Совѣтская критика выражается преимущественно въ формѣ доноса. Это фактъ неоспоримый. Однако, если мы хотимъ быть справедливы и если намъ любопытно вникнуть нѣсколько глубже въ литературныя дѣла СССР, то придется доносы раздѣлить на двѣ категоріи. Къ первой надо будетъ отнести наиболѣе очевидные и общеизвѣстные. Ихъ отличительная черта заключается въ томъ, что они направлены противъ литературныхъ работниковъ, не состоящихъ въ партіи и подозрѣваемыхъ въ тайной крамолѣ. Жертвы этихъ доносовъ — преимущественно поэты и беллетристы, въ особенности изъ числа такъ называемыхъ попутчиковъ, т. е. той литературной среды, которая «созвучна эпохѣ» лишь отчасти и относительно, но которую совѣтская власть вынуждена терпѣть, чтобы не оказаться безъ литературы вовсе, или, точнѣе, съ одной только пролетарской литературой (настоящей или поддѣльной, въ данномъ случаѣ это безразлично). Остаться же съ этой литературой нельзя, пока культурный уровень и литературный вкусъ страны еще не настолько снижены, чтобы Фурмановъ съ Безименскимъ могли сойти за новыхъ классиковъ.
Коммунисты доносятъ на попутчиковъ по разнымъ причинамъ: чаще всего — изъ соображеній конкуренціи и зависти (таковы доносы Маяковскаго, Брика, Серафимовича), иногда же въ порывѣ административнаго рвенія, боясь, что цензура чего-нибудь недосмотрѣла и желая прійти ей на помощь. Нельзя отрицать, что порою и сами попутчики пользуются же оружіемъ въ борьбѣ съ врагами, а иногда — увы — и другъ съ другомъ. Въ общемъ, вся эта группа доносовъ, питаемая по преимуществу бытовыми и общественными условіями большевицкаго строя, весьма обильна, шумлива, скандальна и очевидна. Въ эмиграціи больше всего знаютъ именно о ней а чаще всего, когда говорятъ о доносахъ въ совѣтской литературѣ, имѣютъ въ виду именно ее.
Но есть и другая категорія, на нашъ взглядъ болѣе любопытная. Во-первыхъ, — потому, что она не столь общеизвѣстна. Во-вторыхъ, — потому, что если въ ней кое-что возникаетъ, видимо, по обывательскимъ и карьернымъ поводамъ, то все же причины ея лежатъ вовсе не въ бытовой или полицейской области, а въ области вполнѣ отвлеченной, даже, можно сказать, идейной. Въ-третьихъ, — вся эта серія доносовъ, минуя головы безпартійныхъ, разыгрывается между самими коммунистами, что и составляетъ одинъ изъ ея самыхъ любопытныхъ признаковъ. Наконецъ, въ-четвертыхъ — мы тутъ вступаемъ въ область высокой литературной политики, проводимой совѣтской властью, т. е. получаемъ возможность кое-что нѣсколько серьезнѣе понять въ настоящемъ и отчасти проникнуть въ будущее.
Первые годы нэпа, послѣ того, какъ литературная жизнь была съ одной стороны оживлена свободой книжной продукціи, сь другой — зажата въ тиски предварительной цензуры, — эти первые годы нэпа ознаменовались неслыханной травлей, предпринятой коммунистической «массой» противъ безпартійной литературы. Къ серединѣ 1924 года положеніе сдѣлалось настолько невыносимо, что среди болѣе дальновидной (и отчасти меценатствующей) партійной головки раздались голоса, предлагавшіе обуздать слишкомъ грубыхъ искоренителей «буржуазнаго духа». За необходимость сохраненія «литературныхъ спецовъ» высказалось даже ГПУ, можетъ быть, имѣвшее тутъ свои особые виды. Именно изъ среды ГПУ исходилъ характерный лозунгъ — «ослабить травлю» (не прекратить, разумѣется). Вотъ тогда-то очередной партійной съѣздъ и вынесъ извѣстную резолюцію о новой литературной политикѣ. Вмѣшательство слишкомъ «хирургическаго» характера было рекомендовано ослабить, замѣняя его постепеннымъ и планомѣрнымъ просвѣщеніемъ писателей въ духѣ марксизма и ленинизма. Для этого рѣшено было отчасти унять цензуру и не примѣнять къ писателямъ слишкомъ крутыхъ административныхъ мѣръ, но сосредоточить въ партійныхъ рукахъ критическое и редакціонное руководство литературой (редакціонное руководство мягче и глубже просто цензурнаго). Иными словами, писателямъ предоставлена была извѣстная «свобода», въ расчетѣ на то, что монополизированная большевицкая критика и хорошо сорганизованная редактура со временемъ вышколятъ однихъ и мягко заткнутъ рты другимъ.
На партію же была возложена очередная задача — образовать кадры редакторовъ и въ особенности критиковъ, безупречно натасканныхъ въ самомъ ортодоксальномъ и стопроцентномъ ленинизмѣ. Кто-то въ порывѣ энтузіазма даже такъ выразился, что «наша критика должна быть подкована на всѣ четыре ноги».
Противъ обыкновенія, резолюція не была забыта. Прежде всего были уничтожены журналы съ безпартійной редакціей; вслѣдъ за закрытіемъ мелкихъ поэтическихъ журнальчиковъ, прихлопнутъ былъ «Русскій Современникъ». Затѣмъ изъ журналовъ съ большевицкой редакціей были постепенно вытѣснены безпартійные критики и отчасти историки литературы. Тѣмъ и другимъ осталось заняться дѣломъ нейтральнымъ: изданіемъ и комментированіемъ историко-литературныхъ матеріаловъ (чѣмъ и объясняется расцвѣтъ подобныхъ изданій въ послѣднее пятилѣтіе).
Одновременно шла подготовка критическихь и редакторскихъ «кадровъ». Процессъ развивался послѣдовательно, факты и люди накоплялись исподволь, и теперь мы уже можемъ говорить о вполнѣ законченной и стожившейся картинѣ. Вузы и всевозможные «институты» выработали значительное количество новыхъ людей, вступившихъ и вступающихъ на критическое и редакціонное поприще. Прошедшіе твердо организованную марксистскую учебу, они считаютъ себя болѣе подготовленными къ редакторской и критической дѣятельности, нежели даже старые партійцы-литературовѣды. Кромѣ того — имъ нужно кормиться. Слѣдовательно, они прежде всего стараются завладѣть редакціонными креслами, обезпечивавшіми заразъ и лучшее пропитаніе, и большую власть. Постепенно изъ редакціонныхъ коллегій оказываются вытѣсненными тѣ, кто раньше въ нихъ заправлялъ дѣлами: Воронскаго, Мещерякова, Лежнева выперли вовсе; В. Полонскій изъ главныхъ редакторовъ «Печати и революціи» превратился въ рядового члена редакціонной коллегіи «Новаго міра». Старые большевики — Луначарскій, Раскольниковъ, Керенцевъ, Безпаловъ, Фриче (пока былъ живъ) — остаются еще въ редакціяхъ, но вліяніе ихъ падаетъ и они обрастаютъ людьми новой формаціи. Еще менѣе слышно ихъ голоса въ критикѣ. Они приведены къ молчанію, зато что ни день — появляются и дѣлаютъ карьеру новые люди: Горбовъ, Авербахъ, Ольховый, Дукоръ, Малаховъ, Гельфандъ, Шафиръ, Блюмъ, Смирновъ-Кутачевскій, Нусиновь, Штейнманъ, Бескинъ, Мустангова, Мессеръ, Поступальскій, Фохтъ, Тарасенковъ и проч., и проч. — кто слышалъ о нихъ вчера? Сегодня ими заполнены критическіе отдѣлы журналовъ. И. Л. Маца въ два прыжка очутился на редакторскомъ креслѣ «Печати и революціи».
Вотъ для того, чтобы занять всѣ эти позиціи, новымъ людямъ пришлось доказать, что старые никуда не годны. Какъ было доказать это? Добродѣтель коммунистическаго критика въ стопроцентности его марксизма. Слѣдственно, борьба сводится каждый разъ къ тому, чтобы доказать несостоятельность противника, именно какъ марксиста. И тутъ подъ ударами молодыхъ, погибли многія старыя славныя репутаціи. В. Полонскій отбивался и отгрызался доблестно: онъ самъ не изъ очень старыхъ. Но Тальниковъ, Переверзевъ, Луначарскій, Петръ Коганъ, — пали стремительно. Только смерть спасла отъ позора бѣднаго «академика» Фриче.
Критическая и методологическая междоусобица среди коммунистовъ обострилась два года тому назадъ — и уже не стихаетъ. Всѣ на всѣхъ доносятъ, обвиняя въ уклонахъ и даже въ полномъ отпаденіи отъ марксизма.
Передо мной 8-ая книга «Печати и революціи» за 1929 годъ. Въ одной статьѣ Ольховый поѣдаетъ Горбова: «для всякаго мало-мальски разбирающагося въ марксизмѣ человѣка должно быть ясно, что тутъ мы имѣемъ дѣло съ откровенной проповѣдью идеализма»: убилъ, и уже вторично, ибо передъ тѣмъ убилъ онъ однажды Горбова въ той же «Печати и революціи», вмѣстѣ съ Тальниковымъ и Лежневымъ. Лежневъ же въ «Новомъ мірѣ» громилъ Лузгина и Ермилова, называя послѣдняго «Вертинскимъ, перевитымъ розовыми лентами». Горбову вообще не везетъ. Самъ онъ многихъ изобличалъ, но уже годъ назадъ Фриче назвалъ его «недорѣзаннымъ идеалистомъ». Въ другой статьѣ того же номера «Печати и резолюціи» нѣкій Дукоръ доказываетъ, что теоретикъ конструктивизма Зелинскій повиненъ въ націонализмѣ и идеализмѣ: дважды убилъ. Другой конструктивистъ, Квятковскій, изобличенъ въ тѣхъ же грѣхахъ. А вѣдь и Зелинскій, и Квятковскій, помимо того, что конструктивисты, прежде всего хотятъ быть марксистами. Ничего, вскорости они докажутъ, что самъ Дукоръ не марксистъ.
Виднѣйшій изъ напостопцевъ, Авербахъ, кого только не обвинялъ въ уклонахъ! В. Полонскаго онъ заѣлъ. А вотъ въ «Печати и революціи», въ редакціонной передовой статьѣ прямо пишутъ, что со страницъ «На литпосту» «съ благословенія редакціи раздаются громкіе голоса людей, имѣющихъ если неясные, то все же свои, и отнюдь не марксистскіе взгляды». Зато напостовцы Гросманъ-Рощинъ и Эльсбергъ изобличили самого Переверзева со всей его группой. А знаете ли, что сдѣлалъ Цыркинъ? Цыркинь позволилъ себѣ «субъективистскія высказыванія»! Хорошо, что его вовремя разоблачилъ Ралыцевичъ, такъ же, какъ Переверзева изобличилъ Тимофеевъ…
Я назвалъ нѣсколько лишь случайно вырванныхъ эпизодовъ изъ эпохи этой непрекращающейся взаимной рѣзни. Можно бы разсказать ихъ неизмѣримо больше. Завтрашній день принесетъ, разумѣется, извѣстія о новыхъ, еще намъ неизвѣстныхъ. За всѣми этими стычками, какъ водится, скрыты порой личные счеты и дѣла чисто-партійныя. (Такъ, напримѣръ, Воронскій долго бы еще боролся, если бы не былъ сосланъ за свой троцкизмъ.) Однако, справедливость требуетъ признать, что въ данной борьбѣ въ междоусобицѣ коммунистовъ главную роль играютъ причины не личнаго характера. Бѣда въ другомъ. Каждый изъ борцовъ очень искренно чувствуетъ себя правымъ и съ неподдѣльнымъ ужасомъ обнаруживаетъ уклонъ противника. Происходитъ же это отъ того, что никакая марксистская учеба не даетъ прочнаго теоретическаго фундамента для сужденій литературныхъ. По сравненію съ возможностями расхожденій въ этой области, предѣлы расхожденій политическихъ у марксистовъ ничтожны, — а мы и то знаемъ, каковы тамъ бываютъ склоки. Редакція «Печати и революціи» меланхолически замѣчаетъ: «Литературовѣдѣніе — наименѣе разработанная марксистами и наименѣе защищенная ими область. Именно потому безнаказанно именовали себя марксистами теоретики, проповѣдующіе непримиримые съ марксизмомъ взгляды».
Вотъ теперь и идетъ разбирательство: кто былъ правъ, кто виноватъ? Но низвергая лже-учителей, новые марксистскіе литературовѣды (въ сущности — ихъ же ученики) сами оказываются столь же незащищенными и стоящими на столь же непрочной основѣ. Все это ведетъ къ склокѣ, которой конца не предвидится. Однако, какъ водится у большевиковъ, дѣло рѣшено обсудить коллегіально и установить истину большинствомъ голосовъ. Это должно произойти на предстоящей конференціи литературовѣдовъ-марксистовъ.
«Проблему соціальнаго основанія и соціальной функціи художественнаго творчества діалектики-марксисты рѣшаютъ въ направленіи раскрытія ихъ единства на базѣ соціальнаго основанія. Эклектики пытаются разграничивать и противопоставлять литературу какъ фактъ и литературу какъ факторъ. Они бросаютъ упреки, что кто-то не учитываетъ значенія литературы какъ фактора. Это или добросовѣстное невѣжество, или освѣдомленная недобросовѣстность. Діалектики-марксисты не хуже эклектиковъ знаютъ, что литература является факторомъ. Но она является факторомъ потому, что явлется фактомъ. Нельзя понять литературу какъ факторъ, не понявъ ее какъ фактъ соціальной дѣйствительности. Нельзя понять форму и предѣлы ея воздѣйствія, не понявъ форму и предѣлы ея соціальнаго основанія. Но эклектики вкладываютъ особое содержаніе въ проблему соціальнаго основанія и соціальной функціи художественныхъ произведеній. Они разсматриваютъ функцію литературы съ точки зрѣнія читательскихъ вкусовъ, потребительски, и тѣмъ строятъ не марксистскую, а бембаверковскую эстетику. Діалектики-матеріалисты строятъ исторію литературы какъ объективную, отрицая біографическій, эстетическій и психологическій методы. Эклектики въ тѣхъ или иныхъ предѣлахъ соединяютъ эти методы съ марксизмомъ. Борьба противъ субъективныхъ методовъ, давно проведенная и законченная въ марксистской философіи, политической экономіи и исторіи есть борьба противъ эпигоновъ буржуазныхъ методовъ въ литературовѣдіи. Таковы основныя раздѣлительныя линіи. Въ текущихъ спорахъ передъ конференціей марксистовъ-литературовѣдовъ онѣ должны послужить отправными пунктами». Такъ пишутъ въ «Печати и революціи».
Спасительныя «резолюціи» не за горами. Онѣ будутъ вынесены. Въ Москвѣ ждутъ, что онѣ дадутъ миръ и успокоеніе. Напрасно: можно предсказать съ полной увѣренностью, что каковы бы ни были резолюціи, если даже повидимости имъ подчинятся всѣ, — вслѣдъ затѣмъ возникнутъ вновь безконечные споры о толкованіи и примѣненіи самихъ резолюцій. Въ условіяхъ совѣтской общественности эти споры опять и опять выльются въ форму доносовъ. Возъ марксистскаго литературовѣдѣнія вѣчно останется тамъ, гдѣ онъ находится нынѣ, — не потому только, что лебедь, ракъ да щука будутъ его тянуть въ разныя стороны, но потому, что лебеди, раки и щуки самой природой не созданы для передвиженія возовъ. Марксистское литературовѣдѣніе само по себѣ нелѣпость. Марксистскіе литературовѣды живутъ уклонами. Они лишь постольку могутъ еще говорить о литературѣ, поскольку, отклоняясь отъ марксизма, подпадаютъ вліянію не-марксистскихъ воззрѣній. Литературы, объяснимой «на базѣ соціальнаго основанія» — не существуетъ. Вотъ если владыкамъ тѣлъ и душъ россійскихъ удастся выколотить изъ русскаго народа нѣчто литературообразное и не выражающее ничего, кромѣ «соціальныхъ основаній», — только тогда марксисты впервые получатъ объектъ для своихъ изслѣдованій. Но такъ какъ это будетъ уже не литература, а нѣчто вродѣ политграмоты въ лицахъ или задуманной кѣмъ-то кино-инсценировки «Капитала», то и изученіе подобныхъ произведеній не будетъ литературовѣдѣніемь.
Вопросъ же о наступленіи или ненаступленіи такого дня рѣшится, конечно, съ связи съ судьбой самой совѣтской власти.
Владиславъ Ходасевичъ
Возрожденіе, №1626, 14 ноября 1929
Visits: 15