Бывшій русскій дворянинъ, бывшій гвардейскій офицеръ, сражавшійся въ рядахъ бѣлой арміи, бывшій эмигрантъ, бывшій евразіецъ, бывшій князь Д. С. Святополкь-Мирскій, преподающій русскую литературу въ лондонскомъ университетѣ, заявилъ во всеуслышаніе объ окончательномъ своемъ переходѣ въ лагерь большевиковъ. Сдѣлалъ онъ это не какъ-нибудь, а обратившись къ посредству едва ли не самаго виднаго изъ французскихъ литературныхъ журналовъ. — Статья его въ «Нувель Ревю Франсэзъ» такъ и называется: «Исторія одной эмансипаціи». Примѣчаніе редакціи, не сообщая титула ея новаго сотрудника, тѣмъ не менѣе даетъ свѣдѣнія изъ его послужного списка, а также подчеркиваетъ то многозначительное обстоятельство, что послѣднимъ его произведеніемъ является (появившаяся на англійскомъ языкѣ) «Жизнь Ленина».

Статья начинается, какъ и слѣдовало ожидать, съ огульнаго оплеванія русской эмиграціи. Вотъ ея первыя строки:

«Подобно Бурбонамъ, русскіе эмигранты ничего не забыли и ничему не научились. Но безоговорочное сравненіе между русской эмиграціей и французской было бы несправедливо въ отношеніи послѣдней. Мысль французскихъ эмигрантовъ была источникомъ всѣхъ реакціонныхъ идеологій XIX вѣка и нашего времени… Русская эмиграція не породила ничего подобнаго. Ея духовная безплодность была полной… Она довольствовалась тѣмъ, что изготовляла ложныя свѣдѣнія, предназначенныя питать антисовѣтскую пропаганду».

Сужденія коммунистовъ о русской эмиграціи, какъ видимъ, превосходно извѣстны князю Святополкъ-Мирскому и онъ никакъ не хотѣлъ бы отъ нихъ отстать. Не менѣе хорошо онъ посвященъ и во всѣ остальныя правила коммунистической фразеологіи. Онъ утверждаетъ, что положеніе русской эмиграціи особенно затруднительно потому, что нынѣ, въ отличіе отъ эпохи французской революціи, націонализмъ и реакція неразрывно связаны между собой, тогда какъ во времена революціонныхъ войнъ именно революціонеры были патріотами. Но и это пристрастное разсужденіе, смѣшивающее къ тому же патріотизмъ съ націонализмомъ, требуетъ, по его мнѣнію, дальнѣйшихъ оговорокъ.

«Не слѣдуетъ принимать въ серьезъ буржуазныхъ идеологій. Когда дѣло касается защиты своего имущества противъ пролетаріата, буржуазіи до патріотизма дѣла нѣтъ. Французская буржуазія отлично сумѣла сговориться съ Бисмаркомъ для истребленія возставшаго парижскаго народа, а нѣмецкая буржуазія никогда не останавливалась передъ тѣмъ, чтобы составитъ общій фронтъ съ версальскими побѣдителями, когда предстояло усмирить германскій пролетаріатъ. Точно такъ же Милюковы, Керенскіе и Струве безъ труда изготовляли софизмы, долженствовавшіе доказать, что истинный патріотизмъ заключается для эмигрантовъ въ томъ, чтобы соединиться съ иностранными капиталистами противъ русскаго трудового народа».

Завидная гибкость и умѣніе приспособляться, черты издавна присущія кн. Святополкъ-Мирскому, очевидно, помогли ему и на этотъ разъ: мы видимъ, какъ прекрасно онъ усвоилъ публицистическій стиль «Правды» или «Извѣстій». Литераторамъ, съ благоговѣніемъ открывающимъ каждую новую книгу «Нувелъ Ревю Франсэзъ», этотъ стиль представляется вѣроятно послѣднимъ крикомъ литературной моды.

Евразійцамъ, бывшимъ долголѣтнимъ друзьямъ князя Святополкъ-Мирскаго, достается не меньше, чѣмъ другимъ эмигрантамъ:

«Вычурность евразійскихъ идей была такова, что можно было съ полнымъ основаніемъ спросить себя, что это — шутка, переставшая быть смѣшной, или печальный симптомъ умственной неуравновѣшенности. На самомъ дѣлѣ евразійцы были типичнымъ продуктомъ того мистическаго и метафизическаго “возрожденія”, которое свирѣпствовало въ Россіи послѣ пораженія революціи 1905 года. Фантазіи идеализма, мистики или витализма — естественное убѣжище упадочной буржуазіи, не имѣющей храбрости принять матеріализмъ, т. е. видѣть вещи, какъ онѣ есть. Съ самаго начала имперіалистической эры (т. е. съ конца XIX столѣтія) по всему западу кишатъ чудачества такого же рода: бергсонизмъ, прагматизмъ, антропософія, неотомизмъ, англо-католицизмъ и всевозможные другіе “измы”. Дореволюціонная Россія была особенно подходящей почвой для произрастанія этихъ сорныхъ травъ. Буржуазію, оказавшуюся на ущербѣ раньше, чѣмъ достигнуть зрѣлости, привлекали самыя примитивныя формы мысли. “Религіозно-философское возрожденіе” до 1917 года породило много курьезовъ въ этомъ родѣ (французская читающая публика могла, напримѣръ, ознакомиться съ писаніями г. Н. Бердяева). Евразійцы были прямыми потомками этихъ “религіозныхъ мыслителей”. Плохо подготовленные своимъ идеалистическимъ воспитаиіемъ къ разрѣшенію политическихъ проблемъ, они побили безъ труда всѣ рекорды нелѣпицы».

Итакъ, совсѣмъ какъ для какого-нибудь товарища Ярославскаго, слова́ — мистика или метафизика — у князя Святополкъ-Мирскаго звучать ругательствами и точно съ такимъ же усердіемъ подвизается онъ на «антирелигіозномъ фронтѣ». Конечно, со столь высокихъ позицій, его недавнее увлеченіе евразійствомъ кажется ему непонятнымъ заблужденіемъ, а его недавніе друзья представляются ему попросту дураками. Замѣтимъ, что и самый ярый противникъ евразійства не согласится, конечно, съ той его критикой, какую преподносить теперь совершенно неосвѣдомленному французскому читателю бывшій евразіецъ Святополкъ-Мирскій.

Въ дальнѣйшемъ онъ уже говоритъ толь ко о себѣ, о собственной своей (и повидимому еще И. И. Сувчинскаго) «эмансипаціи». Оказывается князь Святополкъ-Мирскій всегда былъ «сердцемъ матеріалистъ». Лишь скверное идеалистическое воспитаніе долго мѣшало ему въ этомъ разобраться. — Путь его отъ «Верстъ» до «Евразіи» былъ, такимъ образомъ, путемъ постепеннаго осознанія тѣхъ высшихъ истинъ, которыя издавна дремали въ его душѣ. Многое, какъ онъ выражается, «толкало его къ соціалистическому отечеству». Этому способствовало усердное чтеніе совѣтской литературы, особенно романа Фадѣева «Разгромъ». Но предоставимъ слово самому новоиспеченному и потому особенно старающемуся выслужиться коммунисту.

«Личность Горькаго, котораго мы посѣтили, Сувчинскій и я, въ Сорренто, сильно содѣйствовала моему перевоспитанію. Не говоря уже о незабываемомъ впечатлѣніи, произведенномъ на меня чародѣемъ-Горькимъ, это посѣщеніе впервые поставило насъ въ связь съ чѣмъ-то, что было “по ту сторону баррикады”, на насъ впервые повѣялъ чистый воздухъ матеріализма изъ областей, не зараженныхъ метафизическими міазмами. Другое рѣшающее вліяніе было связано съ моими историческими работами, заставившими меня прочесть Покровскаго, великаго марксистскаго историка, столь мощно обновившаго пониманіе нашего національнаго прошлаго»…

Когда газета «Евразія» перестала существовать, князь Святополкъ-Мирскій былъ уже почти безукоризненнымъ коммунистомъ. «Покровскій уже вымелъ много идеалистическаго сора. Я уже обратился къ Марксу. Но застарѣлые предразсудки мѣшали мнѣ итти впередъ. Мнѣ помогъ счастливый случай».

Счастливый случай этотъ былъ предложеніемъ англійскаго издателя написать книгу о Ленинѣ. Князь Святополкъ-Мирскій погрузился въ чтеніе его твореній. «Эти мѣсяцы, проведенные наединѣ съ Ленинымъ, — восторженно восклицаетъ онъ, — были самыми значительными и самыми плодотворными въ моей жизни». То, что онъ предчувствовалъ, теперь ему стало ясно. Онъ узрѣлъ истину, т. е. реальность классовой борьбы и «уже начавшуюся и скоро полную побѣду коммунизма». Этому обращенію, какъ спѣшитъ прибавить авторъ, способствовало еще двѣ «совершенно необходимыя книги». Одна инъ этихъ книгъ — «Воспоминанія» Крупской, которыя, «въ своей простотѣ столь человѣчной, столь коммунистической рисуютъ образъ болѣе истинный, болѣе живой, болѣе конкретный, чѣмъ самыя знаменитыя созданія величайшихъ романистовъ». Другая книга — вы еще не догадались? — «Основы Ленинизма» товарища Сталина, «это мастерское изложеніе идей учителя его лучшимъ и величайшимъ ученикомъ».

Ленинъ открылъ кн. Святополкъ-Мирскому Маркса. За чтеніемъ «Капитала» онъ обрѣлъ истинную свободу и возможность продуктивно работать. И всѣ эти великія событія въ его личной жизни совпали съ «рѣшающими мѣсяцами міровой исторіи, мѣсяцами, видѣвшими тріумфальные успѣхи перваго года пятилѣтки, великую русскую аграрную революцію, конецъ американскаго благосостоянія и начало мірового кризиса капитализма».

По случаю всего этого торжества остается лишь поздравить князя Святополкъ-Мирксаго и заодно спросить его, почему же не возвращается онъ въ свое славное «соціалистическое отечество», почему продолжаетъ жить въ гнусной капиталистической странѣ, преподавать въ гниломъ буржуазномъ университетѣ и ублажать англійскихъ комснобовъ, которые при всемъ своемъ снобизмѣ все же несравнимы съ истинными комсомольцами? Почему же не принимаетъ онъ участія въ «коммунистическомъ строительствѣ» въ качествѣ, напримѣръ, завѣдывающаго литературнымъ отдѣломъ ГПУ? Ничто не помѣшало бы ему и на этомъ славномъ посту предаваться чтенію Ленина и Маркса.

Что же касается редакціи французскаго журнала, то остается довольно загадочнымъ, что же собственно думаетъ она. Снобизмъ — снобизмомъ, но вѣдь если единомышленники князя Святополкъ-Мирскаго придутъ къ власти, то развѣ не разстрѣляютъ они издателя и редактора журнала, не сошлютъ на каторгу его сотрудниковъ и не станутъ печатать въ типографіи безграмотныхъ коммунистическихъ листовокъ? Тутъ оказалось бы, что даже и самому князю уже негдѣ и не къ чему печатать омерзительную свою исповѣдь.

Н. Дашковъ (Владимиръ Вейдле).
Возрожденіе, № 2296, 15 сентября 1931.

Visits: 26