Шафранная луна стояла въ чистомъ небѣ.

На колокольнѣ пробило девять, и когда замеръ бой церковныхъ часовъ воздвиглась еще величественнѣе тишина прозрачной лѣтней ночи.

Онъ шелъ изъ Кламара въ Парижъ, съ пріятельской пирушки, его башмаки звонко постукивали о дорогу.

Это былъ молодой человѣкъ съ длиннымъ носомъ и впалыми щеками. Свою оперенную шляпу онъ несъ подъ мышкой. Пряди темныхъ волосъ падали ему на худое лицо, въ его глазахъ печально и нѣжно переливался лунный свѣтъ. Онъ шагалъ такъ сильно, что шпага похлопывала его по икрамъ, на которыхъ неряшливо наморщивались чулки, и отъ ходьбы слышно дышалъ.

Этотъ длинноносый молодой человѣкъ былъ Сирано де Бержеракъ, отставной солдатъ, студентъ, поэтъ, драматургъ, и едва ли не сумасшедшій бѣднякъ, съ головой полной химеръ и галиматьи. Именно такъ, всего въ двухъ строкахъ, отозвался о немъ одинъ изъ цѣнителей искусствъ семнадцатаго вѣка, нѣкій Ро: «Сумасшедшій, подъ именемъ Сирано, состряпалъ для театра трагедію, названную Агрипиной. Это — сущая галиматья».

Но Бержеракъ вовсе не помышлялъ о Ро въ ту ночь, когда шагалъ изъ Кламара въ Парижъ.

Онъ смотрѣлъ на луну, которая уже поблѣднѣла и поднялась въ сіяніи высоко. Онъ думалъ о мерцающихъ мірахъ надъ головою, о невѣдомыхъ существахъ, которыя населяютъ иныя планеты, о таинствѣ жизни, можетъ быть, одинаково свершаемой на лунѣ и на землѣ, во всей вселенной. Онъ думалъ, что если однажды жизнь дана существу, она уже не прервется, а только измѣнитъ свой видъ и потому ему, Бержераку, еще суждено поскитаться по звѣздамъ, когда онъ подымется отъ земли, какъ прозрачный паръ. Такъ онъ думалъ о многихъ любопытныхъ вещахъ.

Это были тѣ чистыя и утѣшающія мысли, какія часто приходятъ въ голову человѣку, идущему въ ночной тишинѣ подъ звѣздами.

Со звѣздной чистотой, отъ которой человѣкъ становится какъ бы прозрачнѣе, де Бержеракъ вернулся въ Парижъ, на Лѣвый Берегъ, въ два своихъ чулана, подъ самыми черепицами.

Луна теплилась на боку мѣднаго таза и свѣтилась на бѣлыхъ листахъ книги, открытой на столѣ. Онъ бросилъ въ уголъ, на табуретъ съ продавленной соломой, шляпу и шпагу.

Луна горѣла бѣлымъ огнемъ въ огромной и прозрачной пустынѣ неба. Бержеракъ толкнулъ окно и высунулся наружу. Онъ такъ перегнулся изъ окна, оперѣвши руки о раму, что темные волосы упали ему на лицо и лунный свѣтъ скользнулъ по его выпирающимъ лопаткамъ.

Парижъ островерхій, черепичный и стиснутый, въ сѣромъ блистаніи, громоздился внизу, такой безмолвный, точно въ немъ не было ни души.

Бержеракъ видѣлъ подъ собою кривую улицу, забирающую вверхъ, съ блюдами серебра, разлитыми по камнямъ, и тѣсную площадь, такую пустую, какъ привидѣніе, по которой прозрачными и торжественными волнами двигался лунный свѣтъ.

Повидимому, именно тогда Сирано де Бержеракъ и рѣшился на свое знаменитое путешествіе, журналъ котораго подъ заглавіемъ «Иной міръ или комическая исторія странъ и государствъ луны», былъ, какъ извѣстно, изданъ въ свѣтъ только черезъ десятокъ лѣтъ послѣ его кончины книгопродавцемъ Христофоромъ Муравьемъ, въ 1663 году, въ Ліонѣ.

Путешествіе на луну, какъ можно предполагать, началось съ холмовъ у Медонскаго лѣса, у Кламара, гдѣ Бержеракъ былъ наканунѣ. Извѣстно, какъ онъ обвязалъ себя аптекарскими пузырьками и стклянками, наполненными до краевъ росою.

На зарѣ роса стала испаряться, и Сирано Бержеракъ поднялся съ утреннимъ паромъ къ перистымъ облакамъ, въ чистое и свѣжее небо. Отъ зари небо прохладно и величественно пылало. Сирано летѣлъ все выше, весь освѣщенный, какъ румяный огонь. Его путевой журналъ не разсказываетъ, былъ ли онъ замѣченъ въ то ясное утро налъ Парижемъ, а между тѣмъ свѣжимъ вѣтромъ его отнесло за Сену и вначалѣ онъ летѣлъ такъ низко, что задѣвалъ башмаками черепицы и закопченные горшки на трубахъ, а позже стукнулся колѣнями о каменный рогъ той Химеры, которая насмѣшливо высовываетъ языкъ на Соборѣ Парижской Богоматери…

Но первый полетъ былъ неудачнымъ, и онъ упалъ, правда, очень далеко отъ Парижа, почти на другомъ концѣ свѣта, около губернаторскаго дворца въ Канадѣ.

Въ Канадѣ ему удалось изобрѣсти свою вторую летательную машину.

Эта машина, похожая, по его описанію на крылатаго желѣзнаго дракона, была системой летучихъ ракетъ. Взрывы ракетъ приводили ее въ движеніе. Словомъ, Бержеракъ, три вѣка тому назадъ, изобрѣлъ ту самую движущуюся взрывами ракету, которую въ точности желаетъ теперь повторить одинъ вѣнскій инженеръ, тоже для полета на луну.

Верхомъ на своей ракетѣ, въ огнѣ и грохотѣ взрывовъ, отважный кавалеръ Бержеракъ, придерживая оперенную шляпу, помчался на луну, какъ вихрь…

На этотъ разъ онъ упалъ со своей ракетой посреди луннаго рая, гдѣ смѣльчака встрѣтилъ пророкъ Илья, одинъ изъ райскихъ обитателей. Тамъ же Бержераку удалось осмотрѣть желѣзную колесницу, въ которой, по его словамъ, Илія поднялся когда-то на небо.

Покинувши вскорѣ рай, безстрашный кавалеръ оказался въ иной лунной странѣ, населенной странными существами.

Это были великаны, ходившіе на четверенькахъ. Объ ихъ ростѣ можно судить по тому, что Бержерака и еще одного испанца, приключившагося въ тѣхъ мѣстахъ, лунные обитатели посадили въ птичью клѣтку и носили ихъ такъ и разглядывали на жердочкѣ, какъ двухъ чижей. Впрочемъ, четвероногіе граждане луны были очень вѣжливы. Они всѣ были философами.

Въ лунномъ королевствѣ кавалеру Бержераку удалось повидать дома на парусахъ, цѣлые лунные города, которые переносились по воздуху съ мѣста на мѣсто, какъ громадные корабли.

Онъ видѣлъ тамъ солнечные лучи, освобожденные отъ ихъ жара и заключенные въ прозрачные шары, которыми граждане луны освѣщали свои дома.

Онъ читалъ тамъ лунную книгу, для чего глаза безполезны, а надобны одни уши: эта книга — чудесная маленькая машина.

— Только повернуть иглу на главу, которую желаешь послушать, — разсказываетъ Бержеракъ три вѣка тому назадъ, — и въ то же мгновеніе слова исходятъ изъ-подъ иглы, какъ изо рта человѣка или изъ музыкальной шкатулки…

Такъ, въ этой «Исторіи странъ и государствъ луны», никѣмъ теперь не читаемой, таятся зловѣще-отчетливыя описанія нашихъ летательныхъ машинъ, электрическихъ лампъ, громкоговорителей…

Сирано де Бержераку, осмѣянному неудачнику, въ его одинокія и сумасшедшія ночи, когда онъ засматривался на глухонѣмую луну, какъ-бы открылось все будущее Европы до самаго нашего времени. Онъ же за тридцать лѣтъ до Ньютона первымъ подалъ мысль о планетномъ притяженіи.

Соблазненный луной, томимый по невѣдомымъ мірамъ мечтатель, оказался пророкомъ современной матеріальной — сумеречно-лунной — Европы, которую онъ описалъ довольно точно въ 1663 году.

Но онъ не только угадчикъ теперешнихъ радіо и вѣнскихъ ракетъ…

II

На лунѣ, коротая время, Бержеракъ велъ длинные философскіе разговоры съ тамошними учеными и мудрецами, чаще всего съ однимъ изъ нихъ, который называлъ себя Демономъ-Сократа.

— Мы извѣстны у розенкрейцеровъ подъ именемъ великихъ маговъ, — признавался ему этотъ Демонъ. — Насъ еще именуютъ на землѣ тѣнями, привидѣніями и призраками…

Философскими діалогами съ тѣнями и въ царствѣ тѣней, громоздкими разсужденіями, при чтеніи которыхъ чувствуешь иногда головокруженіе, — такъ они напряжены, тяжки, подчасъ нелѣпы, — кажется вначалѣ все «Путешествіе на луну». Оно, дѣйствительно, можетъ показаться бредомъ сумасшедшаго, особенно, когда наталкиваешься на такіе, напримѣръ, безумные образы: «глаза неусыпаемыхъ серафимовъ горѣли въ его головѣ», или «наши кишки — это и есть змѣй-соблазнитель, свернувшійся въ каждомъ человѣкѣ…»

Но скоро начинаешь думать, что «Путешествіе на Луну» написано Бержеракомъ неспроста, что вовсе оно не «комическое», а его безхитростная форма лишь прикрываетъ сокровенное содержаніе.

Это не смѣшной и безцѣльный вымыселъ, а странное и полупонятное иносказаніе, это — тайная книга, какъ книги средневѣковыхъ алхимиковъ, и кажется, что луна Бержерака — мистическая луна и его воздушныя скитанія — мистическое странствіе души въ иномъ мірѣ, въ которомъ онъ намѣревался описать еще и «Республику Солнца».

Не былъ ли самъ Бержеракъ розенкрейцеромъ, и не есть ли его путешествіе магическій трактатъ, ключи къ которому намъ неизвѣстны? Все это, разумѣется, однѣ догадки и тутъ необходимъ настоящій слѣдователь.

Но и простой читатель понимаетъ, что его діалоги — доказательство одного, повидимому, розенкрейцеровскаго ученія о жизни и смерти:

— Все во всемъ, — учить Бержеракъ. — Можно сказать, что въ человѣкѣ есть все, что необходимо для состава дерева, и въ деревѣ все, чтобы составить человѣка. Итакъ, глубоко проникая въ натуру, можно понять, что она едина; однако, она, какъ превосходный комедіантъ, разыгрываетъ самыя различныя роли, подъ самыми различными нарядами…

И вотъ Бержераку, какъ будто уже удается разгадать это единое таинство жизни и смерти, какъ будто онъ уже поднялъ руку, чтобы сдернуть послѣднюю маску, онъ уже договариваетъ послѣднія слова разгадки:

— Что касается смерти —

Какъ вдругъ, описываетъ онъ, громадный негръ, эфіопъ (не сама ли смерть?) ворвался къ нему, схватилъ въ охапку и швырнулъ съ луны обратно на землю…

На разсвѣтѣ второго дня онъ сталъ различать землю съ ея Европой, Африкой и Азіей.

Упалъ Бержеракъ благополучно въ Италіи, хотя деревенскія собаки, привыкшія лаять на луну, едва не разорвали его, замѣтивши, что онъ падаетъ съ неба, а, главное, учуявши его лунный запахъ.

На этомъ и кончается карта путешествія на луну Сирано де Бержерака.

III

Странно, что его книга полузабыта. Еще страннѣе судьба самого Бержерака.

Въ лучшемъ случаѣ онъ былъ французскимъ подражаніемъ Донъ-Кихота, только тотъ, отыскивая истину, гонялся за привидѣніями и приключеніями по землѣ, а этотъ отваживался на прыжокъ съ земли на луну.

Есть общее у Бержерака и съ самимъ Сервантесомъ: они оба были солдатами. Сирано девятнадцати лѣтъ дрался въ рядахъ гасконцевъ противъ испанцевъ и получилъ пулю при осадѣ Музона, а въ слѣдующемъ 1640 году, при осадѣ Арраса, въ рукопашной, ему едва не разсѣкло шпагой шею. Гасконцы восхищались юнымъ Бержеракомъ и звали его отчаяннымъ малымъ.

Какъ Сервантесъ, онъ былъ солдатомъ и мечтателемъ. Мечтающимъ солдатомъ былъ и Наполеонъ, на которомъ особенно понятно, какъ иногда мысль, а то и вымыслы, мечтателя могутъ перекраивать весь міръ.

Любопытно еще, что всѣ знаютъ сбывшіяся предсказанія Бержерака о матеріальной Европѣ съ ея граммофонами и аэропланами, но еще никто не разгадалъ его иносказанія, его магическаго ученія и незамѣченнаго откровенія о новой духовной Европѣ, которой, повидимому, суждено придти на смѣну матеріальной.

Забытый кавалеръ Сирано де Бержеракъ, смѣю ли я сказать, что вы кажетесь мнѣ пророкомъ завтрашняго европейскаго дня…

А кто изъ насъ не любилъ съ дѣтства этого незнакомца и странника и кого не влекъ къ себѣ его таинственный полетъ? Мое сердце и теперь сжимаетъ трогательное чувство, когда я всматриваюсь въ ту старинную гравюру, которую такъ часто видѣлъ ребенкомъ: кавалеръ Сирано де Бержеракъ, въ шляпѣ, въ башмакахъ съ пряжками и со шпагой, съ поясамъ, увѣшаннымъ пузырьками, тихо летитъ звѣздной ночью надъ холмами и острыми колокольнями…

Мнѣ и теперь кажется, что на свѣтѣ нѣтъ ничего привлекательнѣе, ничего таинственнѣе, чѣмъ его скитанія по звѣздамъ.

Онъ умеръ очень рано, ему едва минуло тридцать пять лѣтъ. Вечеромъ, когда онъ возвращался въ отель маркиза Северака, который его пріютилъ, онъ былъ убитъ тяжелымъ кускомъ дерева, упавшимъ съ фронтона.

Я желалъ разсказать правдивую исторію мечтателя Бержерака, потому что только мечтатели, какъ я думаю, могутъ еще измѣнить нашу жизнь и этотъ опостылѣвшій міръ. Каждому изъ насъ желалъ бы я стать тѣмъ дерзкимъ мечтателемъ, который могъ бы повести за собою другихъ, — пусть то будетъ хотя-бы отчаянный прыжокъ на луну.

Я желалъ бы каждому изъ насъ призвать къ себѣ въ гости тѣнь безстрашнаго кавалера Бержерака…

На одной изъ старинныхъ гравюръ, онъ изображенъ съ откинутой на шеѣ бѣлоснѣжной рубашкѣ. Темные волосы падаютъ ему на лобъ. У него продолговатое, усталое и очень молодое лицо. У него, дѣйствительно, длинный носъ. Его голова слегка повернута въ сторону. Смотрятъ печально и слегка насмѣшливо глаза, съ капельками свѣта въ зрачкахъ. Полунасмѣшливая улыбка играетъ ни пріятныхъ губахъ. Подъ гравюрой есть такая эпитафія невѣдомаго друга:

«Земля была мнѣ въ тяжесть и я прорвался къ небесамъ, гдѣ видѣлъ луну и солнце, а теперь лицезрѣю Бога».

Вотъ и все о кавалерѣ Бержеракѣ… Что-то очень трогательное и близкое есть въ немъ и что-то недосказанное.

Но скоро, я вѣрю, кто-то доскажетъ о Сирано де Бержеракѣ все.

Иванъ Лукашъ
Возрожденіе, № 2504, 10 апрѣля 1932

Visits: 15