Мнѣ было тогда восемь лѣтъ. Но я отчетливо помню туманное мартовское утро, когда, полвѣка тому назадъ, пришла въ Москву вѣсть о покушеніи на Екатерининскомъ каналѣ и мученической кончинѣ Государя Александра II.

Генералъ-губернаторъ кн. Долгоруковъ получилъ телеграмму объ этихъ событіяхъ къ вечеру 1-го марта. Но Москва узнала о кончинѣ Государя лишь утромъ 2-го марта.

***

Какъ сейчасъ помню: я сидѣлъ, только что вставъ, за приготовленіемъ уроковъ, какъ вдругъ услыхалъ необычное движеніе за дверью, въ коридорѣ. Я кинулся туда. Вижу — стоитъ только что пришедшій дворникъ, окруженный прислугой. И въ рукахъ у него четвертушка бумаги съ черною каемкой: это и было офиціальное оповѣщеніе о вчерашнихъ петербургскихъ событіяхъ.

Мнѣ сейчасъ же сообщилось состояніе, въ которомъ находились стоящіе въ коридорѣ. Событіе не входило въ мозгъ. Мозгъ отказывался его принять. Чувствовалось, что жизнь выбита изъ обычныхъ ея измѣреній и втиснута въ какое-то новое… Выходъ нашла молодая дѣвушка Аля. Она стала плакать навзрыдъ. И всѣхъ заразилъ ея плачъ… Плакала и моя мать, тѣмъ временемъ также вышедшая въ коридоръ…

***

«Consternation». Это французское слово, означающее печаль, уныніе, изумленіе и ужасъ, можетъ всего лучше передать чувства Москвы, вызванныя событіемъ 1 марта. Ужасъ и изумленіе были разлиты на московскихъ улицахъ. Останавливались знакомые и незнакомые, не столько «обсуждая» событіе, сколько подавленные имъ, ища какой-то ненаходимый отвѣтъ, ожидая какой-то нужной, совершенно необходимой, реакціи… Здѣсь не было различія между классами. На весь «народъ московскій» легъ тяжелый грузъ недоумѣнія.

Это продолжалось и въ послѣдующіе дни. Москва искала и не находила отвѣта. И символическимъ выраженіемъ ея состоянія служили висѣвшіе на домахъ черные флаги. Ихъ было очень много и провисѣли они, помнится, болѣе мѣсяца.

***

Не давая себѣ, вѣроятно, отчета въ своихъ чувствахъ, я все же тогда ощутилъ чрезвычайно сильно національное сцѣпленіе Россіи. Свидѣтельствую, что тогда національное единство Россіи не было мифомъ, что оно было реальною силою большого напряженія. «Преданность царю», бывшая тогда также отнюдь не реторическою фигурою, и служила мѣриломъ, главнѣйшимъ выраженіемъ и наиболѣе горящимъ центромъ національнаго чувства. Въ лицѣ Государя Александра II — почувствовало себя тогда убитымъ сердце Россіи: Москва.

Но вмѣстѣ съ тѣмъ именно Первое Марта показало, что въ національномъ сцѣпленіи Россіи образуется нѣкій разрывъ…. Начался онъ уже задолго до 1-го марта, но именно тогда обнаружилось, насколько онъ уже успѣлъ углубиться.

***

Тогдашняя московская толпа, потрясенная, подавленная и сбитая съ толку, искала какой-то отвѣтъ. Она искала какой-то, какъ я уже отмѣтилъ, совершенно необходимой (хотя и трудно опредѣлимой), реакціи. Изъ этого-то народнаго чувства, изъ этой-то народной реакціи (многіе этого и до сихъ поръ не понимаютъ) — и возникла «реакція» царствованія Александра III. Но именно вслѣдствіе тѣснѣйшей связи своей съ народнымъ (я сказалъ бы даже: простонародно-туземнымъ) чувствомъ, не всегда трезвымъ и отчетливымъ и лишеннымъ провѣрки творческаго и организующаго сознанія, — Россія Александра III «реагировала» на обнаружившійся 1-го марта національный разрывъ болѣзненно и порою неумѣло, во всякомъ случаѣ, не всегда благоразумно. И эта реакція не нашла, въ сущности, того отвѣта, который тщетно искала смятенная московская толпа 1881 года.

Тѣмъ не менѣе не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что то «освободительное движеніе», однимъ изъ этаповъ котораго было событіе 1-го марта, было именно движеніемъ національнаго разложенія.

Александръ Салтыковъ.
Возрожденіе, № 2110, 13 марта 1931.

Visits: 21