5 марта 1928 года въ Парижѣ я присутствовалъ на сожженіи тѣла А. А. Лопухина. Сожженіе происходило въ крематоріумѣ кладбища «Перъ Лашезъ». Я былъ въ первый разъ на такой церемоніи, а потому чувствовалъ себя нѣсколько озадаченнымъ, какъ и большинство русскихъ людей, не свыкшихся съ обрядомъ гражданскаго погребенія. Мы на все смотрѣли нѣсколько растерянно и испуганно — и на трубы «храма», которымъ архитекторъ старался придать какія-то выпуклости и выгнутости изъ эстетическихъ соображеній, и на церемоніймейстера, предлагавшаго присутствовать при различныхъ фазисахъ сожженія, и на общественнаго дѣятеля Б., справлявшагося то у одного, то у другого о томъ, будутъ ли рѣчи?

Человѣкъ десять, въ томъ числѣ и я, сочли долгомъ послѣдовать приглашенію войти во внутрь задней половины храма, гдѣ полтора часа происходило сожженіе, и присутствовать при перекладываніи пепла сгорѣвшихъ останковъ въ урну… Урну поставили на носилки и черезъ храмъ вынесли наружу въ колумбаріумъ. За урной шли близкіе, а мы, друзья и знакомые, за близкими…. Урну перенесли черезъ площадь. Колумбаріумъ это — если допустимо тутъ такое тривіальное сравненіе — аркады съ банковскими сейфами въ стѣнѣ. Подъ ном. 1601 зіяла открытая маленькая ниша, величиной съ небольшой сейфъ. Туда вдвинули урну и задѣлали извѣстью плиту. Было затѣмъ выражено соболѣзнованіе и церемонія кончилась. Присутствовавшіе на церемоніи были все знакомые. Кое-кто, впрочемъ, былъ мнѣ незнакомъ.

Такъ, издали мнѣ поклонился красивый молодой человѣкъ, похожій на американца. Я его не зналъ.

***

Шелъ пятый часъ вечера, въ воздухѣ роились струйки далекой еще медленно подплывающей весны. Мнѣ вдругъ показалось скучнымъ возвращаться гурьбой съ полу-знакомыми людьми въ метро или автобусѣ и, когда публика отъ колумбаріума повернула направо къ воротамъ, я повернулъ налѣво отъ воротъ внутрь кладбища.

«Перъ Лашезъ» одна изъ интереснѣйшихъ прогулокъ въ Парижѣ. Вспоминаются слова о Европѣ Ивана Карамазова Алешѣ:

«Дорогіе тамъ лежатъ покойники, каждый камень надъ ними гласитъ о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вѣрѣ въ свой подвигъ, въ свою истину, въ свою борьбу и въ свою науку, что я знаю заранѣе, паду на землю и буду цѣловать эти камни…»

Я вспомнилъ, что вблизи крематоріума могила Оскара Уайльда, и хотѣлъ пройти къ ней. На кладбищѣ не было живой души. Воздухъ тихій, присмирѣвшій, благостный. Деревья голыя. Шелъ я по проѣзжей дорожкѣ между кварталами кладбища.
Здѣсь вотъ, въ 89 кварталѣ, должно быть мѣсто, гдѣ лежитъ авторъ «Тюремной баллады». Вдругъ я услышалъ, что меня нагоняетъ автомобиль. Дорожка была узкая, но автомобиль по ней проѣхать могъ. Съ автомобиля меня окликнулъ мужской голосъ:

— Николай Николаевичъ, хотите я васъ довезу!..

Въ маленькомъ автомобилѣ «кондьюитъ энтерьеръ», сидѣлъ молодой человѣкъ очень благообразной, даже красивой наружности, бритый, тщательно одѣтый, американской складки. Только глаза его были русскіе, некрасивые, печально-неувѣренные. У русскихъ мужчинъ рѣдко бываютъ красивые глаза, какъ, на примѣръ, у итальянцевъ. Автомобилистъ былъ тотъ незнакомый молодой человѣкъ, поклонившійся мнѣ въ крематоріумѣ.

— Едва ли подвезете!.. Я ищу могилу Оскара Уайльда… Она должка быть гдѣ-то здѣсь совсѣмъ поблизости.

Незнакомецъ любезно предложилъ по искать со мной могилу. Вечерѣло, я не зналъ, когда кладбище закрывается, мнѣ надо было въ шестомъ часу быть въ редакціи. Найти могилу безъ плана или указаній сторожа не такъ просто. Я раздумалъ искать могилу и рѣшилъ воспользоваться любезностью незнакомца.

— Вамъ куда, въ редакцію? — спросилъ молодой человѣкъ, когда я усѣлся, рядомъ съ нимъ въ «кондьюитъ энтерьеръ». Онъ, очевидно, хорошо меня зналъ.

Мы поѣхали. Выбрались изъ кладбища. Ѣхали центральными артеріями, черезъ «Репюбликъ», Большими бульварами. Улицы были въ полномъ движеніи. Онъ отлично правилъ. Быстро двигаться, однако, нельзя было, улицы были загромождены машинами.
Я искоса разглядывалъ автомобилиста. Кто онъ?.. Да еще имѣетъ собственный автомобиль, и не такси, а господскую машину, и притомъ такую, на которой можно ѣздить только «для себя»…

Онъ занималъ меня разговорами о Moсквѣ. о томъ, что революція застала его заграницей…

— Вы знаете курьезъ: я во время войны на салоникскомъ фронтѣ былъ помощникомъ военнаго прокурора?..

Я не понималъ, почему это именно въ отношеніи незнакомца было такъ курьезно. Кто онъ, кто онъ? Во время складыванія костей и пепла въ урну въ «застѣнкѣ» крематоріума, онъ стоялъ со мной въ группѣ приглашенныхъ присутствовать при этомъ актѣ, считающемся послѣ самого сожженія въ этомъ «пещномъ дѣйствіи» самымъ важнымъ. Кто онъ?

Въ концѣ концовъ, когда мы приближались къ Портъ Сенъ-Мартенъ, я его спросилъ:

— Простите меня, какъ ваша фамилія? Я ее забылъ.

Онъ засмѣялся.

— Нѣтъ, моей фамиліи я вамъ не скажу… Вы выскочите на ходу изъ автомобиля.

— Ну, все-таки скажите… обѣщаю доѣхать до конца, теперь недалеко.

Я настаивалъ, незнакомецъ, ставшій еще для меня таинственнѣе, отнѣкивался, шутилъ…

Около Портъ Сенъ-Дени образовался заторъ, мы остановились посреди улицы. Знаменитый ажанъ, дежурящій у этихъ «воротъ», извѣстный всему Парижу своими длинными вьющимися золотисто-каштановыми баками, выводимый во всѣхъ обозрѣніяхъ, махалъ палочкой, боролся съ какимъ-то безпорядкомъ, вызвавшимъ закупорку «артеріи».

— Какъ же, Николай Николаевичъ, вы меня такъ забыли? Вѣдь въ предыдущую нашу встрѣчу мы съ вами провели три дня вмѣстѣ, три дня отъ утра до поздняго вечера!.. Правда, это было много лѣтъ назадъ.

Я вспоминалъ съ напряженіемъ. Что-то вспомнилось. Да, лицо знакомое. Черты точно знакомаго опернаго тенора. Тембръ голоса гдѣ-то слышалъ. Но гдѣ и когда?

Пауза. Я молчалъ. Тогда мой собесѣдникъ нагнулся надъ рулемъ и спросилъ:

— Помните Ярославль, тринадцать лѣтъ назадъ?

Я обомлѣлъ.

— Вы?..

— Да, это я…

………………………………………………

Въ концѣ 1913 года, будучи товарищемъ прокурора московской судебной палаты, я получилъ ордеръ министра юстиціи выступить обвинителемъ въ Ярославлѣ по дѣлу B. В. П—ва, обвинявшагося въ убійствѣ жены. Дѣло это было московское, а не ярославское.

П—въ застрѣлилъ жену въ Москвѣ, въ «Стрѣльнѣ». Оно и слушалось разъ вь Москвѣ. Московскіе присяжные засѣдатели вынесли П—ву оправдательный вердиктъ. Процессъ вызвалъ большой шумъ. По обвинительному акту П—ву предъявлялось обвиненіе въ предумышленномъ убійствѣ. Для доказательства предумышленія пришлось собирать цѣлый рядъ мелочей, подробностей личныхъ отношеній обоихъ супруговъ. Процессъ привлекъ общественное любопытство, вызвалъ нездоровыя его проявленія, сопровождался скандальными инцидентами… Недоброжелатели подсудимаго рисовали его какимъ-то утонченнымъ Оскаромъ Уайльдомъ. На судѣ прошла цѣлая вереница извѣстнѣйшихъ москвичей, богатыхъ людей, прожигателей жизни, вся веселящаяся «ночная» Москва. Убитую Зинаиду Ивановну тоже хорошо всѣ знали. Это была прелестная женщина. Въ то время, когда ее убилъ П—въ, онъ съ ней разстался и правъ на нее не имѣлъ никакихъ. Послѣ одного, кажется, года жизни врозь онъ засталъ брошенную имъ же жену въ ресторанѣ въ мужскомъ обществѣ, въ зимнемъ саду «Стрѣльны», подошелъ къ ней и, выстрѣливъ въ нее въ упоръ изъ револьвера, убилъ наповалъ.

Какъ-никакъ, присяжные засѣдатели оправдали П—ва. Обвинитель опротестовалъ приговоръ. Сенатъ отмѣнилъ его, обратилъ дѣло къ новому разсмотрѣнію въ другомъ составь присяжныхъ засѣдателей. Прокурорскій надзоръ нашелъ, что въ Москвѣ это слишкомъ «московское» дѣло не найдетъ спокойной атмосферы и возбудилъ передъ сенатомъ вопросъ о переносѣ дѣла ради безпристрастія въ другой судъ — въ Ярославль. Сенатъ и съ этимъ согласился. Дѣло перенесли въ Ярославль. Оно должно было слушаться въ декабрѣ 1913 года. На меня министромъ было возложено поддерживать обвиненіе. Такія порученія на долю товарищей прокурора палаты выпадали въ исключительныхъ случаяхъ. Товарищи прокурора палаты обвиняли передъ судебными палатами или передъ ихъ особыми присутствіями съ участіемъ сословныхъ представителей. Къ этому времени опредѣлилось мое назначеніе прокуроромъ кіевской судебной палаты. Не былъ только распубликованъ еще именной высочайшій указъ.

Въ концѣ ноября я съѣздилъ въ Ярославль, чтобы прочесть дѣло, пересланное мѣстному суду. Я прожилъ нѣсколько пріятныхъ дней въ тихомъ, степенномъ, по-сѣверному провинціальномъ Ярославлѣ, не торопясь перелистывалъ дѣло. Если не ошибаюсь, обвиненіе было измѣнено и П—въ уже обвинялся просто въ умышленномъ убійствѣ, безъ заранѣе обдуманнаго намѣренія. При такой постановкѣ обвиненія могло быть сдѣлано одно только возраженіе: защита могла доказывать, что подсудимый дѣйствовалъ въ состояніи запальчивости и раздраженія или даже въ состояніи болѣзненнаго умоизступленія. Дѣло же было ясно и вполнѣ прочно стояло на своихъ ногахъ.

Прочиталъ слѣдственные акты, побесѣдовалъ съ товарищемъ предсѣдателя, Благовѣщенскимъ, который долженъ былъ предсѣдательствовать. И уѣхалъ обратно въ Москву.

Мнѣ переносъ дѣла въ Ярославль показался ошибкой. Обвиненіе въ такихъ суженныхъ рамкахъ могло пройти и въ Москвѣ. Наоборотъ какой-нибудь крестьянскій составъ присяжныхъ въ Ярославлѣ могъ встать на сторону мужа. Какъ никакъ расправа съ ней была совершена въ ночномъ ресторанѣ, гдѣ она находилась въ обществѣ чужихъ мужчинъ.

Дѣло слушалось въ серединѣ декабрѣ 1913 года. Стояли жестокіе морозы. Защищали П—ва присяжные повѣренные Н. П. Измайловъ и Бобрищевъ-Пушкинъ (отецъ). Гражданскимъ истцомъ выступалъ H. М. Михаловскій, молодой подававшій большія надежды адвокатъ, увлеченный дѣломъ, какъ говорится «въѣзжавшій» въ него. Я относился къ дѣлу спокойнѣе. Мысли и заботы мои въ Кіевѣ, гдѣ меня ожидала сложная обстановка и далеко неугомонившіяся еще страсти двухъ лагерей, поднявшихся другъ противъ друга въ связи съ процессомъ объ убійствѣ Ющинскаго.

Дѣло П—ва, гастроль столичныхъ «ар тистовъ» привезшихъ съ собой прошумѣвшую на всю Россію постановку, естественно привлекло вниманіе патріархальнаго города. Процессъ шелъ «съ аншлагомъ». Налицо было все губернское общество, доживавшее послѣдній мирный годъ передъ Великой войной. «За судьями» слушали процессъ чины мѣстнаго судебнаго вѣдомства. Много свидѣтелей изъ Москвы по законной причинѣ (дальности разстоянія) изъ Москвы не явилось. Защита даже заявила ходатайство отложить слушаніемъ дѣло, на что я могъ только указать суду, что къ слѣдующему разу отдаленность Ярославля отъ Москвы не измѣнится. Живыя свидѣтельства пришлось замѣнить чтеніемъ ихъ протокольныхъ записей на предварительномъ слѣдствіи.

Происходили ожесточенныя схватки между гражданскимъ истцомъ Михаловскимъ и защитникомъ Измайловымъ. В. В. П—въ держался спокойно и прилично, какъ и при первомъ разбирательствѣ. Среди московскихъ уголовныхъ дамъ онъ тогда былъ героемъ дня. Но онъ невольно потянулъ немедленно на свою сторону и скромныхъ губернскихъ «львицъ», не отрывавшихъ отъ него своихъ глазъ. Я имѣлъ рѣшительно неблагодарную женскую аудиторію. На меня смотрѣли съ ненавистью и презрѣніемъ — за то, вѣроятно, что я посягалъ на дамскаго кумира и посвятилъ нѣсколько сердечныхъ словъ несправедливо очерненной свидѣтелями памяти его жертвы, милой, доброй, простодушно веселой Зинаиды Ивановны…

Обвинительной моей рѣчью впрочемъ никто не остался доволенъ (попрекалъ ею и H. М. Михаловскій), а «Русское Слово» меня даже сочло нужнымъ ругнуть — говорилъ, молъ, поверхъ головы мѣстныхъ присяжныхъ засѣдателей. Собирая по окончаніи дѣла со стола бумаги, я, однако, имѣлъ въ распоряженіи мертвый кассаціонный поводъ, крупнѣйшую процессуальную ошибку, допущенную предсѣдательствующимъ. По вынесеніи присяжными засѣдателями оправдательнаго вердикта я всталъ и просилъ записать въ протоколѣ этотъ промахъ. Приговоръ былъ неправосуденъ, можно было признать наличіе запальчи вости и раздраженія — не слѣдовало въ чистую оправдывать. Поэтому я счелъ себя обязаннымъ воспользоваться процессуальнымъ нарушеніемъ, безспорнымъ поводомъ для кассаціи. Я зналъ, что Сенатъ черезъ него перескочить не можетъ.

Для добросовѣстнаго, самолюбиваго товарища предсѣдателя Благовѣщенскаго промахъ, допущенный въ такомъ сенсаціонномъ по губернскому масштабу дѣлу, былъ жестокимъ ударомъ, Къ святкамъ онъ скончался.

Сенатъ дѣйствительно по моему протесту отмѣнилъ и второй приговоръ по дѣлу П—ва. Его въ третій разъ судили въ Ржевѣ. Попробовали теперь въ уѣздномъ городѣ, послѣ того какъ въ столицѣ и губернскомъ городѣ присяжные не воспріяли правды дѣла. Третій судъ происходилъ уже въ бытность мою въ Кіевѣ. Въ Ржевѣ П—ва въ третій разъ оправдали. На этотъ разъ окончательно.

Вотъ воспоминанія, которыя пронеслись у меня въ головѣ… Около меня сидѣлъ П—въ, тотъ П—въ, котораго я въ послѣдній разъ видѣлъ 13 лѣтъ назадъ въ Ярославлѣ, когда, уходя изъ залы засѣданія ярославскаго суда, рѣшалъ самъ съ собой, что правосудіе должно совершиться и что состоявшееся оправданіе не можетъ остаться въ силѣ…

………………………………………………

Рядомъ со мной, однако, сидѣлъ другой человѣкъ. Очищенный временемъ, много пережившій, серьезный, умный. За свои «три» процесса онъ, въ общей сложности, просидѣлъ въ тюрьмѣ два съ половиной года! Собственно, можно считать, что онъ отбылъ наказаніе. Когда началась война, онъ поступилъ въ военное училище, кончилъ его и вышелъ въ офицеры 294 Богучарскаго пѣхотнаго полка. Девять мѣсяцевъ боевой жизни въ составѣ этого полка сдѣлали многое…

— Послѣ этихъ девяти мѣсяцевъ я сталъ другимъ… Я, конечно, былъ дурной тогда, но не такой, какимъ меня выставлялъ при первомъ разбирательствѣ обвинитель. Вы на судѣ говорили правду, ничего не преувеличивали.

Революція застала П—ва на салоницкомъ фронтѣ во французскихъ войскахъ. Послѣ революціи онъ остался во Франціи, одно время служилъ въ Марокко. Въ Парижѣ у него «дѣло»: онъ комиссіонеръ по продажѣ автомобилей.

Мы доѣхали до рю де Сезъ и дружески простились. На прощаніе я ему сказалъ :

— Я радъ былъ съ вами встрѣтиться и радъ буду съ вами встрѣчаться, и впредь.

Живая спасшаяся душа!.. Какую роль мы, прокуроры, тутъ сыграли?.. Внесли ли мы хоть крупицу въ это возрожденіе, или все сдѣлала война, — война, которую теперь такъ хаятъ?..

Но какія въ жизни бываютъ таинственныя совпаденія и встрѣчи. На сожженіи въ бывшихъ владѣніяхъ духовника Людовика XIѴ тѣла россійскаго директора департамента полиціи, русскій прокуроръ, разыскивая могилу Оскара Уайльда, встрѣчаетъ москвича, котораго онъ обвинялъ въ женоубійствѣ на верховьяхъ Волги и который въ кутильныхъ кругахъ «Яра» и «Стрѣльны» сближался съ этимъ англійскимъ поэтомъ!..

Н. Чебышевъ.
Возрожденіе, № 2082, 13 февраля 1931.

Visits: 20