Недавно я прочиталъ нѣсколько книгъ о старой французской эмиграціи…
И захотѣлось сравнить… Захотѣлось провести нѣкоторую параллель:
— Какъ жили на чужбинѣ французы и какъ живемъ мы? Въ чемъ между нами сходство и въ чемъ разница?
Основное впечатлѣніе одно:
— Французская эмиграція была аристократичнѣе нашей и сословность чувствовалась въ ней очень рѣзко. Наша эмиграція — всесословная и даже съ явнымъ преобладаніемъ элемента демократическаго.
У нихъ — графъ, маркизъ, баронъ, шевалье.
У насъ — прапорщикъ, адвокатъ, помѣщикъ, докторъ, купецъ, журналистъ, писатель, землеробъ, пчеловодъ.
И оттого наша эмиграція легче приспособилась и легче добываетъ пропитаніе.
Шатобріанъ, эмигрировавшій въ Лондонъ, пишетъ, что онъ тяжко и долго голодалъ. Потерявши переводную работу у англичанъ, онъ остался безъ куска хлѣба. Чтобы заглушить муки голода, Шатобріанъ мочилъ въ водѣ свое бѣлье и сосалъ его. Онъ не могъ проходить мимо гастрономическихъ магазиновъ, потому что въ груди его поднимались рыданія. Его другъ, съ которымъ онъ вмѣстѣ жилъ и дѣлилъ невзгоды изгнанія, почти помѣшался отъ голода и всадилъ себѣ ножъ въ грудь.
Но вотъ особенность: Шатобріанъ могъ получить на пропитаніе отъ англичанъ. Англійское правительство выдавало какія-то маленькія пособія эмигрантамъ. Но гордость не позволила «просить милостыню» у чужихъ людей. И Шатобріанъ предпочелъ сосать свое мокрое бѣлье.
Еще случай.
Гвардейскій офицеръ, кавалеръ ордена св. Людовика, измученный голодомъ, поступилъ въ лакеи. Но тотчасъ же всѣ другіе кавалеры этого ордена запротестовали. Они заставили бѣднягу выйти изъ корпораціи ордена и даже помѣстили въ англійской прессѣ письмо съ объясненіями.
У насъ, въ нашей эмиграціи, такой случай былъ бы, мнѣ думается, невозможенъ. И не потому, что у насъ меньше гордости и не тѣ понятія о чести, а просто потому, что мы иначе смотримъ на трудъ. Наши титулованные люди, князья и графы, какъ и офицеры изъ самыхъ аристократическихъ полковъ, не затрудняются служить шофферами у «господъ» и работать на фабрикахъ въ качествѣ чернорабочихъ.
Всякій честный трудъ для насъ годится. И умирающій отъ голода русскій франтъ не отказался бы отъ тарелки и куска хлѣба, предложеннаго англичанами.
Мы — реальнѣе. Мы — ближе къ жизни.
Есть и еще одна черта, о которой очень стоитъ упомянуть. Наше отчаяніе и наша нужда лишь очень рѣдко, исключительно рѣдко приводить эмигранта на скамью подсудимыхъ. Я боюсь сказать опредѣленно (да и данныхъ для этого нѣтъ), но мнѣ кажется, что эмигрантъ-французъ, въ порывѣ отчаянія, чаще переступалъ законъ той страны, гдѣ онъ жилъ. Есть и у насъ, конечно, «отступленія отъ нормы». Но поговорите съ французской полиціей или съ французскими судьями и они вамъ скажутъ, что русская эмиграція пользуется въ этомъ отношеніи очень хорошей репутаціей. Даже на рѣдкость хорошей.
Наконецъ, еще одно сравненіе, которое само собой бросается въ глаза, когда читаешь свидѣтельскія показанія старыхъ французскихъ эмигрантовъ.
Мы больше организованы. У насъ шире и лучше поставлена самопомощь. Мы несравненно больше работаемъ. Французы не поступали десятками тысячъ на фабрики и заводы. Они шли больше въ учителя: учитель языковъ, учитель танцевъ, учитель фехтованія, гувернеръ при богатыхъ дѣтяхъ. Будущій французскій король Луи-Филиппъ преподавалъ въ швейцарской гимназіи математику. Наши же не отказываются отъ самаго тяжкаго труда и не затрудняются итти въ батраки.
И вообще трудъ, усидчивый, тяжелый, трудъ — это особенность (очень почтенная особенность) русской эмиграціи.
Наши студенты, хоть и голодаютъ, во превосходно учатся.
Наши рабочіе создали себѣ репутацію неутомимыхъ тружениковъ. И это независимо отъ прошлаго эмигранта. Бывшій бѣлоручка, бывшій барчукъ и богатый человѣкъ у рабочаго станка ведетъ себя съ честью.
Говорятъ, правда, что тоска по родинѣ заставляетъ эмигранта-рабочаго проводить свои вечера за бутылкой. Но я не думаю, чтобы это было явленіе массовое и, во всякомъ случаѣ, въ странѣ вина, русскій рабочій не превосходить рабочаго француза.
А «въ общемъ и цѣломъ», мнѣ кажется, что русская эмиграція выдержала самый строгій экзаменъ, кочторому подвергла его жизнь. Выдержала съ честью и для будущей Россіи очень пригодится.
Это не бѣда, что на насъ вѣшаютъ всѣхъ собакъ большевики и что Горькій потираетъ руки отъ удовольствія при одной мысли, что эмиграція голодаетъ.
Это только лай коммунистической шавки и ничего больше.
Но на дѣлѣ русская эмиграція идетъ своей трудовой тяжелой дорогой и выи передъ большевизмомъ не склоняетъ.
— Не отъ насъ бѣгутъ въ Россію, а изъ Россіи къ намъ!
Александръ Яблоновскій.
Возрожденіе, № 2098, 1 марта 1931.
Visits: 22