Попытки подкупить русскую печать. — Ветлянская чума. — Романъ Шпильгагена. — Всесильный Пастуховъ. — Послѣднее пророчество графа Витте.

«То, о чемъ не писали газеты» — такъ озаглавлена недавно вышедшая на нѣмецкомъ языкѣ книга издателя «Биржевыхъ Вѣдомостей» С. М. Проппера. Она содержитъ воспоминанія его, захватывающія періодъ отъ середины 70-хъ годовъ до революціи 1905 года; кое-что разсказанное въ ней относится и къ позднѣйшему времени. Написана книга очень живо и, хотя историческія событія обсуждаются въ ней съ точки зрѣнія довольно «обывательской», все-таки хорошо уже и то, что обыватель этотъ — человѣкъ независимый, не связанный ни съ какими опредѣленными политическими группировками и «платформами», а вмѣстѣ съ тѣмъ весьма освѣдомленный и полный здраваго смысла. Въ дальнѣйшемъ мы приведемъ изъ его воспоминаній нѣкоторыя, не лишенныя интереса анекдотическія частности, а также страницы, разсказывающія о событіяхъ, давно забытыхъ или вообще недостаточно извѣстныхъ русскому читателю.

Въ чисто историческомъ отношеніи, быть можетъ, наиболѣе интересна та глава книги, гдѣ разсказывается о повторныхъ попыткахъ Бисмарка подкупить русскую печать. Авторъ въ то время былъ сотрудникомъ нѣмецкаго «Санктъ-Петербургскаго Герольда» и былъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ редакторомъ «Journal de St.-Pétersbourg», Горномъ, который и разсказалъ ему основные факты, относящіеся къ этому любопытному дѣлу.

Въ концѣ 60-хъ годовъ Бисмаркъ очень хотѣлъ привлечь на сторону Германіи хотя бы часть русской печати, въ то время крайне ему враждебной. Онъ поручилъ произвести соотвѣтствующіе шаги полковнику Швейнитцу, прусскому военному атташе въ Петербургъ. Послѣ нѣкоторыхъ колебаній Швейнитцъ, всегда безпрекословно подчинявшійся всякому желанію Бисмарка (хотя непосредственно онъ зависѣлъ не отъ него, а отъ военнаго министерства) рѣшилъ обратиться къ тогдашнему главному редактору «Journal de St.-Pétersbourg», бельгійцу Кальмансу, пруссофилу и горячему поклоннику Бисмарка. Кальмансъ имѣлъ обширныя знакомства въ дипломатическихъ кругахъ, т. к. газета его была офиціозомъ россійскаго министерства иностранныхъ дѣлъ. Прежде всего Швейнитцъ посовѣтовалъ ему попытаться переговорить съ Катковымъ, знаменитымъ редакторомъ «Московскихъ Вѣдомостей». Въ отличіе отъ другихъ русскихъ газетъ, номера «Московскихъ Вѣдомостей» начинались на первой страницѣ не съ телеграммъ или статьи, а съ финансовыхъ или административныхъ увѣдомленій, и частныхъ объявленій печатавшихся тѣмъ же шрифтомъ, какъ и дальнѣйшая редакціонная часть, такъ что на первый взглядъ между двумя этими отдѣлами было мало разницы. Встрѣтившись съ Катковымъ, Кальмансъ спросилъ его, не согласился ли бы онъ печатать въ этой первой части своей газеты статьи и замѣтки информаціоннаго характера, присланныя изъ Берлина или доставленныя прусскимъ посольствомъ, прибавивъ, что матеріалъ этотъ будетъ оплачиваться по особому тарифу, размѣры котораго можетъ установить самъ Катковъ. — Сцена, послѣдовавшая за этимъ предложеніемъ, была такова, что Кальмансу, — едва добравшемуся до своей редакціи, — потребовалась немедленная врачебная помощь. Пережитое потрясеніе привело къ тяжелой болѣзни и Кальмансъ окончилъ жизнь въ сумасшедшемъ домѣ.

Этимъ дѣло не кончилось. Несмотря на неудачу, Швейнитцъ получилъ отъ Бисмарка новое порученіе переговорить съ Катковымъ, на этотъ разъ въ болѣе осторожной формѣ. Свиданіе состоялось, и Швейнитцъ предложилъ Каткову слѣдующую комбинацію: Катковъ будетъ печатать въ своей газетѣ кое-какой матеріалъ прусскаго происхожденія, за что ему будетъ предоставлена первоклассная информація совершенно безплатно, что же касается расходовъ на переводъ нѣмецкихъ сообщеній, то ихъ Каткову возмѣстятъ по любому тарифу, кромѣ того, прусское бюро печати и связанныя съ нимъ газеты при всякомъ случаѣ обязуются цитировать на первомъ мѣстѣ «Московскія Вѣдомости».

Катковъ не могъ такъ же отвѣтить прусскому офиціальному лицу, какъ онъ отвѣтилъ недавно его посланцу. Не говоря ни слова, онъ вышелъ изъ комнаты и сразу же отправился въ министерство иностранныхъ дѣлъ, гдѣ заявилъ князю Горчакову, что если Швейнитцъ не будетъ немедленно отозванъ со своего петербургскаго поста, то онъ, Катковъ, безъ всякаго смягченія напечатаетъ въ своей газетѣ подробный отчетъ о попыткахъ его подкупить, вслѣдствіе чего Швейнитцу все равно придется убраться.

Горчаковъ попалъ въ довольно трудное положеніе. Императоръ Александръ II очень благоволилъ къ Швейнитцу, который часто сопровождалъ его на охоту и игралъ съ нимъ въ вистъ; но и Каткова нельзя было подвергнуть административному давленію, тѣмъ болѣе, что и онъ былъ облеченъ полнымъ довѣріемъ государя. Горчаковъ пообѣщалъ Каткову, что онъ предприметъ всѣ нужные шаги для отзыва Швейнитца, и взялъ съ него слово, что до отъѣзда прусскаго агента газета будетъ молчать. Затѣмъ онъ пригласилъ къ собѣ прусскаго посла и самого военнаго атташе, изложилъ имъ дѣло и потребовалъ, чтобы, не вступая въ офиціальную переписку, было достигнуто отозваніе Швейнитца. Бисмаркъ поступилъ со свойственной ому быстротой рѣшенія: онъ немедленно отозвалъ Швейнитца, но такъ какъ считалъ нужнымъ наградить его за вѣрную службу, то немедленно произвелъ его въ генералы, а затѣмъ, нарушая всѣ традиціи дипломатическаго міра, назначилъ прусскимъ посломъ въ Вѣну. Шесть лѣтъ спустя генералъ фонъ Швейнитцъ вернулся въ Петербургъ въ качествѣ посла германскаго императора.

***

Послѣ русско-турецкой войны отношенія съ Германіей были весьма натянутыми. Бисмаркъ въ это время пытался всячески повредить русскому кредиту, пользуясь тѣмъ, что финансовымъ вѣдомствомъ въ Россіи управляли люди не слишкомъ компетентные. Неожиданно ему представилась и другая возможность повредить Россіи, главнымъ образомъ русскому вывозу. Осенью 1878 года въ селѣ Ветлянкѣ, Астраханской губерніи, вспыхнула чума. Какъ только извѣстіе объ этомъ перешло границу, Бисмаркъ повсюду установилъ карантинъ, побудилъ къ тому же Австро-Венгрію и подъ его давленіемъ въ печати стали раздаваться тревожные голоса относительно опасности заразы и необходимости запретить ввозъ русскаго зерна. Тѣмъ временемъ въ Россіи были приняты рѣшительныя мѣры, въ Ветлянку отправленъ харьковскій генералъ-губернаторъ Лорисъ-Меликовъ, который простѣйшимъ способомъ уничтожилъ очагъ заразы: Ветлянка была выжжена и сравнена съ землей. Однако Бисмаркъ сдѣлалъ видъ, что не вѣритъ столь быстрому прекращенію страшной опасности, и мѣры, принятыя на границахъ, остались въ силѣ.

Авторъ воспоминаній разсказываетъ, какъ въ это время ему пришлось поѣхать въ Австрію и какъ санитары на границѣ осторожно брали его паспортъ шипцами и дезинфицировали сей документъ надъ жаровней, политой какой-то зловонной жидкостью. Одинъ изъ пассажировъ рѣшилъ пошутить и, разсмѣявшись, крикнулъ: «Осторожно, я прямо изъ Ветлянки». Тотчасъ санитары выронили изъ щипцовъ паспорта и сами бросились обеззараживаться къ своимъ жаровнямъ. Автору пришлось просидѣть три дня въ карантинѣ…

Черезъ нѣкоторое время надзоръ на границѣ былъ еще усиленъ, и русскіе товары окончательно перестали принимать сквозь санитарный кордонъ. По слухамъ, чума объявилась въ самомъ Петербургѣ. Дѣйствительно, въ одну изъ петербургскихъ больницъ былъ доставленъ нѣкій дворникъ, по имени Прокофьевъ, у котораго дежурный молодой врачъ опредѣлилъ бубонную чуму. Врачъ немедленно отправился къ градоначальнику, генералу Зурову, 3уровъ тотчасъ поѣхалъ въ Зимній Дворецъ и попросилъ аудіенціи у государя. Государь отправилъ къ больному лейбъ-медика, доктора Боткина. Знаменитый врачъ согласился съ діагнозомъ своего молодого коллеги. Тѣмъ временемъ главный врачъ больницы, осмотрѣвъ со своей стороны паціента, пришелъ къ заключенію, что дворникъ Прокофьевъ боленъ сифилисомъ, но вовсе не чумой. — Былъ созванъ консиліумъ, изъ Москвы пріѣхалъ заслуженный профессоръ Захарьинъ. Всѣ врачи подтвердили этотъ новый діагнозъ.

Германскій посланникъ протелеграфировалъ канцлеру, что болѣзнь Прокофьева не имѣетъ ничего общаго съ чумой и что всѣ другія версіи не отвѣчаютъ истинѣ. Бисмаркъ потребовалъ дополнительныхъ свѣдѣній; посолъ сухо отвѣтилъ, что весь Петербургъ уже смѣется надъ нелѣпымъ переполохомъ, и что врачъ посольства, докторъ Левесъ, осмотрѣлъ больного и согласился съ общимъ мнѣніемъ. Бисмаркъ, однако, не сдавался; онъ послалъ въ Петербургъ знаменитаго директора берлинской «Шарите», доктора Левина, съ порученіемъ лично осмотрѣть подозрительнаго больного и немедленно протелеграфировать о результатахъ канцлеру.

Докторъ Левинъ былъ принятъ въ больницѣ всѣмъ петербургскимъ медицинскимъ міромъ, тщательнѣйшимъ образомъ изслѣдовалъ больного и, послѣ діагноза, при общемъ смѣхѣ послалъ слѣдующую телеграмму: «Канцлеру имперіи князю Бисмарку, Берлинъ. Прокофьевъ здоровъ, Боткинъ боленъ. Прокофьевъ знаменитъ. Боткинъ болѣе не знаменитъ». Бисмаркъ, однако, въ отвѣтъ на столь игривую депешу улыбнуться не пожелалъ, весьма сухо отозвалъ доктора Левина и санитарныя мѣры на границахъ были отмѣнены далеко не сразу.

***

Бытовыя подробности, о которыхъ сообщаетъ мемуаристъ, тоже иногда весьма занятны. Вотъ, напримѣръ, картинка газетно-литературныхъ нравовъ. Въ «С.-Петербургскомъ Герольдѣ» печатался романъ знаменитаго тогда нѣмецкаго автора, Шпильгагена, «Штормъ». Романъ одновременно появлялся въ «Берлинеръ Тагеблаттъ» и въ «Нейе Фрейе Прессе»; редакція «Герольда» получала его въ корректурныхъ оттискахъ. Когда подоспѣли послѣднія корректуры, оказалось, что всѣ герои и героини романа погибаютъ «подъ занавѣсъ» во время шторма. — Шпильгагена читатели газеты очень любили. Вскорѣ послѣ этого, когда онъ пріѣхалъ въ Петербургъ, его чествовали самымъ сердечнымъ образомъ. Но на этотъ разъ въ редакцію посыпались письма читателей, выражавшихъ крайнее неудовольствіе столь катастрофическимъ исходомъ романа. Редакціи рѣшила отправить эти письма автору. Нѣкоторое время спустя Шпильгагенъ прислалъ двѣ новыя, спеціально написанныя для «Герольда» главы: герои оказались благополучно спасшимися и въ общихъ чертахъ была намѣчена ожидающая ихъ новая жизнь. Именно эта версія романа и была напечатана въ книжной формѣ.

Къ газетному міру относится также любопытная фигура Пастухова, редактора бульварнаго «Московскаго Листка». Онъ считался въ Москвѣ человѣкомъ всесильнымъ, правда, на малыя дѣла. Газета приносила ему отличные доходы. Достигалось же это главнымъ образомъ печатаніемъ уголовныхъ романовъ, дѣйствіе коихъ происходило неизмѣнно въ Москвѣ. Издатель пристально слѣдилъ за ходомъ розничной продажи. Если продажа падала, это значило, что романъ плохъ и на слѣдующій же день всѣ его герои должны были трагическимъ образомъ погибнуть, дабы могло начаться печатаніе новаго романа.

Однажды Пастуховъ поссорился съ директоромъ одного изъ московскихъ опереточныхъ театровъ. Отнынѣ, по его приказу, рецензенты «Московскаго Листка» стали писать, что теноръ въ этомъ театрѣ поетъ козломъ или что весь женскій персоналъ группы состоитъ изъ ветерановъ Отечественной войны. Но Пастухову и итого было мало. Онъ велѣлъ написать въ рецензіи на очередной спектакль, что въ театрѣ обваливается штукатурка, и что, несомнѣнно, въ одинъ изъ ближайшихъ вечеровъ, потолокъ провалится въ зрительный залъ. На слѣдующій день театръ былъ пустъ. Антрепренеръ въ отчаяніи обратился къ посредству Московскаго генералъ-губернатора, вел. кн. Сергѣя Александровича, который разсмѣявшись, созвалъ враговъ и заставилъ ихъ заключить миръ.

Конецъ Пастухова тоже не лишенъ интереса. Онъ все богатѣлъ, сдѣлался милліонеромъ, сталъ вести весьма барскій образъ жизни и на старости лѣтъ, впервые отправившись на охоту, вмѣсто рябчика, застрѣлилъ нѣкоего молодого человѣка. Старикъ пошелъ въ монастырь замаливать этотъ и другіе свои грѣхи. Сынъ его умеръ еще до того, другихъ дѣтей у него не было и онъ передалъ газету, типографію и зданіе редакціи въ собственность своимъ сотрудникамъ.

Всего интереснѣе и всего подробнѣе обрисована въ воспоминаніяхъ фигура графа Витте. Авторъ хорошо его зналъ, часто съ нимъ бесѣдовалъ и относился къ нему съ должнымъ уваженіемъ, что не мѣшаетъ разсказчику касаться слабыхъ сторонъ своего героя и даже пускаться пересказывать кое-какія сплетни, распространявшіяся о немъ. Очень любопытенъ его разсказъ о началѣ карьеры Витте, о введеніи винной монополіи и особенно о роли Витте во время Японской войны.

Въ день, когда Витте возвращался въ Петербургъ, послѣ заключенія Портсмутскаго мира, принесшаго ему міровую славу, его встрѣчали на Варшавскомъ вокзалѣ всего какіе-нибудь двѣнадцать человѣкъ. Не явилось представителей ни отъ правительства, ни отъ городского управленія, ни отъ двора, хотя день и часъ его пріѣзда были хорошо извѣстны. Привѣтственную рѣчь произнесъ какой-то никому неизвѣстный человѣкъ, повидимому мелкій чиновникъ. Послѣ него всѣ молчали. Витте былъ потрясенъ такимъ пріемомъ. Его совсѣмъ иначе встрѣчали въ Германіи. Императоръ Вильгельмъ пригласилъ его погостить у себя въ Роминтенѣ, лично выѣхалъ къ нему навстрѣчу и повезъ его къ себѣ въ своемъ автомобилѣ. Только въ Псковѣ, передъ самымъ пріѣздомъ, Витте получилъ телеграмму отъ министра императорскаго двора, сообщавшую ему, что государь приметъ его на своей яхтѣ въ шхерахъ. Правда въ шхерахъ Витте получилъ графскій титулъ и этимъ неловкость была немного заглажена.

О портсмутскихъ переговорахъ Витте говорилъ автору: «Знаете ли вы кто заставилъ японцевъ отказаться отъ требованія контрибуціи, на которую Россія не могла бы согласиться? Вы скажете, это русскій уполномоченный, Сергѣй Юльевичъ Витте, или президентъ Соед. Штатовъ Рузвельтъ, или, наконецъ, главнокомандующій русскими войсками Линевичъ? Ни первый, ни второй, ни, меньше всего, третій! Побѣдилъ японцевъ бывшій русскій министръ финансовъ — сидящій передъ вами С. Ю. Витте. При Садовой побѣдилъ, какъ говорятъ, прусскій школьный учитель: въ Портсмутѣ, скажутъ когда-нибудь, побѣдилъ создатель русской твердой валюты — Витте». Далѣе идетъ интересный разсказъ о послѣднемъ днѣ переговоровъ и о тѣхъ доводахъ, которыми Витте убѣдилъ японскаго уполномоченнаго, барона Куцуму. Доводы эти сводились къ тому, что финансовыя возможности Россіи позволили бы ей выдержать еще и дальнѣйшую и очень продолжительную войну, болѣе продолжителыіую, чѣмъ, по состоянію своихъ финансовъ, могла бы выдержать Японія.

Въ послѣдній разъ авторъ видѣлъ графа Витте въ мартѣ 1915 года. Министръ былъ уже давно въ опалѣ, но повидимому именно теперь онъ начиналъ расчитывать, что вновь обратятся къ нему и что настало для него время заслужить съ большимъ правомъ, чѣмъ когда-либо, званіе спасителя Россіи. Быть можетъ поэтому въ мрачныхъ словахъ, которыя во время этой послѣдней встрѣчи съ нимъ слышалъ отъ него авторъ, мерцала для самого Витте нѣкоторая надежда. Для насъ теперь они во всякомъ случаѣ звучатъ только трагическимъ пророчествомъ.

Автору позвонила въ редакцію «Биржевыхъ Вѣдомостей» его жена и сообщила, что къ нему на квартиру пришелъ графъ Витте. Вернувшись домой, онъ засталъ свою семью уже слушавшую взволнованную рѣчь Витте. Витте говорилъ, что нельзя ни въ коемъ случаѣ ожидать побѣднаго исхода войны. Пораженіе будетъ слѣдовать за пораженіемъ, государственное хозяйство окончательно разрушится, внутренняя смута достигнетъ неслыханныхъ размѣровъ. Если не будетъ заключенъ немедленный миръ, наступитъ конецъ династіи, революція, анархія…

Черезъ два дня Витте тяжело заболѣлъ, еще черезъ три — онъ умеръ.

Н. Дашковъ (Владимиръ Вейдле).
Возрожденіе, № 2304, 23 сентября 1931.

Visits: 26