Отъ редактора. — Къ статьѣ Ходасевича добавлю только: трижды жаль, что въ 1991-мъ къ власти въ Россіи пришли люди, прошедшіе комсомольскую школу растлѣнія ума и цинизма, а «антибольшевиками» эпохи оказались тѣ же самые комсомольцы — только съ меньшимъ цинизмомъ и съ искренней вѣрой въ цѣлительность всего иностраннаго.
«Во избѣжаніе какихъ бы то ни было непріятностей я не называю своего имени, но могу сказать, что я — безпартійная студентка одного изъ московскихъ химическихъ ВУЗ-овъ, и слѣдовательно, все сказанное В. Ходасевичемъ касается также и меня».
Такъ пишетъ намъ анонимная корреспондентка, обиженная моей статьей «Энглизе съ гаврилкой» (по поводу пьесы Катаева «Квадратура круга». См. «Возрожденіе», 1171). Сейчасъ она находится заграницей, судя по конверту — въ Германіи.
Въ сущности, это письмо слѣдовало бы оставить безъ вниманія, какъ анонимное съ одной стороны, какъ основанное на недоразумѣніи — съ другой. Въ самомъ дѣлѣ: наша корреспондентка прежде всего заявляетъ о себѣ, что она безпартійная. Статья же моя всецѣло относилась къ вузовцамъ-комсомольцамъ. При томъ глубокомъ бытовомъ, моральномъ и интеллектуальномъ различіи, которое существуетъ между партійнымъ и безпартійнымъ студенчествомъ СССР и которое такъ усиленно подчеркивается самой правящей партіей — все, что говорится о студентахъ-комсомольцахъ, отнюдь не можетъ относиться къ безпартійнымъ. «Все, сказанное В. Ходасевичемъ, касается также и меня». Напротивъ, именно не касается (или не должно касаться), ибо между коммунистическимъ и безпартійнымъ студенчествомъ — пропасть, та самая, которая отдѣляетъ партію коммунистовъ отъ всей остальной Россіи. Если этой пропасти не видитъ наша корреспондентка, — тутъ ужъ какой-то прискорбный дефектъ въ ея зрѣніи и самосознаніи. Если она, безпартійная, говоритъ о комсомольцахъ «мы» и обижается на сказанное о нихъ — тутъ ужъ я неповиненъ. О безпартійныхъ въ моей статьѣ рѣчи не было.
Впрочемъ, надо замѣтить, что и о комсомольцахъ я не сказалъ ничего новаго. Я лишь систематизировалъ объективныя данныя, извлекая изъ литературнаго произведенія, которое наша корреспондентка называетъ «веселой сатирой на студенческій бытъ» (надо бы сказать точнѣе: на комсомольско-студенческій). Сатирическій характеръ катаевской пьесы я учитывалъ, но вѣдь сатира — не выдумка и не ложь, во лжи Катаева не обвиняетъ и авторъ письма. Катаевская сатира еще очень добродушна и осторожна. Хроника совѣтскихъ газетъ изобилуетъ такими сообщеніями о комсомольско-вузовскихъ нравахъ и ученыхъ познаніяхъ, передъ которыми матеріалъ, даваемый катаевской пьесой, меркнетъ. Поножовщина, хулиганство, пьянство, воровство, изнасилованія — вотъ что читаемъ мы ежедневно въ совѣтскихъ газетахъ о комсомольцахъ. Я подвелъ итоги ихъ быта на основаніи одной только пьесы. Обратись я къ дѣйствительной жизни, мои выводы были бы еще болѣе мрачны и еще менѣе лестны для комсомола.
Все это, повторяю, давало бы основанія вовсе не откликаться на письмо нашей студентки. Но есть въ ея письмѣ одинъ пунктъ, которому и она сама, въ отличіе отъ прочихъ «мелочей», придаетъ особое значеніе. И въ самомъ дѣлѣ, пунктъ немаловажный. О немъ стоитъ сказать нѣсколько словъ. Дѣло идетъ о нашемъ отношеніи вообще къ молодежи, живущей сейчасъ въ совѣтской Россіи.
Существуетъ нѣкое трагическое недоразумѣніе въ нашемъ воспріятіи исторіи. Давно уже, не со вчерашняго дня, повелось такъ, что мы привыкли оцѣнивать ея враждующія и смѣняющія другъ друга эпохи не по существу, не по ихъ объективнымъ свойствамъ, но по признаку хронологической послѣдовательности. Мы какъ будто заранѣе условились все послѣдующее считать лучшимъ, нежели все предыдущее, все новое благоговѣйно предпочитать всему старому. Знаемъ погрѣшимость человѣка и человѣчества, видимъ ошибки и заблужденія цѣлыхъ періодовъ историческихъ эпохъ, наблюдаемъ паденія высокихъ царствъ и культуръ, — и все-таки, вопреки всему, тайно или явно исповѣдуемъ нѣчто въ родѣ догмата о непогрѣшимости исторіи. Отсюда возникаетъ то, что одинъ историкъ искусства зоветъ «раболѣпствомъ передъ современностью», которая всегда есть послѣдній, а потому въ нашихъ глазахъ какъ будто и «лучшій» этапъ исторіи… Мы поклоняемся всякой современности, не разбираясь въ ней, потому что для насъ, идолопоклонниковъ историзма, все фактическое стало благословенно.
Но этого мало. Если передъ современностью мы раболѣпствуемъ, если не смѣемъ открыто предпочесть прошлое, то ужъ передъ будущимъ мы давно привыкли испытывать умиленно-трусливую оторопь. Собственными глазами видали, какъ не разъ въ исторіи лучшее смѣнялось худшимъ, но никакъ не осмѣливаемся допустить, что нѣчто подобное могутъ совершить и наши потомки. Всякій «носитель будущаго», кто бы онъ ни былъ, окруженъ для насъ нѣкіимъ ореоломъ, къ его неопытному слову мы почитаемъ долгомъ прислушаться съ особымъ вниманіемъ. Вопроса о томъ, не несетъ ли онъ на смѣну несладкой современности (главное — знаемъ, что несладкой, но все еще «прислушиваемся къ ея могучему голосу!») — не несетъ ли онъ нѣчто вовсе дрянное, — такого вопроса и подымать не принято. Мы готовы лелѣять всѣ «всходы», даже не спрашивая себя: а ну, какъ всходятъ-то плевелы?
Конечно, извѣстное психологическое оправданіе у этого есть. Черезъ весь девятнадцатый вѣкъ проходить единый процессъ образованія русской интеллигенціи. Естественно, что каждое ея поколѣніе смотрѣло на молодежь какъ на своихъ наслѣдниковъ и преемниковъ, которымъ суждено сдѣлать лишь слѣдующій шагъ по однажды избранному пути. Создалась привычка смотрѣть на молодежь какъ на носительницу «идеаловъ лучшаго будущаго».
Однако рутина и демагогіи вскорѣ привели къ тому, что стало невозможно перечить молодежи и въ тѣхъ случаяхъ, когда идеалы не совпадали или когда она явственно уклонялась отъ благого пути. Уже примѣрно съ 40-хъ годовъ стало обозначаться нѣчто въ родѣ диктатуры молодежи, которой стали выдавать патентъ не только на непогрѣшимость, но и вообще на порядочность. Упрекая Ростопчину въ ретроградныхъ идеяхъ (хотя какія у нея были идеи?), Огаревъ грозно требовалъ, чтобъ она просила прощенія:
У молодого поколѣнья,
У всѣхъ порядочныхъ людей.
Заискивать передъ молодежью, а въ подобающихъ случаяхъ каяться передъ нею и просить прощенія стало обязательно для всякаго русскаго общественнаго дѣятеля, писателя, даже ученаго. Именъ не хочу называть. Несчастный Степанъ Трофимовичъ Верховенскій, одна изъ величайшихъ реальностей русской исторіи, вынужденъ былъ испить горчайшую чашу униженія передъ молодымъ поколѣніемъ, которымъ верховодилъ его бѣсноватый сынъ. Передъ молодежью ломали шапки, она возводила на пьедесталы и низвергала съ нихъ. Такъ продолжалось до революціи и еще не кончилось, хотя все перевернулось вверхъ дномъ. Насъ все еще пробуютъ припугнуть молодежью, которая будто бы уже тѣмъ однимъ права, что ей «принадлежитъ будущее». Вотъ и наша корреспондентка предостерегающе «огорчается» моимъ отношеніемъ «къ намъ, къ молодежи, къ подрастающему поколѣнію». Она пишетъ: «такое отношеніе къ намъ тѣмъ болѣе печально, что вѣдь дѣйствительно мы (курсивъ подлинника), а не кто другой будемъ строить дальнѣйшую жизнь Россіи».
«Мы» — это значитъ вся молодежь, обитающая въ совѣтской Россія, безъ различія. Но въ томъ то и дѣло, что время, когда русскій писатель трепеталъ передъ всякою молодежью, какова бы она ни была, — прошло безвозвратно. Смѣю думать, что, не будучи юнъ, но и отнюдь не будучи дряхлъ, я стою именно при началѣ тѣхъ писательскихъ поколѣній, которымъ безоглядное, недифференцированное поклоненіе молодежи уже несвойственно и не будетъ свойственно. Въ этомъ смыслѣ я самъ молодежь, и страшнымъ судомъ молодежи меня не испугаешь. Заявленіе: «мы будемъ строить дальнѣйшую жизнь Россіи» — ничего мнѣ не говоритъ. Я хочу прежде знать: какъ строить и кто такіе эти мы?
Эпоха того, что можно бы назвать «пайдократіей», дѣтодержавіемъ, — миновала.
Буду кратокъ, ибо дѣло обстоитъ очень несложно.
Между коммунистической и «безпартійной», то есть въ дѣйствительности антикоммунистической Россіей — пропасть, гораздо болѣе глубокая, нежели пресловутый «ровъ» гражданской войны. Это — пропасть духовная. Будущее строительство Россіи качественно зависитъ отъ того, сохранятъ ли коммунисты свою диктатуру или ее утратятъ. Если сохранятъ — дальнѣйшее строительство перейдетъ въ руки нынѣшняго комсомола, той большевицкой смѣны, которою такъ озабочена ВКП. Поскольку я враждебенъ нынѣшнему коммунизму, я враждебенъ и его будущимъ носителямъ, и ихъ «строительству». То обстоятельство, что комсомолъ молодъ и что, допустимъ, ему фактически принадлежитъ будущее, не можетъ ничего измѣнить въ моемъ отношеніи къ нему и къ его задачамъ, которыя равняются задачамъ большевиковъ. Ни «фактопоклонствомъ», ни пайдократическимъ психозомъ я уже не страдаю.
Свою власть, прійдя къ ней, будущіе коммунисты станутъ осуществлять въ той же насильнической формѣ, какъ и нынѣшніе, ибо коммунизмъ внѣ насилія надъ прочей Россіей немыслимъ. Изъ всей нынѣшней внутрироссійской молодежи дѣйствительное участіе въ «строительствѣ» приметъ одинъ только нынѣшній комсомолъ. Нынѣшняя «безпартійная», т. е. антикоммунистическая молодежь, какъ есть, такъ и останется въ униженіи, въ рабствѣ, а главное — внѣ всякаго вліянія на характеръ строительства.
Другое дѣло — крушеніе коммунистическаго владычества. Только въ этомъ случаѣ будущей строительницей Россіи станетъ молодежь не коммунистическая, нынѣ находящаяся либо въ эмиграціи, либо внутри Россіи — подъ пятой коммунистовъ и своихъ сверстниковъ-комсомольцевъ. Вотъ этой молодежи, нынѣ разсѣянной или угнетенной, я и могу сочувствовать, только ее и могу любить, но опять-таки не за то одно, что она — молодежь, а за то, что она антибольшевицкая, и въ мѣру того, насколько опа антибольшевицкая. Однако жъ, низкопоклонствовать не стану и передъ ней.
Еще два слова, но уже въ частности о моей оппоненткѣ. Она называетъ себя безпартійной. Я живу не въ темнотѣ. У меня есть кое-какія связи съ дѣйствительно безпартійной молодежью совѣтской Россіи. Могу сказать съ полнымъ знаніемъ: эта молодежь никогда не отожествитъ себя Ни съ коммунистами, ни съ комсомольцами. То «мы», которое такъ странно звучитъ въ письмѣ моей оппонентки, никогда бы не вырвалось ни у кого изъ дѣйствительно безпартійной молодежи. Боюсь, что опредѣляя себя какъ безпартійную, наша корреспондентка права только внѣшне, что формально не состоя въ комсомолѣ, духовно она уже тамъ. Въ этомъ случаѣ мнѣ глубоко жаль ее, говорю это очень искренно. Значитъ, она недооцѣнила тѣхъ, отъ кого уходитъ, и не видитъ (или не хочетъ видѣть), какъ дурны тѣ, къ кому она хочетъ приблизиться.
Владиславъ Ходасевичъ
Возрожденіе, №1199, 13 сентября 1928
Visits: 32