Приказъ объ эвакуаціи. — За работой. — Севастополь. — На буксирѣ. — Столкновеніе въ морѣ. — Гибель «Бориса»

28 октября (по ст. ст.), подъ вечеръ, какъ громъ, грянула вѣсть о пораженіи на Перекопскомъ фронтѣ и объ эвакуаціи Крыма.

Сначала кто-то изъ офицеровъ принесъ эту вѣсть изъ города, а потомъ командиръ получилъ секретный пакетъ изъ штаба. Послѣ полученныхъ въ лѣтнихъ бояхъ поврежденій, нашъ «Жаркій» стоялъ въ ремонтѣ съ разобранными машинами, безъ рулевого привода, безъ динамо-машины и съ течью въ носовой части. Раньше двухъ мѣсяцевъ не могло быть и рѣчи о выходѣ въ море.

Секретный приказъ предвидѣлъ наше положеніе: было приказано «Жаркаго» покинуть, а команду перевезти на «Звонкій». Однако командиръ старш.-лейт. М. спокойно сказалъ, что всѣ суда выйдутъ и приказалъ готовить «Жаркаго» къ походу. Это насъ успокоило, т. к. было бы невыносимо тяжело оставить большевикамъ нашъ миноносецъ, на которомъ мы плавали дружной семьей вотъ уже почти два года, участвуя во всѣхъ операціяхъ противъ красныхъ.

Было рѣшено срочно отобрать у заводовъ сданныя имъ для исправленія машинныя части, кое-какъ собственными средствами собрать рулевое управленіе, а остальную сборку сдѣлать на походѣ на буксирѣ у какого-нибудь транспорта. Хотя насъ пугали общей забастовкой севастопольскихъ рабочихъ, невозможностью проникнуть на заводъ и получить наше добро, все это прошло безъ всякихъ затрудненій и только пришлось динамитнымъ патрономъ взорвать двери одной изъ мастерскихъ, сторожъ которой былъ такъ перепуганъ надвигающимися событіями, что рѣшилъ скрыться заблаговременно изъ Севастополя.

Мы заработали днемъ и ночью. Къ вечеру слѣдуюшаго дня на корабли стали съѣзжаться семьи моряковъ. Каждый корабль беретъ своихъ, т. к. иначе имъ часто некуда погрузиться. Во время такой спѣшной работы, посторонніе на палубѣ — помѣха страшная. Весь миноносецъ заполненъ людьми и заваленъ вещами. Во внутреннихъ помѣщеніяхъ не повернуться.

По утвержденію боцмана, у насъ «35 женщинъ и дитевъ». Уступили имъ койки, каюты, каютъ-компанію. Спимъ по очереди на свободныхъ мѣстахъ. Да и не до сна. Приляжешь часа на два и снова за работу, погрузку и ремонтъ.

Около двухъ часовъ ночи я прилегъ на единственномъ оставшемся свободномъ мѣстѣ, подъ столамъ въ каютъ-компаніи, a на разсвѣтѣ кто-то меня уже безцеремонно вытолкнулъ совершенно заспаннаго оттуда и занялъ мое мѣсто.

***

Утромъ былъ въ городѣ. Паники никакой. Всѣ улицы и спуски, ведущіе къ пристанямъ, совершенно забиты повозками и людьми. Но спокойно ждутъ очереди. Рѣдко происходитъ давка. Юнкера охраняюгъ городъ. Магазины закрыты. Казалось, что уѣзжаетъ и грузится на пароходы весь Севастополь. Кое-гдѣ на окраинахъ начались грабежи. Робко брали брошенное, конные патрули немедленно водворяли порядокъ.

О фронтѣ и даже о большевикахъ какъ-то забыли. Фатальное отупѣніе охватило толпы безпомошныхъ людей. Доходили слухи о занятіи красными Симферополя, о происшедшемъ тамъ возстаніи мѣстныхъ большевиковъ, о смѣлыхъ дѣйствіяхъ ген. Кутепова.

Къ вечеру «Кронштадтъ» и стоявшіе рядомъ съ нами миноносцы, закончивъ погрузку, стали медленно одинъ за другимъ вытягиваться на внѣшній рейдъ. «Жаркій» остался съ «Гайдамакомъ» у огромныхъ опустѣвшихъ пристаней.

Мы все, не переставая, грузили новыя и новыя вещи. Толпа заводскихъ рабочихъ суетилась на берегу, подбирая брошенное имущество, тащили обмундированіе и провіантъ изъ складовъ. Многіе несли къ намъ на палубу тяжелые мѣшки, всячески намъ помогая снабдить миноносецъ въ далекій и неизвѣстный путь.

Трудно было себѣ представить, что это тѣ самые рабочіе, которые столько разъ бастовали, всячески выражая свое сочувствіе большевикамъ и ставя нашу армію въ еще болѣе трудное положеніе. Многое перемѣнилось за мѣсяцъ управленія Крымомъ ген. Врангелемъ, и рабочихъ, способствовавшихъ отъ всего сердца бѣлогвардейскому миноносцу уйти отъ красныхъ, было не узнать. Они уговаривали насъ остаться, обѣщая свое заступничество. Но никто изъ команды не измѣнилъ своего рѣшенія.

Остались лишь семейные, старослужилые матросы, которые о томъ сразу заявили, согласно приказа Главнокомандующаго, предоставившаго всѣмъ право избрать свою дальнѣйшую участь. На мѣсто ушедшихъ изъ арміи было принято 20 солдатъ для приспособленія къ матросской службѣ. До конца плаванія своимъ неумѣніемъ и нерасторопностью они составляли кошмаръ нашего бѣднаго Демьяна Логвиновича.

Темнѣло. Городъ и пристани совершенно опустѣли. Медленно прошли мимо насъ «Ялта» и «Александръ Михайловичъ» съ ранеными. Немного погодя, неизвѣстно откуда, рабочіе на рукахъ принесли 6 умиравшихъ, оставленныхъ въ госпиталѣ, но доползшихъ до рейда въ страхѣ большевицкой расправы.

У вокзала вспыхнулъ огромный пожаръ, своимъ тревожнымъ заревомъ, освѣтившимъ красными контурами весь городъ, выступившій изъ темноты. То горѣла мельница Родоконаки, гдѣ были расположены богатѣйшіе склады американскаго Краснаго Креста. Говорили, что сами американцы ихъ подожгли, чтобы не оставить большевикамъ. Вѣрнѣе, что начавшія еще съ вечера ихъ грабить бабы нечаянно ихъ подпалили. Никакія попытки пожарныхъ, подоспѣвшихъ юнкеровъ и комплектованнаго командой «Жаркаго» буксира «Пригодный» съ его довольно сильнымъ пожарнымъ краномъ, не могли оправиться съ огнемъ. Онъ быстро распространился по всѣмъ 6 этажамъ зданія, охвативъ сразу всѣ помѣщенія. Страшно было смотрѣть, какъ изъ многочисленныхъ оконъ, найдя благопріятную пищу, вырывались съ возрастающимъ трескомъ бѣшеные языки пламени, какъ обрушивались среди тысячей искръ, разлетающихся по всѣмъ направленіямъ, тяжелыя балки, какъ обезумѣвшія отъ страха женщины, не находя свободнаго выхода, бросались изъ верхнихъ этажей и разбивались, часто уже совсѣмъ обгорѣвшія, о камни мостовой. Недалеко отъ пристани стояли на вагонахъ разбитые въ недавнихъ бояхъ танки и броневые автомобили. Ихъ темные мрачные силуэты печально выдѣлялись на заревѣ пожара.

Всюду валялись брошенные ружья, пулеметы, револьверы, пулеметныя ленты, раскрытые разорванные чемоданы, иногда шкафы, кровати, экипажи, повозки. Сначала старались все захватить, но скоро убѣждались, что на это не хватитъ ни силъ, ни возможностей, ни времени. Приходилось бросать вещь за вещью, разставаться съ самыми нужными предметами, въ полной мѣрѣ, еще на русской землѣ, обращаясь въ бѣженца, т. е. въ человѣка, владѣющаго только тѣмъ, что былъ въ состояніи самъ нести.

Въ это время уже подходили одна за другой военныя части и грузились у Килленъ бухты на предназначенные спеціально для нихъ траспорты. Главныя силы красныхъ, какъ говорили, находились еще у Бахчисарая, но ихъ конница приближалась къ Севастополю.

Такъ наступилъ послѣдній день нашего пребыванія на родной землѣ. Онъ прошелъ незамѣтно, какъ будто его совсѣмъ и не было въ нашей жизни.

Уже съ утра у пристаней Южной бухты не было видно никакихъ судовъ. Ушелъ и «Гайдамакъ», оставивъ насъ однихъ у Минной пристани. Улучивъ время, въ послѣдній разъ я сбѣгалъ въ городъ. Улицы были пустынны и грязны, всѣ двери заперты, караулы юнкеровъ обходили центральные кварталы и сосредотачивались на Нахимовской площади. Власть въ городѣ была передана городскому самоуправленію. Уже появились вооруженные милиціонеры съ бѣлыми повязками на рукахъ.

Въ соборѣ Св. Архистратига Михаила нѣсколько военныхъ торопливо ставятъ свѣчи и кладутъ поклоны. Нельзя судить по ихъ усталымъ и загорѣлымъ лицамъ, куда они собираются — въ невѣдомый путь, въ горы, или просто остаются дома ждать со смиреннымъ сердцемъ свою неизвѣстную, но страшную участь. На спускахъ къ морю ни одной души. Валяется лишь, какъ и во всемъ городѣ, брошенное, разбитое имущество. Только на Графской [1] толпится еще народъ, провожая Главнокомандующаго и юнкеровъ.

Страшно было смотрѣть, какъ переполнены войсковые транспорты. Вотъ перевернутся, хотя взяты только люди. Несчастныя, исхудалыя лошади равнодушно стоятъ у воды. Нѣкоторыя части въ Артиллерийской и Килленъ бухтахъ топили еще свое вооруженіе съ пристаней. Одинъ за другимъ корабли покидали внутренній рейдъ.

Наступила и наша очередь. Каждый постарался еще хоть на минуту сойти на берегъ. Прощались съ остающимися. Незнакомые обнимались и плакали. Буксиры уже заведены, «Пригодный» напрягся, тросы натянулись и «Жаркій» въ тихій осенній крымскій вечеръ послушно отвалилъ отъ родного берега, пошелъ вдоль такъ хорошо намъ знакомой бухты къ выходу…

Тоска гнетущая. Но всѣ, какъ ни чемъ не бывало, стоять на своихъ мѣстахъ. На внѣшнемъ рейдѣ стояла уже цѣлая эскадра готовыхъ къ отплытію кораблей. На палубахъ стоятъ и сидятъ сѣрые люди и, не отрываясь, смотрятъ на городъ. Качаетъ. Море темное и неуютное. Порывами набѣгаетъ вѣтеръ и замираетъ. «Жаркій», вмѣстѣ съ нѣсколькими сторожевыми катерами и парусной яхтой морского корпуса «Забава» поставленъ на багштовъ громаднаго транспорта-мастерской «Кронштадтъ». Онъ поведетъ насъ на буксирѣ.

***

…Въ 8 час. вечера меня разбудили, было время моей вахты. Командира, получившаго на походъ другое назначеніе, уже не было. Старшій офицеръ былъ назначенъ командиромъ на одинъ изъ транспортовъ. Командованіе принялъ старшій инженеръ-механикъ Б.-К. Младшаго механика не было вовсе. Такъ, въ полной неисправности, безъ старшихъ офицеровъ, съ неопытной командой, переполненный людьми, нашъ «Жаркій» въ зимнюю непогоду на буксирѣ пустился въ плаваніе, которое должно было остаться намъ памятнымъ на всю жизнь и изъ котораго, по словамъ боцмана, насъ вывелъ лишь одинъ Николай Угодникъ.

Медленно обогнули Херсонскій маякъ и пошли вдоль Крымскаго берега до мыса Апи, гдѣ нужно было повернуть въ открытое море. Тутъ только мы узнали, что велѣно идти въ Константинополь, что ни одна держава не согласилась принять насъ, но что Франція обѣщала свое покровительство, въ знакъ чего на гротъ-мачтѣ долженъ былъ быть поднятъ французскій флагъ. На кормѣ по-прежнему оставался нашъ Андреевскій. Но наша апатія была такъ велика, что ближайшая судьба интересовала очень немногихъ.

Насъ обгонялъ цѣлый рядъ транспортовъ и военныхъ судовъ. «Кронштадт» шелъ медленно, не больше 6 узловъ. Да и то хорошо. Мы думали, что за 2 года безвыходной стоянки онъ окончательно мертвыми якорями приросъ къ южной бухтѣ.

На «Жаркомъ» полная тьма. Электричество не горитъ, т. к. не удалось еще развести паровъ. На кормѣ и по бортамъ вмѣсто яркихъ отличительныхъ огней горятъ небольшіе цвѣтные бумажные фонарики. Ихъ едва ли видно далѣе нѣсколькихъ саженей. На палубѣ навалено столько мѣшковъ, ящиковъ, металлическихъ частей машинъ и всевозможныхъ предметовъ, что пройти почти невозможно. Внутри еще хуже и тѣснѣе. Женщины, дѣти, какіе-то незнакомые офицеры. Въ каютъ-компаніи, освѣщенной огаркомъ, не протолкнуться, не найти своихъ вещей, не во что переодѣться, когда промокнешь до костей на мостикѣ. Въ помѣщеніяхъ команды не лучше.

Послѣ того, какъ я сдалъ свою вахту, т. е. послѣ 12 часовъ, «Кронштадтъ» — не знаю, какъ это могло случиться, — въ открытомъ морѣ столкнулся съ ярко освѣщеннымъ шедшимъ ему навстрѣчу пароходомъ. Раздался оглушительный трескъ продавленнаго борта, на таинственномъ незнакомцѣ зашаталась мачта, полетѣли въ воду надстройки, онъ сѣлъ кормой, носъ угрожающе взметнулся къ черному небу, и пароходъ сталъ быстро тонуть. На немъ были видны въ страхѣ мечущіеся люди.

«Кроншдадтъ», забывъ, что у него на буксирѣ 4 корабля, далъ задній ходъ. Мы не знали, получилъ ли онъ поврежденія. На немъ засуетились, забѣгали мирно спавшіе въ трюмахъ люди, но намъ было не до нихъ. Миноносецъ по инерціи катился еще впередъ. Огромная, выше нашихъ мачтъ, корма «Кронштадта» надвигалась на насъ, грозя въ своихъ винтахъ запутать буксиръ и поломать намъ всю носовую часть. Едва успѣли отдать буксиръ, какъ раздался новый трескъ. Рея фокмачты повалилась съ телеграфной антенной на палубу. Корма «Кронштадта» была надъ нами. Были раздавлены шлюпки, пострадалъ мостикъ, на которомъ мы стояли, миноносецъ сталъ полерекъ движенія транспорта, катера смѣшались въ кучу.

Вдругъ въ дрожащемъ лучѣ прожектора, какъ въ волшебномъ фонарѣ, мы увидѣли на темныхъ холодныхъ волнахъ, по которымъ спѣша другъ за другомъ катились бѣлые барашки, тонущій пароходъ. На немъ бѣгали люди и, не видя съ нашей стороны спасенія, отчаянно били въ судовую рынду. [2] Когда же «Кронштадтъ» сталъ описывать свои хитроумныя циркуляціи, эти несчастные стали просто выть благимъ матомъ. Страшенъ былъ человѣческій вой ночью среди бушующаго моря.

Корабль оказался болгарскимъ пассажирскимъ пароходомъ «Борисъ», который спѣшилъ въ Севастополь для эвакуаціи. Не имѣя больше шлюпокъ и не будучи въ состояніи двинуться, мы ничѣмъ не могли ему помочь. Бросились къ катерамъ, но какъ всегда въ такихъ случаяхъ, нельзя было завести моторы, залитые водой. Легко себѣ представить возрастающій ужасъ команды тонущаго «Бориса». Вся надежда была на Севастополь, куда было послано радіо. Но могъ ли онъ еще помочь? Мористѣе прошелъ дреднаутъ «Генералъ Алексѣевъ», не обративъ на насъ никакого вниманія. Наконецъ, къ утру, на всѣхъ парахъ прибылъ французскій буксиръ «Кокъ». Онъ завелъ концы на «Бориса» и пытался отбуксировать его къ берегу, но это ему не удалось, и скоро «Борисъ» затонулъ. Команда была спасена, кромѣ 3 матросовъ, погибшихъ при столкновеніи.

Только къ разсвѣту, послѣ долгихъ хлопотъ, намъ снова удалось завести на «Кронштадтъ» нашъ буксиръ и двинуться дальше. Во время этого переполоха «Забава» оторвалась, и мы потеряли ее въ темнотѣ.

Въ какой-то большевицкой книгѣ, посвященной эвакуаціи Крыма, я впослѣдствіи прочелъ, что большевики, занимавшіе мысъ Айя, насъ обстрѣливали въ эту ночь изъ винтовокъ. Объ этомъ неудачномъ обстрѣлѣ мы даже и не подозрѣвали.

Все утро медленно удаляемся отъ Крымскаго берега. Высокія горы становятся все меньше и постепенно скрываются во мглѣ. Большая часть команды — всѣ, кто свободенъ отъ службы, — собралась на кормѣ и, ни слова не говоря, смотритъ на скрывающуюся землю. Порой кто-нибудь выбѣжитъ изъ кочегарки или изъ машины и тоже украдкой, какъ будто не хочетъ показать своей слабости другимъ, посмотритъ туда же.

Въ полдень силуэты синихъ горъ еще видны.

Въ 2 часа еще чуть темнѣетъ берегъ надъ водой.

Больше ничего не видно. Чужое море плещется вокругъ насъ куда не кинешь взоръ.

— Впередъ смотрѣть, — раздается команда на мостикѣ.

С. Терещенко.
Возрожденіе, №1988, 11 ноября 1930.

(Окончаніе слѣдуетъ.)

[1] Графской пристани.

[2] Колоколъ.

Visits: 21