Отъ редактора. — Быть можетъ, самая любопытная статья изъ трехъ — по несбывшимся, но вполнѣ вѣроятнымъ ея пророчествамъ. Нынѣшнее лѣво-либеральное «европейство» — самое странное и чуждое, что только могло вырасти на европейской почвѣ.
Образъ, явленный Европою по окончаніи войны, былъ образомъ кладбища и развалинъ. Казалось невозможнымъ преодолѣть причиненныя ею потери — нравственныя и матеріальныя, — настолько онѣ были огромны. Между тѣмъ, мы видимъ теперь воочію, что старая Европа нашла въ себѣ достаточно силы, чтобы преодолѣть эти потери и рядъ стоявшихъ передъ нею затрудненій и понемногу заживить сочившіяся раны.
Что происходило въ эти годы послѣ войны въ Европѣ? Какъ ни одіозно многимъ это слово, нельзя не сказать, что въ ней происходилъ по всей линіи, сначала робкій и еще въ себѣ неувѣренный, но далѣе все болѣе утверждавшійся — процессъ реставраціи. Все становилось понемножку на свое, неизбѣжно прежнее, мѣсто: и люди, и навыки, и положенія, и міровоззрѣнія. Постепенно возстанавливалась вся прежняя іерархія: и соціальныхъ, и духовныхъ цѣнностей. Мы опредѣлили консерватизмъ какъ «чувство вѣчной юности страны». И вотъ это-то чувство, эта-то философія старины — вновь стали постепенно овладѣвать Европой. Они явились результатомъ постепеннаго заживленія ея ранъ и въ свою очередь возстанавливали ее и духовно, и матеріально.
Въ первое время послѣ войны замѣчалось почти повсемѣстное искательство передъ народными низами. Это было прямымъ послѣдствіемъ революціонной психологіи военнаго періода. Тогда казалось, что однимъ народнымъ низамъ принадлежить будущее. Чрезвычайно яркимъ представителемъ этой психологіи и этой политики, своеобразно сочетавшихся съ выдвиженіемъ на первый — хотя и скрытый — планъ защиты крупныхъ матеріальныхъ интересовъ (напримѣръ, связанныхъ сь добычею нефти или угля) — былъ Ллойдъ-Джорджъ. Но не на основѣ этой панической психологіи и этой демагогическо-меркантильной политики, а на основѣ своего вѣчно-живого консерватизма стала возстанавливаться Европа. Она вновь ощутила въ себѣ живую потребность и старый врожденный вкусъ къ іерархіи — во всѣхъ смыслахъ этого слова. Вновь выдвинулась идея цѣлаго, идея служенія государству, подчиненія частнаго всеобщему, т. е. именно та идея, которая должна была бы лежать въ основѣ истиннаго соціализма и которую, подмѣнили какъ разъ ей противоположной и въ корнѣ ложной идеей классовой борьбы. Воскресла и идея права и собственности, и вмѣстѣ съ тѣмъ и уваженіе къ нимъ….
Всѣ эти сдвиги нашли внѣшнее выраженіе въ усиленіи консервативныхъ элементовъ въ политической жизни всѣхъ странъ и прежде всего въ Германіи, гдѣ революціонныя настроенія, въ первое время послѣ войны, были особенно напряженными. Но эта же линія усиленія европейскаго консерватизма выразилась еще болѣе отчетливо въ итальянскомъ фашизмѣ и — хотя и въ совершенно иныхъ очертаніяхъ и иномъ сочетаніи силъ — во французской парламентской диктатурѣ Пуанкарэ. Весьма символическимъ въ томъ же отношеніи является и нынѣшнее владычество консервативной партіи въ Англіи.
По мѣрѣ того какъ крѣпли, повсюду въ Европѣ, консервативныя силы, «міровая революція» не только отдалялась въ неопредѣленное и туманное будущее, но меркла и разрушалась сама ея идея. И параллельно — падалъ неизбѣжно и кредитъ большевизма: и матеріальный, и духовный. Рабочія массы, ранѣе съ нимъ солидаризовавшіяся, стали отъ него отходить. И по мѣрѣ того какъ «старый міръ» началъ вновь оживать (не только въ предвидѣніи отдѣльныхъ умовъ, но и въ сознаніи массъ), и коммунизмъ, порожденный ненавистью къ этому старому міру, сталъ вырождаться въ міровой бандитизмъ. Несмотря на крупную матеріальную поддержку Москвы, коммунистическія партіи Западной Европы стали разлагаться…
Все это, конечно, далеко еще не значитъ, что врагъ побѣжденъ. Это только означаетъ, что онъ не побѣдилъ. Ему противостоитъ нынѣ выдержавшій огненное испытаніе войны и надвигавшейся революціи традиціонный европейскій консерватизмъ, т. е. самое живое существо Европы. Можно ли сомнѣваться, что исцѣленіе недуговъ «стараго міра», — такіе недуги, несомнѣнно, существуютъ, — произойдетъ не извнѣ, не отъ внѣшней и чуждой ему силы, но изнутри, изъ его собственныхъ творческихъ силъ? А это исцѣленіе и будетъ заключаться въ продолженіи непрерывности его консервативной традиціи, въ отслоеніи отъ нея всего чуждаго и наноснаго…
Но все, что было выше оказано о Европѣ, вполнѣ приложимо и къ Россіи… Россія, съ самой зари своей исторіи, родилась націей въ стилѣ европейской культуры. Какъ нація, мы были всегда единосущны Европѣ. И несмотря на многія помраченія нашего европейскаго существа, какъ нація мы всегда были и навсегда останемся европейцами. Европейскія культурныя традиціи суть наши традиціи, и европейскій консерватизмъ — нашъ консерватизмъ. Мы измѣнили, хотѣли измѣнить ему, поддавшись этническимъ инстинктамъ, и за это сейчасъ жестоко наказаны.
Поэтому-то нашимъ кличемъ, особенно въ нынѣшнюю годовщину бѣдствій, и должно быть: назадъ въ Европу, къ европейскимъ традиціямъ, къ европейскому консерватизму. Рюрикъ, Ярославъ Мудрый, Петръ, Екатерина! Взоръ всѣхъ этихъ свѣточей нашей національной исторіи былъ обращенъ на западъ, въ Европу, а не на Востокъ. О Западѣ мечтали, Западъ предчувствовали и прозорливецъ Грозный, н даже «татаринъ» Годуновъ. Западнымъ, европейскимъ, а не восточно-азіатскимъ, какимъ его и раньше хотѣли и нынѣ многіе хотятъ сдѣлать, было для Св. Владиміра, типически-варяжскаго книзя, и принятое ямъ христіанство. И въ теченіе всего Кіевскаго періода нашей исторіи — что повторилось и въ императорскомъ Петербургѣ и продолжалось вплоть до сумеречныхъ десятилѣтій — мы составляли съ народами Запада единую семью.
Не нужны заоблачныя исканія. Развѣ недостаточно наказаны мы за нихъ? Не надо безплодныхъ и самоубійственныхъ потугъ сказать какое-то невѣдомое «новое слово». Противопоставимъ, напротивъ, неизбѣжной лжи и дурману этого «новаго слова» испытанную правду нашего стараго европейскаго дѣла. Углубимся въ наше славное и неотдѣлимое отъ европейства національное пришлое, найдемъ и поймемъ въ немъ тѣ же основы, на которыхъ можетъ быть возстановлена Россія.
Александръ Салтыковъ
Возрожденіе, №1192, 6 сентября 1928
Visits: 17