Графъ Прованскій, будущій король Людовикъ ХѴІІI-й, съ ранней молодости ненавидѣлъ движеніе. Онъ единственный изъ всей королевской семьи не увлекался охотой. Гр. Прованскій предпочиталъ сидѣть въ спокойныхъ креслахъ и читать своего любимаго поэта медлительнаго Горація. Онъ составилъ недурную библіотеку. Письма его отличаются строгостью языка, имъ не чужда даже изысканность. Въ свободныя минуты графъ Прованскій сочинялъ даже стихи, Легкіе и фривольные, въ духѣ эпохи. Онъ любилъ окружать себя эрудитами или, вѣрнѣе, любопытными (les curieux), какъ ихъ называли въ ХѴIII-мъ вѣкѣ. Нѣсколько его литературныхъ друзей впослѣдствіи удостоились безсмертныхъ лавровъ Академіи, но имена ихъ уже ничего не говорятъ нашему поколѣнію.
Второй сынъ Великаго Дофина, братъ несчастнаго Людовика ХѴІ-го, графъ Прованскій наслѣдовалъ отъ прадѣда своего, Короля Солнца, хорошій аппетитъ и соотвѣтствующую аппетиту жажду… Одинъ изъ его современниковъ утверждаетъ, быть можетъ преувеличивая, что графъ Прованскій выпивалъ ежедневно семь съ половиной литровъ вина. Даже въ самыя трагическія минуты его жизни, а такихъ минутъ было не мало, онъ обѣдалъ и ужиналъ регулярно. Повидимому, онъ также рѣдко терялъ присутствіе духа. Въ этомъ преждевременно располнѣвшемъ, изнѣженномъ тѣлѣ, сожительствовала мужественная душа съ разумомъ, отличавшимся коварствомъ и поворотливостью. Графъ Прованскій былъ, въ общемъ, недурнымъ политикомъ. Если бы онъ жилъ во времена Маккіавели, секретарь флорентинской республики призналъ бы въ немъ достойнаго ученика королевской науки «комбинаціи». Императоръ Іосифъ ІІ-й говорилъ о немъ: «Графъ Прованскій — существо, которое невозможно опредѣлить». Но въ этой неопредѣленности таились самыя опредѣленныя желанія: честолюбіе графа Прованскаго было едва ли меньше честолюбія злѣйшаго врага Бурбоновъ — Бонапарта. [*]
Говорятъ, что въ началѣ революціи графъ Прованскій прикидывался чуть ли не якобинцемъ. Ему приписываютъ анонимные памфлеты противъ Маріи Антуанетты и Людовика ХѴІ-го. Одно время онъ даже былъ популяренъ, но предчувствуя роковыя событія, онъ во-время успѣлъ бѣжать изъ Парижа. 20-го іюня 1791 года, прикрывъ свою, уже лысѣющую, голову чернымъ парикомъ и шляпой съ трехцвѣтной кокардой, графъ Прованскій эмигрировалъ вмѣстѣ со своей фавориткой г-жею де Бальби. На границѣ онъ сорвалъ позорящую его республиканскую кокарду. Лишь черезъ 23 года ему было суждено вернуться во Францію.
Въ Вестфаліи, узнавъ о казни Людовика ХѴІ-го, графъ Прованскій объявилъ себя регентомъ. Въ началѣ возстанія роялистовъ въ Тулонѣ, онъ пробовалъ возвратиться во Францію черезъ Италію. Когда движеніе роялистовъ было подавлено, онъ обосновался въ Веронѣ, гдѣ жилъ подъ именемъ графа де Лиль. Вскорѣ г-жа де Бальби оставила его. Онъ снова помирился со своей женою, дочерью сардинскаго короля. Слѣдуетъ замѣтить, что Марія-Жозефина-Луиза Савойская была на рѣдкость некрасива: черная, какъ пересушенный сухарь, нескладная, съ гу бою, покрытой довольно густыми усиками. Она никогда не нравилась своему мужу, оставившему ее чуть ли не на слѣдующій день послѣ свадьбы. Графиня Прованская не отличалась также умомъ; правда, у нея было одно достоинство, которое не могло не быть оцѣнено ея мужемъ, — она прекрасно готовила.
8-го іюля 1795 года Людовикъ ХѴІІ-й умеръ въ Тамплѣ. Графъ Прованскій провозгласилъ себя королемъ. Для торжественнаго вступленія въ Парижъ, несмотря на стѣсненныя денежныя обстоятельства, онъ купилъ бѣлаго коня. Директорія отнеслась къ планамъ Людовика ХѴІІІ вполнѣ равнодушно. Какой то парижскій остроумецъ пустилъ слѣдующую фразу, облетѣвшую всю Европу: «Если графъ Прованскій хочетъ подражать Карлу ѴІІ-му, ему слѣдуетъ найти Дѣвственницу. Впрочемъ, это не такъ трудно. Ему стоитъ лишь выбрать: ибо рядомъ съ нимъ двѣ дѣвственницы: его жена и его шпага».
Ясновельможная Венеціанская республика, рѣшивъ, что графъ Прованскій ее компрометируетъ, предложила ему покинутъ ея предѣлы. Король безъ королевства принужденъ былъ странствовать по всей Европѣ.
Однажды, когда онъ сидѣлъ у окна бѣдной сельской гостиницы, неизвѣстный злоумышленникъ, быть можетъ, шпіонь Директоріи, выстрѣлилъ въ него. Пуля оцарапала кожу на королевской лысинѣ. Вѣрные люди поспѣшили къ королю. «Пустяки, сказалъ Людовикъ ХѴІІІ-й, вытирая кровь платкомъ — если бы я былъ убитъ, мой братъ, графъ д-Артуа, сталъ бы Карломъ Х-мъ, королемъ Франціи».
Наконецъ, Людовикъ ХѴІІІ и его приближенные нашли себѣ убѣжище въ Митавѣ. Изъ Митавы онъ написалъ письмо генер. Буонапарту, предлагая ему роль генерала Монка, реставратора англійской монархіи. Отвѣть Наполеона извѣстенъ: «Вы не должны надѣяться возвратиться во Францію. Вамъ пришлось бы переступить черезъ пятьсотъ тысячъ труповъ». Но и въ Митавѣ Людовикъ ХѴІІІ не нашелъ себѣ покоя. Императоръ Павелъ І-й, которому наскучили французскіе принцы и ихъ интриги противъ Наполеона, предложилъ графу Прованскому покинуть Митаву. Печальный кортежъ претендента на французскій престолъ потянулся къ прусской границѣ. Въ Варшавѣ какой то подозрительный агентъ предложилъ графу Прованскому продать за довольно значительную сумму права на пре столъ. Людовикъ ХѴІІІ отвергнулъ это предложеніе съ великолѣпнымъ презрѣніемъ, повторивъ слова Франциска І-го: «Все потеряно, кромѣ чести». Говорятъ, что слова эти чрезвычайно разсмѣшили Бонапарта.
Послѣдніе годы изгнанія, графъ Прованскій провелъ въ Англіи, гдѣ ему предоставленъ былъ замокъ. Тамъ умерла его жена. Смерть ея не произвела никакого впечатлѣнія ни на ея мужа, ни на его окруженіе.
Въ страстную субботу 1814 года, слухъ о паденіи Наполеона достигъ англійской резиденціи графа Прованскаго. Онъ тотчасъ же поѣхалъ въ Лондонъ, гдѣ регентъ королевства, правящій вмѣсто сумасшедшаго короля, не безъ труда повязалъ вокругъ жирнаго колѣна Людовика ХѴІІІ орденъ подвязки. Въ маѣ состоялся торжественный въѣздъ короля въ Парижъ. Бѣлые флаги замѣнили трехцвѣтные. Парижане, любящіе всяческія зрѣлища, привѣтствовали Людовика ХѴІІІ, которому не суждено было въѣхать въ столицу на бѣломъ конѣ. Къ этому времени онъ былъ слишкомъ тученъ и предпочелъ благоразумно помѣстительную коляску. (Впрочемъ, незадолго до этого братъ его, графъ д-Артуа, успѣлъ таки въѣхать въ Парижъ на бѣломъ конѣ, взятомъ на прокатъ въ манежѣ). Рядомъ съ королемъ сидѣла герцогиня Ангулемская, дочь Людовика ХѴІ-го. На ней, по свидѣтельству современниковъ, была «смѣшная маленькая шапочка по англійской модѣ». Она едва отвѣчала на поклоны парижанъ, ибо не забыла еще того времени, когда сидѣла въ Тамплѣ. Король, политикъ чрезвычайно искусный, привѣтливо улыбался толпѣ. Его колѣни, искалѣченные ревматизмомъ, покрывала огромная шляпа, украшенная бѣлыми, страусовыми перьями.
Людовику ХѴІІІ быстро удалось поднять престижъ Франціи. Онъ сдѣлался даже популяренъ. Въ Компьенѣ, принимая союзниковъ, Людовикъ ХѴІІІ первый вошелъ въ залъ, сѣлъ въ кресло и снисходительнымъ жестомъ пригласилъ сѣсть рядомъ съ собою императора Александра, показывая, что онъ здѣсь хозяинъ. Въ Сентъ-Уанѣ онъ подписалъ конституціонную хартію, успокоивъ крайнихъ приверженцевъ монархіи словами своего предка Генриха ІѴ-го: «Парижъ стоить хорошей мессы». Не имѣя религіозныхъ убѣжденій, истинный сынъ вольтерова вѣка, онъ проявилъ большую терпимость.
Во время ста дней, Людовикъ ХѴІІІ бѣжалъ въ Бельгію въ городъ Гандъ, гдѣ, для того, чтобы оправиться отъ волненія, за одинъ присѣсть съѣлъ сто устрицъ… Въ Гандѣ онъ спокойно дождался битвы при Ватерлоо. Добрые парижане несмотря на свои бонапартистскія симпатіи, повторяли слѣдующій непереводимый на русскій языкъ каламбуръ: ”Rendez-nous notre père de Gand».
Вернувшись въ столицу онь снова приблизилъ къ себѣ «разстригу» Талейрана и «цареубійцу» Фушэ. Король стоитъ между Преступленіемъ и Порокомъ, — повторяли недовольные придворные.
Во время пребыванія союзниковъ въ Парижѣ Блюхеръ рѣшилъ взорвать Іенскій мостъ черезъ Сену, напоминавшій ему пораженіе пруссаковъ. Король имѣлъ мужество этому воспротивиться, сказавъ, что онъ пріѣдетъ въ своей каретѣ и остановится посрединѣ моста, что бы дать пруссакамъ удовольствіе взорвать мостъ вмѣстѣ съ нимъ. Блюхеру пришлось отказаться отъ своего намѣренія.
Наступилъ періодъ затишья. Но 14 февраля 1820 года, въ два часа ночи, фаворитъ короля проникнулъ въ королевскую спальню и сообщилъ королю страшную новость — герцогъ Беррійскій убить ударомъ кинжала при выходѣ изъ Оперы. Герцогъ Беррійскій, сынъ графа Д-Артуа, послѣ смерти короля долженъ былъ стать наслѣдникомъ престола. На него были возложены всѣ упованія династіи. Король, несмотря на своя, годы и неимовѣрную тучность, поспѣшилъ въ Оперу и присутствовалъ при агоніи своего племянника. Послѣ убійства, ультра-роялисты добились отставки Деказа, единственнаго человѣка, которому король вполнѣ довѣрялъ.
Послѣдніе годы король жилъ подъ возрастаюшемъ вліяніемъ г-жи дю Кела, которая, по словамъ одного парижскаго остроумца, «непрестанно переходила изъ алькова въ капеллу».
Все же король не отличался набожностью и предпочиталъ Горація Библіи. Іезуитамъ во Франціи удалось окончательно восторжествовать лишь при его преемникѣ, Карлѣ Х-омъ. Вольнодумцемъ король оставался до самой смерти. Разсказываютъ, что когда герцогъ д-Артуа порошелъ къ ложу умирающаго, Людовикъ ХѴІІІ пришелъ въ себѣ, приподнялся даже, и сказалъ брату сь пріятной улыбкой: «Государь мой, вы уже думали, что вы король, — но вы немножко поспѣшили. Я еще не совсѣмъ умеръ». Затѣмъ онъ снова впалъ въ забытье. Услышавъ, что одинъ изъ епископовъ читаетъ отходную, онъ снова пришелъ въ себя н сказалъ: «продолжайте, ибо вы сочли нужнымъ начать. Я смерти не боюсь.. Лишь плохіе короли не умѣютъ умирать».
Онъ не оставилъ послѣ себя никакого завѣщанія, зная, что королевскія завѣщанія рѣдко исполняются. Его похоронили въ королевскомъ склепѣ въ Сенъ-Дени съ большой торжественностью. Процессія была пышная, но не поразила воображенія парижанъ, на что сильно разсчитывалъ новый король Карлъ Х-ый. Людовикъ ХѴIII былъ послѣднимъ французскимъ королемъ, который умеръ у себя въ столицѣ, обтеченный всею полнотою власти.
Андрей Засѣкинъ
Возрожденіе, № 2509, 15 апрѣля 1932.
[*] Прекрасная характеристика Людовика ХѴІІІ дана въ только что вышедшей книгѣ Анри Робера, которой мы и воспользовались для этой статьи — Henri Robert: «Les Grands procès de l’histoire».VII-е série. Paris, Payot, 1932.
Visits: 6