Грустную черту нынѣшней жизни въ совѣтской Россіи подмѣтилъ корреспондентъ «Юнайтедъ Прессъ».
«Гдѣ вы ни прислушаетесь къ разговорамъ, — говорить онъ, — въ трамваѣ ли, въ театрахъ, въ гостяхъ, — всюду вы можете услышать безконечныя подробности о томъ, гдѣ можно купить коробку сардинъ или колбасу, гдѣ сосѣдъ досталъ говядину, кто сколько времени не бралъ въ ротъ масла»…
Бѣдный русскій человѣкъ. Самый отвлеченный изъ всѣхъ умовъ на земномъ шарѣ. Самый широкій, всеобъемлющій, вселенскій… И вотъ…
Завоевалъ.
Тѣхъ узкихъ и грубыхъ, которые никогда не мечтали о небѣ въ алмазахъ, довольствуясь личнымъ благосостояніемъ и благополучіемъ своего государства, еще не такъ жаль. Ну, что жъ, испытали катастрофу, превратились въ нищихъ, говорятъ о ѣдѣ, объ очередяхъ… Никакой ироніи въ судьбѣ этихъ людей нѣтъ.
Но каково видѣть сейчасъ въ Россіи другихъ, бывшихъ — тонкихъ, чуткихъ, передовыхъ, вѣчно страдавшихъ отъ пошлости жизни, отъ тоски по неосуществившемуся гражданскому идеалу.
Сколько прекрасныхъ порывовъ разрывало ихъ сердца. Сколько благороднѣйшихъ мыслей сверлило мозгъ.
И вдругъ коробка сардинъ!
Уже со времень Пушкина проявлять неудовлетворенность и тоску было главной идеологической задачей интеллигенціи.
«Вся тварь разумная скучаетъ,
Иной отъ лѣни, тотъ отъ дѣлъ…»
Въ гостиныхъ не только не полагалось упоминать о продовольствіи, но даже малѣшій намекъ на цѣну продукта выходилъ за предѣлы хорошаго тона. Обо всемъ можно было говорить только вообще. Субъ спеціе этернитатисъ, съ птичьяго полета, въ крайнемъ случаѣ съ точки зрѣнія политической экономіи.
Умная передовая дама «толковала Сея и Бентама». Болѣе женственная, нѣжная, просто вздыхала: «ничто ее не занимаетъ, ея души не шевелитъ…»
Объ ѣдѣ бесѣдовали только пожилые судейскіе, да и то не дома, въ гостиной, а въ судѣ, въ перерывахъ. И говорилось-то вовсе не о цѣнахъ, а о способахъ приготовленія, объ эстетической сторонѣ дѣла.
Зналъ я въ Петербургѣ одну семью, радикально настроенную, задыхавшуюся въ тискахъ дореволюціонныхъ тяжелыхъ условій.
Придешь къ нимъ, бывало, а мужъ встрѣчаетъ меня громовымъ восклицаніемъ:
— Нѣтъ, каково? Куда мы идемъ? Нѣмцы истребили въ Африкѣ цѣлое племя гереро!
Жена же сидитъ въ гостиной въ креслѣ и томно вздыхаетъ:
— Прочла только что, знаете, Игоря Северянина и не могу очнуться отъ симфоніи звуковъ. «Это было у моря, гдѣ волна бирюзова, гдѣ встречается рѣдко городской экипажъ… Королева играла въ башнѣ замка Шопена и, внимая Шопену, полюбилъ ее пажъ». Эки-пажъ. Пажъ… Нѣтъ, вы только вслушайтесь: э-ки-пажъ!
По вечерамъ, когда мы у нихъ собирались, говорили о многомъ, разнообразномъ, но всегда очень высокомъ. О справедливости протеста футуристовъ противъ шаблона. О выставкѣ 0_10. О гибельномъ разрушеніи общинного начала безумной политикой Столыпина…
И восторгаясь въ мірѣ всѣмъ новымъ и свѣжимъ, хозяйка старалась убѣдить насъ, что Хлѣбниковъ и Маяковскій вполнѣ правы, когда говорятъ:
«Гзы-гзы-гзо.
Бры-бры-бро…»
Теперь они живутъ тамъ. Не выѣхали. Онъ служить на желѣзной лорогѣ. Она — машинистка.
Бѣдняги! Неужели корреспондентъ «Юнайтедъ Пресс» встрѣтилъ и ихъ въ вагонѣ трамвая во время своей поѣздки въ Петербургъ?
Какъ странно было бы мнѣ услышать сейчасъ изъ устъ прелестной Елены Александровны не «экипажъ» и не «гзы-гзы-гзо», а грубое матеріалистическое разсужденіе:
— Понимаете, прошу у этихъ подлецовъ колбасы, а колбасы нѣтъ. Прошу какихъ-нибудь жировъ, а жировъ нѣтъ. Не повѣрите, уже три мѣсяца какъ не видѣла масла! О ветчинѣ даже мечтать перестала!
На горестныя мысли наводитъ описаніе корреспондента «Юнайтедъ Прессъ». Однако не будемъ огорчаться, что все потеряно, что душа интеллигента погибла.
А вдругъ это самое измельчаніе и принесетъ русской душѣ пользу?
Раньше на умѣ только вселенная, теперь колбаса.
Раньше въ мысляхъ гзы-гзы-гзо, теперь масло.
Прежнія заботы о вселенной были слишкомъ широкими.
Нынѣшнія заботы о колбасѣ оказались слишкомъ узкими.
Но вселенная плюсъ колбаса, дѣленное пополамъ, быть можетъ, и дастъ русскому уму то здоровое арифметическое среднее, котораго ему не хватало.
А. Ренниковъ
Возрожденіе, 12 іюля 1930, №1866
Views: 24