Устраиваемый завтра, наканунѣ русскаго Новаго Года, Союзомъ журналистовъ балъ привлечетъ, вѣроятно, немало народу — не только количествомъ и качествомъ возвѣщенныхъ артистическихъ аттракцій, но и самъ но себѣ, т. е. какъ нѣкоторымъ образомъ смотръ и «сборъ всѣхъ частей» русскаго литературнаго Парижа…

***

Эта ассоціація бала со «смотромъ», парадомъ, — глубже, чѣмъ кажется на первый взглядъ… Обѣ эти величины ассоціированы, вдобавокъ, нашею исторіей.

Мнѣ недавно попалась статейка, посвященная графинѣ Ростопчиной. Авторъ замѣчаетъ вполнѣ справедливо, что одинъ изъ главнѣйшихъ источниковъ ея вдохновенія былъ балъ. Этимъ указаніемъ онъ, конечно, думалъ уязвить покойницу. Между тѣмъ «балъ» занималъ огромное мѣсто въ жизни не только Додо Ростопчиной, «московской Сафо», но и вообще всей тогдашней Россіи. И такое же мѣсто занималъ въ ней «парадъ», надъ которымъ такъ любили издѣваться послѣднія наши дѣсятилѣтія: парадъ — прежде всего въ смыслѣ военнаго парада, но затѣмъ также и въ смыслѣ всякой вообще «парадности», т. е. офиціальной торжественности, приподнятости, приглаженности и прикрашенности…

***

Балъ и парадъ были существеннѣйшимъ аспектомъ нашей Имперіи. На балу и на парадѣ протекала въ значительной степени ея жизнь; въ ней были извѣстнаго рода подтянутость и напряженность… Балъ и парадъ несли въ себѣ нѣкоторыя черты государственной службы. Быть на придворномъ балу значило нести службу: вѣдь офицеры назначались на эти балы по «нарядамъ» полкового начальства… И эти черты, это чувство какой-то государственной функціи передавались и балу губернаторскому, предводительскому, а въ дальнѣйшихъ линіяхъ — и всякому вообще балу, т. е. всегда болѣе или менѣе офиціальному, всегда болѣе или менѣе символическому (таковъ и предстоящій балъ нашей прессы) собранію, предполагающему неизбѣжно атмосферу извѣстнаго рода подтянутости… Но эта «подтянутость» вовсе не означаетъ — по крайней мѣрѣ, не должна означать, — натянутости: напротивъ, искусство жизни, «свѣтскость», — и имѣютъ задачею не давать послѣдней рождаться…

***

Исторически — русскій балъ несъ въ себѣ культурно-національныя цѣнности, исполнялъ значительную національную функцію. Мы теперь склонны говорить съ ироническою усмѣшкою объ этой «бальной» культурѣ нашего прошлаго, Объ этомъ національномъ культѣ «парада», игравшемъ столь значительную роль въ жизни цѣлаго ряда русскихъ поколѣній. Тѣмъ не мнеѣе этотъ культъ и эта бальная культура суть несомнѣнные историческіе факты. И вдобавокъ, они не только не помѣшали, но можетъ быть и содѣйствовали росту и благоуханію чудеснѣйшихъ цвѣтовъ просвѣщенія и человѣчности. И не намъ, съ нашимъ разбитымъ корытомъ, глумиться надъ ними…

***

Втеченіе, по крайней мѣрѣ, столѣтія, и притомъ самаго славнаго, самаго «культурнаго» въ нашей исторіи, «балъ» былъ однимъ изъ наиболѣе дѣйственныхъ, наиболѣе творческихъ и организующихъ центровъ русской жизни: очень большая часть ея «души» была сосредоточена именно въ немъ… Графиня Ростопчина неотдѣлима отъ «бала» и часто «парадируетъ» чувствами. Но «бала» (какъ и вообще «парада»), очень много и у Пушкина. Балъ есть необходимѣйшій фонъ «Онѣгина» — онъ звучитъ въ немъ отъ начала до конца. Не мало у Пушкина и эллегій, навѣянныхъ бальными образами, и многія изъ нихъ могутъ быть лучше всего сказаны — именно въ «вихрѣ» бала, подъ аккомпанементъ пѣвучаго вальса, въ красивомъ уединеніи бальнаго шума и движенія…

Балъ имѣлъ въ русской исторіи очень крупное культурно-воспитательное значеніе, и Петръ зналъ, что дѣлалъ, — когда заводилъ принудительно «ассамблеи»…

Александръ Салтыковъ.
Возрожденіе, № 2050, 12 января 1931.

Visits: 19