Я пишу по памяти. У меня сохранились въ головѣ отдѣльные моменты. Обвинительный актъ читался шесть часовъ. Присяжные засѣдатели не усвоили его. Просили выдать имъ на руки два экземпляра обвинительнаго акта для ознакомленія съ нимъ въ совѣщательной комнатѣ. Но по уставу устность процесса проводилась строго — присяжнымъ засѣдателямъ кромѣ бумаги для замѣтокъ и вопроснаго листа въ концѣ процесса ничего на руки въ совѣщательную комнату не выдавалось. Имъ въ выдачѣ обвинительнаго акта было отказано.
Потекла вереница свидѣтелей — политическихъ и общественныхъ дѣятелей, членовъ думы, генераловъ, сановниковъ, министровъ, все громкія имена россійской извѣстности. Много свидѣтелей прибыло съ фронта изъ штабовъ, земскихъ и краснокрестовскихъ отрядовъ. Читалась колоссальная груда актовъ съ цифрами, съ техническими заключеніями… Снаряды, пулеметы, названія иностранныхъ фирмъ, оружейные заводы, «лафетъ Депора», остроконечныя пули, «конная пушка системы Шнейдера» и пр., и пр. Читался дневникъ Сухомлинова съ записями о количествѣ пойманной рыбы по днямъ на дачѣ въ Финляндіи.
Дѣло извѣстно. Сенсаціи около него раздувались нашей дореволюціонной общественностью. Для нея оно являлось крупнымъ козыремъ по революціонизированію страны.
Въ измѣнѣ Сухомлиновъ, по моему впечатлѣнію, изобличенъ не былъ. Я просматривалъ производство о Мясоѣдовѣ, лежавшее передо мной на столѣ — собраніе исчерканныхъ путаныхъ черновиковъ. У меня создалось представленіе, что онъ былъ приговоренъ военно-полевымъ судомъ къ смертной казни не столько за шпіонажъ, сколько за мародерство — за присвоеніе военной добычи, кажется, картинъ императора Вильгельма II, висѣвшихъ въ охотничьемъ домѣ его пограничнаго имѣнія. Въ мародерствѣ Мясоѣдовъ сознался. Представляется сомнительнымъ, могъ ли суммарный, упрощенный военно-полевой судъ разобраться въ измѣнническихъ дѣйствіяхъ Мясоѣдова, относившихся къ 1912 году и раньше.
Но долженъ оговориться, что, не имѣя подъ рукой источниковъ и документовъ, съ положительностью по одной памяти высказаться не рѣшаюсь.
Въ обвинительномъ смыслѣ Мясоѣдовъ во всякомъ случаѣ давилъ на Сухомлинова тяжелымъ грузомъ.
Странно, конечно, что военный министръ имѣлъ все такихъ подозрительныхъ близкихъ людей и знакомыхъ. Указывали, что женитьба Сухомлинова на Е. М. Бутовичъ, разведенной женѣ, внесла нѣкоторую двусмысленность въ обстановку и отношенія его личной жизни. — Е. М. привела въ домъ Сухомлинова своихъ знакомыхъ. Однажды супруги Сухомлиновы встрѣчали Новый Годъ исключительно въ обществѣ людей, привлеченныхъ впослѣдствіи за шпіонажъ.
Но съ другой стороны именно этотъ анекдотъ скептическихъ людей могъ навести на сомнѣнія: такое афишированіе близости исключало возможность сознательной «работы» Сухомлинова со шпіонами. Подумайте въ самомъ дѣлѣ: какой конспираціей и тайной должна была быть окружена шпіонская организація, въ составъ которой входилъ россійскій военный министръ?.. А тутъ, изволите ли видѣть, его съ иноземными агентами водой не разольешь!.. И у всѣхъ на глазахъ!..
Въ дѣлѣ однако были два характерныхъ факта, которые, если не въ подробностяхъ, то въ общихъ чертахъ, врѣзались у меня въ память. Факты эти, между прочимъ, обосновавшіе обвиненія Сухомлинова въ государственной измѣнѣ, я приведу здѣсь схематически, оговариваясь, что въ подробностяхъ могу оказаться неточнымъ.
+++
Изъ германскаго плѣна былъ отпущенъ русскій офицеръ поручикъ Колаковскій. Явившись въ Россію, онъ сейчасъ же раскрылъ тайну, почему былъ нѣмцами отпущенъ: его отпустили подъ условіемъ, что онъ организуетъ убійство великаго князя Николая Николаевича и взорветъ мосты на Вислѣ. Колаковскому, по его словамъ, былъ порученъ шпіонажъ, причемъ дана «явка» на Мясоѣдова, т. е. свѣдѣнія онъ долженъ былъ передавать нѣмцамъ черезъ Мясоѣдова, находившагося въ связи съ военнымъ министромъ.
Указанія Колаковскаго и послужили поводомъ для ареста Мясоѣдова и полевого суда надъ нимъ. Въ производствѣ о Мясоѣдовѣ я не нашелъ протокола допроса Конаковскаго. При разсмотрѣніи дѣла о Мясоѣдовѣ полевымъ судомъ въ Варшавѣ Конаковскій не вызывался.
Нe помню, вызывался ли на судъ и по дѣлу Сухомлиновыхъ Колаковскій и читалось ли его показаніе, если онъ вызывался и не явился.
Другой фактъ — другой «агентъ», попавшій къ намъ, прибывшій отъ непріятеля, — австрійскій шпіонъ по имени, кажется, Мюллеръ. Онъ попалъ въ наши руки на одномъ изъ южныхъ фронтовъ. Его принялись въ контръ-развѣдкѣ допрашивать. Онъ сообщалъ свѣдѣнія постепенно, маленькими дозами, отсрочивая тѣмъ грозившую ему смерть, что позволило Сухомлинову остроумно назвать его Шехеразадой, а показанія его «Тысячей и одной ночью». И вотъ Мюллеръ разсказалъ слѣдующее:
Передъ самой войной онъ былъ командированъ въ Берлинъ, гдѣ въ военной академіи проходилъ особые курсы военной контръ-развѣдки. Разъ на занятіяхъ офицеровъ-курсантовъ привели въ стальную несгораемую комнату и тамъ между прочимъ имъ показали «дѣло», на обложкѣ котораго было написано: «дѣло генерала Сухомлинова». Въ чемъ заключалось это «дѣло», какія бумаги имѣлись въ обложкѣ — Мюллеръ не зналъ или, по крайней мѣрѣ относительно этого отозвался незнаніемъ.
Послѣдствіемъ такого заявленія было то, что Мюллеръ избѣгъ неизбѣжной для шпіона участи. Онъ дожилъ до суда надъ Сухомлиновымъ. Содержался, конечно, подъ стражей и долженъ былъ предстать на судѣ какъ свидѣтель. Въ какомъ мѣстѣ заключенія Мюллеръ находился въ Петербургѣ — не помню. Гдѣ-то далеко отъ собранія арміи и флота, чуть ли не на островѣ Голодаѣ. Можетъ быть въ какой-то военной тюрьмѣ.
Наканунѣ допроса Мюллера давали показанія офицеры нашей контръ-развѣдки, его захватившіе.
Я въ качествѣ члена присутствія поинтересовался узнать, какимъ путемъ офицеры нашей контръ-развѣдки набрели на австро-венгерскаго шпіона.
— По агентурнымъ свѣдѣніямъ, — послѣдовалъ отвѣтъ.
— Въ чемъ заключалась агентура, кто былъ агентомъ?…
Мой сосѣдъ, другой членъ присутствія, сталъ съ нѣкоторымъ раздраженіемъ мнѣ шептать: «агентура, она не подлежитъ огласкѣ»…
— Вы конечно, — замѣтилъ я свидѣтелю-офицеру, можете не отвѣчать на вопросъ, если находите отвѣтъ для дѣла вреднымъ. Но въ виду исключительнаго характера настоящаго дѣла и важности во всѣхъ его мелочахъ дойти до истины — вы быть можетъ признаете возможнымъ сказать, отъ кого вы узнали о Мюллерѣ, какъ о шпіонѣ, кто васъ на него навелъ?..
Офицеръ ничуть не затруднился отвѣтомъ. На агентуру онъ сослался больше по профессіональной привычкѣ. Выдала Мюллера его любовница, явившаяся сама въ контръ-развѣдку.
На слѣдующее утро Мюллеръ изъ тюрьмы доставленъ не былъ. Сначала этому обстоятельству никто не придалъ особаго значенія. Объясняли опозданіемъ, но затѣмъ около полудня по телефону изъ тюрьмы сообщили, что Мюллеръ въ то утро бѣжалъ…
Такъ Мюллера и не пришлось повидать и подробнѣе разспросить о стальной комнатѣ и про обложку съ надписью: «дѣло Сухомлинова».
Оба эпизода Колаковскаго и Мюллера представляются достаточно разъясненными. Если Мясоѣдовъ дѣйствительно работалъ на Германію, въ качествѣ шпіона, да еще совмѣстно съ военнымъ министерствомъ, то какъ могли нѣмцы ввѣрить эту тайну русскому офицеру, отпуская его изъ плѣна домой?..
Это на сѣверѣ, а на югѣ намъ «привезли» Мюллера, тоже закидывавшаго петлю на Сухомлинова.
Процессъ вяло тянулся. Во время большого перерыва для завтрака я гулять въ Лѣтній садъ. Солдаты, стоявшіе за колоннами, если имъ что-нибудь не нравилось въ процессѣ или когда они что-нибудь не вполнѣ понимали, доводили до нашего свѣдѣнія свое неудовольствіе, подтверждая вновь свои угрозы о расправѣ съ нами. Однажды проходившая мимо собранія арміи и флота воинская часть забросала зданіе камнями, перебивъ стекла.
Публики сидѣло на процессѣ человѣкъ 20-25. Насъ навѣщали коллеги по сенату. Послушаютъ процессъ, сидя за «судьями», а потомъ уйдутъ. Былъ раза два А. Ф. Кони, однажды пріѣзжалъ посмотрѣть, какъ предсѣдательствуетъ сынъ — H. С. Таганцевъ. Появился и А. Ф. Керенскій. Интересъ у публики къ нему обнаруживался какъ всегда большой.
Процессъ прервало выступленіе генерала Корнилова. Его воззваніе было прочитано мною вслухъ во время перерыва въ совѣщательной комнатѣ судебнаго присутствія. Я до сихъ поръ не могу безъ волненія видѣть этихъ пронизанныхъ національнымъ горемъ, вибрирующихъ подлиннымъ трагическимъ пафосомъ, гремящихъ трудно сдерживаемымъ негодованіемъ строкъ перваго призыва, знаменующаго собой начало «бѣлаго» движенія.
Присяжные засѣдатели просили освободить ихъ отъ засѣданій въ связи съ общественнымъ возбужденіемъ, вызваннымъ выступленіемъ Корнилова.
Прoцессъ былъ на нѣсколько дней прерванъ.
+++
На рѣчи собралась полная зала. В. П. Носовичъ превзошелъ себя. Лучшей обвинительной рѣчи я никогда не слышалъ. Она началась часа въ 3, въ 4-мъ часу дня, кончилась на третій день въ утреннее засѣданіе. И несмотря на чрезвычайную длительность не я одинъ, должно быть, пожалѣлъ, что онъ кончилъ. Ему одному свойственная манера, завладѣвавшая слушателемъ, перемѣнный токъ, то нарастающая, то убывающая нервность, срывы голоса на полуфразѣ, какъ бы пренебрегающіе утомлять вниманіе само собой разумѣющимся доказательствомъ, мѣстами почти мистическая сила, жестъ, какъ бы не поспѣвающій за быстротечнымъ словомъ, слово, какъ бы не поспѣвающее за быстротечной мыслью, охватывавшей общимъ яснымъ построеніемъ все сложное, испещренное числами, выкладками, техническими деталями, развѣтвленіями въ разныя стороны, сумбурное дѣло.
Сухомлинова защищали два присяжныхъ повѣренныхъ, И. И. Торховской и А. А. Захаринъ. До этого дѣла мнѣ ихъ имена были незнакомы. Меня удивляетъ, что ни одинъ изъ крупныхъ русскихъ адвокатовъ-криминалистовъ не взялъ на себя защиту Сухомлинова, располагавшую богатѣйшимъ, интереснѣйшимъ арсеналомъ. Если бы крупному обвинительному таланту Носовича противосталъ въ дѣлѣ обвиненія Сухомлинова большой уголовный защитникъ, то процессъ насъ приблизилъ бы къ истинѣ. Въ этомъ и заключается весь реальный смыслъ такъ называемаго судебнаго краснорѣчія, которое, одинаково сильно представленное на трибунѣ прокурора и на скамьѣ защиты, придаетъ судебному аппарату необходимую для проникновенія въ сложные случаи жизни отточенность.
Зато Е. М. Сухомлинову защищалъ видный адвокатъ — именитый представитель петербургскаго сословія М. Г. Казариновъ, какъ всегда въ увлекательной, остроумной рѣчи блестяще выполнившій свою задачу. Онъ говорилъ послѣднимъ въ послѣдній день процесса. Къ его рѣчи въ залѣ уже царила атмосфера большихъ судебныхъ «дней». Зала была переполнена публикой. Былъ впрочемъ уже не «день», а вечеръ…
Поздно ночью присяжные засѣдатели вынесли приговоръ. Онъ извѣстенъ: Сухомлиновъ признанъ виновнымъ въ бездѣйствіи и превышеніи власти, въ служебныхъ подлогахъ и въ нѣсколькихъ случаяхъ государственной измѣны, а жена его оправдана.
Сухомлиновъ спокойно выслушалъ приговоръ. Въ началѣ процесса онъ держалъ себя нѣсколько шутовски, съ какими-то предупредительными ужимками, любезнымъ, хитренькимъ старичкомъ, но подъ конецъ дѣла окрѣпъ, велъ себя съ достоинствомъ и серьезно.
+++
Пока мы судили Сухомлинова, «исторія» Россіи продолжала неудержимо катиться въ томъ же направленіи. Уходили изъ правительства одни кадеты и соціалисты, входили туда другіе кадеты и соціалисты. Временное правительство крутилось какъ на вертелѣ, подставляя жару то одинъ бокъ, то другой. Переименовало себя въ пятичленную директорію, объявило государство республикой, отправило вѣрныхъ долгу генераловъ съ Корниловымъ во главѣ въ Быховскую тюрьму. Одновременно шла въ сторону интегральнаго большевизма эволюція совдеповъ обѣихъ столицъ. Нѣмцы приближались къ Петербургу. Пали Рига, Якобштадтъ.
……………….
Въ четвертомъ часу ночи послѣ процесса возвращался я пѣшкомъ домой па Греческій проспектъ. Стояла сырая холодная мглистая осенняя ночь. Улицы были пустынны. Съ Литейной свернулъ къ Преображенскому собору.
На перекресткѣ мелькнули въ глазахъ страшныя слова. На стѣнѣ былъ наклеенъ бѣлый плакатъ. Его освѣщалъ фонарь. На плакатѣ было громадными буквами напечатано:
«Конецъ страны».
И больше ничего.
Что это было, названіе будущаго фильма, штука большевиковъ, предостереженіе патріотовъ, или мнѣ показалось и это была галлюцинація послѣ безпокойно прожитаго, нервнаго дня?..
Процессъ имѣлъ маленькій эпилогъ. Сидя въ составѣ судебнаго присутствія, я и не подозрѣвалъ, что главнымъ кассаціоннымъ поводомъ, формальнымъ основаніемъ для отмѣны приговора являюсь — я…
Защита Сухомлинова подала кассаціей ную жалобу. Въ ней на первомъ мѣстѣ значилось:
«Какъ при постановленіи судебнаго присутствія отъ 19 іюня сего года о дачѣ дѣлу хода, такъ и во всѣхъ дальнѣйшихъ опредѣленіяхъ судебнаго присутствія и въ судебномъ засѣданіи по сему дѣлу и въ самомъ постановленіи приговора въ составѣ судебнаго присутствія принималъ участіе въ качествѣ судьи H. Н. Чебышевъ. Въ настоящее время защита случайно усмотрѣла на листѣ 98 въ III томѣ дѣла № 35 верховной слѣдственной комиссіи документъ, подписанный нынѣ сенаторомъ, а тогда прокуроромъ кіевской судебной палаты Н. Н. Чебышевымъ. Это отношеніе его отъ 27 октября 1915 г. за № 933 о томъ, что онъ лично нашелъ неполнымъ протоколъ допроса свидѣтеля Туманскаго, составленный участковымъ слѣдователемъ, и предложилъ передопросить этого свидѣтеля судебному слѣдователю по особо важнымъ дѣламъ. Въ виду этого сенаторъ Н. Н. Чебышевъ, согласно 606 и 2 п. 600 ст. уст. уг. суд., обязанъ былъ устранить себя отъ участія въ составѣ судебнаго присутствія»…
Сухомлиновъ въ своихъ воспоминаніяхъ пишетъ:
«Хорошъ былъ тоже сенаторъ H. Н. Чебышевъ. Какъ оказалось, онъ принималъ дѣятельное и небезпристрастное участіе по моему дѣлу еще въ должности прокурора кіевской судебной палаты и очутился затѣмъ въ роли сенатора-судьи на судебномъ засѣданіи по тому же дѣлу».
Каюсь: забылъ, что въ 1915 году подписалъ такую бумагу. Былъ я передаточной истанціей бумаги, отдѣльнаго требованія работавшей въ Петербургѣ верховной слѣдственной комиссіи, обслѣдовавшей дѣйствія Сухомлинова. Жалѣю, что забылъ это обстоятельство, дававшее дѣйствительно мнѣ формальныя основанія устраниться отъ участія въ тягостномъ, тянувшемся цѣлый мѣсяцъ, процессѣ, не представлявшемъ для меня никакого интереса.
Во всякомъ случаѣ мое участіе въ дѣлѣ не имѣло вліянія на вердиктъ присяжныхъ и судьбу генерала Сухомлинова.
Н. Чебышевъ.
Возрожденіе, № 1994, 17 ноября 1930.
Visits: 28