Въ европейскихъ писательскихъ кругахъ тревога.

Два какихъ-то американца основали крупное издательство съ капиталомъ въ
нѣсколько милліоновъ для выпуска книгъ безъ имени авторовъ. Беллетристика, сценаріи, театральныя пьесы, по мнѣнію зачинателей этого дѣла, должны быть анонимны, чтобы публика и критика могли оцѣнивать художественное произведеніе по существу, не считаясь съ тѣмъ, кто его создалъ.

И вотъ, этой осенью, въ Парижѣ, уже должна появиться первая такая книга. Въ верхней части обложки будетъ пусто; посреди — названіе романа; внизу — анонимное издательское общество, и неизвѣстно, какой годъ. Можетъ быть, только тысячелѣтіе укажутъ: 1***. Можетъ быть, въ крайнемъ случаѣ, столѣтіе: 19**.

А городъ, гдѣ издана книга, тоже, очевидно, замѣнятъ псевдонимомъ, во избѣжаніе давленія на публику. Поставятъ не Парижъ, а Кембриджъ или просто П съ точкой, или, наоборотъ, нѣсколько точекъ и въ концѣ загадочное С.

Чтобы не угадали.

Интересно, однако, обсудить серьезно вопросъ: выиграетъ ли литература отъ лодобнаго начинанія или проиграетъ? Пойдетъ впередъ или назадъ?

Пожалуй, въ основѣ своей мысли американцы и правы. Ничто въ книгѣ не гипнотизируетъ читателя такъ, какъ имя автора.

Авторъ давно, можетъ быть, выжилъ изъ ума, исписался, заболѣлъ прогрессивнымъ параличемъ… А публика все-таки раскрываетъ книгу, вчитывается, смакуетъ:

— Замѣчательно оригинально. Ничего не разберешь…

Или автора, предположимъ, провели въ популярные люди его собственные газетные друзья и родственники. Самъ по себѣ человѣкъ родился бухгалтеромъ или букмекеромъ, могъ бы, въ крайнемъ случаѣ, открыть свою собственную банкирскую контору. Его жена пристаетъ:

— Пиши, Миша!

Товарищи-репортеры совѣтуютъ:

— Что тебѣ стоитъ, Миша, стать великимъ писателемъ?

И Миша, въ концѣ концовъ, садится, пишетъ. Сначала становится писателемъ земли русской. Затѣмъ, когда двоюродный братъ переведетъ романъ на нѣмецкій языкъ, дѣлается писателемъ земли прусской.

А тамъ, глядишь, дядя перевелъ романъ на англійскій языкъ. Тетя — на испанскій…

Вотъ тебѣ уже и глоріа мунди, транзитомъ черезъ всѣ страны.

Въ первый годъ славы подобнаго Миши читающая публика, конечно, удивляется: къ чему вся эта дребедень написана? Во второй годъ начинаетъ понемногу смиряться: разъ въ газетѣ хвалятъ, значитъ, недурно. Въ пятый или шестой годъ уже привыкаетъ, введенная въ русло рецензіями. А въ десятый даже скучаетъ, когда новой книги не видитъ:

— Почему Миша умолкъ?

При анонимности книгъ, когда личная слава отсутствуетъ и когда пріятельская критика за ненадобностью упраздняется, оздоровленіе литературы, разумѣется, можетъ пойти быстрымъ темпомъ. Многіе прирожденные фармацевты и антиквары оставятъ въ покоѣ беллетристику, займутся прямымъ своимъ дѣломъ. Многія дамы-писательницы вернутся къ рукодѣлію и къ работамъ по крепъ-де-шину, послѣ безполезной чернильной инкрустаціи на писчей бумаге.

А затѣмъ, что очень важно въ быту, при анонимности авторовъ въ значительной степени умѣрится ихъ непомѣрное тщеславіе и самомнѣніе.

До сихъ поръ отъ этихъ писательскихъ качествъ буквально спасенія не было. Войдетъ въ славу иной беллетристъ — посмотрите, какая походка!

И какъ разговариваетъ!

Руку подаетъ съ такимъ видомъ, будто въ рыцарское званіе возводитъ. О погодѣ разсуждаетъ такъ, что послѣ него ни о дождичкѣ, ни о солнышкѣ своего мнѣнія никому имѣть невозможно.

Даже начинающіе, совсѣмъ начинающіе, и тѣ сразу пріобрѣтаютъ особую осанку, исключительную снисходительность во взорѣ… Когда знакомятся, всегда лодчеркнуто-увѣренно произносятъ свою фамилію:

— Пуговкинъ.

Хотя что такое Пуговкинъ? И почему Пуговкинъ?

Наконецъ, у анонимности есть еще большое достоинство. Родня каждаго геніальнаго автора теперь можетъ спокойно умирать, зная, что ея имя не будетъ трепаться въ будущихъ біографіяхъ.

Вѣдь знай, напримѣръ, Пушкинъ, что черезъ сто лѣтъ пушкинисты станутъ перетряхивать въ печати всѣ его интимныя дѣла, онъ безусловно скрылъ бы отъ потомства свое имя подъ тремя звѣздочками, а на памятникѣ нерукотворномъ приказалъ бы высѣчь не свою фамилію, а псевдонимъ: Бобрищевъ, напримѣръ.

Такимъ образомъ, какъ мы видимъ, начинаніе американскихъ издателей можно безусловно привѣтствовать. Оно литературу сильно оздоровитъ, освѣжитъ, дастъ дорогу новымъ талантамъ, упразднитъ шумиху рекламы…

И только одинъ минусъ есть у этого плана:

Ни одинъ уважающій себя авторъ въ этомъ издательствѣ все-таки не захочетъ участвовать.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1945, 29 сентября 1930.

Visits: 19