А. Т. Аверченко. — Юмористы-ипохондрики. — Чаплинъ объ искусствѣ «смѣшить». — Досуги у «Карпыча». — Аверченко и «твердый знакъ». — «Русская Мысль». — Наглядный урокъ космографіи. — Собраніе съ «жертвами» совѣтскаго террора. — Раскрашенная обезьяна. — Поѣздка Врангеля на Лемносъ и въ Галлиполи. — Дни кронштадтскаго возстанія. — Отношеніе къ нему бѣлыхъ офицеровъ.
Принялъ я отъ моего предшественника бюро печати 28 декабря 1920 года. Оно помѣщалось въ концѣ Перы, въ самомъ ея бойкомъ мѣстѣ, около туннеля, т. е. у вокзалика подъемной желѣзной дороги (фюникюлеръ), облегчавшей сношенія съ «низомъ», съ Галатскимъ мостомъ.
Бюро занимало двѣ комнаты. Внизу помѣщалась канцелярія. Наверху, на антресоляхъ — я. Передняя комната внизу снималась книжнымъ магазиномъ Чернова. Бюро имѣло нѣсколькихъ служащихъ — секретаря, переводчика съ турецкаго, греческаго и друг. языковъ «востока», даму, вѣдавшую перепиской и дѣлопроизводствомъ и пр. При «бюро» служили въ качествѣ разсыльныхъ два турка въ фескахъ. Турки эти были дезертиры, когда-то покинувшіе Россію во избѣжаніе воинской повинности.
Смѣта первое время была болѣе, чѣмъ достаточной. Объ томъ можно судить хотя бы по тому, что «Зарницы» я издавалъ на остатки телеграфнаго кредита, имѣя въ Парижѣ собственнаго корреспондента на постоянномъ вполнѣ приличномъ содержаніи.
***
Я засѣлъ на своихъ «антресоляхъ» и началъ работу. Отъ мысли о ежедневной газетѣ приходилось отказаться. Надо было имѣть что-то легкое, не громоздкое, что можно было бы передвинуть въ любую страну по сосѣдству. Рѣшилъ издавать еженедѣльникъ при минимальномъ аппаратѣ — я и еще одинъ человѣкъ въ качествѣ техническаго редактора, который былъ бы всѣмъ, вѣдалъ бы корректурой и экспедиціей. На роль эту выбралъ И. М. Каллиникова, молодого журналиста. Ему былъ посвященъ мною особый очеркъ. гдѣ разсказана вкратцѣ исторія «Зарницъ» и борьба, которую я изъ за нихъ вынесъ въ Константинополѣ съ союзнымъ командованіемъ. **) Здѣсь о нихъ будетъ упомянуто только то, что тамъ было недосказано.
Ко мнѣ въ бюро народъ валилъ валомъ. Константинополь былъ полонъ журналистами и литераторами, не успѣвшими еще разсыпаться по вселенной. Сблизился я съ А. Т. Аверченко, ставшимъ постояннымъ сотрудникомъ «Зарницъ». Я точно зналъ день и часъ, когда винтовая лѣстница задрожитъ подъ тяжелой поступью и на моихъ антресоляхъ, гдѣ постоянно горѣло электричество, появится массивная фигура тщательно одѣтаго и причесаннаго женъ-премьера, съ бритымъ лицомъ, толстыми губами, неодинаковостью взгляда изъ подъ пенснэ. Я безуспѣшно старался уловить взглядъ. Глаза смотрѣли по-разному, какъ будто совсѣмъ не смотрѣли. Тогда я не подозрѣвалъ, что зрѣніе было больное и что Аверченко носилъ въ памяти предостереженіе окулиста, за годъ передъ смертью оправдавшееся. Ему спѣшно пришлось удалить глазъ.
Аверченко былъ пріятенъ въ общежитіи. Для юмориста это вовсе необязательно. Юмористы часто ипохондрики. Можетъ быть юморъ спутникъ ипохондріи. Смѣшить и смѣяться самому не то же самое. Кинематографическій комикъ Чаплинъ утверждаетъ, что «смѣшить дѣло въ высшей степени серьезное».
Аверченко любилъ самъ посмѣяться. Константинополь того времени былъ сокровищницей впечатлѣній. Мы поверхъ всѣхъ осѣвшихъ здѣсь историческихъ пластовъ хлынули сюда своимъ русскимъ наслоеніемъ, быстро расплылись и затвердѣли своеобразными памятниками времени.
Популярности Аверченко способствовалъ, помимо таланта, благодушный, доброжелательный нравъ, даръ легко сближаться. Онъ былъ незамѣнимъ за столомъ. Качества сотрапезника цѣнятся у всѣхъ народовъ. Стажъ англійскаго адвоката пріобрѣтается испытаніемъ совмѣстныхъ товарищескихъ обѣдовъ. — Аверченко любилъ покушать. И въ произведеніяхъ его ѣда занимала значительное мѣсто. Онъ умѣлъ уходить въ маленькія радости жизни, садился за столъ у «Карпыча» въ «Пти шанъ» съ выраженіемъ проникновеннаго благополучія. Казалось, точно онъ послѣ треволненій дня входилъ въ тихій портъ. Онъ бережно наполнялъ рюмки и незамѣтно руководилъ дальнѣйшимъ направленіемъ обѣда, устанавливалъ всему порядокъ и чередъ, избѣгая чрезмѣрной торопливости.
Въ активъ Аверченко надо записать, что въ обиходѣ въ немъ не проявлялся ни писатель, ни острословъ. Онъ не злоупотреблялъ анекдотомъ. У него не замѣчалось сценическаго напряженія, свойственнаго литературнымъ львамъ. Онъ отлично слушалъ, не стремился завладѣть разговоромъ, по производимому на меня впечатлѣнію былъ скорѣе скроменъ, даже застѣнчивъ, впрочемъ, не безъ извѣстнаго себѣ на умѣ.
Онъ чуялъ малѣйшее дуновеніе пошлости. Въ одной парижской газетѣ однажды былъ помѣщенъ огромный фельетонъ съ пространнымъ описаніемъ всѣхъ ужасовъ «твердаго знака». Фельетонистъ важно поучалъ:
«если ваша библіотека насчитываетъ тысячу томовъ, то изъ нихъ 43 заняты исключительно «ъ».
Статья ничего особеннаго не представляла. Всѣ это знали. Но Аверченка что-то защекотало и въ обзорѣ печати въ «Зарницахъ» Медуза-Горгона отмѣтила:
«Я могу привести… еще болѣе яркій примѣръ: при существованіи твердаго знака у меня въ Петербургѣ была библіотека въ 700 книгъ, а теперь, когда твердый знакъ уничтоженъ — ни одной книги не осталось».
***
Поѣздки на «Лукуллъ». Постоянныя совѣщанія. Намѣчалось строеніе политическаго совѣщательнаго органа при главнокомандующемъ, будущаго «Русскаго совѣта». Врангель посылалъ въ разныя общественныя комиссіи, гдѣ приходилось зря терять время.
Однажды совѣщались у Струве въ посольствѣ. На совѣщаніи рѣшено было возобновить «Русскую Мысль» подъ редакціей ея Струве. Помню, что въ совѣщаніи принималъ участіе В. В. Шульгинъ, съ головой, повязанной голубымъ платкомъ. Онъ только что прибылъ «изъ Румыніи, куда его лодку прибилъ штормъ», какъ значится у меня въ записной книжкѣ.
Городъ полонъ слуховъ, то и дѣло пробѣгаетъ электрическая искра сенсаціоннаго извѣстія. То въ трехъ газетахъ, въ «Босфорѣ», одной греческой, одной турецкой — появится извѣстіе, что 30-тысячная армія Врангеля готовится въ вторженію во Фракію. То разносится слухъ о томъ, что совнаркомъ переѣхалъ изъ Москвы въ Петербургъ. То говорятъ о происшедшемъ въ Москвѣ переворотѣ. Гавасъ-Рейтеръ справляется у меня по телефону — правда ли, что умеръ Ленинъ?
Погода — то теплой осени, то холодной весны. Иногда выпадаютъ совсѣмъ лѣтніе дни. Воздухъ прозраченъ, дали съ громоздящимися домами, траурные кипарисы, благостный, ласкающій воздухъ.
То налетитъ пурга, выпадетъ снѣгъ, на улицахъ играютъ снѣжки — и эти снѣжки въ Константинополѣ производятъ такое же впечатлѣніе, какъ если бы самоѣды швырялись ананасами.
А то вдругъ все разомъ: дождь, снѣгъ, градъ, громъ, молнія — точно небо даетъ наглядный урокъ по космографіи,
Всюду русскіе, русскій языкъ, русскія вывѣски, русскіе нравы. Вотъ на окраинѣ «Стрѣльна», а вотъ «Гнѣздо перелетныхъ птицъ», гдѣ орудуютъ Аверченко и Свободинъ, собравшіе блестящій артистическій ансамбль. Здѣсь выступаетъ талантливая Бучинская (дочь Тэффи).
На улицахъ ходить картонный гигантъ съ краснымъ носомъ въ цилиндрѣ. За нимъ по пятамъ цѣлая толпа. Это живая реклама русскаго «кабачка» «Черная роза».
***
Около этого времени я пережилъ эмоціи антрепренера. Въ Константинополь изъ Одессы прибыла партія иностранцевъ, обобранныхъ большевиками. Рѣшилъ ихъ живьемъ показать иностранцамъ и союзнымъ властямъ. Снята была большая зала въ артистическомъ кружкѣ «Эксъ-Паризіана» на Галата-серай и приглашенъ весь вліятельный Константинополь. Назначено было собраніе въ воскресеніе въ 12 часовъ дня. Оно едва не сорвалось. Когда я за четверть часа до начала прибылъ въ кружокъ, то къ своему ужасу увидѣлъ въ снятой залѣ компанію актеровъ, окружившихъ гурьбою столъ. На столѣ лежала живая обезьяна, которую для какой-то непонятной надобности раскрашивали въ другую масть. Актеры наотрѣзъ отказались покинуть залу пока не окончатъ операціи, а моя публика уже собиралась. Насилу при помощи старшинъ и даже полиціи удалось разсѣять живописную группу, которая, ругаясь на нѣсколькихъ языкахъ. покинула залу съ несчастнымъ звѣренышемъ, загримированнымъ въ какое-то фантастическое существо, въ пеструю летучую мышь.
Народу собралось много. Себя я счелъ полезнымъ не обнаруживать, а просилъ взять на себя предсѣдательствованіе и руководство опросомъ «жертвъ» кн. Пав. Дм. Долгорукова. «Потерпѣвшихъ» было четверо: два обтрепанныхъ бельгійскихъ рабочихъ, итальянецъ въ сѣрой поддевкѣ и француженка. Публика ихъ закидывала вопросами. Француженка, произнося слово «Россія», каждый разъ плакала. Итальянецъ сообщилъ, что видѣлъ солдата конницы Буденнаго въ каракулевомъ дамскомъ сакѣ.
Вѣроятно это собраніе было первымъ, на которомъ «потерпѣвшіе» иностранцы были показаны публично и разсказывали «заграницѣ» о своихъ испытаніяхъ.
***
13 февраля Врангель ушелъ на «Лукуллѣ» на о. Лемносъ и въ Галлиполи. Мнѣ пришлось организовать литературное сопровожденіе главнокомандующаго, такъ какъ представлялось важнымъ использовать поѣздку для освѣдомленія европейскаго общественнаго мнѣнія о русской арміи. Русскую печать представлялъ И. Д. Сургучевъ. Изъ иностранныхъ органовъ былъ представленъ между прочимъ французскій офиціозъ «Танъ», корреспондентъ котораго «команданъ» Ролленъ былъ такъ хорошо обставленъ, какъ нашимъ русскимъ журналистамъ, даже въ благополучное время, не снилось. Ролленъ занималъ цѣлый домъ въ нѣсколько этажей на улицѣ «Телеграфа», въ типичномъ турецкомъ закоулкѣ. У него были секретари по всѣмъ отраслямъ «восточной» политики того времени — по «турецкому», «греческому», «русскому» отдѣлу. По «русскому» — былъ настоящій русскій, Владыкинъ.
Пришлось снаряжать въ путь, кромѣ того, «устную газету», кино, такъ какъ надо было въ живыхъ снимкахъ запечатлѣть для свѣта бытъ нашихъ войскъ.
Поѣздка показала, что было что «запечатлѣвать» и снимать. Самъ я съ Врангелемъ не ѣздилъ: у меня было по гордо работы въ Константинополѣ.
Поѣздка Врангеля затянулась. «Лукуллъ» вернулся только 3 марта. Задержалъ жестокій нордъ-остъ.
Въ отсутствіе главнокомандующаго начали поступать ко мнѣ изъ разныхъ мѣстъ извѣстія о событіяхъ чрезвычайнаго значенія въ Россіи. Сперва свѣдѣнія были глухія, потомъ стали получаться сообщенія все болѣе и болѣе подробныя. Видно было, что это не «очередная» утка, а нѣчто осязательное.
Въ Кронштадтѣ вспыхнуло возстаніе. Исторія его извѣстна. Приведу только самое характерное, особенно интересное въ связи съ событіями текущей дѣйствительности.
Насъ конечно интересовалъ вопросъ, подъ какимъ политическимъ флагомъ поднято возстаніе въ Кронштадтѣ? Вопросъ этотъ интересовалъ однако лишь насъ, штатскихъ политиковъ. Русскіе же бѣлые офицеры откликнулись на событія совершенно иначе. Ихъ совсѣмъ не интересовали «платформы», «флагъ», «программа» — имъ было все равно, кто подымалъ возстаніе, хотя бы эсъ-эры: офицеры хотѣли ѣхать имъ помочь, драться вмѣстѣ съ «кронштадтцами», кто бы они ни были и что бы ни исповѣдывали. Ко мнѣ гурьбами въ бюро приходила военная молодежь, прося помочь добраться до Кронштадта. Молодежь обнаруживала чуткій политическій инстинктъ, легшій въ основу всей бѣлой борьбы, которая велась не за опредѣленный политическій режимъ, а за физическое спасеніе Россіи. Надо было тѣло Россіи спасти отъ смерти.
Характерно еще одно обстоятельство. Возстаніе продолжалось около двухъ недѣль, и какъ раскинулась по міру вѣсть о немъ, и какимъ сочувствіемъ она была встрѣчена! Американскій красный крестъ и американскія власти выслали въ Кронштадтъ имѣвшіяся въ Финляндіи запасы муки, молока, консервовъ, отправили изъ Стокгольма транспортъ съ мукой и предметами первой необходимости. Шведское правительство заявило о своей готовности принять на себя пересылку продовольствія въ Кронштадтъ.
Казалось, что близится пробужденіе, что наконецъ-то кончается великая война.
*) Предыдущій очеркъ воспоминаній «Близкая даль», посвященный первому мѣсяцу жизни въ Константинополѣ (декабрь 1920 г.) послѣ прибытія изъ Крыма, напечатанъ въ «Возрожденіи» 9 января 1932 года.
**) «Возрожденіе» отъ 25 іюля 1929 г.
Николай Чебышёвъ.
Возрожденіе, № 2425, 22 января 1932.
Visits: 55