Мнѣ давно хотѣлось посмотрѣть, какъ живутъ русскіе эмигранты во французской провинціи.

Какъ они живутъ въ Парижѣ — мы, болѣе или менѣе, знаемъ. Но какъ живутъ, работаютъ, учатся и бѣдствуютъ въ глухихъ мѣстахъ — это, въ сущности, извѣстно одному Богу.

Однако чтобы правильно судить, надо видѣть. Свой глазокъ — смотрокъ. И я предпринялъ маленькую поѣздку, которая дала мнѣ много новаго, много неожиданнаго и интереснаго.

Гренобль очень похожъ на нашъ Житоміръ. По крайней мѣрѣ, по простотѣ провинціальныхъ нравовъ…

Въ маленькой второстепенной гостиницѣ меня спрашивали:

— Вамъ, господинъ, чистое бѣлье на постель постлать, или пусть останется прежнее?

Въ русскомъ Житомірѣ еще, бывало, прибавляли:

— Тутъ до васъ одинъ очень хорошій господинъ стоялъ и недолго — всего недѣлю и спалъ-то…

Въ Греноблѣ этого не прибавили, но зато во всемъ остальномъ я на каждомъ шагу чувствовалъ Житоміръ. Такіе же полуодѣтые, замученные работой гарсоны въ гостиницахъ и такъ же ихъ звать надо.

Въ Житомірѣ было правило:

— Сначала надо три раза позвонить въ колокольчикъ и, если «онъ» все-таки не приходитъ, то необходимо высунуться въ коридоръ и громкимъ голосомъ закричать:

— Мишуресъ!..

И ужъ если и послѣ этого «онъ» не придетъ, то нужно плюнуть и поставить на это дѣло крестъ.

Послѣ Парижа эта милая, никуда не спѣшащая, спокойная и достойная провинція особенно поражаетъ.

Въ городѣ есть трамвай, но только одна линія, и ходятъ трамваи до девяти часовъ вечера.

Несказанно поражаютъ совсѣмъ не раскрашенныя женщины. Нераскрашенныя и нерасфуфыренныя. Простыя, милыя, работящія.

Удивляетъ обиліе велосипедовъ.

Женщины на велосипедахъ, кюре на велосипедахъ, старики, дѣти — всѣ на велосипедахъ. Бросаются въ глава и конные извозчики. Разница между Житоміромъ русскимъ и французскихъ только въ горахъ.

Горы съ снѣговыми вершинами и горныя, вѣчно мутныя и быстрыя рѣки. Отроги Альпъ привлекаютъ туристовъ, и для нихъ созданы даже автокары.

Но рядомъ съ маленькими телѣжками, запряженными крошечными осликами, эти автокары кажутся иностранными нахалами, грубо нарушающими провинціальную житомірскую тишину.

Въ городѣ множество студентовъ.

Гренобль — это въ своемъ родѣ Афины.

Французскіе, болгарскіе, сербскіе, чехословацкіе, русскіе студенты. Русскіе еще подраздѣляются на собственно-русскихъ и еврейскихъ. Обѣ эти группы связаны только русскимъ языкомъ, но живутъ врозь. Евреи прекрасно организованы, русскіе совсѣмъ неорганизованы. Евреи — республиканцы, русскіе — монархисты.

Съ удивленіемъ я видѣлъ, что русскіе еще подраздѣляются между собой на двѣ группы по вѣроисповѣдному признаку:

На «евлогіанъ» и «антоніевцевъ»…

Въ провинціи эта церковная распря чувствуется гораздо острѣе, чѣмъ въ Парижѣ. Ушамъ своимъ не вѣришь, когда слышишь, какъ студентъ-антоніевецъ говоритъ студенту-евлогіанину:

— Не понимаю, какой смыслъ говѣть и исповѣдываться у «евлогіанъ»: вѣдь у нихъ же все равно нѣтъ благодати…

Я думаю, впрочемъ, что это вѣроисповѣдное раздѣленіе едва ли идетъ глубоко. Это, скорѣе, дурная провинціальная манера. Притомъ же студенческая бѣдность и широкая учебная программа, требующая напряженнаго и усидчиваго труда, служатъ для студентовъ какъ бы горчичниками, отвлекающими молодежь отъ богословскихъ тонкостей и карловацкихъ хитросплетеній.

Бѣднѣе всѣхъ живутъ въ Греноблѣ, конечно, русскіе студенты, и если бы не было М. М. Федорова, то я даже не знаю, какъ бы они вообще жили.

На каждомъ шагу я слышалъ отъ студентовъ эту фамилію: Федоровъ, Федоровъ, Федоровъ.

Непостижимымъ обрядомъ этотъ совсѣмъ небогатый человѣкъ какъ-то ухитряется бросать спасательный кругъ тонущей русской молодежи. Какъ-то, гдѣ-то, у кого-то онъ выковыриваетъ какія-то деньжонки для студентовъ.

Стипендію студенты называютъ по-французски «бурса», и это слово у нихъ всегда сочетается съ фамиліей М. М. Федорова.

— «Федоровская бурса».

«Бурса», конечно, тощая. Прожить на нее нельзя. Но она служить базисомъ въ бюджетѣ, и остальное «прирабатывается». Какъ «прирабатывается» — я не знаю, это загадка. Но въ этой области бываютъ вѣдь и чудеса.

Я видѣлъ очень милую и трогательную пару.

Онъ цѣлый день учится.

Она цѣлый день вышиваетъ на заказчиковъ.

Она пополняетъ «федоровскую бурсу», чтобы онъ могъ получить дипломъ.

Теперь это уже окончилось. Она больше не вышиваетъ, потому что онъ уже инженеръ-химикъ и служить на заводѣ въ Греноблѣ.

Французы съ умиленіемъ смотрѣли на эту русскую пару и очень старались, чтобы у жены никогда не было недостатка въ заказахъ, и чтобы она непремѣнно «вышила» дипломъ своему мужу.

И она «вышила».

Очень меня удивило, что при такихъ трудностяхъ никто изъ русскихъ не жалуется, не ноетъ и не хнычетъ. Всѣ работаютъ бодро и твердымъ шагомъ идутъ къ намѣченной цѣли.

Это поражаетъ тѣмъ болѣе, что студентъ французской высшей школы очень мало похожъ на студента нашихъ университетовъ. Французы требуютъ отъ своихъ студентовъ большой и напряженной работы, не оставляя молодымъ людямъ никакого досуга. У французовъ не можетъ быть рѣчи о томъ, чтобы студентъ лодырничалъ и пропускалъ лекціи.

Въ Греноблѣ требуется, чтобы хозяйка комнаты письменно извѣщала начальство, почему ея студентъ не пришелъ на лекціи…

А. Яблоновскій. Путевые наброски. Гренобль
Возрожденіе, №1132, 8 іюля 1928

Visits: 35