Одна изъ самыхъ замѣчательныхъ мыслей по поводу современности была высказана итальянскимъ историкомъ Гульельмо Ферреро. Не разъ указывалъ онъ въ своихъ статьяхъ, что современная государственность больна отсутствіемъ необходимой морально-правовой базы у государственной власти, другими словами — отсутствіемъ авторитета. Французская революція нанесла сокрушающій ударъ авторитету монархии Божіей милостью — той государственной формы, которая была нормальной формой для 17-го и 18-го вѣковъ. Народоправство, въ образѣ ли республики, въ образѣ ли монархіи волей народа, смѣнило ее въ 19-мъ столѣтіи. Выборная система, парламентъ, принципы демократіи явились для 19-го вѣка источникомъ политическаго авторитета. Но вотъ, по мысли итальянскаго историка, этотъ авторитетъ весьма быстро изжилъ себя. Его морально-правовая база была, по-видимому, расшатана его практикой. Парламентская система, демократическіе принципы остаются теперь морально-правовой святыней лишь для отдѣльныхъ людей 19-го вѣка, заблудившихся въ современности. Во многихъ случаяхъ политическій аппаратъ народоправства еще продолжаетъ свою будничную работу.
Но даже и въ тѣхъ странахъ, гдѣ онъ еще дѣйствуетъ сравнительно неплохо, никто не чувствуетъ въ 1930 году того авторитета идеи народоправства, какой чувствовался въ 1830 году. Кромѣ того, есть страны, какъ Соединенные Штаты Америки, гдѣ политическій режимъ демократіи низведенъ до степени административнаго устройства: авторитетъ политики здѣсь сводится скорѣе къ страху передъ полиціей. Въ другихъ странахъ мы наблюдаемъ разнообразныя формы диктатуръ, основанныхъ на чисто практическихъ политическихъ надобностяхъ момента. Въ Италіи, наконецъ, создается своеобразный политическій режимъ фашизма, являющійся полнымъ отрицаніемъ всѣхъ тѣхъ авторитетовъ, которымъ былъ вѣренъ 19-й вѣкъ.
Гульельмо Ферреро не сочувствуетъ опыту диктатуръ, не является онъ и сторонникомъ фашизма. Онъ не жалѣетъ, быть можетъ, о нарушеніи созданныхъ 19-мъ вѣкомъ демократическихъ принциповъ — эти принципы кажутся ему нынѣ утратившими свою морально-правовую силу. Но онъ не видитъ другого пришедшаго имъ на смѣну принципа власти. Онъ не вѣритъ въ такъ называемыя «права революціи» и считаетъ ихъ выраженіемъ безпорядка. Опытъ диктатуръ, опытъ фашизма могутъ оказаться пригодными для рѣшенія какихъ-то мѣстныхъ задачъ и достиженія какихъ-то временныхъ цѢлей. Они опасны тѣмъ, что окончательно подрываютъ тотъ авторитетъ, которымъ жила политическая власть въ 19-мъ вѣкѣ. Въ состояніи ли фашизмъ замѣнить этотъ авторитетъ другимъ?
Покамѣстъ это нельзя считать доказаннымъ. А пока это не доказано, фашизмъ и диктатура не могутъ считаться средствами, излѣчивающими наиболѣе тяжелую болѣзнь современности. Правда, они успѣшно борятся съ тѣмъ прошлымъ, каковымъ уже является для нашего времени авторитетъ парламента и выборныхъ системъ. Они, тѣмъ самымъ, расчищаютъ дорогу для будущаго. Никто, однако, не знаетъ, каково именно будетъ это будущее…
Для насъ, русскихъ, вопросъ о политическомъ авторитетѣ имѣетъ сейчасъ менѣе широкое, менѣе всеобщее значеніе, но зато онъ является и болѣе насущнымъ, болѣе неотложнымъ въ дѣлѣ борьбы съ большевизмомъ. Мы не должны расчитывать на успѣхъ этой борьбы, прибѣгая къ помощи каких-либо, хотя бы и самыхъ остроумныхъ политическихъ импровизацій, дѣйственность коихъ измѣрялась бы только ихъ «разумностью», «выгодностью», «логичностью», внѣ какой бы то ни было морально-правовой основы. Въ этомъ случаѣ борьба велась бы въ одной плоскости съ большевиками, потому что самъ большевизмъ есть не что иное, какъ импровизація, которая изобрѣла цѣлую идеологію въ оправданіе своей будто бы «разумности», «выгодности», «логичности».
Въ подобномъ положеніи оказалось бы, напр., такъ называемое евразійство, если бы оно имѣло достаточно силъ, чтобы выступить на борьбу съ большевизмомъ. То была бы борьба двухъ доктринъ, равнымъ образомъ не имѣющихъ никакого морально-правового авторитета. То не была бы борьба съ революцией, но лишь борьба двухъ революций, иначе говоря, двухъ беззаконій, двухъ безправій. Почти то же самое можно было бы сказать о перенесеніи на русскую почву, въ цѣляхъ борьбы съ большевизмомъ, идей и организацій итальянскаго фашизма. И это несмотря на то, что возможнымъ и даже очень возможнымъ надо считать возникновеніе въ какой-то моментъ борьбы съ большевиками мѣстныхъ движеній, имѣющихъ организаціонное сходство съ фашистской иниціативой, скорѣе, впрочемъ, финляндскаго, нежели итальянскаго типа. Мы не должны считать, что проявленія подобной иниціативы въ какой-либо острый періодъ или моментъ борьбы непремѣнно обязаны повліять на тотъ конечный государственный порядокъ, къ которому будетъ стремиться Россія. Разнообразныя организаціонныя импровизаціи боевого характера возможны и весьма вѣроятны въ періодъ борьбы, но онѣ вовсе не ведутъ неизбѣжно къ импровизаціямъ въ дѣлѣ организаціи власти, имѣющей цѣлью прочное государственное устройство. Въ этомъ дѣлѣ необходимъ морально-правовой авторитетъ.
Единственной базой морально-правового авторитета, противопоставленнаго большевизму, является политическая преемственность. Чтобы большевизмъ быль преодолѣнъ окончательно, надо, чтобы онъ былъ преодолѣнъ не только въ своей практикѣ, но и въ своей основѣ. Онъ долженъ быть уничтоженъ, какъ преступная власть, не только въ томъ смыслѣ, что эта власть причинила Россіи неисчислимое зло, но и въ томь смыслѣ, что это — революціонная, беззаконная, силой захваченная власть.
Тотъ, кто говоритъ иногда о необходимости «революціи» въ совѣтской Россіи, косвеннымъ образомъ признаетъ тѣмъ самымъ совѣтскую власть. Въ Россіи нужна не революция, но борьба съ революціей (съ большевизмомъ), по счастью, еще не нашедшей своей окончательной формы.
Тѣ, кто говоритъ о «революціи» въ совѣтской Россіи, ссылаются иногда на совершенно новое положеніе вещей, къ которому будто бы приведетъ побѣда надъ большевизмомъ. Но въ интересахъ прочности будущей власти, въ интересахъ ея морально-правовой опоры, ея авторитета, мы не должны отказываться отъ русской политической преемственности, лишь временно нарушенной большевиками, захватившими власть въ моментъ всероссійскаго бунта и нынѣ стремящимися довести до конца соціальную революцію.
Пусть послѣ побѣды надъ большевиками сложится въ Россіи дѣйствительно новое положеніе вещей въ области соціальныхъ, экономическихъ и культурныхъ отношеній. Но это новое положеніе вещей не должно быть все-таки совершенно новымъ. Въ морально-правовомъ отношеніи Россія, преодолѣвъ опасность соціальной революціи, вернется къ исходной точкѣ революціоннаго безпорядка, которая была въ то же время послѣдней точкой законности и порядка.
Въ этомъ смыслѣ Россія вернется къ моменту своей послѣдней законной присяги — Временному Правительству, которое въ силу законной преемственности унаслѣдовало власть отъ государей всероссійскихъ.
Я не стану здѣсь вдаваться въ обсужденіе того, была ли разумна совершившаяся въ мартѣ 1917 г. передача власти Временному Правительству. Мнѣ извѣстно, что сцшествуютъ сомнѣнія въ томъ, была ли юридически возможна эта передача въ томъ видѣ, въ какомъ она была выражена въ манифестѣ объ отреченіи отъ престола покойнаго великаго князя Михаила Александровича. Обсужденіе этой юридической тонкости сейчасъ едва ли умѣстно. Передача власти состоялась, она была признана законными органами прежней власти, всей Россіей, всѣмъ цивилизованнымъ міромъ.
Этой страницы русской исторіи уничтожить мы не можемъ, независимо отъ того, нравится ли она намъ или не нравится. Временное Правительство явилось законной властью и оставалось таковой, несмотря на то, что оно совершило рядъ ошибокъ, беззаконій и даже преступленій. Ошибки Временнаго Правительства, беззаконія и преступленія, совершенныя имъ, хорошо всѣмъ извѣстны. Основная ошибка его, изъ коей проистекли и всѣ остальньія, состояла въ томъ, что оно быстро утратило сознаніе своей законности и потеряло представленіе о предѣлахъ ея. Его морально-правовой основой была только и исключительно законная политическая преемственность. Оно спѣшило подмѣнить эту основу «чудовищнымъ порожденіемъ» интеллигентской идеологіи, пресловутымъ правомъ революціи.
Передача власти Временному Правительству была совершена императорскимъ правительствомъ въ моментъ военнаго бунта, грозившаго развиться въ бунтъ всероссійскій. Причиной этой передачи было (правильно или не правильно — вопросъ другой) убѣжденіе, что Временное Правительство справится съ безпорядкомъ и найдетъ способы установленія въ Россіи какого-то новаго законнаго порядка. Но вмѣсто борьбы съ безпорядкомъ Временное Правительство приняло самый этотъ безпорядокъ за своего рода «источникъ права», за народное волеизъявленіе. Не удовлетворяясь законнымъ своимъ происхожденіемъ, оно стало стремиться къ санкціи революціоннаго права, то есть иначе говоря къ санкціи беззаконія. По счастію санкція эта ему такъ и не была дана. Ибо оно допустило рядомъ съ собой существованіе незаконнаго контрольнаго органа революціи, каковымъ были совѣты, и этотъ органъ дѣлалъ все отъ него зависящее, чтобы прерогативу «революціоннаго права» удержать за собой и не дать его санкціи Временному Правительству.
Напрасно Временное Правительство стремилось доказать свои симпатіи къ беззаконію выпускомъ цѣлаго ряда законовъ, которые издавать оно не имѣло ни малѣйшаго права до созыва Учредительнаго Собранія. Равнымъ образомъ оно не имѣло ни малѣйшаго права и созывать Учредительное Собраніе, не выполнивъ своей первой и предварительной задачи — борьбы съ революціей. Созданное исключительно для доведенія Россіи до Учредительнаго Собранія послѣ побѣды надъ всероссійскимъ бунтомъ, оно вмѣсто того всѣми своими дѣй ствіями помогало «углубить» бунтъ до степени революции. Созванное въ такихъ обстоятельствахъ Учредительное Собраніе только и могло явиться лишь злостной карикатурой на то собраніе, которое должно было явиться слѣдующимъ законнымъ этапомъ новаго россійскаго порядка.
Кромѣ того, начиная съ іюля мѣсяца Временное Правительство находилось въ состоянии открытой гражданской войны съ большевиками. Право революціи, столь усердно культивируемое Временнымъ Правительствомъ, дало прямой поводъ къ возстанію противъ него тѣхъ элементовъ безпорядка, которые почувствовали достаточную силу, чтобы начать борьбу за власть. Перипетіи этой борьбы извѣстны. Временное Правительство потерпѣло въ ней пораженіе. Мы должны здѣсь подчеркнуть, однако, одно весьма важное обстоятельство. Временное Правительство неумѣло боролось за власть съ большевиками, оно было ими побѣждено, но оно ни въ какой моментъ не передало имъ власти. Мы имѣемъ достаточно основаній упрекать Керенскаго во многомъ. Но мы все-таки не можемъ сдѣлать ему самаго тяжелаго въ этомъ смыслѣ упрека. Борьбы съ большевиками онъ не прекратилъ въ моментъ октябрьскаго возстанія и не сдалъ имъ власти. Ихъ власть была захвачена силой оружія безъ малѣйшаго признака морально-правовой преемственности.
Такимъ образомъ, Временное Правительство сошло со сцены въ моментъ вооруженной борьбы съ безпорядкомъ. Въ этомъ смыслѣ оно оказалось вѣрнымъ своей первой и основной задачѣ, ради которой оно и было создано въ мартѣ 1917 года. Оно не нарушило до конца важінѣйшаго условія законной политической преемственности. Борьба противъ безпорядка не должна была прекратиться съ пораженіемъ Временнаго Правительства, и она не прекратилась послѣ захвата власти большевиками. Руководство этой борьбой перешло въ другія руки. Возникло Бѣлое Движеніе. Унаслѣдовавъ отъ Временнаго Правительства первую и основную его задачу — руководство борьбой противъ безпорядка — Бѣлое Движеніе унаслѣдовало тѣмъ самымъ отъ Временнаго Правительства законную политическую преемственность.
Когда въ эмигрантской средѣ слышатся толки о «легитимизмѣ», мы должны отнестись къ легитимизму династическому лишь какъ къ некоторой романтической импровизаціи. Морально-правовая основа этого легитимизма подорвана актами, установившими законную передачу власти Временному Правительству и слѣдовательно возложившими на это правительство законную политическую преемственность. Легитимизмъ монархическій въ данный моментъ не могъ бы опереться ни на какое другое право, кромѣ пресловутаго «права революціи». Точно такъ же, когда до насъ доходятъ слухи о томи, что Керенскій въ какихъ-то кругахъ продолжаетъ считаться «законнымъ главой россійскаго правительства», мы имѣемъ право сказать, что Керенскій совершенно напрасно старается возвратиться къ той политической преемственности, которую онъ же самъ уступилъ другими. Эти другіе и были тѣ, кто приняли на себя руководство въ 1918 — 1920 гг. вооруженной борьбой съ большевизмомъ. Законное политическое главенство принадлежало въ періодъ этой борьбы тому, кто возглавлялъ борящіяся съ большевиками вооруженныя силы. Вполнѣ естественно, что оно вь этотъ періодъ принадлежало людями военнымъ или выдвинутымъ жизнью на высшіе военные посты: въ октябрѣ 1917 г. Керенскому, по должности верховнаго главнокомандующаго, затѣмъ ген. Алексѣеву, адмиралу Колчаку и генералу барону Врангелю. Всѣ эти лица, возглавлявшія отдѣльныя моменты борьбы съ большевизмомъ, тѣмъ самымъ продолжали возглавлять законную политическую преемственность россійской власти. Они были законными преемниками законнаго Временнаго Правительства.
Бѣлое Движеніе не сдало власти большевикамъ, какъ не сдало ее Временное Правительство. Бѣлое Движеніе не заключило съ большевиками мира. Оно не вступило съ ними въ переговоры и не приняло въ свое время конференціи на Принцевыхъ островахъ. Послѣ военнаго пораженія въ концѣ 1920 года оно такъ же не утратило своей законной политической преемственности, какъ не утратило ея Временное Правительство послѣ военнаго пораженія въ октябрѣ 1917 года. Никто и никогда не устанавливалъ сроковъ давности для законной политической преемственности. Моментомъ прекращенія ея дѣйствія могъ бы быть только моментъ примиренія съ большевиками, отказа отъ борьбы съ ними. Этого примиренія не было, этого отказа не было. Идея бѣлаго движенія остается во всей неприкосновенности, сила его существуетъ въ наличности. Вотъ уже 10 лѣтъ, какъ раздаются въ эмиграціи голоса, твердящіе, что бѣлое движеніе умерло. Это голоса людей не имѣющихъ мужества сказать прямо, что они заключили если не миръ, то перемиріе съ большевиками, что они, исходя отъ понятія «правъ революціи», пришли къ фактическому признанію совѣтскаго государства. Я не хочу тутъ сказать, что эти люди сдѣлались послушны совѣтской власти. Они стали въ оппозицію къ ней, иногда въ весьма рѣзкую оппозицію. Но оппозиція эта имѣла объектомъ результаты и послѣдствія совѣтской власти, а не ея морально-правовые источники. Люди указаннаго толка заняли по отношенію къ большевикамъ позицію, напоминающую позицію Герцена по отношенію къ императорской власти передъ освобожденіемъ крестьянъ. Въ нынѣшнихъ обстоятельствахъ позиція эта вполнѣ логическимъ образомъ оправдываетъ и расчетъ на «эволюцію» совѣтской власти, и равнодушіе къ признаніямъ ея нѣкоторыми иностранными государствами, и трактованіе красной арміи, какъ русской арміи, и исканіе культурныхъ и церковныхъ связей съ учрежденіями и лицами законопослушными совѣтской власти. Это позиція — признанія совершившихся фактовъ, т. е. признаніе революціоннаго захвата власти и разрыва законной политической преемственности. Она свидѣтельствуетъ не только объ отрывѣ отъ Бѣлаго Движенія, но и объ отрывѣ отъ политической преемственности власти не сдавшейся большевикамъ, иначе говоря она свидѣтельствуетъ о нарушеніи присяги, данной Временному Правительству, насильственно свергнутому большевиками. Очень печально, конечно, что позиція эта оказалась представленной въ эмиграціи какъ разъ однимъ изъ самыхъ видныхъ дѣятелей и членовъ Временнаго Правительства — П. Н. Милюковымъ…
Бѣлое Движеніе не умерло, разумѣется, только отъ того, что кому-то удобно было заявленіеми о его смерти прикрыть свою измѣну законной политической преемственности! Люди и силы Бѣлаго Движенія существуютъ, а пока они существуютъ, остается живой его идея — основная (несмотря на всѣ совершенныя ошибки) идея Временнаго Правительства: преодолѣніе безпорядка, препятствующаго установленію въ Россіи новаго прочнаго и законнаго государственнаго строя. Задачей Бѣлаго Движенія осталась по-прежнему, въ первую очередь — вооруженная борьба съ большевиками, во вторую — послѣ побѣды надъ большевизмомъ, передача власти временными руководителями движенія тѣмъ органамъ, которые будутъ обладать достаточно законнымъ авторитетомъ. Бѣлое Движеніе не «предрѣшаетъ» природу этой власти, какъ не должно было предрѣшать ее и Временное Правительство. Тѣмъ, кто съ такимъ легкимъ сердцемъ забываетъ ради эфемерныхъ «правъ революции» о присягѣ своей, напомнимъ здѣсь, что присяга Временному Правительству обязывала къ вѣрной службѣ этому правительству, какъ правительству «непредрѣшенія».
Прошло десять лѣтъ съ момента временнаго прекращенія вооруженной борьбы съ большевиками. Мы не знаемъ, сколько лѣтъ или сколько мѣсяцевъ пройдетъ прежде, чѣмъ эта борьба возобновится. Когда это случится, съ этого момента возстановится на российской территріи, быть можетъ сначала лишь на маломъ ея клочкѣ, законная политическая преемственность. Когда мы слышимъ теперь иной разъ призывы къ новому политическому объединению россійской эмиграціи для борьбы съ большевиками, когда до насъ доходятъ толки о непреодолимыхъ трудностяхъ этого дѣла, мы нисколько не забываемъ, что приближающійся моментъ обязываетъ насъ не столько къ какимъ-либо новымъ «импровизаціямъ» эмигрантской солидарности, сколько къ дѣйствительному укрѣпленію солидарности существующей и освященной законностью. Бѣлое Движеніе приближается, по-видимому, къ новому періоду своей активной жизни. Безотлагательно долженъ быть произведенъ учетъ его силъ. Приходитъ время, когда голосъ его долженъ быть услышанъ. То будетъ единственный живой голосъ законной русской политической преемственности.
П. Муратовъ.
Возрожденіе, №1866, 12 іюля 1930.
Views: 23