А. Яблоновскій. Нищета духа

Отъ редактора. — Къ сожалѣнію, на всѣ вопросы автора: можно ли стереть историческую память народа, заставить его забыть собственное прошлое и т. д. — исторія большевизма отвѣтила утвердительно. Можно, все можно.


Историки давно отмѣтили двѣ особенности революціонныхъ эпохъ:

— Никогда, нигдѣ, ни при какихъ обстоятельствахъ люди не пишутъ столько доносовъ, какъ во время революціи. (При парижской коммунѣ, если не ошибаюсь, было написано 60 тысячъ доносовъ, въ большинствѣ анонимныхъ).

И вторая особенность:

— Никогда и нигдѣ не замѣчается такой страсти къ «переименованію», какъ при побѣдѣ революціи.

Революціонеры все переименовываютъ и всегда въ свою «честь». Города, улицы, площади, университеты, пароходы, общественныя зданія и даже небесныя свѣтила.

Оба явленія говорятъ, конечно, о пониженіи нравственнаго уровня въ революціонномъ обществѣ и о засиліи ничтожества.

Средней величины мерзавецъ хорошо знаютъ, что вовремя написанный доносъ открываетъ передъ нимъ самыя широкія революціонныя перспективы. Онъ знаетъ, что въ революціонное время безмѣрно поднимается спросъ на подлость, на предательство» на провокацію и на сыскъ. И онъ въ каждомъ глазу своихъ ближнихъ видитъ «контръ-революціонный» сучекъ.

Равнымъ образомъ, какъ, какимъ способомъ, ушли бы отъ справедливаго забвенія революціонныя ничтожества, если бы они сами не переименовывали «въ свою честь» городовъ и пароходовъ?

Самый большой рѣчной пароходъ въ Россіи называется:

— «Товарищъ Фрумкинъ».

И я спрашиваю: кто, какіе историки увѣковѣчили бы память Фрумкина, если бы онъ самъ себя не увѣковѣчилъ?

Это такъ просто и такъ легко.

Говорятъ (но я этому не вѣрю), что о безсмертіи много мечталъ и нынѣ заштатный Нахамкесъ, который хотѣлъ, будто бы, чтобы въ его честь было переименовано небесное свѣтило.

— Не созвѣздіе Пса, а созвѣздіе Нахамкеса!

То же и съ монументами и памятниками.

Я не знаю ничего смѣшнѣе и ничего нелѣпѣе, какъ похищеніе чужихъ монументовъ, очень обычное въ пролетарскимъ быту.

Въ Таганрогѣ сняли дивную статую Петра (работы Антокольскаго) и поставили на тотъ же цоколь безобразное изваяніе «Ильича»…

Революціонеры не чувствуютъ, какъ они нелѣпы. Они не понимаютъ, что если кукушка кладетъ къ чужое гнѣздо свое яйцо, изъ котораго потомъ вылупливается «птичій подкидышъ», то нѣтъ и не можетъ быть подкидышей чужой славы.

Можно, конечно, стащить съ пьедестала статую Пушкина и поставить вмѣсто нея изваяніе Демьяна Бѣднаго, — но вѣдь именно для Демьяна это было бы равносильно удару по щекѣ.

Эту страсть — все переименовывать «въ свою честь» и нахально влѣзать на всѣ пьедесталы чужихъ памятниковъ я не могу объяснить ничѣмъ другимъ какъ напыщеннымъ ничтожествомъ.

— Это свидѣтельство о такой бѣдности, которая положительно обезоруживаетъ.

Умный человѣкъ пришелъ бы въ ужасъ, если бы его именемъ называли не имъ построенные города и на чужихъ пьедесталахъ воздвигали ему монументы.

Но самодовольное ничтожество, но революціонный мальчикъ съ пальчикъ, но выкидышъ подполья довольствуется и этой «славой для бѣдныхъ».

— Это ничего, что тутъ прежде камеръ-юнкеръ Пушкинъ стоялъ. А теперь камеръ-юнкера убрали и пролетарскаго поэта поставили.

Сейчасъ въ Петербургѣ поднятъ вопросъ о новомъ переименованіи.

— Храмъ — памятникъ Александру II «Воскресеніе на крови» хотятъ переименовать и передѣлать въ «памятникъ революціи».

Вопросъ подняла «Красная Газета», которая пишетъ:

«Храмъ, служившій цѣлямъ православнаго культа. въ неизмѣримо большей степени предназначается и служитъ цѣлямъ политическимъ. Все то, что относится къ культу — блескъ и красота стѣнной живописи, сотни горящихъ свѣчей, превосходное пѣніе, — только рѣзче оттѣняетъ политическую сторону храма-памятника.

Въ этомъ весь смыслъ, все значеніе храма «Воскресенія на крови».

Но у революціи есть свои задачи и свои права, только ей одной присущія. Самодержавіе ею уничтожено въ нашей странѣ навсегда и, какъ разлагающійся трупъ, заражающій окружающее, брошено въ историческую могилу. Причемъ же, спрашивается, въ наши дни этотъ памятникъ самодержавія. Въ назиданіе кому и чему онъ можетъ служить?

Естественнѣе всего его превратить въ памятникъ революціи. Пусть онъ всегда напоминаетъ о революціонныхъ событіяхъ прошлаго во всемъ ихъ величавомъ историческомъ прошломъ и потрясающей силѣ, сочетавшейся съ нравственной красотой, мужествомъ и героизмомъ Желябова, Перовской, Гриневецкаго и другихъ первомартовцевъ».

Это легко сказать — «переименовать» Но вѣдь храмъ, построенный на крови Александра, не станетъ же послѣ переименованія храмомъ Желябова и Перовской?

Если бы можно было убитъ память народа и вычеркнуть изъ исторіи кровь Александра, то «переименованіе» могло бы, пожалуй, имѣть нѣкоторый смыслъ.

— Но развѣ можно убить память вѣковъ и засыпать песочкомъ революціи чужую кровь?

Или умные люди въ нынѣшней Москвѣ хотятъ «переименовать» и самую кровь Александра?

Нѣтъ, трудно и придумать человѣческій типъ бездарнѣе. тупѣе и надменнѣе революціоннаго ничтожества.

— Все переименовать, все перекрасить въ свой цвѣтъ, всюду пришпилить свое крошечное имя — таковъ у нихъ единственный способъ убѣжать отъ забвенія исторіи…

Но неужели, однако, съ переименованіемъ храма Александра русское крестьянство забудетъ, кто освободилъ его отъ позора крѣпостного права?

Александръ Яблоновскій
Возрожденіе, №1325, 17 января 1929

Visits: 22