Отъ редактора. Наконецъ-то нашлись недостающіе №№ «Возрожденія» — съ началомъ любопытнѣйшихъ очерковъ Б. Бажанова о большевицкой верхушкѣ. Начинаю ихъ публиковать с первой статьи, съ новой нумераціей. Нумерація уже опубликованныхъ очерковъ впослѣдствіи будетъ измѣнена.
Всѣ дороги ведутъ въ Римъ. Но всѣ разныя. У меня своя, довольно необычная — не люблю я протоптанныхъ тропинокъ; при желаніи всегда найдешь путь лучше и интереснѣе.
Мой 18-й годъ засталъ меня въ родномъ городѣ Могилевѣ-Подольскѣ. Въ немъ окончилъ я къ этому времени 8-миклассную гимназію. Порядки при гетманѣ держались, учились хорошо. Окончилъ гимназію съ золотой медалью, вторую половину года учился въ Кіевѣ на физико-математическомъ факультетѣ. Съ конца 1918 г. пошли петлюровцы и большевики, всякія возможности ученія прекратились. Вернулся въ Могилевъ, энергично приналегъ на самообразованіе. Въ политику еще не вмѣшивался — молодой еще, всего 18 лѣтъ. Рѣшилъ прежде всего основательнымъ образомъ разобраться. Подошелъ со стороны теоріи. Послѣ нѣкотораго знакомства съ марксизмомъ та политическая антипатія, которую питалъ къ соціализму вообще и коммунизму въ частности, подучала теоретическое подтвержденіе. Съ этого времени оформился какъ врагъ большевизма и соціализма. Такимъ и остался до сегодняшняго дня.
Между тѣмъ, большевицкая волна захлестнула нашъ городокъ. Начались разстрѣлы, грабежи, конфискаціи. Ударило все это, конечно, по лучшей, интеллигентной части населенія. Принять участіе въ борьбѣ противъ большевиковъ нельзя было. Пришла тогда въ голову случайная мысль, послѣдствія которой сыграли затѣмъ большую роль въ моей жизни. Пользуясь тѣмъ, что былъ знакомъ съ марксизмомъ и большевицкой теоріей, я попробовалъ выдать себя за «идейнаго коммуниста» и попытаться спасать жизнь близкихъ и знакомыхъ людей. Удалось. Большевицкіе дѣятели были абсолютно безграмотны въ собственныхъ теоріяхъ и безъ всякаго труда я при первыхъ же столкновеніяхъ съ ними пріобрѣлъ авторитетъ марксиста-теоретика. Большевики уходили и приходили. Я оставался въ городѣ. Противники большевиковъ меня не трогали, такъ какъ населеніе знало, что я не коммунистъ. Когда большевики приходили, я продолжалъ свою работу.
А затѣмъ черезъ нѣкоторое время закончилась на Украинѣ гражданская война.
Я рѣшилъ поѣхать въ Москву — учиться и разобраться. Весь 1921 г. учился чрезвычайно энергично, читалъ днями и ночами. Въ то же время разбирался въ обстановкѣ. Въ началѣ 1922 г. оцѣнилъ обстановку такъ, что наибольшія возможности ликвидаціи большевизма заключаются въ бонапартистскомъ переворотѣ, исходящемъ изъ самого большевицкаго центра. Твердо рѣшилъ принять въ этомъ участіе. Съ этой цѣлью использовалъ свое будто бы коммунистическое прошлое послѣднихъ двухъ лѣтъ (изъ Москвы провѣрять было трудно), закрѣпился въ компартіи, и проникъ въ аппаратъ ЦК.
Попалъ туда въ Орготдѣлъ. Потратилъ полтора года упорнаго труда, чтобы выдвинуться. Почти годъ былъ безвѣстнымъ рядовымъ сотрудникомъ. Карьеру дѣлалъ въ совершенно опредѣленномъ направленіи — какъ секретарь самой высокой квалификаціи. Былъ молодъ (22 года), но зналъ языки: французскій, нѣмецкій, англійскій, изучилъ стенографію, выдвинулся, какъ лучшій секретарь различныхъ комиссій ЦК. Все время очень много работалъ надъ собой. Понемногу становился экономистомъ, закончилъ первые курсы Высшаго Техническаго Училища — пріобрѣлъ совершенно необходимое знакомство съ методами точныхъ наукъ.
Въ то же время, осмотрѣвшись, намѣтилъ для себя ясный путь. Хорошо понялъ, что Сталинъ идетъ къ власти и что онъ долженъ будетъ замѣнить ленинскаго секретаря Политбюро своимъ. Слыхалъ, что техника секретарствованія на засѣданіяхъ Политбюро очень сложна и годящихся въ секретари почти нѣтъ. Рѣшилъ попасть въ секретари Политбюро. Упорнымъ трудомъ добился.
Очень помогалъ мнѣ мой спартанскій образъ жизни и отказъ отъ житейскихъ благъ, къ которымъ только и рвалась правительственная шайка. Вышло курьезно. Мое принципіальное нежеланіе участвовать въ дѣлежѣ награбленнаго приняли за столь рѣдкую въ коммунистическомъ мірѣ «идейность», и это помогло моей карьерѣ. Весной 1923 г. былъ назначенъ секретаремъ Организаціоннаго Бюро ЦК, а лѣтомъ, послѣ того, какъ Сталинъ, дѣйствительно, удалилъ изъ Бюро ленинскаго секретаря Гляссера, а поставленные имъ секретари (Назаретянъ и Товстуха) съ работой не справились, Сталинъ пригласилъ въ секретари Политбюро меня. Въ то же время, слѣдуя своей тактикѣ и желая меня, такъ сказать, купить высокимъ положеніемъ, Сталинъ назначалъ меня своимъ помощникомъ. Въ этихъ чинахъ я и пробылъ годъ, все это время систематически присутствуя на всѣхъ засѣданіяхъ Политбюро и пленума ЦК, составляя повѣстку засѣданій Политбюро, ведя контроль за исполненіемъ постановленій Политбюро и руководя техническимъ секретаріатомъ Политбюро.
Цѣнили меня, какъ работника, высоко. Зиновьевъ даже счелъ необходимымъ въ своемъ политическомъ отчетѣ на 13 съѣздѣ партіи поблагодарить меня за сдѣланный мною анализъ работы Политбюро (см. стенограмму 13 съѣзда).
Осенью и зимой 1923 г. разыгралась борьба ЦК ст. той силой (внутри партіи), которая могла повернуть страну вправо и совершить бонапартистскій переворотъ. За границей очень мало знаютъ о тѣхъ колоссальной важности событіяхъ, которыя произошли тогда въ компартіи. Объ этомъ я впослѣдствіи разскажу, а сейчасъ укажу только, что тѣ силы, которыя могли и должны были повести страну вправо, были разбиты, не успѣвъ даже сорганизоваться и дать ЦК оформленный рѣшительный бой всей своей мощью. На эти силы и была моя ставка; вмѣстѣ съ ними погибли и мои надежды на возможности эволюція партіи вправо и на внутрипартійный бонапартистскій пропороть. Тогда пропалъ и смыслъ моего пребыванія въ Политбюро.
Сталинъ былъ очень удивленъ, когда лѣтомъ 1924 г. я попросилъ его освободить меня отъ высокихъ чиновъ (у меня сохранилась его негодующая записка). Я долго настаивалъ и въ концѣ концовъ былъ освобожденъ, хотя до самаго конца года меня въ ЦК удержали.
Въ это время у меня оформился другой планъ, который заключался въ томъ, чтобы принимать участіе въ большевицкомъ сверженіи, проведенномъ при помощи очень своеобразнаго внутрипартійнаго переворота. Бѣда была въ томъ, что хотя для меня было ясно, въ какомъ направленіи здѣсь дѣйствовать, я не видѣлъ ни одного большевицкаго вождя, который бы по этому пути шелъ и смогъ бы возглавить организацію. Самому браться за организацію всего этого было, конечно, нельзя — при своихъ 23-24 годахъ я не чувствовалъ себя достаточно подготовленнымъ. За мной стали тщательно шпіонитъ, а затѣмъ пошли и доклады въ ЦК о моей ненадежности, а впослѣдствіи и о моей контръ-революціонности. Правда, мнѣ удалось создать въ ЦК убѣжденіе, что всѣ эти доносы — результаты личныхъ моихъ столкновеній съ замѣстителемъ предсѣдателя ГПУ Ягодой. Съ другой стороны, я быль чрезвычайно остороженъ и не давалъ ГПУ никакихъ прямыхъ доказательствъ моей контръ-революціонности. По существующему же въ СССР положенію, ГПУ не можетъ арестовать члена компартіи безъ предварительнаго разрѣшенія партійнаго комитета; если дѣло идетъ о видномъ коммунистѣ — то безъ разрѣшенія ЦК партіи. И вотъ въ теченіе четырехъ лѣтъ ГПУ слѣдило за каждымъ моимъ шагомъ, будучи увѣрено, что я врагъ, но не имѣя возможности это доказать и что-либо со мной сдѣлать. Все же агенты ГПУ портили мнѣ на каждомъ шагу, и въ частности изъ за нихъ я долженъ былъ отказаться отъ осуществленія послѣдняго моего плана. Въ дальнѣйшемъ я также о немъ разскажу.
Между тѣмъ я продолжалъ упорно работать надъ собой и въ началѣ 1923 года перешелъ къ самостоятельной изслѣдовательской работѣ по экономикѣ и финансамъ и настолько далеко продвинулся въ этой области, что бывшій тогда наркомомъ финансовъ Сокольниковъ пригласилъ меня на должность замѣстителя завѣдывающаго финансово-экономическаго бюро наркомфина. Это бывшій учетный комитетъ министерства финансовъ. Въ него входили институтъ экономическихъ изслѣдованій, конъюнктурный институтъ НКФ и т. д. Здѣсь работала лучшая финансово-экономическая профессура. Полтора года пробылъ я съ ними.
Въ началѣ 1926 г. я увидѣлъ, что слишкомъ окруженъ чекистскимъ наблюденіемъ и пользы въ анти-большевицкой борьбѣ внутри страны могу принести мало. Между тѣмъ, не прерывавшаяся связь съ секретаріатомъ Сталина давала мнѣ все время возможность тогда (да и позже, до самаго конца 1927 г.), быть въ курсѣ самыхъ секретныхъ большевицкихъ дѣлъ. Естественно, я могъ принести больше пользы, раскрывъ глаза Европѣ на тайныя большевицкія махинаціи. Тогда я рѣшилъ эмигрировать.
Къ осени 1926 г. я долженъ былъ оставить службу въ фин. эк. бюро, и въ теченіе трехъ мѣсяцевъ редактировалъ «Финансовую Газету». Кстати сказать, въ результатѣ моего редактированія ее и закрыли на вѣчныя времена. А мнѣ лично дали понять, что мнѣ слѣдуетъ воздержаться отъ всего, касающагося политики. Все это время я дѣлалъ различныя попытки уѣхать заграницу. И изъ нихъ ничего не вышло.
Кампанію противъ меня ГПУ вело, но меня уже слишкомъ цѣнили въ финансовомъ вѣдомствѣ, какъ спеціалиста и организатора. Поэтому я имѣлъ возможность въ началѣ 1927 г. организовать центральные заочные курсы финансово – экономическихъ наукъ. Я завѣдывалъ ими и потратилъ много труда на ихъ организацію. Ко мнѣ охотно пошла лучшая финансово-экономическая профессура. Въ нѣсколько мѣсяцевъ курсы стали самымъ большимъ заочнымъ учебнымъ заведеніемъ въ Россіи, набравъ около 7 тысячъ учащихся. Но къ осени 1927 г. подъ напоромъ ГПУ я долженъ былъ ихъ оставить. Не укрѣпило моей репутаціи въ глазахъ ГПУ и то, что лѣтомъ 1927 г. московскій институтъ народнаго хозяйства пригласилъ меня въ качествѣ приватъ-доцента по кафедрѣ теоріи конъюнктуры. Наконецъ, убѣдившись, что легально заграницу я никакъ не уѣду, я рѣшилъ эмигрировать нелегально. Съ этой цѣлью осенью 1927 г. пріѣхалъ я въ Ташкентъ. Попробовавъ и здѣсь легально уѣхать хотя бы вь Кашгарію, я получилъ отказъ, благодаря телеграфному категорическому запрещенію ГПУ изъ Москвы. Я сдѣлалъ видъ, что очень обиженъ и уѣхалъ въ Москву, будто бы выяснять дѣло. На самомъ дѣлѣ я сбилъ ихъ съ толку, проскочивъ оттуда въ Асхабадъ, справедливо предполагая, что ОГПУ не можетъ предупредить обо мнѣ всѣ губернскіе центры. Здѣсь ЦК компартіи Туркменіи, зная о моихъ прошлыхъ высокихъ чинахъ и не зная о томъ, что я подъ подозрѣніемъ, предложилъ мнѣ рядъ должностей, изъ которыхъ я скромно выбралъ постъ управляющаго дѣлами ЦК компартіи. Это дало мнѣ возможность получить у пограничнаго отрада ГПУ пропускъ на право охоты въ пограничной полосѣ (Асхабадъ очень недалеко отъ границы; поэтому я его и выбралъ).
1-го января 1928 г., рано утромъ, зная, что весь персоналъ пограничной заставы ГПУ мертвецки пьянъ послѣ встрѣчи Новаго года, я взялъ охотничье ружьишко и направился въ Персію. Произошло это безъ всякихъ приключеній, если не считать того, что на самой границѣ я присѣлъ и позавтракалъ для подкрѣпленія силъ, а по приходѣ въ ближайшій персидскій городъ вызвалъ небольшую панику (вооруженный изъ Россіи!)
Но черезъ нѣсколько дней моего пребыванія въ Персіи, большевики спохватились. Устроили на меня первое покушеніе. Когда оно не удалось, стали требовать моей выдачи дипломатическимъ путемъ. Исторія затянулась надолго, и когда въ виду второго покушенія я увидѣлъ, что она можетъ закончиться плохо, я не очень вѣжливо покинулъ предѣлы Персіи. Было за это время много острыхъ моментовъ, часто чисто кинематографическихъ. Въ двухъ словахъ объ этомъ не разскажешь.
Въ общемъ, закончивъ свой путь, я получилъ возможность подѣлиться съ зарубежной Россіей плодами своего многолѣтняго изученія русской обстановки и тайнъ большевицкаго центра.
Читатель долженъ простить мнѣ это неизбѣжное введеніе, такъ какъ безъ него осталось бы непонятнымъ многое изъ того, что я разскажу дальше.
Б. Бажановъ
Возрожденіе, №1257, 1928
Visits: 22