Развѣ можетъ быть въ 17 лѣтъ большее счастье, чѣмъ надѣть наконецъ, долгожданную морскую безкозырку, черную съ бѣлыми кантами и золотой надписью «Морской Корпусъ», бушлатъ съ выпущеннымъ синимъ воротникомъ, и въ ясный, майскій день уйти въ первое плаваніе изъ Петербурга, съ гранитной набережной Васильевскаго острова?
На берегу толпа провожающихъ родственниковъ и всякаго любопытнаго народа, и всѣ смотрятъ на васъ какъ-то особенно, даже незнакомые привѣтливо киваютъ и улыбаются, какъ своему. Еще бы, вѣдь мы моряки!
Нева точно развеселилась: бѣгутъ быстрые финляндскіе пароходики, пыхтятъ буксиры съ вереницами баржъ, снуютъ катера. Свѣжій весенній вѣтерокъ, рѣзвясь, срываетъ бѣлые барашки пара изъ судовыхъ трубъ и разбрасываетъ ихъ въ синемъ небѣ; треплетъ ленточками нашихъ фуражекъ, отчего вся наша группа кажется движущейся, или вдругъ донесетъ съ противоположнаго берега веселую трескотню пневматической клепки съ судостроительнаго завода. А сверху такъ и смѣется солнце, сверкая ослѣпительными бликами на водѣ, отражаясь въ зеркальныхъ окнахъ Николаевской набережной, разливаясь золотомъ по величественному куполу Исаакія.
На палубѣ казеннаго парохода, что долженъ доставить насъ въ Кронштадтъ, насъ набилось человѣкь 50. Толкотня, говоръ, молодая несдержанная радость. Все, что на этомъ пароходѣ, намъ кажется уже давно знакомымъ: и запахъ отъ свернутыхъ бухтъ смоленаго троса, и пріятное тепло, что обдаетъ вдругъ когда проходишь возлѣ трубы, и шипящая струйка пара, вырывающаяся изъ какого-то клапана…
Послѣдніе сборы окончены. Старенькій капитанъ изъ кронштадтскихъ, въ потертомъ пальто и позеленѣвшихъ на немъ отъ морской влаги погонахъ, поднимается на мостикъ. Вдругъ мощный, низкій гулъ судовой сирены заглушаетъ всѣ голоса и шумы города. Сверху надаютъ на насъ мелкимъ дождемъ охладѣвшія капельки вырвавшагося пара. Гдѣ то внизу рѣзко звякнулъ машинный телеграфъ.. Пароходъ вздрагиваетъ. За кормой его взбиваются кверху каскады воды. Замахали на берегу платки, привѣтливо закивали головы; какая-то старушка издали крестить насъ.
— Прощайте! Мы идемъ въ плаваніе.
Сознаніе посвященности нашей морю, его вольной стихіи, наполняетъ гордымъ чувствомъ грудь.
Прощайте! Мы моряки!
Плывутъ мимо набережныя, дома, послѣднія линіи Васильевскаго острова, вся суета портового города. Вотъ показались могучіе, одѣтые броней корпуса строящихся на Адмиралтейскомъ заводѣ линейныхъ кораблей: «Андрей Первозванный», «Императоръ Павелъ І». Мы смотримъ на нихъ почтительно, почти съ благоговѣніемъ. И они уже тоже наши… Вотъ и послѣдній выходной баканъ. Берега раздвигаются, уходятъ все дальше. Начинаетъ немного покачивать. Брызги летятъ на низкую палубу. Море.
Я про себя клянусь ему быть вѣрнымъ и отдать всю жизнь. Мы всѣ стараемся казаться «морскими волками». Ходимъ вперевалку, какъ настоящіе «парусники», проведшіе лѣтъ двадцать на палубѣ; обмѣниваемся замѣчаніями о горизонтѣ, о томъ, что «качка ерундовая», хотя нѣкоторые изъ насъ уже изрядно поблѣднѣли и еле-еле сдерживаются….
Вотъ наконецъ и Кронштадтъ. Сколько судовъ! Цѣлый лѣсъ мачтъ. Форты, бастіоны, гавани.
Вотъ и «Рында».
Крейсеръ «Рында» былъ однимъ изъ послѣднихъ могиканъ той переходной эпохи, когда моряки еще не могли отрѣшиться отъ поэзіи парусовъ. Машина получила уже признаніе, но все же ей еще не довѣряли… Другое дѣло высокій трехмачтовый рангоутъ съ брамселями, кливерами, да лиселями. Паруса не подведутъ.
На «Рындѣ» была какая-то допотопная горизонтальная машина «съ обратной ногой», были даже двѣ трубы, но конечно, вся красота корабля заключалась въ настоящихъ, высокихъ и стройныхъ мачтахъ, съ полнымъ паруснымъ вооруженіемъ; въ полубакѣ съ «адмиралтейскими» якорями; въ огромномъ бушпритѣ съ «усами» и сѣткой.
По старинному морскому обычаю, подъ бушпритомъ этимъ было «носовое украшеніе», — бѣлая фигура «рынды» въ исторической одеждѣ, съ алебардой на плечѣ, слегка наклоненнаго къ водѣ и смотрящаго вдаль неподвижнымъ взоромъ своего открытаго русскаго лица.
Конечно, нечего и говорить, что наша палуба была бѣлѣй скатерти, что мѣдные поручни и компасы «горѣли на солнцѣ», что шлюпки наши были извѣстны всему флоту. Былъ у насъ и огромный «праздничный» шелковый флагъ и вымпелъ, — гордость «Рынды», спускавшійся съ верхушки мачты почти до воды, что означало безчисленныя плаванія корабля, т. к. ранѣе былъ обычай — за каждую новую кампанію прибавлять по одному футу длины корабельнаго вымпела. Былъ и старый боцманъ Михрендинъ, знававшій адмираловъ еще молодыми офицерами на той же «Рындѣ».
Но душа корабля всегда его командиръ. Нашъ командиръ, капитанъ 2-го ранга Хоменко, считался «лихимъ». Неболышого роста, съ орлинымъ взглядомъ, подвижной, энергичный; а ужъ когда разгорячится — бѣда, только ноги уноси. Страстный поклонникъ старыхъ традицій, онъ никогда, какая бы ни была погода или волна, не съѣзжалъ на берегъ иначе, какъ на своемъ вельботѣ съ уборами. Терпѣть не могъ паровыхъ катеровъ. Гребцы на этомъ вельботѣ были всѣ на подборъ атлеты. Фамилія старшины была почему то Цезарь. Какъ хватятъ бывало гребокъ, — точно вырываютъ вельботъ изъ воды, такъ и летитъ стрѣлой сажень 15. И доставалось же чуть что отъ командира этому русскому Цезарю. Зато когда гребцы промокнутъ на волнѣ, подлетятъ лихо къ трапу, сейчасъ же:
— Спасибо молодцы. По 10 чарокъ! [1]
Нѣкоторыя суда нашего учебнаго отряда имѣли неосторожность выйти въ море въ понедѣльникъ 13 мая. Ну, понятно, что случается съ тѣми, кто морскія примѣты считаетъ простымъ суевѣріемъ: такъ вдругъ засвѣжѣло, такой штормъ задулъ, что суда эти на слѣдующій же день принуждены были вернуться съ поломанными стеньгами и разбитыми шлюпками. Мы, молодежь, торжествовали: «Вѣдь вотъ, говорили же мы!»
Наконецъ, въ ясный, солнечный день вышелъ изъ Кронштадта и «Рында».
Лондонскій плавучій маякъ, Толбухинъ, — и желтоватыя воды «маркизовой лужи» перешли въ глубокій темно-синій цвѣтъ. Въ величавомъ спокойствіи воднаго простора, даже безъ волны покачивающаго корабль, почувствовалась глубина.
На насъ дохнуло своей свѣжестью настоящее море.
Всѣмъ конечно, извѣстно, почему кронштадтскія воды моряки зовутъ «маркизовой лужей»: когда-то давно среди французскихъ эмигрантовъ, выброшенныхъ революціей въ Россію, оказался маркизъ де Траверсе. При Александрѣ І онъ сталъ адмираломъ, командующимъ Балтійскимъ флотомъ, но за все время его блестящаго командованія флотъ ни разу не вышелъ изъ Кронштадта. Съ тѣхъ поръ этотъ мелководный районъ съ желтымъ оттѣнкомъ воды, въ которомъ настоящимъ кораблямъ и плавать негдѣ, стали называть «маркизовой лужей».
Весь день мы съ нетерпѣніемъ ждемъ когда настигнемъ таинственный, нахлобучившій тяжелый свой гранитъ, угрюмый островъ Гогландъ.
Кто идетъ первый разъ въ плаваніе, долженъ, проходя мимо него, бросить въ море монету — дань невѣдомому морскому царю. Съ неисполнившимъ эту примѣту случится несчастье… Я конечно, тоже бросаю монету и про себя прошу «невѣдомаго» быть милостивымъ. Съ моремъ шутить нельзя. Мы никогда не властны передъ нимъ. Мы только можемъ любить его, оно же, ласковое или грозное, дарить намъ судьбу…
Жутко становятся новичку на большомъ парусномъ кораблѣ во время перваго ученія… Попробуйте съ непривычки взбѣжать по вантамъ, — веревочнымъ, узкимъ и почти отвѣснымъ лѣстницамъ, куда-то на высоту, съ которой и палуба, и люди на ней вамъ кажутся игрушечными. Попробуйте затѣмъ пробѣжать по узкому бревну — рею, на его оконечность, почти не держась ни за что, потомъ, вися въ воздухѣ надъ бездной, умудритесь такъ присѣсть, чтобы, успѣвъ при этомъ повернуться, очутиться затѣмъ въ нѣкоторомъ балансирующемъ положеніи, полулежа животомъ на этомъ реѣ и упираясь разставленными ногами въ веревочныя петли, — «перты». А снизу голосъ офицера:
— Живѣй! Бѣгайте, бѣгайте, гардемаринъ! Что вы ползаете по рею, какъ гусеница.
А парусъ? Вы думаете, это кусокъ бѣлой матеріи? Это не что иное, какъ тяжелый, толстый брезентъ, который, когда вы беретесь за него, чтобы захватить въ складку, обламываетъ вамъ ногти. А если онъ еще надуть вѣтромъ, да мокрый, — совсѣмъ бѣда.
Висишь на нокѣ (концѣ) рея и стараешься не забывать правила: одна рука для себя (держаться), другая для работы. Ну а потомъ ничего, привыкнешь; даже весело. Это вѣдь тоже спортъ.
Командиръ нашъ задумалъ однажды войти подъ парусами въ Гельсингфорсъ.
Въ то время входъ еще не былъ расширенъ и, пройдя въ тѣсную щель между двумя гранитными массивами, приходилось сейчасъ же ворочать вправо, т. к. впереди возвышался снова отвѣсный берегъ и входъ загибался въ видѣ буквы Г. Даже и подъ машинами корабли входили съ опаской. Вѣтеръ былъ небольшой и «Рында», одѣтая всѣми парусами, слегка кренясь, рѣжетъ воду. Всѣ наверху, на своихъ мѣстахъ ждутъ команды. Вотъ уже близко. Моментъ торжественный.
«По ванта-а-амъ!»
Какъ кошки, мы карабкаемся вверхъ, перегоняя другъ друга. Въ одну минуту реи облѣпились нашими бѣлыми фигурами, какъ гроздьями.
Мы входимъ. Сейчасъ поворотъ. Командиръ на мостикѣ «мѣрить взглядомъ». Полная тишина. Снизу доносится его спокойная команда:
«Право руля».
Проходитъ напряженныхъ секундъ 15. Корабль продолжаетъ идти, не мѣняя курса.
«Больше право. На бортъ».
Еще нѣсколько секундъ. Берегъ уже близко, но «Рында» идетъ все прямо. Вдругъ тревожный, повышенный голосъ
рулевого.
«Не слушается руля…»
У насъ на реяхъ дрогнуло сердце. Сейчасъ катастрофа… Еще немного и корабль съ разбѣга ударится въ отвѣсную стѣну… Мачты повалятся, все посыпется внизъ… Нѣсколько десятковъ гардемаринъ обречены… Мы видимъ поднятое кверху блѣдное лицо старшаго офицера:
«Съ реевъ и марсовъ долой».
Въ ту же секунду какъ молнія прорѣзаетъ тревожную тишину рѣзкій, твердый голосъ командира:
«Отдать якоря».
Но нашъ старикъ Михрендинъ видѣлъ на своемъ вѣку виды. Онъ уже дернулъ рычагъ правой якорной машины, потомъ лѣвой и оба огромныхъ становыхъ якоря плюхаются въ воду, вздымая столбы воды.Г рохочутъ якорныя цѣпи. Вотъ натянулись такъ, что скрипитъ желѣзо въ клюзахъ. Лопнутъ отъ страшнаго напряженія или выдержатъ…. Корабль вздрагиваетъ и останавливается. Нашъ бушпритъ торчитъ уже надъ берегомъ… Мы спасены…
Выяснилось, что въ самый послѣдній моментъ у насъ испортилась рулевая машина.
Мы потомъ смѣялись, что на берегу сидѣлъ финнъ, читая газету и нашъ командиръ проткнулъ его бушпритомъ. Хорошо, что мы. молодежь, только смѣялись…
[1] Чарки выдавались натурой, но конечно не всѣ сразу, или деньгами по 8 копеекъ за чарку (прим. автора).
А. Бенклевскій
Возрожденіе, №1496, 7 іюля 1929
Views: 34