Разсказы бѣглецовъ изъ СССР за послѣднее время стали не такъ рѣдки, но до сихъ поръ — въ Прагѣ, по крайней мѣрѣ — не приходилось слышать такого безхитростнаго и глубоко-правдиваго свидѣтельства, какъ разсказъ только что бѣжавшаго изъ Россіи крестьянина.

Разсказъ его былъ выслушанъ въ закрытомъ собраніи, устроенномъ русскими земледѣльческими организациями Праги. Въ немъ имѣются точныя указанія именъ и мѣстностей, не подлежащія опубликованію, но разсказъ въ цѣломъ можетъ и долженъ стать достояніемъ гласности.

Разсказчикъ, уроженецъ Подольской губерніи, совсѣмъ еще молодой человѣкъ: ему 28 лѣтъ. Крестьянствовалъ у себя на родинѣ, а потомъ занимался торговлей на базарѣ въ Кіевѣ и ѣздилъ по торговымъ дѣламъ въ Курскъ, Воронежъ и особенно часто въ «Маріупольскій округъ».

Разсказываетъ онъ не бойко и послѣ первыхъ же фразъ безпомощно останавливается и проситъ предлагать ему вопросы.

Какимъ путемъ онъ попалъ въ Чехословакію? Черезъ Польшу и Подкарпатскую Русь. Польскую границу онъ переходилъ дважды, почти годъ тому назадъ и совсѣмъ недавно. Первый разъ онъ попалъ въ руки польскихъ пограничниковъ, которые рѣшили немедленно препроводить его… обратно въ СССР. Онъ рѣшительно отказался, но его связали по рукамъ и ногамъ и насильно перенесли черезъ пограничную рѣченку на совѣтскій берегъ, причемъ подвергли его жестокому избіенію. Онъ ухитрился освободиться отъ путъ и вновь переплыть на польскую сторону. «Разстрѣливайте меня здѣсь» — обращался онъ къ полякамъ. «Не имѣемъ права» — отвѣчали польскіе пограничники: «отправляйся назадъ: тамъ твоя родина». Въ видѣ особой милости его рѣшили водворить на совѣтскій берегъ въ отсутствіе совѣтской стражи, и такимъ образомъ, онъ вновь оказался «на родинѣ».

Нѣсколько мѣсяцевъ скитаній, проживаніе по чужому паспорту, тюрьма и голодъ, и онъ вновь, уже въ другомъ мѣстѣ, благополучно переходитъ польскую границу и черезъ всю Польшу добирается до Подкарпатской Руси, гдѣ находитъ пріютъ и человѣческое отношеніе.

Почему онъ бѣжалъ?

Житья не стало. При нэпѣ хорошо жилось, вольно и богато, а пришла коллективизація и жизнь стала невыносимой. Компаньоновъ по торговлѣ разстрѣляли, самого больше года продержали въ тюрьмѣ, хозяйство разорили. Кинулся онъ въ сосѣдніе районѣ, гдѣ раньше велъ торговлю. Вездѣ та же картина: коллективизація и сопровождающее ее разореніе и обнищаніе. Крестьянъ изъ ихъ домовъ «выѣхали», а пріѣхавшіе изъ города «экспертники» (эксперты-оцѣнщики) дома назначили въ аукціонъ. А какой аукціонъ, когда покупатель боится, купивъ домъ, попасть въ кулаки. И вотъ въ его селѣ домъ, оцѣненный въ 1000 р., продается за… 18 руб. Протесты были по всей губерніи: въ одномъ мѣстѣ комиссара утопили, въ другомъ крестьянинъ собственными зубами перегрызъ коммунисту горло, въ третьемъ дошли до возстанія, и кончилось разстрѣломъ 18 крестьянъ.

Въ Каменецъ-Подольскѣ набралось нѣсколько вагоновъ съ крестьянами, отправляемыми въ ссылку. Плачъ, стоны, крики женъ, разлучаемыхъ съ мужьями. Бабы легли на рельсы, но это не помогло. «Народъ пригнулся и не знаетъ послѣ этого, какъ ему стать».

Жизнь стала иная. Раньше, въ 1926 году, еще всего было вдоволь. А теперь и крестьянинъ обѣднѣлъ, и рабочій на свое жалованье ничего купить не можетъ. Ничего нѣтъ: ни пищи, ни обуви, ни одежды. «У насъ смѣются: чтобы войти въ царство соціализма, надо быть голымъ и худымъ. Очень худой народъ сталъ, больной».

— На что же народъ надѣется? Говорятъ о перемѣнѣ правительства, вспоминаютъ о царѣ?

— Нѣтъ, не вспоминаютъ, а говорятъ только, что должно придти что-то справедливое, потому какъ дальше такъ жить нельзя.

— А возвращенія помѣщиковъ не боятся?

— Ждутъ прямо! Народъ говоритъ, что при помѣщикахъ и земля была, и работа, а теперь ничего нѣтъ.

— Совѣтскія газеты сильно читаются?

— У насъ такъ говорятъ: «Ѣшь литературу, если ѣсть нечего», но въ газетахъ все одно и то же пишутъ: про пятилѣтку, про кулаковъ, про тракторы.

— А тракторы имѣютъ успѣхъ?

— Крестьяне считаютъ, что лошадиной силой выгоднѣе работать. Коммунисты все про машинизацію толкуютъ, а мы говоримъ: «хоть бы у коммунистовъ ноги деревянныя были замѣсто настоящихъ».

— Есть вражда между крестьянами и рабочими?

— Была раньше, при нэпѣ. А теперь рабочій заступается за крестьянина: у крестьянина ничего нѣтъ, и рабочій ничего купить не можетъ.

— А къ евреямъ вражда есть?

— Меньше стала. Теперь евреевъ тоже разорили. И у нихъ все отобрали. Тоже и они пострадавшіе.

— Въ вашихъ мѣстахъ еще были греческія колоніи, сохранились онѣ?

— Всѣхъ обобрали. Многіе греки ума лишились. Да и вообще въ народѣ многіе въ разсудкѣ повредились.

— Образованіе народа поднялось?

— У насъ говорить, что только и нужно теперь человѣку знать два слова — «который послѣдній?» — чтобы стать въ очередь.

Отношеніе къ совѣтской власти и въ частности къ Сталину разсказчикъ характеризуетъ слѣдующимъ анекдотомъ.

Купался Сталинъ въ рѣкѣ. Сталъ тонуть. Кто-то его спасъ. «Требуй какой хочешь награды» — говодитъ Сталинъ. «Одно только прошу, — взмолился спасшій: не говорите, товарищъ Сталинъ, что я васъ спасъ, а то меня народъ убьетъ».

Власть совѣтовъ на мѣстахъ послѣднее время усилилась, но почти всецѣло находится въ рукахъ предсѣдателей, которые назначаются изъ очень молодыхъ людей. Молодые же люди изъ числа «двадцатипятитысячниковъ» заправляютъ дѣлами колхозовъ.

Подъ давленіемъ этого начальства крестьяне организуютъ «красные обозы» для сдачи хлѣба. Разсказчикъ видѣлъ прибытіе такого обоза въ Кіевъ. Телѣги, дуги и хвосты лошадей были украшены красными лентами и флагами. «Даже въ неприличныя мѣста лошадямъ флаги повставляли».

— Что говорятъ объ змиграціи, знаютъ ли о ней?

— Кто письма получаетъ отъ родныхъ, тотъ знаетъ.

— А помощи ждутъ изъ-за границы?

— Постоянно. И весной, и лѣтомъ, и зимой. Все стараются объяснить, почему помощь запаздываетъ.

— Если бы была возможность уйти изъ Россіи, оставили бы родную землю или не промѣняли бы ее на чужую?

— Всѣ бы ушли, весь народъ! Уже нѣту больше силъ терпѣть. Жить не хочется. А руки на себя наложить не каждый рѣшится.

— Изъ кого состоитъ красная армія, изъ крестьянъ же?

— Послѣднее время городскихъ въ арміи больше, чѣмъ деревенскихъ.

— А войска ГПУ состоятъ большей частью изъ инородцевъ?

— Нѣтъ, — констатируетъ разсказчикъ, — наши же русскіе, только изъ другихъ губерній.

— На кого же можетъ положиться народъ, отъ кого ждетъ помощи?

— Народъ весь черезъ тюрьмы прошелъ. Нѣтъ ни одной хаты, изъ которой бы не брали людей въ тюрьму. Никто не знаетъ, откуда придетъ помощь, а только знаютъ, что жизнь должна перемѣниться. «Если бы нашимъ крестьянамъ пришлось воевать противъ совѣтской власти, то они будутъ хорошіе вояки — это я вѣрно знаю».

Разсказъ-допросъ длится уже два часа, и бѣдному разсказчику надо дать отдыхъ.

Повѣствованіе его, подкупающее простотой и искренностью тона, производитъ на всѣхъ присутствующихъ сильное впечатлѣніе: его горячо благодарятъ и жмутъ ему руку.

Растроганный до слезъ, еще не привыкшій къ новой обстановкѣ, онъ не находитъ словъ, чтобы выразить волнующія его чувства.

С. Варшавскій.
Возрожденіе, №2006, 29 ноября 1930.

Visits: 22