Павелъ Муратовъ. Каждый День. 15 іюля 1931. Праздникъ 14 іюля

Еще одно 14 іюля… Счетъ проходящихъ лѣтъ какъ-то явственнѣе въ такіе дни, замѣтные среди другихъ незамѣтныхъ. Русскій парижанинъ глядитъ на цвѣтные фонарики перекрестковъ, слышитъ грамофонъ и радіо уличнаго танца и старается вспомнить — въ который же разъ онъ видитъ и слышитъ все это? И вотъ веселье Парижа на мгновеніе бросаетъ въ русскую жизнь грустную тѣнь…

***

Но это мгновеніе проходитъ. Народное веселье Парижа стало и для насъ какимъ-то «домашнимъ дѣломъ». Мы поступаемъ въ этомъ случаѣ совсѣмъ такъ, какъ поступаютъ французы: присаживаемся взглянуть на уличные тайцы въ «своемъ» кварталѣ. И потомъ расходимся по домамъ, обмѣниваясь замѣчаніями о томъ, что угловое бистро завело въ этомъ году цѣлый оркестрикъ, тогда какъ въ прошломъ оно ограничилось лишь грамофономъ, и что «Кафэ дю Метро» замѣнило бумажные фонарики электрической иллюминаціей. Не итти же намъ, въ самомъ дѣлѣ, ради столь домашняго дѣла, какъ 14 іюля, на Монмартръ, на Монпарпассъ! Пусть этимъ занимаются иностранцы…

***

Въ центрѣ города въ этотъ день пріятно тихо и пустовато. Мнѣ пришлось услышать такое сужденіе. «Парижъ кажется иногда состоящимъ изъ ряда деревень. У каждой изъ нихъ есть своя деревенская жизнь…» Да, это было сказано вѣрно. Мы вышли изъ павильона Тюильри, посмотрѣвъ Португальскую выставку, и сѣли покурить на желѣзныхъ стульяхъ у баллюстрады. Внизу простиралась Конкордъ съ разрѣженнымъ движеніемъ на ней полупраздничнаго утра. Какое-то необычайно большое пространство небесъ открывалось надъ Елисейскими Полями. Столица задумана въ этомъ мѣстѣ, какъ стройный архитектурный пейзажъ. Въ него мимоходомъ «погружается» прохожій, но жить уходить туда, въ свой кварталъ, въ свою «деревню».

***

Вотъ эта «деревня» и веселится лучше всего 14 іюля. Можетъ быть, только поэтому и остается уличный праздникъ народнымъ до сего дня. Парижъ напоминаетъ особенно наглядно въ такіе вечера о своемъ натуральномъ, органическомъ ростѣ вокругъ необходимо искусственнаго городского ядра. Перепланировка разныхъ эпохъ не нарушила въ немъ органической силы срастанія и сцѣпленія живыхъ частей. Средневѣковая душа этихъ «уѣздовъ» парижской «страны» — остается. Парижъ поэтому остается и до сего дня народнымъ городомъ, знающимъ, что такое народный праздникъ. Это ощущеніе «вольнаго» народнаго праздника, столь отличнаго отъ постылыхъ подневольныхъ «народныхъ празднествъ», мнѣ пришлось испытать только въ двухъ городахъ, въ Парижѣ и въ Неаполѣ…

***

Я проходилъ недавно мимо одного кафэ, когда меня окликнулъ старый знакомый неаполитанецъ, котораго не встрѣчалъ я со дней очень веселыхъ, запомнившихся, какъ дни фейерверковъ и пѣсенъ на праздникѣ Пьедигротта въ Неаполѣ. Я сѣлъ съ нимъ рядомъ, мы вспомнили эти дни.

«Ну какъ въ Италіи?» — спросилъ я. Мой знакомый сталъ объяснятъ что-то очень сложное о трудныхъ временахъ для «индивида», которыя сулятъ, однако, великія блага для «коллектива». «Другими словами, отдѣльному человѣку живется не блестяще?» — перебилъ его я. Мой знакомый опять сталъ доказывать мнѣ, что я какъ-то не такъ ставлю вопросъ, что въ наше время «этатизма», все приходится оцѣнивать нѣсколько иначе.

Замѣтивъ, что я плохо слѣжу за развитіемъ его мысли, онъ воскликнулъ: «Ахъ, вы тутъ всѣ ничего не понимаете. Вы тутъ всѣ живете въ Парижѣ какими-то допотопными представленіями, какими-то старинными понятіями индивидуализма. Вы не хотите знать совоеменной жизни. Развѣ такъ живутъ въ Нью-Іоркѣ, въ Берлинѣ, въ Римѣ, въ Москвѣ?» Я вновь перебилъ его: «Даже въ Москвѣ?» — «Да, и въ Москвѣ», сказалъ онъ чуть-чуть, однако, менѣе увѣренно. — «Ибо, при всемъ различіи идеаловъ, конечно, методы коллективизма и навыки этатизма повсюду неизбѣжно одинаковы…» — «Но васъ-то лично вся эта штука радуетъ? А пѣсни, а фейерверки Пьедигротты?» Неаполитанецъ долго на меня глядѣлъ и вдругъ сдѣлалъ въ воздухѣ рукою движеніе краснорѣчивое въ своемъ сожалительномъ смыслѣ!

П. Муратовъ.
Возрожденіе, № 2234, 15 іюля 1931.

Visits: 22