Откуда происходитъ старинная, видимо, русская кличка — шутъ гороховый? Отъ пугала для птицъ поставленнаго въ горохѣ? Или тутъ надо видѣть старинное представленіе русскаго народа о придворныхъ шутахъ, съ ихъ бубенчиками — горошинами? Или смыслъ этой клички какой-то другой? Кромѣ выраженія «шутъ гороховый», имѣется вѣдь и болѣе недавнее выраженіе «гороховое пальто»! «Гороховое пальто» — это, очевидно, пальто какого-то неопредѣленнаго цвѣта, сливающее въ своей неопредѣленности нѣкую увядшую пестроту. Мнѣ кажется, что русскому глазу въ древности «гороховымъ» казалось всякое пестрое, всякое клѣтчатое одѣяніе. Признаюсь, эта догадка осѣнила меня, когда я однажды разсматривалъ фотографію Бернарда Шоу, снятаго гдѣ-то въ Италіи въ клѣтчатомъ костюмѣ среди фашистовъ въ черныхъ рубахахъ! «Шутъ гороховый» — подумалъ я инстинктивно. А потомъ уже сталъ раздумывать надъ происхожденіемъ этой клички.

***

Шутомъ гороховымъ ведетъ себя Бернардъ Шоу въ Москвѣ, и въ клѣтчатомъ и въ другомъ видѣ. Это состояніе перестало быть для него связаннымъ съ какой-либо внѣшностью, оно сдѣлалось его, если такъ можно выразиться, внутреннимъ содержаніемъ. Почему это такъ произошло — не особенно трудно догадаться. Бернардъ Шоу принадлежитъ къ тому разряду литераторовъ, которымъ необходимо приходится «продолжать свою литературу» въ своей собственной жизни. Происходитъ это отъ неумѣреннаго честолюбія, соединеннаго съ тайнымъ сознаніемъ того, что одной литературы недостаточно для созданія всего того шума, котораго жаждетъ авторъ. Литераторы этого типа всегда и вездѣ существовали. Насчитывала ихъ и россійская литература…. Въ общемъ, это, если угодно, несчастный, внутренно обездоленный типъ. Человѣкъ начинаетъ «лѣзть изъ кожи вонъ» въ жизни, когда онъ замѣчаетъ, что одной своей литературой онъ не обратитъ на себя достаточнаго вниманія. Литераторъ, увѣренный въ себѣ, можетъ позволить себѣ «роскошь» въ жизни не существовать или быть чѣмъ-то совсѣмъ непохожимъ на то, на что похожа его литература. Но люди, снѣдаемые одновременно честолюбіемъ и сознаніемъ недостаточной своей даровитости, вынуждены словами и дѣломъ каждый день устраивать свой собственный «шаржъ» въ жизни, чтобы напомнить о себѣ читателю, которому изрядно они успѣли надоѣсть въ литературѣ.

***

«Слава» Бернарда Шоу есть, конечно недоразумѣніе. Слава эта выработана въ Германіи, и само по себѣ уже это обстоятельство заставляетъ въ данномъ случаѣ сомнѣваться въ добротности этого товара. Ибо слава Бернарда Шоу предполагаетъ какія-то качества остроумія, юмора, литературной находчивости. Но чтобы судить обо всѣхъ этихъ вещахъ — нѣмцы, сами лишенные и остроумія, и юмора, и находчивости въ литературѣ — послѣдніе люди въ Европѣ. Въ этой области они часто принимаютъ намѣреніе за достиженіе. Что касается намѣреній Бернарда Шоу, то они всѣмъ очевидны: онъ только и дѣлаетъ, что покушается на литературное острословіе или остромысліе. Будучи, однако, человѣкомъ отъ природы неглупымъ, онъ не можетъ не понимать, что намѣреніе его не осуществляется въ той мѣрѣ, какъ ему этого хотѣлось бы.Тогда, что бы не осталось ужъ совсѣмъ никакого сомнѣнія въ его литературныхъ намѣреніяхъ, онъ и старается усиленно ихъ подкрѣплять въ жизни ломаніями, кривляніями всякаго рода и усердствованіями стараго шута гороховаго.

П. Муратовъ.
Возрожденіе, № 2247, 28 іюля 1931.

Visits: 15