Плаванье на баржѣ мы всѣ очень любили. «Котка» — такъ называлась баржа — было небольшое, спеціально построенное судно, безъ машины, безъ обычныхъ атрибутовъ, приспособленное исключительно для жизни нѣсколькихъ десятковъ человѣкъ.
Каюты, помѣщеніе для занятій, — оно же столовая,— кладовыя, конечно, карцеръ, вотъ и все. Тонкая, какъ папироска, торчащая гдѣ-то на бакѣ труба, изъ которой шелъ не настоящій, а всего лишь «камбузный» (кухонный) дымъ; узенькая гладкая палуба со смѣшной мачтой-спичкой, тоже не настоящей, но такъ, на всякій случай (чтобы поднятъ хотя бы «позывные», если кто-нибудь забредетъ на рейдъ), да бѣлая деревянная рубка составляли всю внѣшность нашей баржи. Дачный поплавокъ.
Она и въ дѣйствительности служила намъ только дачей, гдѣ мы, младшіе гардемарины, должны были проводить нѣсколько недѣль, практикуясь въ астрономіи и морскихъ съемкахъ.
«Котка» приводилась на буксирѣ весной изъ Кронштадта и ставилась на все лѣто въ Финскихъ шхерахъ, закрывавшихъ ее со всѣхъ сторонъ отъ вѣтровъ и непогодъ.
Это былъ небольшой, но очень живописный рейдъ съ темно-синей спокойной водой, отразившей небо; съ лѣнивой тишиной теплаго лѣта; съ островками разной величины и формы, покрытыми зеленью хвойныхъ деревьевъ, зарослями кустарниковъ и мягкимъ, какъ шелкъ, мохомъ. Довольно широкій выходъ на фарватеръ къ морю по утрамъ, когда солнце поднималось какъ разъ надъ нимъ, казался расплавленнымъ искристымъ серебромъ, такъ что глазамъ было больно смотрѣть туда; а идущій корабль представлялся чернымъ силуэтомъ. Въ другую сторону рейдъ тянулся далеко вглубь и оканчивался порогами, на которыхь пѣнились и прыгали водопады Лангекоске. Здѣсь, на берегу рѣки, въ тѣнистомъ лѣсу съ солнечными лужайками, съ горбатыми мостиками-переходани, стояла красивая деревянная дача Александра ІІІ. Кромѣ «Котки», на рейдѣ находились двѣ парусныя яхты морского корпуса, — «Морякъ» и «Забава», два катера и много шлюпокь.
Съ баржи прямо на берегъ, на ближайшій островъ, были перекинуты сходни. Островъ этотъ назывался «Звѣриный» и служилъ мѣстомъ нашихъ ежедневныхъ наблюденій съ секстаномъ. Названіе свое островъ получилъ, вѣроятно, отъ «звѣрей», какими мы еще считались въ отличіе отъ старшихъ гардемаринъ.
«Зѣриный островъ» знаютъ во флотѣ всѣ, и старый адмиралъ и молодой мичманъ. Фамиліи каждаго изъ нихъ, выписанныя известью или бѣлой краской, съ указаніемъ года, пожалуй, до сихъ поръ можно найти на какомъ-нибудь камнѣ этого острова. Онъ весь исписанъ фамиліями. Здѣсь встрѣтишь даже имена офицеровъ съ парусниковъ; здѣсь запечатлѣна свѣтлая юношеская страница десятковъ поколѣній моряковъ. Хранить эти надписи, не трогать старыхъ мы считали традиціей.
Не могу сказать, чтобы мы особенно увлекались астрономіей. Да и какъ тутъ увлечься, когда солнце ласково грѣетъ, а начальства вокругъ никакого и можно, задравъ ноги, валяться на зеленомъ мху. Даже самой «Котки» не видно за выступомъ берега, — такъ и тянетъ «удрать» на шлюпкѣ куда-нибудь по сосѣдству. Но бѣда въ томъ, что нужно взять «соотвѣтствующія», или «близмеридіональнья» высоты и на печатномъ, разграфленномъ листѣ сегодня же подать рѣшенную задачу на просмотръ Сережкѣ. Впрочемъ, онъ, этотъ славный Сережка, — такъ звали мы командира «Котки», нашего преподавателя астрономіи, капитана 1 ранга и академика Сергѣя Мѣшкова, — хоть и поворчитъ и покричить, а въ общемъ добрякъ и зла никому не сдѣлаетъ.
Мы это отлично понимали и по мѣрѣ нашихъ шелопайскихъ силъ старались не столько за страхъ, какъ для того, чтобы не огорчать Сережку.
Въ бѣломъ «рабочемъ платьѣ» съ синими матросскими воротниками, въ бѣлыхъ шапочкахъ съ золотой надписью на черныхъ лентахъ, точно стая птицъ, усѣлись въ разныхъ позахъ гардемарины на огромныхъ плоскихъ каміняхъ у берега.
Кто на корточкахъ, кто на колѣняхъ, кто просто сидитъ. У нѣкоторыхъ въ рукахъ часы и записныя книжки, у другихъ секстаны, а передъ ними на землѣ какія-то низенькія пирамидки изъ стекла, это — «искуственные горизонты».
— Фу, чортъ! Опять солнце въ глазъ…
— А ты не забывай накидывать цвѣтное стекло, а то и въ ноздрю попадетъ…
— Ну ужъ лучше помалкивай! У меня же вчера содралъ «соотвѣтствующія»…
— Никакого искусственнаго горизонта не вижу… Какая-то египетская тьма и больше ничего…
— Да у тебя секстанъ въ скалу направленъ.
— Охотинъ, да пододвинь же горизонтъ!
— Ноль, ноль, ноль, разъ, два, три, четыре…
— Стопъ!
— …пять, шесть!…
— Да я тебѣ говорю стопъ!
— Что стопъ?
— Да конечно не стопъ… на бакѣ, а я поймалъ высоту. Ну, братъ, съ тобой далеко не уѣдешь!..
— Господа! Знаете, гдѣ у меня вчера вышло опредѣленіе? На Сандвичевыхъ островахъ.
— Ха, ха, ха. Что же Сережка?
— Не разсердился, даже засмѣялся… Сказалъ, что видѣлъ на своемъ вѣку «экземпляры», но такого еще не встрѣчалъ… Если вы мнѣ, говоритъ, преподнесете еще разъ такую задачку, я положу ее подъ стеклянную витрину въ музей Морской Академіи какъ шедевръ «предѣловъ погрѣшностей наблюденій». Тамъ и будетъ лежать на вѣки въ назиданіе потомству о блестящемъ мореплавателѣ Новицкомъ.
— Ноль, ноль, ноль…
— Чья сегодня очередь на Забавѣ?
— Ваксмутъ и Бенклевскій.
— Ну довольно! Хоть солнце и пріятная вещь, но въ этомъ искусственномъ горизонтѣ какая-то дрянь… Натеръ себѣ глазъ секстаномъ…
Публика начинаетъ расходиться…
Послѣ обѣда до двухъ часовъ по уставу «отдыхъ». На мачту — длинный, треугольный флагъ «О», бѣлый съ синими вертикальными полосами. Объ «отдыхѣ», такимъ образомъ, извѣщается весь окружающій міръ. Милый старинный обычай, уже исчезнувшій въ сожалѣнію, какъ и многіе другіе.
Что же и дѣлать въ «отдыхѣ», какъ не спать, растянувшись на чистой деревянной палубѣ подъ солнцемъ и накрывъ лицо круглой морской безкозыркой? Шелковыя ленточки отъ вѣтра чуть шелестятъ, точно шепчутъ что-то, тихо булькаетъ вода о бортъ, тепло и ни о чемъ не думаешь…
Но есть счастливцы, для которыхъ наступила очередь въ «отдыхъ» кататься на яхтѣ. Вонъ уходятъ, накренившись парусами, какъ чайка надъ водой. Куда они идутъ? Кажется, за тѣмъ островомъ вылавировываютъ на плесъ…
Тихо, тепло, сонно…
— Слушай, Ваксмутъ, мы не выйдемъ этимъ галсомъ, — смотри, вѣтеръ стихаетъ.
— Ну, опоздаемъ и чорть съ нимъ. Авось Сережка не замѣтитъ… Ну, въ крайнемъ случаѣ безъ берега…
— Знаешь, я хотѣлъ бы когда-нибудь отправиться на яхтѣ въ плаваніе, такъ мѣсяца на три. Напримѣръ, обогнуть Европу и придти въ Средиземное море; куда-нибудь въ Неаполь!
Мы оба полулежимъ на кормѣ. Ваксмутъ правитъ, я держу «шкоты». Высокимъ мелодичнымъ теноромъ онъ запѣваетъ:
Гордая прелесть осанки
Страстная нѣга очей…
Все это есть у испанки,
Дочери южныхъ ночей…
— Да я не про Испанію. Я говорю — придти, на яхтѣ, напримѣръ, въ Неаполь.
— Въ Неаполь, такъ въ Неаполь. Все равно, вездѣ хорошо, — отвѣчаетъ онъ, — даже здѣсь.
Дѣйствительно, вокругъ насъ ласковое лѣтнее море, еще не открытое, но уже освободившееся оть стѣсняющихъ его зеленыхъ гранитныхъ острововъ, уже дышащее слегка своей могучей грудью, уже разсыпающее кое-гдѣ бѣлые, лѣнивые гребни по изумрудной глади. Надъ нами прозрачное бирюзовое небо безъ облачка.
Красавица «Забава» съ чистенькимъ, кремоваго оттѣнка парусомъ, со сверкающими мѣдными кнехтами и планками, кажется намъ драгоцѣнной, живой игрушкой.
— Ну-ка, поскреби мачту, авось немного посвѣжѣетъ…
Это шутливая морская примѣта.
Уже три часа дни. Вѣтра все нѣтъ и мы еле идемъ.
— Толя, смотри, что это дымитъ?
Надъ дальнимъ длиннымъ островомъ, у выхода въ открытое море, подымается, все растягиваясь и приближаясь, синевато-бурая полоска дыма. Вотъ начали вырисовываться мачты, показалась труба.
— Слушай, по-моему, это «Вѣрный»…
— Нѣтъ, что ты… это… да, пожалуй… онь идетъ къ намъ на рейдъ?..
— Ну конечно, тутъ другого фарватера нѣтъ…
— Толя! Да на немъ адмиральскій флагъ…
— Ну, братъ, и вляпались мы съ тобой!
Мы оба смущенно молчимъ, зорко всматриваясь въ быстро приближающійся силуэтъ корабля со стройнымъ трехмачтовымъ рангоутомъ. На вершинѣ передней мачты ясно виднѣется небольшой контръ-адмиральскій флагъ — андреевскій съ красной полоской внизу.
— Директоръ корпуса…
Наши неаполитанскія мечты разсѣиваются какъ дымъ и смѣняются болѣе прозаичными мыслями. «Вѣрный» проходить далеко, обгоняя насъ, но мы все же особенно предупредительно салютуемъ ему флагомъ. Онъ, впрочемъ, не отвѣчаетъ намъ… Должно быть, узналъ и тамъ догадались, въ чемъ дѣло… Мы отчетливо различаемъ на мостикѣ фигуры съ наведенными на насъ биноклями…
— Вотъ такъ исторія! Влопались!
Какъ ни скребли мы мачту, къ сожалѣнію, это тамъ не помогло и не въ два часа входила наша яхта на рейдъ, а лишь часамъ къ шести вечера…
Мы съ ужасомъ увидѣли на полуютѣ «Вѣрнаго» адмирала, спокойно прогуливающагося съ Мѣшковымъ. Оно оба остановились и начали наблюдать за «Забавой». Отовсюду почему-то высыпали любопытные…
— Ну, Толя, готовься… — шепчу я Ваксмуту.
Въ торжественной тишинѣ мы «рѣжемъ корму» адмиралу. Онъ смотритъ на насъ сверлу строгимъ взглядомъ, въ которомъ скользитъ улыбка… Сережка рядомъ съ нимъ нервно крутить усъ. Мы ждемъ, что адмиралъ сейчасъ поздоровается и уже приготовились отвѣчать. Вмѣсто этого, на маленькомъ рейдѣ неожиданно раздается высокій теноръ Мѣшкова:
— Въ карцеръ, господа!
— Есть! — какъ можно бодрѣй отвѣчаемъ мы, сконфуженно убирая парусъ.
А. Бенклевскій
Возрожденіе, №1429, 1 мая 1929
Views: 33