У Ильинскихъ воротъ. — Отецъ Измаилъ. — Свѣтлая заутреня. — Москва въ святую ночь. — Карнавалъ безбожниковъ. — «Христосъ воскресе» въ трамваѣ
Москва… Ильинскія ворота. Уже не прежнія. Снесена часовенка съ правой стороны. Вдоль Китайской стѣны отъ самой Лубянской площади выстроились аккуратные стилизованные кіоски. Здѣсь расположились книжники и букинисты.
На краю около самыхъ Ильинскихъ воротъ стоитъ круглый бѣлый кіоскъ съ водою «Нарзанъ». По обѣимъ сторонамъ воротъ въ стѣнѣ проломлены входы для пѣшеходовъ.
Не узнать уже Ильинскихъ воротъ. Однако по-прежнему здѣсь бьется пульсъ дѣловой жизни — коммерческой и служилой. Подъ этими воротами каждое утро, безъ пяти минутъ девять, цѣлый муравейникъ совѣтскихъ служащихъ. Кожаныя куртки, толстовки, портфели и кепки. Бѣленькіе сверточки — скромный и скудный завтракъ. Всѣ неимовѣрно спѣшатъ, какъ на пожаръ, почти бѣгутъ. Нѣтъ ни одного города на земномъ шарѣ, гдѣ бы люди шагали бы быстрѣе, чѣмъ въ Москвѣ. Это не обычная суета. Это — психозъ. Это массовый гипнозъ бѣшеныхъ темповъ жизни. Печать этого гипноза у всѣхъ на лицахъ. Непроницаемой маской покрыты они. Ни радости, ни печали, ни мысли, ни чувства, ни интереса, ни скуки. Какіе-то сфинксы, сомнамбулы. И только внимательный взоръ замѣтитъ одну общую, скрытую мысль — во-время снять съ повѣрочной доски контрольный номерокъ.
Велика была сила денегъ, сила личнаго интереса, она тоже гоняла людей, смѣшивала ихъ въ кипучій муравейникъ. Но сильнѣе денегъ — страхъ. Сила его безгранична. Животный страхъ за свою жизнь. Вотъ источникъ всѣхъ чудесъ современной Россіи. Этимъ страхомъ окована тяжелая цѣпь рабства. Тысячи мелочей подстерегаютъ каждаго въ теченіе дня и грозятъ разрушить въ одинъ мигъ все. И первое звено этой цѣли, — проклятый и унизительный номерокъ контрольной доски.
Въ теченіе 10-15 минутъ муравейникъ совѣтскихъ служащихъ разбѣгается. Ильинка вновь почти пуста. И немного позднѣе къ половинѣ десятаго черезъ Ильинскія ворота пролетаютъ одна за другой «машины» (иначе автомобили не зовутся). То развозятъ совѣтскую бюрократію — начальство. Ихъ лица знакомы и здѣсь… Но проклятая вещь мода. Отъ нея никто не уйдетъ.
И какъ ни старается начальство быть съ массой, ничѣмъ не выдѣляясь въ толпѣ, но какъ по волшебству, какъ будто бы всѣ сговорились, у завовъ и помзавовъ появились особые портфели — огромные, желтые, перевязанные ремнями. По этимъ желтымъ портфелямъ безъ ошибки можно узнать «начальство». Никакихъ декретовъ на этотъ счетъ не имѣется, но почему-то ни мелкій служащій, ни средній пріобрѣсти себѣ такихъ портфелей не осмѣливаются.
Ильинка и прилегающія къ ней улицы — цитадель совѣтской «государственности». Здѣсь сосредоточены едва ли не всѣ наркоматы, центросоюзъ и даже самъ ЦК партіи. И тутъ же рядомъ на Варварской площади — ВСНХ. Среди всѣхъ этихъ желѣзобетонныхъ гигантовъ, въ полномъ окруженіи ихъ, притаились подъ зыбкой охраной Главискусства или даже только Главмузея два храма. Одинъ въ глухомъ переулкѣ подъ самымъ бокомъ ЦК партіи на Старой площади — храмъ Грузинской Божьей Матери, превращенный въ музей, но допущенный къ богослуженію въ своей нижней полуподвальной части. Другой — на Ильинкѣ, у самыхъ Ильинскихъ воротъ, не доходя Большого Черкасскаго переулка — храмъ Святого Угодника Николы Большой Крестъ. Тутъ высится на фонѣ новаго зданія центросоюза слегка покосившаяся на Ильинку колокольня храма. И тутъ же въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ наркоматомъ рабочей и крестьянской инспекціи и напротивъ наркомвнѣшторга, выдается угломъ на тротуаръ высоко, почти какъ башня, четырехугольное зданіе храма.
Въ глубинѣ тротуара образовался отъ ломанной линіи фронта домовъ и храма треугольникъ. Здѣсь прилѣпились, тѣсно прижавшись къ стѣнѣ храма, крошечныя деревянныя каморки двухъ частниковъ. Они доживаютъ послѣдніе дни. Это какой-то граверъ, изготовляющій каучуковыя печати, и фуражечникъ. Послѣдній спасается подъ фирмой артели, но и это его, конечно, не спасетъ. Въ плановомъ порядкѣ онъ будетъ «слитъ», «укрупненъ», жалкое имущество и инвентарь будутъ переданы союзу, а самъ организаторъ артели отпущенъ съ миромъ на всѣ четыре стороны.
По странной прихоти судьбы оба упомянутыхъ храма всѣ послѣдніе годы служили главнымъ оплотомъ теченія, оппозиціоннаго митрополиту Сергію… Здѣсь собиралась на молитву наиболѣе стойкая, наиболѣе непримиримая церковная интеллигенція. Нигдѣ, ни въ одной части Москвы не чувствовалась такъ остро вся сила и мощь большевизма, какъ здѣсь въ самомъ сердцѣ совѣтской власти. И здѣсь же сосредоточилась непреклонная стойкость духовнаго сопротивленія ей и ознаменовалась геройскимъ исповѣдничествомъ погибавшихъ на духовномъ посту безвѣстныхъ мучениковъ Церкви.
Въ храмѣ Николы Большой Крестъ со времени раздѣленія, то есть съ конца 1927 года до весны 1930 года, или за 2 съ пол. года, пять разъ смѣнялся клиръ — настоятель храма и сослуживающіе ему священники — вслѣдствіе пятикратныхъ арестовъ. Первымъ палъ въ страстную пятницу въ 1928 году извѣстный и чрезвычайно популярный въ Москвѣ священникъ Валентинъ Свентицкій. Своими смѣлыми проповѣдями и призывами къ исповѣднической духовной жизни онъ собиралъ себѣ огромную аудиторію со всей Москвы. Своимъ успѣхомъ онъ обязанъ былъ не только большому ораторскому таланту, но и горячей проповѣди въ пользу т. н. «монастырей въ міру». Съ его именемъ связано было цѣлое духовное движеніе въ этомъ направленіи въ Москвѣ.
Послѣ ссылки о. В. Свентицкаго въ Сибирь, черезъ какіе-нибудь полгода, арестованы были не только священники, но цѣликомъ весь хоръ, регентъ его и цѣлый рядъ лицъ изъ церковнаго совѣта и изъ паствы. Кромѣ одного священника, отпущеннаго на помощь храму изъ другого прихода и сдѣлавшагося настоятелемъ храма, остальныхъ священниковъ и новый церковный хоръ дала сама паства, на матеріальномъ иждивеніи которой въ тюрьмѣ и въ ссылкѣ было уже болѣе 15 человѣкъ.
Новый настоятель отецъ Александръ былъ настолько остороженъ, что никогда не выступалъ ни съ какими проповѣдями, но и это его не спасло — черезъ девять мѣсяцевъ онъ былъ уже въ Соловкахъ. Его замѣнилъ еще болѣе скромный и тихій іеромонахъ Максимъ, который былъ арестованъ, подобно Валентину Свентицкому, наканунѣ Пасхи въ ночь съ пятницы на субботу. Это было въ апрѣлѣ 1930 года, а въ маѣ онъ уже умеръ отъ сыпняка въ Соловкахъ. Его замѣнилъ замѣчательный священникъ, выдвинувшійся также изъ паствы и получившій тайное посвященіе лишь за полгода до вступленія въ обязанности настоятеля храма.
Сравнительно молодой, широко образованный, онъ происходилъ изъ круга академической интеллигенціи. Занимая крупный постъ въ красной арміи, онъ въ теченіе ряда лѣтъ не боялся являть ся въ храмъ въ полной формѣ и скромно стоялъ всегда на одномъ мѣстѣ въ полумракѣ въ глубинѣ притвора. Затѣмъ, когда на отворотахъ его военной куртки появился генеральскій «ромбъ», онъ сталъ показываться въ храмѣ въ штатскомъ пальто, а вскорѣ вся паства увидѣла его въ алтарѣ въ священническомъ облаченіи и узнала его, какъ отца Измаила. Это былъ самый любимый священникъ. Онъ былъ еще популярнѣе, чѣмъ Свентицкій. Его умное и доброе лицо, обрамленное большою и красивою темно-рыжею бородою, было такъ характерно и такъ бросалось въ глаза, что было совершенно непонятно, какъ могъ онъ играть двойную роль, продолжая оставаться въ красной арміи. Днемъ нерѣдко встрѣчали его въ полной красноармейской формѣ, въ «буденовкѣ» на головѣ, въ автомобилѣ, въ обществѣ чуть не самого Каменева, а вечеромъ, онъ, высокій и стройный, неутомимо служилъ «вечерню» и исповѣдывалъ своихъ многочисленныхъ духовныхъ дѣтей.
Всѣмъ было ясно, что дни его сочтены, и его опасная игра была предметомъ всеобщаго безпокойства. Тѣмъ не менѣе онъ прослужилъ въ санѣ священника около девяти мѣсяцевъ и еще около двухъ въ качествѣ настоятеля храма послѣ ареста іеромонаха Максима. Отца Измаила арестовали подъ Троицынъ День въ началѣ 1930 года и о судьбѣ его ничего нельзя было узнать въ теченіе долгаго времени, пока въ Красномъ Крестѣ не появился слухъ о его гибели, не подтвердившійся, однако, офиціально.
***
Свѣтлая Заутреня въ прошломъ году была омрачена двойнымъ тяжелымъ ударомъ. Въ Страстной Четвергъ былъ закрытъ храмъ Грузинской Божьей Матери и его настоятель священникъ академикъ Сергѣй Голощаповъ былъ арестованъ, а въ Великую Субботу арестовали отца Максима. Весь приходъ закрытаго «грузинскаго» храма собрался на Ильинкѣ въ Большомъ Крестѣ, церковь была переполнена. Арестъ обоихъ настоятелей и закрытіе сосѣдняго храма произвели крайне тяжелое впечатлѣніе. Многіе плакали. Какое-то чувство конца переживалось всѣми. Одинъ отецъ Измаилъ былъ спокоенъ и твердъ. Народъ собрался рано. Въ 11 часовъ церковь была полна. Шопотомъ дѣлились впечатлѣніями и передавали новости церковной жизни. Стало извѣстно о закрытіи на Страстной недѣлѣ храма у Соломенной Сторожки [1] въ Петровско-Разумовской Академіи и объ арестѣ тамъ настоятеля отца Василія, нынѣ также погибшаго отъ тифа въ Соловкахъ. Изъ пяти оппозиціонныхъ храмовъ осталось въ Москвѣ только два…
Долго шли приготовленія въ алтарѣ. Распространился даже слухъ, что все духовенство арестовано и что заутрени не будетъ. Отцу Измаилу пришлось показаться и успокоить народъ. На улицѣ бушевали безбожники. Ожидались эксцессы. Пришлось сдѣлать предупрежденіе не поддаваться провокаціи и сохранять спокойствіе даже въ томъ случаѣ, если безбожники ворвутся въ храмъ и начнутъ безчинствовать. Воцарилась жуткая тишина ожиданія. Два раза проходили по улицѣ группы безбожниковъ съ оркестромъ и съ гармошками.
Музыка и пьяные крики глухо отдавались подъ высокими сводами храма. Церковь помѣщалась во второмъ этажѣ и отъ того, что безчинства безбожниковъ доносились откуда-то снизу, ихъ свистъ и крики казались какъ изъ преисподней. Когда молча уносили Плащаницу, то страхъ и жуткое ожиданіе какой-то бѣды достигло своего апогея, ибо на улицѣ подъ самымъ храмомъ раздался оглушительный взрывъ и громкимъ эхо отозвался подъ сводами храма. То были петарды комсомольцевъ, выходившихъ въ походъ изъ помѣщенія своего ЦК, расположеннаго въ переулкѣ почти напротивъ храма. Вслѣдъ за взрывомъ послѣдовали громкіе крики и звуки «интернаціонала». Подъ эти звуки уносили Плащаницу и тяжкая горечь сдавила сердце.
Но вотъ началась пасхальная служба. Отецъ Измаилъ вложилъ всю силу своей горячей вѣры и провелъ все богослуженіе въ торжественномъ и напряженномъ подъемѣ. Онъ не измѣнилъ ни одной традиціи изъ завѣщанныхъ его преемникамъ отцомъ Валентиномъ Свентицкимъ послѣ его ареста. И несмотря на то, что всѣ три священника пріобрѣли санъ свой всего лишь нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, слова евангелиста Іоанна «Въ началѣ бѣ Слово» и т. д. читались по установленному обычаю въ обоихъ алтаряхъ на четырехъ языкахъ: по-гречески, по-латыни, по-славянски и по-русски. Сохранилась даже манера произносить эти слова торжественно, громко, на распѣвъ, «по Свентицкому». Это подняло настроеніе. Возгласъ: «Христосъ Воскресе!» — произведенъ былъ съ потрясающей силой. Все лицо отца Измаила залито было слезами восторга. Отвѣтное «Воистину Воскресе!» — вылилось съ неимовѣрной силой изъ тысячи грудей въ одномъ восторженномъ восклицаніи. И вся служба до самаго конца продолжалась въ томъ же повышенномъ настроеніи.
Но вотъ окончилась заутреня. Освящены чудомъ заготовленные куличи и пасхи. Отошла и ранняя обѣдня. Улицы полны народа, несмотря на то, что три часа ночи. Повсюду идутъ трамваи. Въ эту ночь во всѣхъ театрахъ даровые спектакли, начало которыхъ особымъ распоряженіемъ Моссовѣта назначено въ 11 час. вечера. Трамваи единственный разъ въ году идутъ всю ночь. Во всѣхъ клубахъ антирелигіозные спектакли и участіе въ карнавалѣ. Послѣдній организованъ во всѣхъ частяхъ Москвы и по особымъ маршрутамъ безбожники шествуютъ по всему городу, собираясь на общій митингъ на Екатерининской площади [2] передъ домомъ красной арміи (бывш. Екатерининскій Институтъ).
На трамвайныхъ линіяхъ разъѣзжаютъ особо оборудованные вагоны-площадки съ инсценировкой антирелигіознаго балагана. Пьяные попы во всемъ облаченіи, городовые, неизмѣнный Чемберленъ въ моноклѣ и толстый банкиръ съ пейсами и въ цилиндрѣ. Различныя чучела, плясуньи, кощунственныя изображенія Христа и Божьей Матери — все давно всѣмъ знакомое, ставшее до послѣдней степени пошлымъ, избитымъ и надоѣвшимъ.
На прицѣпныхъ вагонахъ духовой оркестръ, разодѣтый подъ монаховъ, гармошки. Мѣстами сбора для карнавала назначены площади въ рабочихъ районахъ, гдѣ съ утра устанавливалась деревянная трибуна и подмостки для оркестра. Огромные щиты рекламно зазывали публику фейерверками и прочей дешевкой.
По кольцу «Г» на площадяхъ — вновь трибуны и подмостки. Здѣсь оркестры засѣли съ 10 часовъ вечера. Сюда изъ рабочихъ районовъ стекались группы ряженыхъ безбожниковъ, окруженныя толпой мальчишекъ. Подходили съ зажженными факелами, съ крестами, хоругвями, карикатурными изображеніями кощунственнаго характера, и начинался митингъ. Отдѣльнымъ колоннамъ дана была задача устроить демонстрацію у храма Спасителя. Врываться въ храмы не разрѣшалось. Тѣмъ не менѣе, двѣ такихъ попытки были сдѣланы. Одна — въ храмѣ Христа Спасителя, гдѣ хулиганы-безбожники ворвались въ соборъ и пытались криками и пѣснями помѣшать богослуженію. Молящіеся молча образовали сплошное кольцо изъ многихъ рядовъ, взявши другъ друга за руки и не пропускали никого къ алтарю. Вся заутреня прошла въ закрытомъ алтарѣ. Безбожники ушли ни съ чѣмъ.
Хуже обстояло дѣло у храма Іоанна Воина, около Екатерининскаго парка, [3] въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ домомъ красной арміи. Въ этотъ храмъ также ворвались безбожники въ маскахъ съ богохульными пѣснями и разогнали напуганныхъ молящихся. Не обошлось безъ дракъ и побоевъ. Въ результатѣ храмъ пришлось запереть и духовенство совершило свой подвигъ въ одиночествѣ въ закрытомъ, окруженномъ со всѣхъ сторонъ врагами храмѣ.
Послѣ митинга на Екатерининской площади, гдѣ сожжены были какія-то чучела и, кажется, Распятіе, безбожники возвратились вновь въ клубы, гдѣ въ этотъ день разрѣшены были танцы и пиво. Закрытіе клубовъ пріурочено было къ окончанію ранней обѣдни. Люди выходили одновременно изъ храмовъ и клубовъ. Два потока встрѣтились въ одномъ руслѣ и въ то же время не смѣшивались. То были двѣ породы абсолютно разныхъ существъ, какъ если бы на улицѣ встрѣтились толпы людей съ толпами обезьянъ. Одни шли молча, чинно, ровной походкой со спокойными лицами. Другіе, какъ развинченные, размахивали руками, ковыляли какъ лопало ногами, горланили нарочито грубымъ голосомъ, хохотали, спорили и безсмысленно гоготали.
Мы, небольшая группа друзей — церковники, — мирно разстались у трамвайной остановки. Не хотѣлось входить въ трамвай и встрѣчаться съ людьми въ свѣтломъ, освѣщенномъ электричествомъ вагонѣ. Предчувствіе какой-то непріятности не оставляло меня. Но перспектива шагать въ Грузины, за Красную Прѣсню, послѣ долгаго стоянія въ церкви, заставила рѣшиться.
Я вошелъ въ трамвай, куда вмѣстѣ со мною на Красной площади сѣла большая ватага шумной комсомольской молодежи, повидимому, изъ клуба. Сразу все настроеніе испортилось. Въ вагонѣ была разная публика. Были изъ церкви, были и безбожники. Трудно было сказать, кого было больше. На углу Моховой и Б. Никитской въ вагонъ вошелъ пожилой рабочій того типа, который не порвалъ еще связи съ деревней. Высокій, здоровый, одѣтый наполовину еще по-крестьянски, съ русой бородой, онъ, войдя въ вагонъ, снялъ свою зимнюю шапку и громко воскликнулъ:
— Христосъ Воскресе, граждане!
Въ первое мгновеніе всѣ съ удивленіемъ обернулись къ нему, но уже въ слѣдующее мгновеніе всѣ растерянно смотрѣли кто куда, боясь встрѣтиться взоромъ съ сосѣдомъ. Никто ни словомъ ему не отвѣтилъ. Молчали всѣ. И даже комсомольская молодежь, смѣявшаяся и громко о чемъ-то толковавшая, замолкла въ общемъ единомъ смущеніи.
Выждавъ длинную паузу, мужикъ-рабочій какимъ-то надрывнымъ и волнующимся тономъ уже не такъ громко повторилъ:
— Миленькіе, Христосъ Воскресе!
Новое молчаніе и еще большее смущеніе.
Наконецъ, женщина-кондуктора дѣловито и холодно ему отвѣтила въ повышенномъ тонѣ:
— Ну, гражданинъ, проходите, проходите, не нарушайте порядокъ!
Мужикъ весь съежился, смутился, быстро продвинулся къ выходу, открылъ дверцу на площадку и на порогѣ вдругъ обернулся, выпрямился и съ большой горечью въ сердцѣ вновь произнесъ уже громко:
— Воистину Воскресе, православные!
Съ этими словами онъ вышелъ на площадку прицѣпного вагона и задвинулъ дверцу.
— Старо, товарищъ, — послѣдовалъ ему вдогонку чей-то басъ изъ среды комсомольцевъ.
Разбитымъ и уничтоженнымъ возвратился я домой, сохранивъ навсегда въ душѣ своей эту сцену въ трамваѣ. <Мнѣ> вспомнились по дорогѣ домой слова извѣстнаго современнаго поэта:
Мы были тамъ. Его распяли.
Смотрѣли мы издалека,
Боясь, чтобъ въ комъ бы не признали
Изъ насъ — Его ученика.
Къ намъ обращались со словами:
«Вы были съ Нимъ?» Но отъ всего
Мы отреклись: — «Онъ не былъ съ нами;
Что намъ за дѣло до Него?»
[1] Церковь Свт. Николая у Соломенной Сторожки. Храмъ-памятникъ Великой войны (1916, арх. Ф. Шехтель). Разрушенъ большевиками. Возстановленъ въ 1997 на новомъ мѣстѣ.
[2] Екатерининская площадь. Въ 1917-мъ переименована большевиками въ пл. Коммуны, въ 1992 уже послѣсовѣтскими властями переименована въ пл. Суворова.
[3] Храмъ Іоанна Воина. Построенъ между 1692 и 1693. Колокольня — 1908. Разрушенъ большевиками.
Михаилъ Артемьевъ.
Возрожденіе, № 2147, 19 апрѣля 1931.
Visits: 25