Русь въ домонгольскій періодъ была гораздо болѣе открыта культурнымъ воздѣйствіямъ Запада, чѣмъ въ послѣдующую эпоху татарскаго ига, порвавшаго эти связи съ Европой. Греческіе художники въ Кіевѣ, нѣмецкіе мастера въ Новгородѣ и Псковѣ, итальянскіе строители въ далекомъ Владимирѣ, брачные узы великокняжескаго дома, доходившіе до самой Франціи, все это указываетъ на общность жизни домонгольской Руси и западной Европы.

Въ теченіе татарскаго періода эти отношенія заглохли, почти прекратились. Поглощенная задачей созиданія государства, все больше уходившая въ свое исключительное міровоззрѣніе, Москва вмѣстѣ съ тѣмъ впадала въ ту религіозную и національную нетерпимость, которая должна была отгородить ее китайской стѣной отъ иноземцевъ и иновѣрцевъ, преграждая одновременно путь къ просвѣщенію.

Но уже въ первой половинѣ ХѴІІ-го вѣка начался глубокій переломъ въ умахъ верхняго боярскаго слоя. Появляются люди, которыхъ гнететъ сомнѣніе: дѣйствительно-ли русская старина завѣщала всю полноту средствъ, достаточныхъ для дальнѣйшаго благополучнаго существованія Руси? Они теряютъ прежнее національное самодовольство и начинаютъ искать указанія у чужихъ людей на Западѣ, убѣждаясь все болѣе въ своей собственной слабости. Тяжеловѣсное, расшитое золотомъ, укутанное мѣхами, высокошапчатое боярство, хотя по прежнему и относилось нѣсколько иронически къ поджарымъ иностранцамъ, облаченнымъ въ легкій атласъ и шелкъ, съ подтянутыми икрами и въ башмакахъ на манеръ бабьихъ, но все-таки это спесивое боярство уже чувствовало, что нѣмецъ обогналъ его своими знаніями, своей техникой, торговлей. Въ ХѴII-мъ вѣкѣ боярскій слой уже не вѣрилъ, что за предѣлами Руси живутъ люди «съ песьими головами» и хорошо зналъ, что нѣмцы такой народъ, у котораго много «добро зѣло», народъ, могущій многому и многому научить русскаго человѣка…

Въ литературѣ, состоявшей изъ житій, архипастырскихъ посланій, поучительныхъ словъ, начали появляться переводы съ книгъ географическаго и естественно-историческаго содержанія. Русскій грамотникъ, жаждавшій знанія, который доселѣ блуждалъ въ неисходныхъ дебряхъ византійскаго краснорѣчія, тутъ попалъ въ міръ занимательныхъ описаній заморскихъ странъ, всевозможныхъ «естествъ» и «стихій». Въ этихъ книгахъ, часто наивныхъ и далеко несовершенныхъ, русскій человѣкъ находилъ описанія различныхъ явленій природы, напримѣръ, — «чего ради на верхахъ горы дожди, мгла и снѣгъ часто бываетъ, егда въ ближайшихъ юдоляхъ воздухъ тихъ есть», или разсужденіе о томъ, что атмосфера есть «обстояніе около всего земноводнаго круга, на коемъ воскуренія и пары отъ земли вознесенные вращаются», что «океанъ вездѣ ли тояжде высоты», или «вода океанова толь ли меньше слана есть, какъ ближе къ полюсу». Въ этихъ книгахъ удѣлялось немало мѣста различнымъ примѣтамъ, предвѣщающимъ погоду — «блѣдна луна дождитъ, чермна вѣетъ, а бѣла выясняетъ». Замѣчательна классификація озеръ: «озера суть четыракія. Нѣкія ни изпускаютъ, ни пріемлютъ рѣкъ; нѣкія изпускаютъ рѣки, но въ себѣ не пріемлютъ, нѣкіе пріемлютъ, а не выпускаютъ, прочія же и пріемлютъ и изпускаютъ рѣки». Къ озерамъ третьяго рода отнесено озеро «Геневенское» въ Швейцаріи, а между озерами «пріемлющими и изпускающими» — «Заіръ езеро въ африцѣ, изъ того озера истекаютъ три знаменитыя рѣки Нилъ, квама и заіръ».

Русскіе грамотники, наиболѣе «тщательные къ наукамъ», выучивали наизусть всѣ диковинныя свѣдѣнія о жителяхъ, о цвѣтѣ ихъ кожи, долготѣ жизни, о «величествѣ» страны, «о градахъ и мѣстахъ знатныхъ». Такой грамотѣй назубокъ зналъ о загадочномъ «Биледунгеридѣ», «Зарѣ» (Сахарѣ), «Кафернѣ», «Цангебарѣ», «Мономотапѣ», гдѣ «крестіане еще не были за невѣдѣніемъ языка и ради далекости зѣлныя, опасаясь погибели своей»…

Въ ХѴII вѣкѣ невозможность обойтись безъ западныхъ людей становилась все болѣе очевидной. Иноземцы оказались незамѣнимыми для ратныхъ дѣлъ; они были нужны, какъ строители, «рудознатцы», литейщики, разнаго рода ремесленники, врачи, офицеры, солдаты, музыканты, актеры. Понадобился даже западно-европейскій ученый, — магистръ Лейпцигскаго университета Адамъ Олеарій, составившій замѣчательное описаніе Московскаго государства. Онъ получилъ приглашеніе на царскую службу въ такихъ выраженіяхъ: «вѣдомо намъ учинилось, что ты гораздо наученъ и навыченъ въ астрономіи и географусъ и небеснаго бѣгу и землемѣріи, и инымъ многимъ мастерствамъ и мудростямъ»…

Царствованіе Бориса Годунова было настоящимъ праздникомъ для иностранцевъ. Этотъ предтеча Петра Великаго думалъ объ усвоеніи западныхъ знаній больше, чѣмъ кто-либо изъ его предшественниковъ. Свои просвѣтительныя стремленія умный Годуновъ простеръ до того, что задумалъ даже основать въ Москвѣ университетъ, но осуществить эту мысль ему не удалось. Зато приведено было въ исполненіе другое дѣло, не менѣе новое и смѣлое для той эпохи, — это посылка молодыхъ людей въ иностранныя земли «для науки разныхъ языковъ и грамотъ». Не безъ колебанія рѣшились на это русскіе, и только неуклонная воля монарха заставила боярскія семьи разстаться со своими сыновьями.

Молодые люди въ числѣ восемнадцати человѣкъ были посланы Борисомъ Годуновымъ въ 1601—1602 годы въ разныя страны: во Францію, Любекъ и Англію.

О посланныхъ во Францію неизвѣстно ничего; вѣроятнѣе всего, что Годуновъ такъ и умеръ, не дождавшись своихъ молодыхъ ученыхъ. Свобода, отсутствіе строгаго надзора, обиліе денежныхъ средствъ, все это влекло русскихъ студентовъ къ заморщинѣ, а родная «Сарматія» стала отходить все дальше и дальше на задній планъ.

Не вернулись также и тѣ молодые люди, которые увезены были въ Любекъ ганзейскими купцами. О нихъ вспомнили только при царѣ Василіи Шуйскомъ и запросили любекскаго бургомистра. Въ ноябрѣ 1606 года въ Москвѣ полученъ былъ отвѣтъ, въ которомъ ратманы любекскіе жаловались, что «робята непослушливы и поученія не слушали, и нынѣ двое робятъ отъ васъ побѣжали, невѣдомо за што… Бьемъ челомъ, штобы ваше величество пожаловали отписали о достальныхъ робятахъ, ещо ли намъ ихъ у себя держати или ихъ къ себѣ велите прислать»…

Не сохранилось никакихъ указаній, вернулись ли молодые люди въ Россію, или же остались заграницей.

О посланныхъ въ Англію боярскихъ дѣтяхъ мы имѣемъ болѣе свѣдѣній. Въ 1602 году «имянитый англинскій гость» Джонъ Мерикъ, котораго въ нашихъ актахъ называютъ Иваномъ Ульяновымъ (т. е. сыномъ Вильяма), увезъ съ собою въ Англію четырехъ боярскихъ дѣтей, — «Никифора Ольферьева, сына Григорьева, да Софона Михайлова, сына Кожухова, да Казарина Давидова, да Фетьку Костомарова».

30 іюля этого же года отплыли изъ Архангельска русскіе юноши въ «Лугдунь», [1] напутствуемые строгими наказами родителей не прельщаться заморщиной и прилежно учиться.

Но «вѣрный человѣчекъ Иванъ Ульяновъ», должно быть, не особенно старался отвлекать ихъ отъ заморщины, а молодая русская отрасль совсѣмъ перестала думать о родинѣ. Проходитъ нѣсколько лѣтъ, а нашихъ молодыхъ ученыхъ и слѣдъ простылъ. Въ этотъ періодъ времени Россія оказалась въ водоворотѣ бурныхъ событій. Умеръ Борисъ Годуновъ; процарствовалъ всего два мѣсяца сынъ его Феодоръ; блеснулъ, какъ метеоръ, отважный Самозванецъ, посидѣлъ на тронѣ Василій Шуйскій, сунулъ носъ королевичъ Владиславъ и, наконецъ, взошелъ на царство Михаилъ Федоровичъ Романовъ.

Когда все успокоилось и пришло кое-какъ въ порядокъ, посольскій приказъ вспомнилъ, наконецъ, и о молодыхъ людяхъ, отосланныхъ въ Англію, гдѣ вмѣсто Елизаветы царствовалъ недалекій Іаковъ, сынъ несчастной Маріи Стюартъ.

Черезъ четыре мѣсяца послѣ своего воцаренія, 30 іюня 7121 года (1613 г.), царь Михаилъ Федоровичъ послалъ дворянина и намѣстника шацкаго Алексѣя Ивановича Зюзина, да дьяка Алексѣя Витевтова «для своего государевва и земского дѣла или къ аглинскому королю Якубу въ послѣхъ». Въ наказѣ было упомянуто и о молодыхъ людяхъ, посланныхъ слишкомъ десять лѣтъ назадъ въ Англію. Посламъ было велѣно такъ или иначе воротить этихъ эмигрантовъ, для чего рекомендовалось имъ — пуститъ въ ходъ все краснорѣчіе, всю силу убѣжденій, образцы которыхъ имъ были преподаны въ наказѣ.

Въ тѣ времена Московское правительство на краснорѣчіе и искусство своихъ пословъ въ дипломатическихъ переговорахъ не очень полагалось. Еще дома, заранѣе, составляли для нихъ подробный «посольскій наказъ», который предписывалъ «государево дѣло дѣлать, а лишнихъ и неподобныхъ рѣчей ни съ кѣмъ не говорить и собою ничего не вчинять»…

Наказъ, касавшійся первыхъ русскихъ студентовъ — прекрасный образецъ нашихъ старыхъ дипломатическихъ переговоровъ:

«и Алексѣю Ивановичу да дьаку Алексѣю говорить штобъ они дали имъ тѣхъ, которые нынѣ здѣся въ аглинской землѣ… тѣ царскаго величества подданные природные московскаго государства, а не иноземцы, и вѣры крестьянскія греческого закону; и отцы и матери и братья у всѣхъ живы… и безъ перестани съ великою докукою объ нихъ бьютъ челомъ»…

Но всѣ старанія и убѣжденія русскаго посольства не привели ни къ чему, — русскихъ эмигрантовъ англичане не выдали, и Алексѣй Ивановичъ Зюзинъ воротился въ Москву безъ молодыхъ ученыхъ.

Попытка вернуть ихъ повторилась черезъ восемь лѣтъ. Но и на этотъ разъ она не увѣнчалась успѣхомъ. По наведеннымъ же справкамъ сказалось, что всѣ русскіе «въ аглинской землѣ задержаны неволею, а Никифорко Олферьевъ и вѣры нашея православныя отступилъ и, несвѣдомо по какой прелести, въ попы сталъ, или буде надъ нимъ учинили то неволею».

Такова судьба этихъ первыхъ русскихъ студентовъ, оказавшихся въ водоворотѣ европейской жизни и навсегда потерянныхъ для Россіи.

[1] Lugdunum — римское названіе Ліона. Возможно, ошибка автора, или студенты и правда плыли въ Лондонъ черезъ Ліонъ?

Вл. Абданкъ-Коссовскій.
Возрожденіе, № 2478, 15 марта 1932.

Visits: 26