общій «приговоръ» надъ всѣми вообще людьми. Хороши ли они, плохи ли? Да Богъ ихъ знаетъ! Всякіе… И хороши и плохи. Не столько, впрочемъ, плохи, сколько слабы, ибо слабость и есть законный и нормальный удѣлъ человѣческій.
Доказывать, что разные интеллигентные люди, вынужденные часто въ отчаянныхъ условіяхъ работать «съ большевиками» и служить большевикамъ, не подлежатъ ни малѣйшему осужденію — это, разумѣется, значитъ, какъ любятъ выражаться соціалисты, «ломиться въ открытую дверь».
Доказывать обратное, а именно, что всѣ эти люди есть страдальцы за идею, подвижники, работающее исключительно ради спасенія высшихъ цѣнностей — тоже, разумѣется, не приходится. Здѣсь, какъ, впрочемъ, и во всѣхъ остальныхъ трагическихъ и болѣзненныхъ дѣлахъ человѣческихъ, надлежитъ, какъ любятъ говорить врачи, какъ говорятъ писатели, какъ говорилъ писатель и врачъ Чеховъ — индивидуализировать каждый отдѣльный случай.
Кто жилъ и боролся за существованіе въ Россіи при большевикахъ, тотъ знаетъ до какой степени эти индивидуальные случаи пестры и разнообразны. Отдѣльные люди, стоявшіе въ жизни совсѣмъ рядомъ, совершенно независимо отъ ихъ категорій, т. е., будучи интеллигентами ли, офицерами ли, рабочими ли, крестьянами ли, проявляли и величайшую стойкость духа, и величайшую низость, и изумительное безкорыстіе, и не менѣе изумительную алчность, и святое смиреніе, и преступнѣйшую амбицію…
Вотъ уже подлинно туть сказывался человѣкъ самъ по себѣ, и не прикрывали его ни священническая ряса, ни профессорскій сюртукъ, ни офицерскій мундиръ, ни рабочая блуза, ни мужицкій зипунъ! Намъ, въ частности, людямъ интеллигентныхъ профессій, надо бы умѣть на сей разъ отказаться отъ удобства все прикрывающаго и все покрывающаго интеллигентскаго диплома. Недавно я читалъ горячія строки въ защиту ученаго, «стремящагося сохранить остатки русской науки и для этого принужденнаго принять совѣтскую теорію». Горячія строки, но невразумительныя.
Какимъ образомъ можно спасти русскую науку, принявь совѣтскую теорію — этого я не понимаю. Хотя понимаю и знаю, что ради спасенія науки, искусства и прочихъ хорошихъ вещей многіе люди подчинялись совѣтской практикѣ, не принимая совѣтской теоріи.
***
Роль интеллигентныхъ силъ въ совѣтской Россіи сложнѣе, чѣмъ это кажется отсюда и ея огульнымъ хулителямъ (если таковые есть) и ея огульнымъ хвалителямъ (таковые имѣются). Участіе этихъ силъ въ совѣтской теоретической и практической городьбѣ несомнѣнно. Въ разныхъ отдѣльныхъ случаяхъ это участіе объясняется разными мотивами, среди которыхъ, разумѣется, не отсутствуютъ и мотивы самаго личнаго, самого житейскаго свойства.
Невѣрно и несправедливо представлять и изображать «интеллигентныхъ работниковъ» всѣхъ и всегда гонимыми. Есть и наоборотъ среди нихъ люди любимые властью и поощряемые ею. Конечно, фортуна ихъ непрочна, а засѣданія малого совнаркома не такъ ужъ далеко отстоятъ отъ внутренней тюрьмы на Лубянкѣ! Но такова участь всякой фортуны во всякой тираніи.
Въ моментъ паденія какого-либо высокоподнявшагося по совѣтской лѣстницѣ временнаго удачника выразимъ ему человѣческое сочувствіе, однако не въ большей мѣрѣ, чѣмъ то, которое удѣляемъ мы при другихъ обстоятельствахъ всякому опальному царедворцу.
Павелъ Муратовъ.
Возрожденіе, №1877, 23 іюля 1930.
Visits: 18