Небезызвѣстный совѣтскій критикъ Корнѣй Чуковскій рѣшилъ выплыть на большую воду.

До сихъ поръ этотъ подъяремный литераторъ довольствовался весьма скромнымъ ремесломъ: сидѣлъ у себя въ кабинетѣ и высасывалъ изъ пальца словарь дѣтскихъ словъ и выраженій.

Составляя нѣчто въ родѣ дѣтскаго «Даля», разработаннаго по методу Маяковскаго:

— «Всколькиромъ вы пришли?»

— «Лошадь лягавая. (Потому что лягается)».

— «Мамочка, потуши солнце!»

— «У меня сегодня сонъ былъ дырявый…»

Разумѣется, заниматься двѣнадцать дѣтъ подрядъ лягавыми лошадьми и всколькиромами — оказалось дѣломъ тяжелымъ и мало доходнымъ. Не спасали положеніе даже взятые изъ анекдотовъ глаголы, пріуроченные къ дѣтскому языку: почему прислониться, а не прироялиться? Почему глаза, а не глядѣлки? Почему папиросы, а не дядиросы?

Тянуть такую дурацкую литературную лямку двѣнадцать лѣтъ, безъ просвѣта, безъ надежды на увеличеніе пайка, — совершенно немыслимо. И вотъ Чуковскій рѣшилъ, наконецъ, перейти отъ дѣтской безпартійности къ прочной смычкѣ со взрослой классовой линіей.

— Почему, въ самомъ дѣлѣ, не прислониться къ строительству новой жизни и даже не только прислониться, но и приверблюдиться?

— Почему другіе давно направили свои глядѣлки на пятилѣтку, а онъ, Чуковскій, не присмычковался?

Вѣдь и въ соціалистическомъ планѣ можно прекрасно разрабатывать тотъ же дѣтскій словарь, но уже не безпочвенный, съ оторванными отъ новой жизни дядиросами, а классово-выпрямленный, облозунгированный, обударенный, опятилѣтенный.

Нужно только слегка измѣнить направленіе фантазіи и иначе ставить задачу:

— Почему папиросы, а не алиментосы?

— Почему собраніе словъ — словарь, а собраніе дѣлъ — не дѣларь?

Исходя изъ всѣхъ этихъ предшествующихъ и предползущихъ соображеніи, основываясь на необходимости и необъѣздимости смычки, учитывая окружающія грозныя чистки, мойки и стирки въ литературной средѣ, Чуковскій, въ концѣ концовъ, подошелъ къ Рубикону, съ удивленіемъ спросилъ самъ себя: «Почему Рубиконъ, а не «Бейлошадъ», и, хлопнувъ руками по бедрамъ, мощрымъ прыжкомъ бросился въ воду.

— Будь что будетъ! — захлебываясь, думалъ онъ. — Все равно жребій брошенъ. Жребій — жеребій… А, можетъ быть, кобылебій?

И вотъ, въ результатѣ этого выхода пловца въ широкую рубиконовскую воду, мы прочли на дняхъ въ совѣтскихъ газетахъ торжественное заявленіе Чуковскаго директору Госиздата Халатову:

«…Я понялъ, многоуважаемый товарищъ, что всякій, уклоняющійся сейчасъ отъ участія въ коллективной работѣ по созданію новаго быта, есть или преступникъ или трупъ.

«Поэтому теперь мнѣ хочется разрабатывать новыя темы, волнующія новыхъ читателей.

«И поэтому теперь, въ числѣ книгъ, которыя я намѣтилъ для своей пятилѣтки, первое мѣсто занимаетъ новая книга:

«Дѣтская колхозія».

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1685, 12 января 1930.

Views: 21